С одной стороны, выделение этапов, фаз, периодов — неотъемлемая часть написания истории, более того, одна из главных форм традиционного и современного исторического мышления. С другой стороны, если некоторые привычные евроцентристские периодизации (например, Древность — Средние века — Возрождение — Новое время — Новейшее время) пока еще кажутся многим ясными и непреложными, если в своей узкой области специалист волен выделять любые последовательности этапов развития отдельного поселения, провинции, общества, то при восхождении к масштабу Всемирной истории практически все устоявшиеся шаблоны рушатся, а совмещение частных периодизаций, выделенных историками для своих излюбленных областей, представляется вовсе невыполнимой задачей.

Проблема построения обоснованной периодизации Всемирной истории исключительно сложна из-за многолинейности истории, огромного разнообразия социальных и культурных форм, различной скорости процессов, длительных периодов изолированного развития основных ойкумен (афроевразийской, доколумбовой Америки, Австралии и Океании), неопределенности общих единиц анализа, терминов и понятий относительно конкурирующих макроисторических парадигм (см. [Green, 1995]).

По крайней мере со времени работ такого авторитетного историка и философа истории, как Р. Коллингвуд [Коллингвуд, 1970] отвержение всех попыток периодизации Всемирной истории из-за произвольных, плохо обоснованных критериев является общим местом. В итоге каждая новая версия глобальной периодизации сразу же отвергается (или игнорируется, что еще хуже), зачастую без каких-либо размышлений и дискуссий. Опыт интеллектуальной истории говорит о том, что в таких случаях полезнее не непосредственно новые ответы (здесь — новые версии периодизации), но развертывание самого процесса проблематизации, установления требований к результату, поиска и построения ответа. Этот подход делает прозрачными основные логические шаги; и каждый из них может, разумеется, подвергаться критике, корректироваться и трансформироваться.

Проблемы периодизации Всемирной истории

Начнем с фиксации основных групп проблем, являющихся предметом современных дискуссий и требующих решения при построении обоснованных периодизаций.

1. Проблемы философских предпосылок периодизации касаются прежде всего гносеологических, онтологических и ценностных оснований.

1а. Гносеологические проблемы касаются адекватных и обоснованных подходов в самом исследовании. Какой путь выявления периодизаций является правомерным: основанный только на эмпирических данных? основанный только на общих априорных формах и принципах? если основанный на сочетании того и другого, то каким образом?

1б. Онтология периодизации касается экзистенциальных, бытийных основ истории как предмета, подлежащего структурированию. В некотором смысле сущность периодизации изоморфна сущности истории. Что есть историческое изменение? Как соотнести непрерывность изменений с прерывностью деления на периоды? Имеет ли периодизация объективный характер, некую онтологическую укорененность в реальности (например, подобно Периодической таблице химических элементов Менделеева или эволюционной классификации животных), либо она является чисто субъективным орудием удобного упорядочения исторического опыта (подобно множественности классификаций книг, людей, происшествий, произведений искусства и т. п.)?

Что вообще должно подлежать периодизации? Что считать существенным, субстанциональным, главным, а что второстепенным, акцидентальным, дополнительным в многоликой истории? Достаточно ли одной сферы социально-исторической реальности (например, технологии, производственных отношений, государственности, культуры), или же необходим учет нескольких сфер в одной периодизации, или в каждой сфере следует строить отдельную периодизацию? Каковы философские и/или научные основания такого рода решений?

1в. Ценностные, или аксиологические, проблемы периодизации менее очевидны, но не менее существенны. Какие ценности лежат в основе выбора тех или иных групп исторических явлений как значимых и существенных? Могут ли быть эти ценности универсальными? Если да, то как обосновать эту универсальность? Если нет, то имеем ли мы право на основе локалистских ценностей (например, локально-цивилизационных или национальных) судить о существенном во всей истории и строить соответствующие периодизации?

2. Проблемы единства Всемирной истории и глобальной периодизации. Является ли человеческая история по своей сути Всемирной историей или это лишь внешним образом связанный набор локальных историй? Соответственно, имеет ли смысл выявлять некую общую структуру истории для построения периодизации или достаточно соотнесения локальных периодизаций, каждая из которых должна строиться сама по себе? Существует ли единый принцип периодизации локальных историй (например, через последовательности роста, расцвета и упадка) или следует вводить принцип, свойственной каждой из них?

3. Проблемы принципа и критериев выделения частей и границ периодизации. На каком основании мы отличаем один фрагмент исторического времени от другого? Как выяснить, новая это форма того же самого или нечто принципиально новое, хоть и сохраняющее преемственность со старым? Следует ли искать один базовый критерий различения периодов, или адекватной является некая совокупность критериев? Следует ли непременно выдерживать единство критериев различения на всем протяжении человеческой истории? Не утеряется ли при этом способность видеть неповторимость эпох и существенные трансформации исторической реальности?

