·          Оглавление книги

o        Другие публикации

 

Н.С.Розов

ФИЛОСОФИЯ И ТЕОРИЯ

ИСТОРИИ Книга первая. ПРОЛЕГОМЕНЫ

Москва 2002

 

Глава 4.

Раздел 4.3. Социальные революции и распад государств:

 реконструкция  исследовательской программы Т.Скочпол

 

4.3.1. Значение работ Т.Скочпол для современной теории  социальных революций. Одним из наиболее признанных достижений социально-исторических наук последних десятилетий является исследование  социальных революций Теды Скочпол [Skocpol 1979, 1994]. Ее книга "Государства и социальные революции" 1979 г. не только вызвала большой резонанс в научном мире, внимание в политических кругах (к примеру, именно к Скочпол как к главному аналитику обратились для  осмысления причин Иранской революции), но инициировала десятки  серьезных исследований революций и революционных движений  самого разного рода в странах Европы, Азии, Африки, Южной  Америки. Другими словами, книга Скочпол послужила началом  развертывания крупной исследовательской программы, заложила для  нее теоретические и методические основы, которые заслуживают  пристального внимания с точки зрения разработки метода  теоретической истории. 

4.3.2. Определение центрального понятия и реструктуризация теоретического поля. В самом начале книги Скочпол дает явное определение  центральному предмету исследования.

 

Социальные революции суть быстрые базовые превращения (transformations) государственных и классовых структур общества; они сопровождаются и частично  производятся через классовые восстания снизу (class-based revolts)"  [Skocpol, 1979, с. 4].

 

Скочпол подчеркивает, что социальные революции — это комплексный феномен, под который подпадают считанные  исторические случаи, она также четко отличает социальные  революции от просто мятежей и восстаний (нет структурных  изменений государства), от политических революций (нет превращений социальных структур) и от индустриализации (нет быстрых политико-структурных изменений). Далее Скочпол ставит в общем виде проблему объяснения социальных революций и сразу приступает к критике имеющихся теорий и концепций. Одновременно идет процесс теоретического самоопределения, т.е. становления собственной исследовательской программы. Скочпол не рассматривает каждую теорию и концепцию в отдельности, она формирует из них "главные типы социально-научных теорий" [ibid, p. 7-12], т.е. научные исследовательские программы в терминах Лакатоса. Ею выделены следующие типы теорий:

·       марксистские теории (К.Маркс, В.Ленин, Н.Бухарин, Л.Троцкий, Мао Цзе-Дун, Г.Лукач, А.Грамши, Л.Альтуссер);

·       агрегатно-психологические теории (Дж.Гешвендер, Г.Экштайн, Д.Шварц, Дж.Дэвис, Т.Гурр);

·       теории консенсуса систем ценностей (Т.Парсонс, Ф.Уоллэйс, Н.Смелсер, Э.Тирякян, Ч.Джонсон);

·       теории политического конфликта (А. Обершелл, В.Оверхольт, Д.Рассел, Ч.Тилли).

Скочпол кратко излагает аргументацию наиболее сильных и представительных теорий в рамках каждой программы. Она изящно  уклоняется от самостоятельной критики их, пользуясь тем, что  представители четырех программ неоднократно критиковали друг  друга. Скочпол лишь излагает, цитирует и поддерживает ту или иную  аргументацию. Это позволяет автору книги "Государства и социальные революции" быстро перейти к самоопределению. Во-первых, опре-деленный круг  работ сразу определяется как "сестринские", иначе говоря,  принадлежащие той же исследовательской программе, которую Скочпол собирается развивать в своей книге. "Сестринскими" являются иссле-дования "Социальные истоки диктатуры и демократии"  Баррингтона Мура (гарвардского наставника самой Теды Скочпол), "Крестьянские войны двадцатого века" Эрика Вульфа и "Современные  революции" Джона Данна [Moore, 1966; Wolf, 1969; Dunn, 1972].  Общей чертой этих исследований  является метод углубленного сравнительно-исторического анализа нескольких отдельных случаев революций. Во-вторых, Скочпол, отвергнув агрегатно-психологические теории (как некаузальные) и цен-ностно-консенсусные (как опровергнутые фактами - прежде всего стабиль-ностью режима  апартеида в Южной Африке при скандальном отсутствии там в 1970-е гг. какого-либо ценностного консенсуса), соглашается с  некоторыми элементами марксистской программы и программы  политического конфликта, намереваясь их модифицировать и  синтезировать [Skocpol, 1979, p. 13]. В-третьих, Скочпол явно формулирует три основных  компонента "твердого ядра" собственной программы, называя их  "главными принципами анализа" [ibid, p. 14].

4.3.3. Твердое ядро исследовательской программы Т.Скочпол. Принцип "структурной перспективы" означает, что причины социальных революций лежат не в целенаправленной деятельности, интересах,  эмоциях, идеях, иных психологических и идеологических явлениях, а в  структурных изменениях социальной системы общества [ibid, с. 14-18]. Здесь Скочпол поддерживает марксистскую программу,  противостоя сразу трем остальным альтернативным программам (см.  выше).

 Принцип "международного и всемирно-исторического контекс-та" означает, что при анализе социальных революций необходимо  учитывать международное, прежде всего военно-политическое  положение страны [ibid, p. 24]. Здесь Скочпол противостоит всем выделенным четырем программам как "интра-национальным",  подчеркивая важность "интернациональной" (международной) парадигмы, характерной, к приме-ру, для миросистемного  (И.Валлерстайн, К.Чейз-Данн, Т.Холл и др.) и геополитического  (Р.Коллинз) подходов. Отнюдь не случайно, что Скочпол - одна из  наиболее часто цитируемых авторов в работах, развивающих эти  парадигмы. 

