ДУХОВНЫЕ СТРАТЕГИИ И
ЦЕННОСТИ
В КОНТЕКСТЕ
МАКРОСОЦИАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ
СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ[1]
Что может быть прекраснее для российского
интеллигента, чем поговорить о духовном, о вечном, о непреходящих ценностях и,
конечно же, о судьбе и спасении России? Пожалуй, еще прекраснее - это
поговорить о духовных стратегиях.
Потому что слово "стратегия" -
серьезное, военное, практическое; здесь, с одной стороны, ставка делается
безпроигрышная - на самое для нас дорогое - духовность и вечные нравственные
ценности, - а с другой стороны, есть надежда, что, связав "духовность"
со "стратегиями" можно будет наконец запрячь ускользающую духовность
и сдвинуть тяжелый воз скудной и беспросветной российской жизни.
Соблазн гуманитарного прекраснодушия состоит в
этой самой надежде, в утешении иллюзией того, что сами по себе душеспасительные
разговоры, статьи, сборники, диссертации и монографии о духовности и ценностях,
о непреходящей значимости науки, философии, искусства, литературы, религии и
т.п. что-то могут изменить реально в нашей жизни (из наиболее значительных книг
см. [Русская идея, 1992]).
Соблазны принято резко отвергать. Однако отказ
от гуманитарного прекраснодушия вовсе не означает, что разговоры, размышления и
публикации на эту тему следует прекратить. Важно, во-первых, понимать их
ограниченность, во-вторых, попытаться осмыслить верное реалистическое отношение
между духовностью и социальной практикой, социальными проблемами и кризисами, в
третьих, попытаться так строить рассуждения и дискурс о столь милой нам
тематике про духовные стратегии и ценности, чтобы результаты этой работы можно
было как можно более естественным образом вписать в эту самую социальную
практику, уже не в духовные, а в геополитические, геоэкономические,
социально-экономические, технологические стратегии.
Предварительные рассмотрение этих сложных вопросов
и предлагается внимаю читателя.
Мы привыкли, что выше духовных ценностей ничего
нет. Значит, только им можно служить, зато сами они не могут, не должны, не
имеют права служить никому и ничему. С этой точки зрения любое использование
духовных ценностей для посторонних, часто небескорыстных целей принято клеймить
как беспринципное лицемерие, продажу всего и вся, крайнюю степень цинизма.
Исторические реалии свидетельствуют о совсем
иной картине. Практически не было сколь-нибудь популярных идей морального,
религиозного, философского характера, чтобы они не приносили пользу в
осуществлении каких-либо посторонних замыслов - начиная от дипломатии,
геополитики, международной торговли и до практической организации семейного или
школьного воспитания. К примеру, христианизация Руси, казалось бы чисто
духовная стратегия, имела немалое геополитическое значение как для Византийской
империи (превращение Руси как большую и сильную варварскую провинцию из
опасного врага в более или менее надежного союзника), так и для объединительных
усилий киевских князей.
Еще более очевидна история об освобождении
американских рабов, ведущемся под флагом вечной ценности личной свободы
человека, но выполнявшем вполне определенные геоэкономические и геополитические
задачи борьбы Северных Штатов против союза прежней меторополии - Англии - с
рабовладельческим Югом.
Итак, православие в России, идеология свободы в
Америке в самых своих истоках, а можно легко показать, что и в последующей
истории были вполне инструментальны по отношению к социальной практике, как
минимум к политическим и экономическим задачам. Значит ли это, что они лишились
своего духовного, нравственного значения? Вовсе нет, хотя это и ломает наши
привычные стереотипы. Кроме того, в более крупной временной перспективе
отношение инструментальности оборачивается: кто сейчас помнит о геополитических
тревогах Византии или о геоэкономической схватке между Англией и Северными
Штатами? Зато православие на многие века определило культуру северной Евразии,
имеет до сих пор значительный духовный и нравственный потенциал. Запрет рабства
стал почти во всем мире столь очевидной нормой, что совсем, в общем-то,
недавняя торговля рабами или крепостными кажется современному человеку
дикостью.