Если на уровне философских (1) и фундаментальных научных проблем (2–3) принимаются принципиальные решения, то далее проблемы касаются способа реализации, оценки и использования полученных результатов.

4. Проблемы полноты и целостности периодизации. Насколько полно охвачены выделяемые исторические единицы (мировые регионы, ойкумены, цивилизации, миросистемы и т. д.)? Насколько адекватна периодизация для учета исторических изменений в разных сферах социально-исторической реальности (технология, хозяйство, политика, война, право, религия, культура, образование и т. д.)?

5. Проблемы проверки периодизации. Если нельзя проверить, насколько адекватна периодизация, то становится сомнительной ее полезность и применимость. Если периодизация претендует на выделение существенных черт и различий в историческом движении, то она должна предполагать некие процедуры интерпретации, верификации и фальсификации. Каков принцип этой проверки? Каковы процедуры? Какого рода факты в принципе могут служить основанием для отвержения периодизации?

6. Проблемы исследования макроисторической динамики в связи с периодизацией. Адекватная периодизация должна не препятствовать, но напротив, способствовать исследованию процессов макроисторической динамики, в том числе процессов, обусловливающих смены одних эпох (фаз, периодов) другими, и процессов, проходящих сквозь границы периодизации. Соответственно, можно поставить следующие проблемы динамики истории, относящиеся уже к использованию периодизации.

Что переводит одни фрагменты исторического времени в другие? Действует ли один и тот же механизм динамики? Либо имеется значительное разнообразие механизмов в разных частях истории, или же эволюционируют механизмы на всем протяжении истории? Каково соотношение детерминизма и случайности в этом механизме? Если он детерминистичен, то насколько и каким образом предсказуемо наступление последующих периодов? Если основную роль играет случайность, то как с ней совместить универсальность и непреложность выделенных границ периодизации?

План и задачи главы

Выше очерчено достаточно широкое проблемное поле, чтобы показать, насколько далека ситуация от ясности и какие перспективы открываются перед исследователями; причем работы хватит, по-видимому, не на одно и не на два поколения. В данной статье решаются все же более скромные задачи.

В части I представлен краткий обзор основных идей и концептуальных подходов к периодизации, имевших место в литературе последних десятилетий (преимущественно зарубежной). Особое внимание уделяется идеям и возможностям «прорыва» к новым конструкциям обоснованной периодизации.

В части II на основании проведенного обзора современных идей философии истории, логики и методологии науки, обобщения оснований критики различных периодизаций устанавливаются определенные требования к «идеальной периодизации», предлагается вариант методологии построения теоретически и эмпирически обоснованной периодизации Всемирной истории, формулируются философские и теоретические предпосылки для последующего концептуального конструирования (онтология «изменения неизменного», понятия режимов, обществ, эффективности, доминирования, фаз развития, типов-аттракторов и др.).

В части III задаются такие априорные конструкции, как структура периодизации (эпохи с периодами, порядок соотношения эпох), способы заочного сравнения уровня развития обществ, аспекты и факторы доминирования, принципы и критерии проведения границ между периодами, идеально-типическое описание шести фаз развития обществ, перечень мировых регионов. Здесь же рассматриваются основные трудности перехода от фаз развития обществ к эпохам периодизации, в частности, проблемы хронологии.

В заключительной части IV предложен гипотетический вариант периодизации Всемирной истории как результат применения общей методологии, принятого метода и априорных конструкций в отношении эмпирического материала истории, причем этот вариант не претендует на окончательность, но напротив, скорее призван высветить слабые места в методологии и предпосылках, открывая тем самым путь к дальнейшим разработкам.

Часть I. Обзор современных подходов
к структурированию Всемирной истории

Вильям Макнил и Вильям Грин — два фундаментальных подхода
к периодизации Всемирной истории

Вильям Макнил, ученик и младший коллега Арнольда Тойнби, — признанный мировой историк «номер один» в современной науке, фигура не менее значимая, чем Фернан Бродель или Марк Блок, но он, к сожалению, мало известен отечественному читателю. Возможно, замалчивание его имени еще в советские времена было связано с фундаментальным трудом, посвященным мировой истории, с антишпенглеровским названием «Подъем Запада» [McNeill, 1963], которое в Советском Союзе трактовалось не иначе как откровенная буржуазная агитация. Спустя 25 лет Макнил весьма критически проанализировал свой труд, освобождаясь при этом от евроцентристской предубежденности [McNeill, 1990].