Принцип "потенциальной автономии государства" означает, что государство является не только и не столько "инструментом  господствующего класса собственников средств производства" (марксизм)  или "функцией" ценностного согласия-несогласия в обществе, или "ареной" политических конфликтов, массовых психологических процессов (остальные три парадигмы  революций), но самостоятельной силой не только с собственными  организационными и силовыми структурами, но и собственными  интересами, не сводимыми к интересам каких-либо иных групп или  общества в целом [ibid., p. 24-33]. Государство противостоит не только остальной части общества, но и другим государствам на между-народной арене (см. предыдущий принцип). В данном случае Скочпол привлекает классические понятия  М.Вебера "идеальный тип" и "легитимность". Опора на Вебера вновь  роднит подход Скочпол с теорией Коллинза (см. 4.4., [Collins, 1995]). Рассмотрим теперь основные вехи классической работы Теды  Скочпол с методической точки зрения. 

4.3.4. Обоснование выбора исторических случаев. Скочпол начинает с детального обоснования выбора  сравниваемых случаев: Французской революции 1789 - 1794 гг., Русской  революции 1917 г. и Китайской революции 1911 - 1949 гг. Главными  чертами сходства являются аграрный характер так называемых Старых Режимов, их  традиционность и автохтонность (в том смысле, что  государственность во всех трех случаях не была недавним колониальным привнесением),  "позитивность" случаев, т.е.  успешность всех трех революций (не возврат к Старому, а  установление некоего Нового Режима), столкновение Старых Режимов  с экономически более развитыми военными соперниками. Во всех  трех случаях результатом революций стали централизованные,  бюрократические национальные государства с вовлечением масс и  ростом потенциала великой державы на международной арене.  Препятствия этих изменений ассоциировались с дореволюционными  позициями высшего класса землевладельцев, который был либо  полностью устранен, либо существенно потеснен. 

Эти и другие структурные сходства позволили Скочпол преодолеть как марксистские, так и цивилизационно-культурологические предубеж-дения против рядоположения указанных  социальных революций. Дейст-вительно, в марксизме Французская  "буржуазная" революция противо-поставлялась "пролетарским" революциям в России и Китае. Французскую революцию полагалось  сравнивать с Английской революцией. Последнее созвучно и  культурологическому подходу, согласно которому "европейские  революции - это одно, а неевропейские - совсем другое". Поэтому  Китайскую революцию традиционно полагалось сопоставлять только с  другими национально-освободительными революциями третьего мира. В ответ на это Скочпол убедительно показывает, что  существенных структурных сходств между Французской и Китайской  революциями, равно как и принципиальных различий между  Французской и Английской революциями, между Китайской революцией и национально-освободительными движениями бывших  колоний гораздо больше, чем принято считать на основе априорных  схем, как марксистской, так и цивилизационно-культурологической  [Skocpol  p. 40-42].

4.3.5. Структура книги "Государства и социальные революции", 1979. Опираясь на эти сходные черты, Скочпол составляет общую  принципиальную последовательность стадий и систему понятий. В  этой сетке далее в деталях анализируется каждый из трех выбранных  случаев социальных революций. Подчеркнем, что задана лишь самая  общая форма, в рамках которой исследуются как сходные черты, так и  отличия, это вовсе не "естественный цикл", для которого нужно лишь  подбирать подтверждения. Кроме того, на каждом этапе исследования  приводится описание сравниваемых дополнительных "негативных"  случаев (отсутствия или безуспешности революций в социально экономически и культурно близких странах). Вполне адекватное пред-ставление об общей форме и системе  понятий дает оглавление основной части книги, которое мы приводим здесь полностью, поскольку боль-шинству отечественных читателей книга Скочпол практически недоступна. 

 

 

Часть I

 Причины социальных революций

во Франции, России и  Китае

 

           1. Объяснение социальных революций: альтернативы сущест-вующим теориям

Структурная перспектива

Международные и мироисторические контексты

Потенциальная автономия государства

Сравнительно-исторический метод

Почему Франция, Россия и Китай?

 2. Старорежимные государства в кризисе 

Старорежимная Франция: противоречия Бурбонского абсолютизма 

Маньжурский Китай: от Поднебесной империи к падению имперской системы 

Имперская Россия: отсталая великая держава

Япония и Пруссия как контрасты

3. Аграрные структуры и крестьянские бунты 

Крестьяне против сеньоров во Французской революции

Революция общин: крестьянский радикализм в России

Два контрапункта: отсутствие крестьянских восстаний в Английской и Германской революциях 

Неспособность крестьян и уязвимость мелкопоместного дворянства (gentry) в Китае 

Часть II

 Результаты социальных революций

 во Франции, России  и Китае 

 

4. Что изменилось и как: внимание на государственное  строительство 

Политические лидерства

Роль революционных идеологий

5. Рождение "современного государственного здания" во  Франции 

Буржуазная революция?

Эффекты социально-революционного кризиса 1789 г.

Война, якобинцы, Наполеон и Новый режим

6. Появление диктаторской партии-государства в России 

Эффекты социально-революционного кризиса в 1917 г.

Большевистская борьба за власть

Сталинская "революция сверху"

Новый режим

7. Подъем мобилизующей массы партии-государства в Китае 

Социально-революционная ситуация после 1911 г.

Подъем и падение урбанистского Гоминьдана

Коммунисты и крестьяне

Новый режим

 

Не вдаваясь в детали проведенного анализа, остановимся только на логике сравнения кризисов "Старых Режимов".

4.3.6. Старорежимные государства в кризисе. В эпиграф главы с таким названием Т.Скочпол выносит знаменитый афоризм В.И.Ленина: «Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы "низы не хотели", а требуется еще, чтобы "верхи не могли" жить по-старому».

4.3.6.1. Государство и революция: смещение перспективы. Несмотря на эту заявленную преемственность марксизма, анализ Скочпол вносит существенную новизну и специфику. Именно эти черты и будут нас прежде всего интересовать, поскольку теория социальных революций в трактовке К.Маркса и В.И.Ленина не только хорошо известна старшему поколению, но и младшему поколению отечественных читателей в средней и высшей школе преподносится до сих пор практически без изменений (разве что иногда с инверсией оценок).