Итак, нет ничего страшного в том, что духовные
ценности и стратегии в исторически коротком промежутке времени играют
служебную, инструментальную роль по отношению к задачам социальной практики.
Они "свое возьмут" в долгой исторической перспективе.
Кризис современной России - исхоженное поле
современной публицистики. Обозначим кратко, какие проблемы в этом кризисе
представляются наиболее опасными, какие стратегии решения этих проблем -
предпочительными, с точки зрения своременных макросоциологических концепций.
Именно для этих наиболее предпочтительных социальных стратегий развития будут
намечены адекватные им духовные стратегии и ценности.
Геополитически центральные (имеющие
потенциальных противников на многих фронтах) державы со слабой инфраструктурой
коммуникаций имеют тенденцию дробиться по мере усиления окружающих их окраинных
соперников. Эта закономерность, основанная на принципах геополитической
динамики Р.Коллинза [Коллинз, 1998], действовала в 1989г. (распад Варшавского
блока) и в 1991г. (распад СССР), но отнюдь не прекратила своего действия и
поныне. Суть закона проста: слабеющие центральные державы становятся неспособны
удерживать отпадающие провинции, ищущие себе более надежных покровителей из
числа наращивающих свою мощь соседей.
Отменить объективный исторический закон нельзя,
зато можно изменить условия, при которых он действует так или иначе. Главные
условия уже приведены выше. Уменьшай длину потенциальных фронтов (вступай в
надежные альянсы), усиливай инфраструктуру (строй дороги, транспортные узлы),
не давай соседям слишком далеко тебя обогнать (наращивай экономическую мощь и
население, особенно в приграничье и пустующих, наиболее уязвимых территорий),
короче говоря, используй знание тех же самых законов, но уже на свою пользу.
Практически данные шаги могут быть воплощены в
стратегиях альянса с Западной Европой, постройки "моста" между
Европой и Китаем по территории России (современный автобан с развязками, оптоволоконные
кабели, скоростные железные дороги и т.д.), создание благоприятных условий для
роста бизнеса, промышленности, населения повдоль этой трассы на юге азиатской
России. Детальнее об этих геополитической стратегии России сказано в других
работах [Розов, 1997, 1998].
Соответственно, одной из важнейших ценностей
для России на современном этапе становится европейство, точнее традиционное
русское европейство, давняя включенность России в культурные, дипломатические,
военно-политические, экономические процессы Европы, а также чисто европейский
характер главных предметов гордости русской культуры - литературы, науки,
искусства, образования (о русском европействе декабристов и Владимира
Соловьева, противостоящем славянофильству, закономерно соскользнувшему к
национализму, см. [Янов, 1999]).
Одной из главных духовных стратегий оказывается
весьма практический императив - учить основные европейские языки. Логика здесь
очень проста: России жизненно необходим прочный долговременный альянс с
Западной Европой. В то же время мы не хотим, чтобы с нами обращались как
дикарями, туземцами. Быть беднее нам не привыкать, но с пренебрежением в плане
культуры и, особенно, личного достоинства мириться трудно, да и не нужно.
Современная норма для европейца - 1-2 иностранных языка на уровне свободного
владения, а для некоторых (голландцев, швейцарцев) - даже 3-4. В
административном аспекте эта стратегия означает необходимость создания режима
наибольшего благоприятствования для создания немецких, французских,
итальянских, испанских центров культуры и языка во всех крупных городах России;
резкое расширение сети специальных школ, особенно немецких и французских
(английский язык уже давно сам о себе заботится); пересмотр языковой политики в
вузах. В выполнении этой стратегии вполне можно рассчитывать на серьезную и
долговременную поддержку со стороны Европейского Сообщества.
Нагляднее всего суть этой проблемы показывает
структура современного росссийского экспорта: газ, нефть, лес
("кругляком"), металлы, химическая продукция. Для полноты картины
можно добавить вымывание наиболее квалифицированных программистов, математиков,
естественников, а также красивых невест для западных женихов (последнее
означает, между прочим, что от такой структуры экспорта серьезно страдает и
генотип нации). В итоге, руки и мозги большей части трудоспособного населения
остаются невостребованными. Для включения в мировое состязание необходимы
инвестиции в промышленность и науку, но их нет как нет.
Наиболее адекватной для анализа этой сферы
представляется теория миросистемного анализа [Бродель, 1992; Валлерстайн,
1998]. Видимое макрорешение - теснейший союз с той же Западной Европой как
"патроном" и поставщиком современных технологий и Юго-Восточной Азией
как инвесторами, предоставление максимально надежных гарантий возврата
инвестиций. Практическое воплощение - широкое распространение дочерних
европейских предприятий с участием азиатского капитала, но с русскими рабочими,
инженерами и, отчасти, менеджерами, которые будут учиться непосредственно у
более опытных зарубежных коллег [Розов, 1997].
Скажу еще грубее - граждане России должны
позволить эксплуатировать свои руки и мозги, ресурсы, территорию в обмен на,
казалось бы, малое - подъем качества своей продукции до уровня европейского, а
главное, потесненение экспортного ширпотреба и продуктов питания на
отечественном рынке, в перспективе - проникновение при поддержке Европы на
мировые рынки.
После событий в Косово, понимания того, что для
Запада Россия осталась чужой страной, с которой не очень считаются, почти все
мы стали заядлыми патриотами. Но в одной сфере - потребительской - этот
патриотизм проявляется весьма слабо. Российские покупатели по-прежнему
предпочитают покупать иностранные товары - машины, одежду, мебель, аппаратуру,
а в Москве и крупных городах - продукты питания. Простой императив -
"покупай отечественное!" - не раз служил добрую службу в странах,
которые сейчас стали богатыми и развитыми. Мы, конечно, под духовными стратегиями
понимаем нечто гораздо более возвышенное. Но разве не относится к духовному
ограничение собственных выгод (престижность, особо высокое качество иностранной
продукции) ради выздоровления своей страны? Кроме того, можно быть совершенно
уверенным, что при любых самых возвышенных духовных стратегиях, если не будет
внутреннего спроса на отечественную продукцию, то и производство не встанет на
ноги, то есть страна останется экономическим калекой на долгие десятилетия; тут
уже не о возвышенном будет впору думать, а о насущном - как избежать фашистской
диктатуры.
Между прочим, многие наши соотечественники
среди тех, кто прямо включены в движение товарных потоков из-за рубежа на наши
прилавки, вполне патриотично настроены. Им противно, что они делают, но выхода,
вроде бы нет, - семью кормить надо. Болезненным, конечно же, является вопрос о
качестве: при любом уровне патриотизма воронежским видеомагнитофонам все
предпочитали японские, так и сейчас "Москвичам" и "Жигулям"
предпочитают "Тойоты", "Вольво" и "Мерседесы".
Лучшим представляется все тот же ход - ставка на дочерние (прежде всего,
европейские) предприятия в России. То же качается и всей пищевой
промышленности. Лозунг нужно смягчить: "покупайте произведенное в
России!" Вопрос у прилавка "А где это сделано?" должен стать
стандартным. Покупательская стратегия непременно скажется на приоритетах
торговцев и посредников - стараться делать оптовые закупки товаров,
произведенных в России. Это уже сигнал инвесторам - вкладывать в расширение
российского производства, но технологиями и качеством европейскими. Но разве не
было в нашей истории случаев, когда освоив европейские образцы (от артиллерии и
флота до балетного искусства, живописи и романов), русские выдавали уже свое,
но не худшее, а лучшее, чем европейское, качество?