Марксизм ставит во главу угла кризиса государственной "надстройки" противоречие в "базисе" между устаревшими производ-ственными отношениями и новым уровнем развития производительных сил. Лучше всего этот взгляд выражен в чеканной формулировке Маркса:

 

На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями или, что является только юридическим выражением последних, с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции  [Маркс, с. 7].

 

Т.Скочпол в соответствии со своими принципами потенциальной автономии государства и международной перспективы существенно смещает направление поиска причинных истоков. Она соглашается, что старые классовые структуры, особенно касающиеся собственности по отношению к важнейшим ресурсам (а в аграрных обществах это земля) становятся препятствием и помехой - но уже не "новому уровню развития производительных сил", как у Маркса, а потребностям дать ответ на вызовы международной, точнее, геополитической ситуации.

 

Пойманные в перекрестных давлениях между внутренними классовыми структурами и международными затруднениями, автократии и их централизованные администрации и армии разбиваются на части, открывая путь для социально-революционных трансформаций, передовой частью которых являются восстания снизу [Skocpol, 1979,  p. 47].

 

В соответствии с индуктивным методом сходства Скочпол представляет единый принципиальный механизм кризиса "верхов" в Старых Режимах Франции, Китая и России. Марксистский принцип классового конфликта сохраняется. Также неизменным остается представление о том, что главным препятствием на пути социального развития, которое было смыто последующими социальными революциями, был класс крупных землевладельцев. Новшество касается второй стороны конфликта и самой его сути. С точки зрения марксизма главным оппонентом в классовом конфликте был во всех случаях поднимающийся новый общественный класс — буржуазия для буржуазных революций и пролетариат — для пролетарских. Скочпол совершенно иначе видит расстановку сил.

4.3.6.2. Раскол между государством и крупными собствен-никами - другой классовый конфликт. В Старых Режимах главными силами "верхов" были центральная имперская администрация и крупные землевладельцы. И во Франции конца XVIII в., и в Китае, и России начала XX в. достаточно сильно были развиты промышленность и торговля, но они имели локальный и регионально-международный, отнюдь не общенациональный, характер. Скочпол утверждает, что эти секторы находились в симбиотической связи с доминирующим крупным землевладением как главным держателем ресурсов. Главная драма развертывалась между имперским государством и крупным земле-владением, которые были, с одной стороны, партнерами в эксплуатации крестьянства, с другой стороны, — соперниками в дележе, т.е.  в опре-делении характера изъятия, величины и направления ресурсных потоков (податей, налогов, материальных продуктов, людской силы).

Для раскрытия существа этой драмы Скочпол выделяет важные специфические черты имперского государства. Во всех трех случаях оно было протобюрократическим. Только верхние этажи были построены по функциональному принципу и были более или менее обеспечены системой бюрократических правил, распределением позиций и полномочий. По сути дела, с точки зрения "управляемости" имперское государство было гораздо слабее национального государства, в котором бюрократические структуры распространялись практически на всю толщу общества.

 

Стоит подчеркнуть, в частности, что имперские государства в старорежимных Франции, России и Китае не были способны прямо контролировать, не говоря о том чтобы существенно реорганизовать локальные аграрные социоэкономические отношения. Скорее, они были привязаны к вариациям или дополнениям своих функций, ради осуществления которых они, так сказать, были построены: ведение войн с внешними противниками, внутренний надзор за обществом для установления некоторого подобия общего порядка, присвоение социоэкономических ресурсов через военное рекрутирование, а также через налоги на землю, население и торговлю (но не столь сложные вещи, как оценка индивидуального дохода) [Skocpol, 1979, p. 48].

 

Ни одно из этих государств ко времени революций не было парламентским. В то же время они не были и чисто бюрократическими. Важная черта отношений между имперским государством и классом крупных землевладельцев во всех трех случаях состояла в наличии привилегированного доступа членов этого класса к государственным постам разных уровней, включая самые высокие. Далее Скочпол отмечает:

 

Этот факт сам по себе, конечно, не был достаточен для обеспечения контроля господствующего класса деятельности государства. Но в той мере, в какой члены господствующего класса достигали сознательной коллективной организации на высших уровнях существующих структур имперского государства, они могли бы быть способны препятствовать, создавать обструкцию  монархическим начинаниям, которые угрожали их экономическим интересам. Такая обструкция в качестве кульминации могла выражаться в обдуманных вызовах автократическому политическому руководству и в то же время она могла иметь достаточно непред-намеренное следствие в разрушении административной и военной целостности самого имперского государства  [ibid, p. 49].

 

Тут находит свое место и геополитическое напряжение — столкновение имперского государства с сильными внешними противниками, необходимость экстраординарной по быстроте и величине мобилизации ресурсов, соответствующих структурных преобразований, которые прямо сталкивались с интересами господствующего класса крупных землевладельцев, имеющих свою "пятую колонну" в самом ядре имперского государства.

Скочпол неоднократно подчеркивает удивительное сходство между  структурными характеристиками имперских государств Бурбонской Франции и Маньжурского Китая перед революциями 1789 и 1911 гг., несмотря на очевидные временные, цивилизационные и прочие различия. Это как раз два классических случая, когда коалиции политически влиятельных и богатых крупных земельных собственников в решающий момент подвергли обструкции мобилизационные реформы государства.

 

4.3.7. Анализ случаев

4.3.7.1.  Предреволюционная Франция: как продавалось и закла-дывалось государство. Во Франции, как показывает Скочпол, господствующий класс крупных землевладельцев давно уже не был собственно феодальным, хотя и не был еще в полном марксистском смысле слова капиталистическим.

 

В то же время это был в основе единый господствующий класс - тот, что прямо и косвенно присваивал излишки в первую очередь из крестьянского сельского хозяйства. Это присвоение излишков осуществлялось через смесь разных форм ренты и повинностей, частично подкрепляемых правовыми институтами с доминированием землевладель-цев, а также через перераспределение доходов, собираемых под эгидой монархического государства [ibid.,  p. 56].