В этом отношении в роли ключевой ценности
выступает нечто совсем для нас непривычное, вернее, прочно забытое: гордость за
русское качество продукции. Здесь можно вспомнить и искусного Левшу, и изделия
Фаберже, и знаменитое искусство народных промыслов. Почему-то до сих пор наша
великодержавная гордость очень мирно уживается с признанием того, что наши
товары не очень-то конкурентоспособны на мировых рынков. Необходимо каким-то
образом перенаправить могучую энергию национальной гордости в усилия,
направленные на то, чтобы выражения "русское качество" или
"российское качество" звучали ничуть не хуже, чем "немецкое
качество", "американское качество" или "японское
качество".
Необходимость борьбы за достойное место на
мировых рынках подсказывает и образец соответствующей духовной стратегии. На
каком мирном поприще с наибольшей энергией проявляется наш национальный
патриотизм? Конечно же в спорте! Эта одна из немногих сфер, где забываются
классовые и партийные раздоры: за наших хоккеистов, футболистов, теннисистов, лыжников,
выступающих в мировых первенствах, тем более на Олимпиадах, болеют и демократы,
и коммунисты, и "новые русские", и старорежимные пенсионеры, и
студенты, и крестьяне, и политические боссы, и банкиры, и чернорабочие.
Что же требуется? Казалось бы, малость:
осознать, что потеснение зарубежных товаров с собственных рынков (не силой, а
ценой и качеством), продвижение российской продукции на мировые рынки, создание
на всех континентах, во всех крупных странах сетей своих коммерческих
представительств, национальных и фирменных магазинов - это тоже спорт, ничуть
не менее увлекательный и престижный, чем бег, прыжки или забивание шайбы.
Итак, предлагаемая духовная стратегия, служащая
геоэкономическим целям России, - превращение деятельности по завоеванию отечественного
и мировых рынков в новый популярный национальный спорт.
Любим мы гордиться исконной своей идеей
"соборности", но, пожалуй, еще поискать нужно на планете общество,
части которого столь разобщены, отчуждены друг от друга и полны взаимной
классовой ненависти, сколь это имеет место в современной России.
Экономическая причина этого достаточно понятна.
Большинство населения страны при отсутствии инвестиций и указанной выше структуре
экспорта оказалось не у дел, зато те, кто оседлали потоки ресурсов за рубеж и
потоки продовольствия и ширпотреба из-за рубежа, живут очень даже неплохо даже
по западным стандартам. Кроме того, их специально обслуживает еще целая армия:
тут и охранники, и бухгалтера, и специалисты по рекламе, и поставщики
всевозможных элитных услуг, от гольф-клубов до международного туризма. Граница
между "допущенными к столу" и "недопущенными" (Ф.Искандер)
проходит достаточно резко. Грубо говоря, одни заработную плату исчисляют в
рублях, другие - в долларах, одни все лето горбатятся по выходным на своих
"сотках", другие - осваивают все новые заморские курорты. Фактически,
раньше в России жило два "народа" - дворяне (с примкнувшими затем
чиновниками и интеллигенцией) и крестьяне, - даже говорившие и одевавшиеся
по-разному. Революция 1917г. была не только классовой, но и этнической, один из
этих "народов" был отчасти истреблен, а остатки его стали первой
эмиграцией. Так и теперь трещина социального отчуждения становится все глубже и
опаснее.
Видимая социально-экономическая стратегия -
ставка на корпорации. Корпорация должна включать банки, промышленные
предприятия, способные к реализации целостного технологического цикла - от
переработки сырья до готовой продукции, НИОКР, профильные образовательные
учреждения, юридические, торговые, информационные службы, сеть международных
представительств. Каждая корпорация включает, таким образом, представителей
почти всех социальных слоев: от банкира и суперменеджера до студента, продавщицы
и грузчика. Важно, чтобы в рамках каждой корпорации разрывы в доходах не
зашкаливали совместно принятых пределов, чтобы каждый и идейно, и материально
чувствовал успех своей корпорации как собственный успех. Отношения между
корпорациями могут регулироваться, наряду с законами, также локально
установленными "правилами игры" между корпоративными элитами каждого
города и региона. Важно, что каждый член корпорации, даже стоящий на низших ее
ступенях, должен чувствовать ее реальную защиту, самое простое - помощь в
несении судебных издержек, при семейном несчастьи, льготные кредиты на покупку
жилья и т.д.
К сожалению, "корпорация" - термин,
запачканный в свое время фашистами. Там "корпорации" создавались
принудительно как функциональные органы единого "корпоративного"
государства, требующего от всех граждан полной мобилизации усилий. Фактически в
Испании при Франко и в Италии при Муссолини "корпорации" были
средством перехода к тоталитарному обществу. Некоторые наши радетели
корпоративизма прямо о фашизме не упоминают, но предпочитают обращаться к
отечественному авторитету Константина Леонтьева, который в свое время
прокламировал "сословно-корпоративное государство" [Леонтьев, 1992].
Нет сомнения, что по своему духу этот проект был также вполне тоталитарным.
Обидно, что доброе старое латинское слово
corporatio (сообщество, объединение), вошедшее во все европейские языки, в том
числе и русский, будет отброшено только из-за того, что кто-то когда-то им
пользовался в тоталитарных целях. Однако для очищения термина от неприятных
ассоциаций и коннотаций необходимо четкое разграничение, демаркация, если
угодно, размежевание между корпорациями тоталитарными и корпорациями
нормальными.
Первые создавались сверху принудительно,
подобно армейским подразделениям, требовали единомыслия и полной отдачи сил для
корпорации, а через нее - для "корпоративного" (читай: тоталитарного,
государства). Тоталитарные корпорации отвергали право, особенно, в отношении
гражданских прав и свобод, как "гнилое буржуазное наследие". Личность
становилась "винтиком" корпорации и "винтиком" государства.
Нормальная корпорация (примерами являются
старейшие финансово-промышленные группы европейских стан) создается
добровольно, требует от членов лишь общей солидарности и поддержки в обмен на
защиту со стороны корпорации. Нормальная корпорация действует по законам,
уважает право, не ущемляет прав и свобод своих членов. Это не "машина с
винтиками", а именно свободное объединение, сообщество - corporatio - в
исконном значении слова.
Многое здесь еще не ясно, но, похоже, путь
избран правильный. Надежда на импорт западной законности себя не оправдала.
Зато включенность в корпорацию (как прежде в крестьянскую общину или
дворянское, земское собрание) должна и защитить неимущих, и дать социальную
поддержку имущим, легитимизировать их богатство в глазах народа, дать гарантии
для капитала и инвестиций в самой России, устранить социальный страх русских
нуворишей - главный фактор утечки капиталов из страны.
Исходные ценности, на которые здесь можно
опираться это, конечно же, "семья" и "свой круг". Семья в
России - ценность и социальный институт, уцелевшие после культурного напалма
большевизма и сталинизма. Для семьи работают на совесть, в семье делятся,
заботятся о слабых, в семье чувствуют и действительно оказывают поддержку как
эмоциональную, так и деятельную, в семье не столько командуют и приказывают,
сколько советуются и приходят к общим полюбовным решениям. В противовес
давлению тоталитарного государства вырос и еще один, более широкий и рыхлый, но
все же реальный институт социальной поддержки - то, что я назвал "своим
кругом". Это те друзья и знакомые, приличные, порядочные, "свои"
люди, с кем мы встречаем праздники, ездим на природу, к кому можем обратиться в
трудные минуты. Такие "круги" были не только среди интеллигенции, но
и у рабочих, у военных, у водителей и продавцов, даже среди партийной
номенклатуры и комсомольских боссов. Между прочим, именно такие сообщества были
центрами кристаллизации новых коммерческих и финансовых предприятий на заре
перестройки.