 

Несмотря на сохранение сословной структуры, в предреволюционной Франции деньги значили уже очень многое. Большое количество обедневших дворян был фактически исключен из высшего класса, они могли влачить достаточно жалкое существование в провинциях. В то же время преуспевающие промышленники и купцы, особенно связанные с международной и колониальной торговлей, через покупку должностей в имперском государстве и через брачные союзы с представителями обедневшей аристократии обретали социальный статус, вполне сравнимый со статусом родовой знати. Должность в имперской структуре и особенно вхождение во влиятельные коалиции, в свою очередь, давали новые возможности для обогащения.

 

Так господствующий класс поднимался бы и падал вместе с Францией как коммерческой, но некапиталистической, аграрно-имперской державой [ibid., p. 59, 60].

 

 Завидное благосостояние и знаменитая роскошь жизни предреволюционной французской знати имела обратной стороной крайнюю скудость финансовых ресурсов государства. Основная масса населения была весьма бедной (скажем, в сравнении с Англией), и налоговые сборы с него были малы. Кроме того, множество привилегированных групп (и прежде всего, богатое священство) было полностью или во многом освобождено от налогового бремени. Государство нашло выход в заемах под высокие проценты у частных финансистов, которыми во многих случаях были люди, занимавшие высокие должности в самом государстве. Очевидно, что это резко усиливало позиции и частный коммерческий интерес в самом сердце имперской протобюрократии. Организационно сплочение этих коалиций шло через "парламенты", первоначально созданные для решения гражданских вопросов и ведения судебных разбирательств. Через браки "денег с титулами", покупку должностей, коммерцию, совместные усилия по противостоянию давления со стороны высших слоев администрации все парламенты, расположенные во всех крупных городах и провинциях, имели тесные взаимо связи между собой.

По иронии судьбы геополитическое давление выступило в роли победоносной Американской войны, в ходе которой Франция помогла заокеанской колонии отделиться от Англии. Несмотря на победу, давление оказалось роковым, поскольку огромные военные заемы требовали выплаты, и имперское государство фактически стало банкротом. Министр финансов Шарль Калон предложил в принципе верное решение — провести поземельную налоговую реформу, чтобы налоги собирались со всех земель независимо от того, кому они принадлежат, независимо от многочисленных "привилегий". Но к этому времени сила "пятой колонны" в лице тех же парламентов, чиновничье-коммерческих коалиций, которые и встали на благородную защиту своих "привилегий", послужила затем центром мобилизации широкого народного недовольства против монархического угнетения и всего Старого Режима.

4.3.7.2. Предреволюционный Китай: как и почему пала великая империя. Дореволюционный Китай ни в каком смысле не мог быть назван феодальным. Не было сеньоров, по отношению к которым следовало нести повинности, и не было крепостного труда, как в докапиталистической Европе. Крестьяне либо владели малыми наделами (50 %), либо арендо-вали всю свою землю (30 %), либо часть земли (20 %). Стержнем империи была бюрократическая иерархия чиновников. Должности давались по результатам традиционных экзаменов, но это не исключало и продажи как чиновничьих позиций, так и званий.

Между империей и крестьянами находились джентри. Скочпол определяет джентри как класс, включающий в себя богатые семьи землевладельцев и влиятельных (на местном уровне) чиновников. Опасность создания местных клик достаточно хорошо осознавалась верхушкой централизованной иерархии, поэтому действовали разнообразные правила отрыва чиновников, особенно высших уровней, от своих домашних гнезд: служба на новом месте, инспектирование только чужих территорий и т.д. Однако клановые и семейные связи никогда не рвались, а чиновники низших уровней вообще не отъезжали и интегрировались с местной землевладельческой элитой, откуда обычно и происходили. Важно, что при этом до самого начала XIX в. джентри не имели никаких политических поползновений вне своего локального обитания. Выход вовне был возможен только для индивидов и только в рамках безличной бюрократической системы.

Важным фактором было также то, что маньчжурская династия сама не идентифицировала себя с китайцами (ханьцами), и воспринималась широкими слоями населения, включая армию и офицерство, как культурно и этнически чуждая. Несмотря на это, до середины XIX в. Китай, хоть и неторопливо, но стабильно развивался, осваивались новые территории, росло население, а европейских пришельцев воспринимали как еще одно варварское племя, приносящее, как и подобает, дань (в виде торговых пошлин)  императору. Базовыми факторами кризиса были, во-первых, резкое усиление  европейского  давления,  поворотным пунктом для которого послужили опиумные войны, инициированные Англией в 1840-х гг., во-вторых, иссякание земель, пригодных для сельского хозяйства при продолжающемся росте населения.

Военные поражения привели к колонизации китайских окраин, выходу из-под контроля отдаленных провинций (таких, как Индокитай, Сиам, Средняя Азия), последующему делению Китая на "зоны влияния" между Англией, Францией, Германией и Россией, а также введенному Англией режиму "свободной торговли". Последний привел к перенаправлению ресурсных потоков от локальных рынков и централизованного перераспределения к международным рынкам, соответствующему повышению цен, росту социального неравенства между слоями населения и регионами Китая. Волны крестьянских бунтов в середине (тайпины) и конце XIX в. ("боксеры") были подавлены преимущественно с опорой на джентри, которым затем центральная власть пошла на уступки. Их итог состоял в том, что еще большая часть ресурсов оставалась на местном уровне, а джентри стали практически бесконтрольны со стороны имперской администрации.

Резкое усиление геополитического давления в форме сокрушительного поражения в войне с Японией 1895 - 1896 гг. привело к необходимости реформ. Сверху были организованы местные ассамблеи, с помощью которых предполагалось подключить джентри к имперским планам мобилизации ресурсов для ускоренного военно-технологического прогресса. Но, по выражению Мэри Райт, "реформа разрушила реформирующее государство"  [Wright, 1968, цит. по: Skocpol, 1979, p. 78]. Местные ассамблеи быстро стали ничем иным как официальными институтами консолидации и политической активности местных клик джентри, которые уже были к этому времени настроены националистически и антиманьжурски. Были сильны также настроения "конституционализма", с которым джентри ассоциировали защиту своих локальных интересов, децентрализацию, причем вместе с национальной независимостью и прогрессом. Парадокс состоял в том, что в тех условиях только возврат к централизации мог бы обеспечить целостность империи, независимость и прогресс. Когда в 1910 г.  национальная ассамблея собралась в Пекине, выборные джентри потребовали создания парламентского правительства, к чему маньчжурская имперская верхушка была совсем не готова. Встретив резкий отказ, разочарованные и разгневанные депутаты вернулись домой, после чего нужен был лишь повод для раскручивания колеса революции и имперского распада (толчком послужил конфликт в провинции Жешвань по поводу центральной или местной принадлежности строящихся железных дорог).