Неоднократно было замечено, что в
постперестроечной России многие связи ослабли или порвались, жизнь
атомизировалась, каждый занят лишь своим заработком на пропитание и личными
заботами, в гости почти не ходим, культурную жизнь почти не ведем, книги, фильмы,
театральные постановки не обсуждаем. Все это так, но ничто не пропадает
бесследно. Ставка на корпорации может вдохнуть новую жизнь в нашу извечную тягу
иметь "свой круг". Важно лишь, чтобы корпорации были
"свои", приличные люди. Здесь вместо традиционного начальника-дурака,
которого мы боимся, но не уважаем, должен быть человек нашего круга, который
прежде, чем принять решение, обязательно посоветуется. Приказы здесь имеют вид
семейных просьб. На такую корпорацию не грех и переработать, но знать при этом,
что в случае чего, одного тебя в беде не оставят.
Соответствующую духовную стратегию можно
обозначить такими словами - воспитание в себе миролюбия, ответственности и
доверия. Миролюбие направлено как раз на преодоление классовой, идеологической,
националистической ненависти, агрессии, столь опасно развившихся в последнее
десятилетие. Никто не заставляет старых коммунистов-пенсионеров вдруг полюбить
Гайдара и Чубайса, а банкиров и бизнесменов - уважать Жириновского или
Зюганова. Символы ненависти крайне устойчивы (в отличие от символов почитания -
вспомним о взлете и падении популярности Горбачева). Речь идет о том, чтобы
именно в рамках "своего круга", своей корпорации научиться смотреть
сквозь пальцы на идеологическую приверженность и относиться к каждому с
априорным дружелюбием, судить его по реальным делам, поступкам, способности
выполнять обязательства, а не по политическим привязанностям. Надо сказать, что
политические и идеологические трещины проходят сейчас даже по семьям, иногда
даже разбивая их. Поэтому установка на семейное, корпоративное миролюбие
обретает кардинальную значимость.
О важности ответственности говорить излишне.
Разумеется, любая нормальная корпорация держится прежде всего на сетях взаимной
ответственности (а не страхе), и надо сказать, что ответственность работника
перед своей фирмой, фирмы перед работником - уже не являются у нас пустым
словом. Гораздо хуже дело обстоит с межкорпоративной ответственностью. Это то,
что сейчас в бизнесе называют "кидать" - не выполнять обязательства,
не выплачивать долг, попросту обманывать. Право и закон сами по себе не смогли
обеспечить порядок взаимной ответственности. По-видимому, здесь речь должна
идти о "круге кругов" или местных "кругах приличных
корпораций". Иначе говоря, в каждом городе, в каждом регионе должно быть
"приличное общество" фирм, банков, заводов, где "кидать" не
принято, поскольку это влечет мгновенное исключение из "клуба". Зато
в самом таком "клубе" доверительные отношения обеспечивают гораздо
более комфортный, удобный, безопасный режим ведения бизнеса, чем в окружающей
"дикой вольнице".
Итак, в социально-экономическом,
политико-экономическом планах России помогут не шараханья между "полной
рыночной свободой" и "отвержением торгашества ради возрождения духовности
и державности", но скромные, упорные усилия людей, усилия самих корпораций
и местных властей по установлению социального мира и сотрудничества между
слоями общества. Общее дело, миролюбие, ответственность, доверие, естественные
для корпорации как "своего круга" или "большой семьи" - вот
знамена этого срединного пути социальной трансформации.