4.3.7.3. Путь к революции в России. После краткого обзора становления Великой державы от петровских реформ Скочпол начинает анализ с Освободительной реформы 1861 г., которая была, как известно, следствием унизительного поражения бывшего "жандарма Европы" в Крымской войне 1854 - 1855 гг. То, что сама реформа была проведена, показывает слабость землевладельческого класса в России в то время. В этом смысле реформа 1861 г. является контрастом по отношению к попыткам имперских реформ в предреволюционной Франции (3.4.7.1)  и Китае (3.4.7.2), зато напоминает Прусскую реформу 1807-1814 гг. (см. ниже 3.6.7.4). Однако далее начинаются существенные различия между ходом событий в Пруссии и в России.

Поскольку в Пруссии юнкеры были не только полноправными хозяевами, но и организаторами крупных аграрных хозяйств, им удалось с помощью государства достаточно быстро перевести производство на новые интенсивные технологии. Резкий рост отдачи от сельского хозяйства дал возможность инвестировать тяжелую промышленность и военное производство, что послужило основой для последующего роста могущества Пруссии, а позже - Германской империи.

В России организация аграрного производства традиционно и почти повсеместно была в руках крестьянской общины, или "мира". После Освобождения 1861 г. помещики и вовсе утратили какой-либо организационный контроль над производством на крестьянских землях. Но даже для своих земель у помещиков, как правило, просто не хватало ни желания, ни средств для внедрения и развития новых технологий. Необходимость модернизации сельского хозяйства осознавалась крупными государствен-ными деятелями, такими, как Витте и Столыпин, но все их попытки не привели к существенным результатам.

Создание представительных собраний (земств и городских дум) повысило самоорганизацию местных процессов, прежде всего в плане развития образования, здравоохранения, инфраструктуры. В то же время это усилило потенциальный политический вес местных элит (как в предреволюционных Франции и Китае), которые до этого времени были практически атомизированы (как в предреформенной Пруссии и в Китайской империи до XIX в.).

Скудость ресурсов, поступающих от сельского хозяйства, заставила царское правительство искать иные источники для подъема военно-промышленного комплекса. Ими стали массированные и постоянно растущие внешние займы (преимущественно французские).

Основное экономическое бремя легло на плечи крестьян и промышленных рабочих (в большинстве своем вчерашних крестьян). Поражение в Японской войне привело к массовым крестьянским и рабочим восстаниям, а также к кризису легитимности царского самодержавия среди широких слоев населения, включая политически активную буржуазию и интеллигенцию (см. теорию Коллинза, 4.4.2).

Октябрьский манифест был уступкой либерализации, весьма сходной с организацией парламентов и ассамблей в предреволюционных Франции и Китае. Вслед за Чемберленом Скочпол считает, что продолжение массовых волнений в 1906 - 1907 гг. было обусловлено попросту "оголенностью" — практическим отсутствием войск в Евро-пейской части России. Она отмечает, что по мере возврата основных военных сил с восточного фронта и Маньжурии, царское правительство, жестоко подавляя бунты на местах, постепенно фактически отменило большинство политических уступок манифеста [Skocpol, 1979, p. 95]. Привело же это не к угасанию оппозиционной политической активности, но к ее усилению, причем в радикальных и даже революционных направлениях. Это еще раз показывает, насколько опасно для государственной элиты и самой государственной целостности дать вначале возможность ранее отсеченным от политики группам сплотиться, а затем резко разочаровать их в ожиданиях.

Все эти накопленные факторы сыграли свою роль, когда началась Первая мировая война 1914 г.

 Во-первых, из-за своей крупной внешней задолженности Россия оказалась сильно связанной обязательствами с союзниками (особенно с Францией), без чего она вполне могла бы ограничиться более скромными или даже символическими кампаниями с Австрией, с которой, собственно, у нее только и был конфликт из-за Сербии. Военные обязательства России во многом связывались с величиной армий, которые она должна была поставить против врагов стран-кредиторов. Добавим, что сыграл свою роль и идущий  из  далекого прошлого "греческий проект": в марте - апреле 1915 г. Россия оформила соглашение с Францией и Англией об удовлетворении территориальных притязаний России на Константинополь и южные проливы. К крупной войне с Германией Россия оказалась еще не готова, что проявилось, в частности, в неспособности снабдить современным оружием призванных солдат (всего в 1914 - 1917 гг. было мобилизовано пятнадцать миллионов, причем многие из новобранцев вообще "воевали" безоружными). Большую роль также сыграла крайняя слабость транспортной инфраструктуры (особенно в сравнении с германской).

Во-вторых, первоначальный общенациональный энтузиазм и патриотическая сплоченность общества по мере продолжающихся поражений сменились настроениями 1905 г. Многочисленные комитеты помощи армии и раненным, "Земгор", а также "особые совещания" по обороне, продовольствию, топливу и перевозкам, включавшие интел-лигенцию, буржуазию и часть дворянства, стали служить уже скорее не воюющему самодержавию, а конституционным, антивоенным, иногда даже революционным настроениям.

В-третьих, солдатские (вчерашние крестьянские) массы, не понимая цели войны, терпя голод и лишения, хорошо помнили постоянное экономическое угнетение, безжалостное подавление крестьянских бунтов десятилетней давности; теперь же, получив оружие, они стали легко поддаваться на антивоенную и антисамодержавную пропаганду. Наконец, решающую роль сыграли отсутствие государя в Петрограде, ненадежность столичного гарнизона, дезорганизация в подвозе продовольствия. Вслед за хлебными бунтами, рабочими забастовками и демонстрациями в марте - феврале 1917 г. последовали переход петроградского гарнизона на сторону восставших, фактическая смена власти в Петрограде, последующая волна восстаний в основных городах империи и отречение царя. Опять-таки важную роль вновь сыграла теперь уже полная "оголенность" территории от потенциального применения государственного насилия - практически все войска и офицеры, которые могли бы пытаться подавить бунты, были либо на германском фронте, либо в большой степени деморализованы. Дальнейшее - это уже собственно история самой революции.

Можно видеть, что случай России не вписывается в данную первоначально идеально-типическую конструкцию социальной революции в аспекте классового конфликта между землевладельческим классом и классом имперской бюрократии (случаи Франции и Китая с известными оговорками вполне вписываются в схему).

Действительно, большая часть русского офицерства (читай: дворян-помещиков) в гражданскую войну оказалась на стороне контрреволюции. Сам класс помещиков был политически весьма слабым во все время существования Российской империи. Почему же произошла революция? Отталкиваясь от анализа Скочпол, мы  предложили бы  в качестве объяснения следующие причины.

Во-первых, предыстория революции 1917 г. (с ее "буржуазным" и большевистским этапами в феврале и октябре) указывает на то, что вследствие  освободительных  и либеральных реформ второй половины XIX в., Японской войны и революции 1905 г., последующих конфликтов царской власти с Думами и стоящим за ними обществом сформировалась весьма широкая коалиция интеллигенции, буржуазии, обедневших помещиков, радикально настроенной студенческой молодежи со связями в рабочих и крестьянских движениях. Кроме того, это рыхлое и широкое движение имело внутри домены партийной организации от кадетов до радикальных социал-революционеров и социал-демократов. Эта коалиция и послужила заменителем класса землевладельцев в схеме Скочпол. Именно с этой коалицией, персонифицированной в Думе М.В.Родзянко, и произошел раскол класса имперской бюрократии и офицерства.

Во-вторых, геополитическое давление и связанные с ним экономические лишения были на порядок больше в России, терпящей поражение в Первой мировой войне, чем в предреволюционных Франции (одержавшей победу в Американской войне) и Китае (который хоть и испытывал иностранное вмешательство, но отнюдь не вел в 1911 г. широкомасштабную войну).

В-третьих, по-видимому, сыграл роль сдвиг значимости ресурсов. В преимущественно аграрных обществах, какими были предреволюционные Франция и Китай главным ресурсом оставалась земля, соответственно смертельно опасным и в конечном счете  фатальным был раскол имперской центральной администрации  землевладельцев. Россия также оставалась во многом аграрной империей, если судить по занятости большей части ее населения. Однако главными ресурсами во время первой мировой войны были уже вооружение, влияние на солдатские массы, а также организация подвоза продовольствия, топлива и боеприпасов. Иными словами, центр значимости ресурсов сместился от аграрного сектора в секторы организации, инфраструктуры и пропаганды. Но этим ресурсом как раз и овладела та самая широкая рыхлая коалиция (в форме всевозможных совещаний и комитетов помощи фронту), что послужило важнейшим фактором успеха революции и гибели Российской империи.

Последующая история революции подтверждает данный тезис. Временному правительству не удалось сохранить власть прежде всего из-за неспособности совладать с "рыхлостью" стоящей за ним коалиции, из-за проигрыша Советам, и особенно большевикам, в пропаганде, способности к жесткой организации власти на местах и обеспечению ресурсных потоков. Политические позиции большевиков в деревне первоначально были весьма и весьма слабыми (скажем, в сравнении с популярностью эсеров). Несмотря на это большевики благодаря традициям конспиративной партии "ленинского типа", союзу с железнодорожниками и весьма дисциплинированными революционными матросами, оказались неожиданно сильны не в аграрной, а именно в новых важнейших сферах (пропаганда, власть на местах и ресурсные потоки), что в конечном счете и позволило им одержать верх в ходе революции, а затем победить в чуть ли не безнадежной гражданской войне.

Скочпол использует также метод единственного различия, показывая, что некоторые имперские государства, такие как Пруссия и Япония, смогли ответить на геополитический вызов, успешно проведя структурные преобразования и избежав социальных революций.

Проследим вслед за анализом Скочпол, в чем же состояли эти существенные отличия. Релевантными историческими случаями являются Прусская реформа 1807 - 1815 и революция Мэйдзи 1868 - 1873 гг.

4.3.7.4. Первый контрапункт: Прусская реформа 1807 - 1814 гг. Успешная Прусская реформа была проведена непосредственно после того, как  Прусская  армия потерпела разгромное поражение от Наполеона в 1806 г. В то же время характер наполеоновских войн был таков, что итоги военного сражения достаточно быстро получали дипломатическое выражение. К Западу от Эльбы земли переходили к Франции, зато к востоку от Эльбы сохранялась монархия Гогенцоллернов и подтверждалась ее политическая независимость. Тут же началась реформа, суть которой была бюрократической: централизованное государство с резко возросшими полномочиями министров получало невозможность мобилизации ресурсов, что фактически было отменой существенных экономических позиций прусских землевладельцев - юнкерства.

Землевладельческая элита должна была в форме обструкции давать отпор этим поползновениям согласно изложенной выше концепции имперского государства (3.4.6.2). Действительно, такие попытки были, и Скочпол о них говорит (к примеру, требования воссоздать правительство Standestaat - монархию под контролем децентрализованных дворянских ассамблей). Однако бюрократическая реформа оказалась успешной. Почему? Главным объяснением для Скочпол служит специфика самого Прусского государства до реформы.

 

Известно, что Пруссия была "не страной с армией, а армией со страной" [ibid., p. 106].