Реализуемы ли высказанные идеи или это
очередной миф, утопия? Вспомним:
про устрашающий раскол страны практически по всем осям ("коммунисты"-"демократы",
законодательная - исполнительная власти, центр-регионы, экспортеры-импортеры,
бедные-богатые, старые-молодые, рабочие-директора, бизнесмены-чиновники, и
т.д.), про разгул преступности и коррупции, низкую правовую культуру, про
глубинное этнокультурное недоверие множества россиян к "капитализму",
"торгашеству", соответственно к иностранному капиталу и инвестициям,
про темные тучи всех других неприятностей, которым пестрят сводки новостей. Все
это так, надежды на прорыв мало, вернее, почти нет. Идеи о политико-правовом и
культурном обеспечении предложенных стратегий, конечно, имеются, но обсуждать
их сейчас преждевременно.
В самые ближайшие годы (лучше - месяцы)
какой-то комплекс адекватных стратегий российского прорыва должен быть принят
на основе достижения широкого общественного согласия разных слоев и групп,
подкрепленного твердой государственной волей. Не будет этого, тогда остается
только готовиться к холоду и резким сменам температур. Хорошо известно, что
зима российской истории, пусть и прерываемая пожарами революций и переворотов,
может продлиться долго, ну например, лет семьдесят, а то и триста...
Почему смирение и дерзость? Разве это не
противоречие? Давайте посмотрим, кто присоединился к ядру мировой экономики за
последние десятилетия. Лучше всего нам известны Германия и Япония, потерпевшие
сокрушительное поражение в последней мировой войне. Со смирением они отказались
от имперских амбиций, но носили в себе дерзостный замысел: пусть не насилием
теперь, зато умом и трудом, талантом и упорством, инициативой и дисциплиной,
всем напряжением сил - отыграться. Результаты налицо. Чем не пример для России?
В чем же требуемое смирение и в чем дерзость российской перспективы на грядущий
век? Смирение - отказаться от многовековых мир-имперских, великодержавных
амбиций, властных привычек, рефлексов насилия. Смирение в том, чтобы преодолеть
раскол россиян, перестать "стрелять по своим", осознать что никакой
новый насильственный передел справедливым не будет, все равно наживутся самые
жестокие и беспардонные. Смирение в том, чтобы начать с укрепления страны в
роли полупериферии, снова пойти в ученики и "клиенты" к старушке
Европе (впрочем, никогда русские не стыдились учиться у немцев, голландцев,
французов и англичан).
Скромненько так начать с постройки дорог,
транспортных узлов, портов, со снижения пошлин и налогов, с объединения в
корпорации, уважающие закон, с обеспечения гарантий капиталу, с организации
везде, где можно, своих торговых представительств...
Смирение необходимо, чтобы не скатиться в
пропасть, а в душе нужно хранить дерзость - надежду на будущий расцвет России.
Это не просто: несмотря на окружающую нас
стагнацию, запустение, массовую бедность, отчаяние, поверить в невозможное -
перелом исторической тенденции и последующее процветание России, поверить в то,
что мир уже не со страхом или пренебрежением, а с уважением и надеждой обратит
свои взоры к России.
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика
и капитализм XV-XVIIIвв. Т.3. Время мира. М., Прогресс, 1992.
Валлерстайн И. Миросистемный анализ. Время
мира, вып. 1, Новосибирск, 1998.
Коллинз Р. Предсказание в макросоциологии:
случай Советского коллапса //Время мира, вып. 1, Новосибирск, 1998.
Леонтьев К.Н. Цветущая сложность. Избранные
статьи. М., Молодая гвардия, 1992.
Розов Н.С. Национальная идея как императив
разума: Эскиз геоэкономической и социокультурной стратегии России для XXI века
// Вопр. филос., 1997, 10.
Розов Н.С. Россия и Сибирь в геопространстве
XXI века: путь в пропасть или расцвет? // Сибирь в геополитическом пространстве
XXI века. Новосибирск, 1998.
Русская идея. В кругу писателей и мыслителей
русского зарубежья. 2 тт. М., Искусство, 1994.
Янов А.Л. Россия против России. История
русского национализма 1825-1921гг. Новосибирск, Сибирский хронограф, 1999.
[1]
Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда
(РГНФ). Исследовательский грант №06-03—00346а.