 

 Государственная бюрократия не была многочисленной (как во Франции, России или Китае), но была организована по жесткому армейскому принципу. Должности, по крайней мере значительные, продаже не подлежали. Коррупция среди чиновников была крайне низкой, поскольку подозрение в нечестности и неподчинении могло повлечь за собой арест, заключение и даже смертную казнь. Главное же то, что юнкеры, имея практически полную власть в принадлежащих им землях, попадая в Прусскую армию или администрацию, сразу становились легко управляемыми отдельными элементами действующей военно-бюрократической машины. Это значит, что внутри имперской администрации не было коалиций, которые только и могут составить серьезное противодействие государственной централизованной политике.

4.3.7.5. Второй контрапункт: революция Мэйдзи в Японии. Казалось бы, совершенно иначе проходила серия государственных реформ в Японии. Толчком послужил геополитический кризис - усиливающееся давление иностранных морских держав (прежде всего Англии и Франции), попытки заставить открыть порты для иностранной торговли и опасность колонизации. К этому времени Япония была весьма рыхлым имперским государством со слабым сегуном во главе и сильными местными главами администрации дэймио, опиравшимися на самураев как военную и бюрократическую силу. Именно главы слабейших провинций при использовании сил самураев совершили в 1868 г.  государственный пере-ворот, заменив сегуна на императора, после чего последовала серия успешных реформ, направленных на построение централизованного национального военно-бюрократического государства. Почему же не было сопротивления крупных земельных собственников? Оказывается, такой класс попросту отсутствовал в Японии Токугавы. Собственностью владели крестьяне и торговцы, но этим сословиям было запрещено носить оружие, и они были полностью отстранены от какого-либо политического влияния. Самураи же были отделены от прямого контроля над землями, кормились за счет государственного жалования, т.е. уже были фактически весьма бюрократизированы даже в старом рыхлом децентрализованном сегунате. Соответственно в этой среде и не могло возникнуть сильного сопротив-ления военизации, централизации и бюрократизации всей Японии. Крестьянские восстания были и раньше, они существенно участились во время революции Мэйдзи и в ходе последующих реформ, но этот классовый протест снизу никак не мог помешать идущему процессу, поскольку не было раскола среди элит.

4.3.8. Теоретические выводы Т.Скочпол. Скочпол останав-ливается на стадии эмпирических обобщений,  которые формулирует таким образом: 

 

1.     Государственные организации допускают административный  и военный распад, когда подвергаются интенсивному давлению со  стороны более развитых стран.

2. Аграрные социополитические  структуры, которые способствовали  широким крестьянским восстаниям  против землевладельцев, взятые вместе были достаточными  различительными причинами социально-революцион-ных ситуаций,  начавшихся во Франции в 1789 г., России в 1917 г. и Китае в 1911 г. [ibid, p. 154].

 

Эти обобщения в принципе можно превратить в теоретические  гипотезы, снабдив кванторами всеобщности, явно обозначив  формулировки общего закона и необходимых и достаточных начальных  условий. Такой подход потребовал бы последующей проверки на всей совокупности социальных революций и революционных ситуаций, поиска и интерпретации аномалий, к чему Скочпол к  времени написания работы, по-видимому, не была готова. В то же время именно обобщающий эмпирический характер ее результатов вызвал основной поток методических нареканий.

Во второй части работы Скочпол тоже не идет дальше эмпирических обобщений. В них она утверждает, что результаты  революций получают свои формы и ограничения от существовавших  социоэкономических структур и международных обстоятельств, чем  объясняет и сходства, и различия между исходами трех революций (во  Франции, России и Китае). По сути дела, здесь заложены основы для  последующей теоретизации: формулированию и проверке гипотез о  том, какие действуют законы, при каких необходимых и достаточных  начальных условиях революционные кризисы приводят согласно этим  законам именно к таким, а не иным результатам. 

4.3.9. Роль идеологий в революциях. Можно только приветствовать обращение Теды Скочпол к структурным, геополитическим и финансово-экономическим истокам социальных революций. Это был резонный объективистский протест против традиционной для историков манеры объяснения в терминах "тот-то думал так-то", а "эти хотели того-то". Тем не менее при чтении книги остается впечатление, что с водой выкинули и ребенка. Все рассмотренные случаи показывают чрезвычайную важность настроений, установок, интересов разных групп и слоев общества. Неверным будет сказать, что это непредсказуемая и совершенно свободная человеческая субъективность. Пренебрежение Скочпол к такого рода концепциям понятно и оправданно. Но неверно полагать, что сознание, интересы и поведение людей прямо механически вытекают из сложившейся объективной ситуации. Скочпол этого не заявляет, она просто берет как данность, что, к примеру, французские парламенты были настроены антимонархически и антиклерикально, русское общество приветствовало падение самодержавия, но при этом почему-то юнкеры в Пруссии были настроены вполне промонархически, а самураям в Японии понадобился император. В результате объяснение оказывается неполным, а задачи предсказания даже не ставятся.

Позже, после критики книги Сьюэллом [Sewell, 1996] Скочпол показала, что вполне отдает себе отчет в большой значимости фактора идеологии в революциях, кроме того, в противовес примитивным интерпретациям (например, идеология Просвещения привела к Французской революции) она дала весьма трезвую характеристику реального положения дел в этой сфере.

 

Историки, социологи и политологи (political  scientists) не особенно выигрывают, полагая, что набор идей будь то интеллектуальные продукты или культурные каркасы (frameworks)с более неформальным обоснованием является "конститутивным для социального порядка". Скорее, сосуществуют множественные культурные идиомы, они побеждают, либо приходят в упадок, либо смешиваются в ритмах, которые должны быть исследованы интеллектуальными и социокультурными историками. В любой данный период культурные идиомы берутся на вооружение деятелями, находящимися в конкретных ситуациях, поскольку они пытаются осмыслить свои действия и самих себя в отношении к другим деятелям. Можно быть уверенным, что будет (определенная) разница, какая идиома или смесь идиом доступна для взятия на вооружение имеющимися группами. Действительно, сами определения групп, их интересов и их отношений друг к другу будут испытывать влияние культурных идиом. Но выбор и использование доступных идиом и особое напряжение, которые вырабатывается между ними, будут также испытывать влияние социальных и политических ситуаций действующих групп, а также задач, которые   им   нужно  выполнить  относительно друг друга  [Skocpol, 1996, p. 204].

 

Далее Скочпол дает продуктивное различение между культурными идиомами и идеологиями, фиксирует свою концептуальную позицию относительно отношения структурных и субъективных (культурных, идеологических)факторах в социальных революциях.

 

Я предпочитаю сохранить термин "идеология" для систем идей, развертываемых как осознанные политические аргументации политичес-кими деятелями. Идеологии в этом смысле развиваются и развертываются особыми группами или альянсами, вовлеченными в текущие политические конфликты или попытки оправдать использование государственной власти. Когда политические деятели конструируют идеологические аргументации для конкретных целей, связанных с действиями, они неизменно используют или берут во внимание имеющиеся культурные идиомы, причем эти идиомы могут структурировать их аргументации в частично непреднамеренных направлениях. При этом они также могут развить новые идеологические аргументации в ответ на нужды самой развертывающейся политической борьбы. Концептуализируя таким образом по отдельности "культурные идиомы" и "идеологии", можно проследить взаимодействия нон-интенционалистского (т.е. структурного, характерного для самой Т.Скочпол - Н.Р.)и интенционалистского аспектов идей в революциях, что я и пыталась сделать в книге "Государства и социальные революции", исследуя классовые и государственные структуры в отношении к целям и способностям действующих групп  (ibid).

 

Несмотря на разумность и эвристичность сделанной концептуализации, ясно, что теория роли идеологий в революциях так и не была построено.

Здесь нет возможности развертывать теорию субъективных факторов в социально-политических процессов, поэтому попробуем только наметить некоторые эвристические подступы к такого рода исследованию. Идеологии возникают не из воздуха, а являются продуктом духовного производства: есть вполне определенные группы со своими лидерами, которые вынашивают, создают и распространяют социально-политические взгляды и системы идей. Как правило, в каждый момент, особенно в кризисные времена, имеется веер альтернативных идеологий.

Наиболее тонкий и сложный вопрос — определение того, какие условия необходимы и достаточны для того, чтобы одна идеология начала побеждать (становиться более распространенной среди влиятельных групп населения). По-видимому, здесь теория должна учитывать следующее:

а) культурный фон, включающий как общий имеющийся набор "культурных идиом"  (по Скочпол), так и установки основных социально-политических групп в роли своего рода "фильтра" новых идей на соответствие архетипам (ход к культурологии и цивилизационному подходу);

б) историю успехов и поражений конкурирующих идиом (пред) идеологий (закон инерции успешных стратегий);

в) статус, легитимность авторов идеологий (веберианский взгляд и социологическая теория референтных групп);

г) причины их альянсов с теми или иными социальными группами и классами (что всегда значимо для самого содержания и направленности идеологий - марксистский взгляд);

д) фактор переноса на идеологии флера геополитического успеха, который был достигнут при лидерах, исповедующих данную идеологию (теория Р.Коллинза);

е) факторы выбора того или иного идейного направления политическими деятелями и группами, что, вероятно, должно включать уже указанные выше пункты "а" - "д", увязанные в целостную концептуальную модель.

Позже, при развертывании насильственных конфликтов и по мере усиления одной из идеологий, остальные либо полностью теряют популярность, либо подчиняются и ассимилируются с сильнейшей. Это происходит по той простой причине, что социально активные индивиды и группы в своем большинстве не желают остаться на стороне побежденных (действие фундаментального фактора страха - также аргумент Р.Коллинза). Кроме того, внешний успех идеологии, как правило, служит убедительным "логическим" доводом ее правомерности (побеждает тот, за кого Бог; какое учение сильно, такое и верно).

 

4.3.10. Уроки Скочпол.

4.3.10.1. Не бояться отдаленных сравнений. Не может не показаться скандальным сопоставление великой и славной Французской революции XVIII в. с тем, что произошло в одном из "медвежьих углов" человеческой истории - полуколонизованном Китае в начале XX в. Следует принимать как должное, что традиционные историки еще долго будут твердить о несравнимости и несопоставимости случаев в истории, далеко отстоящих друг от друга во времени, географическом и социокультурном пространстве. Вместе с тем, если явно и четко задать основания для подбора сравниваемых случаев, то в полном соответствии с требованием Дюркгейма анализу должны подлежать в принципе все случаи, подпадающие под выделенные критерии, где бы и когда бы они ни имели место [Дюркгейм, 1895\1995].

4.3.10.2. Дополнять позитивные случаи негативными. Глубина, сила и выигрышность анализа Скочпол существенно возросли благодаря тому, что она дополнила рассмотрение трех позитивных случаев (успех социальной революции во Франции, Китае и России)негативными случаями отсутствия или неуспеха восстаний в Японии, Пруссии и Англии. В принципе это еще одно подтверждение большого потенциала объединенного метода сходства и различия Бэкона - Милля.

4.3.10.3. Не бояться делать смелые теоретические обобщения, допускающие возможность предсказаний. Этот урок носит, скорее, негативный характер, поскольку сама Скочпол воздержалась от жестких теоретических формулировок. В результате наиболее сильная логическая критика, прозвучавшая по поводу ее работы, состояла как раз в том, что Скочпол всего лишь сделала очередное эмпирическое описание в рамках предзаданной теоретической парадигмы, в том, что ее построения нефальсифицируемы [Burawoy, 1989; Kiser and Hechter, 1991].

Есть ли авторы, которые берут на себя смелость и ответственность формулировать в явном виде законы теоретической истории, касающиеся не отдаленного "археологического прошлого" (как у Карнейро), а современности, более того, которые осмеливаются делать конкретные натуральные (см. 3.8) предсказания на основе этих законов? Увы, таких совсем немного, но они есть. И самой яркой фигурой здесь является американский социолог Рэндалл Коллинз.

·          К началу раздела   Следующий раздел

 

Другие публикации   Оглавление книги