Несмотря на то, что Макнил не занимался специально теорией и методологией построения периодизаций, его подход заслуживает особого внимания, поскольку этот автор может считаться создателем истинно профессиональной мировой истории (в противоположность нагруженному религиозной философией и мифами многотомному «Исследованию истории» Тойнби). Труд Макнила вмещает такие объемы информации, которые с тех пор остаются недосягаемыми для его последователей. Фундамент деятельности Макнила — не теория, не принципы, но громадная историческая эрудиция, способность и воля к структурированию фактов.

Реконструируя периодизацию Макнила по структуре основных его книг и поздних статей, получаем следующую картину.

Приблизительно 4000–1700 гг. до н. э. — подъем первых цивилизаций.

1700–500 гг. до н. э. — подъем космополитической цивилизации на Среднем Востоке и периферийных цивилизаций Индии, Греции и Китая. Формирование «великого общества» Среднего Востока с интенсивными внутренними связями.

500 г. до н. э. — 300–600 гг. н. э. — подъем и упадок эллинистических культур. Вхождение Китая в «великое общество» около 100 г. до н. э. вследствие начавшейся караванной торговли. Распространение эпидемических болезней и великое переселение народов.

300–600 — 1000 гг. — восстановление роли Среднего Востока, гегемония исламских обществ, начало подъема Китая.

1000–1500 гг. — степные завоевания, доминирование Китая и начало подъема Запада.

С 1500 г. по настоящее время — эра западного господства, которая в свою очередь подразделяется на периоды:

1500–1700 гг. — вызов европейского Запада миру; 1700–1850 гг. — мировой баланс сил: более населенному и богатому Востоку (прежде всего Китаю и Индии) противостоит активность и глобальная экспансия Запада; 1850–1950 гг. — явное господство Запада и развитие космополитизма в глобальном масштабе.

Макнил, сосредоточившись на межцивилизационных связях больше, чем на частных событиях локальных историй, особое значение придавал диффузии, следствиям столкновения разных исторических целостностей и, соответственно, тому, кто и когда доминировал во Всемирной истории. Как ни противоречит данное воззрение современным нормам политической корректности, трезвый взгляд не может не признавать значимости в каждом историческом периоде именно сильнейших обществ или цивилизаций. К этой теме мы еще не раз вернемся.

В плане идейной преемственности обращает на себя внимание, что Макнил, по сути дела, получил шесть своих эпох, разбив надвое каждую из трех эр Тойнби. Последний, как известно, выделял, помимо «доистории» (приблизительно до 3000 г. до н. э.), древнюю эру (3200–1200 гг. до н. э.), классическую эру (1200 г. до н. э. — 1000 г. н. э.) и новую — современную эру (начиная с 1000 г. н. э., см. [Тойнби, 1991]).

Вильям Грин — современный историк, наиболее глубоко и фундаментально занимающийся историей и теорией периодизаций [Green, 1992а, 1995б]. Грин ясно формулирует тезис о том, что в основе периодизации должна лежать некая теория исторического изменения.

Он видит два главных подхода к построению периодизаций — агрегатный и подход лидирующего сектора. При агрегатном подходе выбирается та точка на временной оси, вокруг которой — возможно, случайно — сосредоточиваются многие значимые исторические события (в качестве примера приводится 1500 г.). Подход лидирующего сектора заключается в выделении главного источника изменений (например, открытия Америки или промышленной революции), соответственно даты, разделяющие периоды, выбираются именно по событиям данного сектора. Нетрудно заметить, что привычная для российской читательской аудитории марксистская периодизация являет собой подход лидирующего сектора, где точками перехода считаются социальные революции, разделяющие формации и знаменующие смену способов производства, что, собственно, и является лидирующим сектором (материальным базисом) в марксизме.

С точки зрения методологии построения научно обоснованных периодизаций подход лидирующего сектора намного предпочтительней, поскольку открывает перспективы широких дискуссий о том, что является лидирующим сектором (ядром в теории изменения) в истории. Столкновение более или менее удачных сочетаний событий в русле агрегатного подхода не обещает никаких концептуальных прорывов.

Вильям Грин не является столь крупным специалистом в области всей мировой истории, как, например, Макнил, зато Грин, как никто другой в настоящее время, знает всю долгую историю становления периодизаций и современного их разнообразия. Соответственно, собственный взгляд такого знатока не может оставаться вне нашего внимания.

Грин предлагает четырехчастную модель периодизации, восходящую к Ходжсону и Макнилу; в ней используются миросистемные идеи И. Валлерстайна, но при всем том она воспроизводит наиболее устоявшиеся схемы, например, архаика — классическая древность — Средние века — Новое время.

Приблизительно 3000 г. — 1000–800 гг. до н. э. — эпоха, которую можно назвать доклассической, или архаикой.

1000–800 гг. до н. э. — 400–600 гг. н. э. — множественные региональные расцветы, или классическая эпоха. Фактически это расширенная Древность (Античность).

400–600 гг. — 1492 г. — особые достижения исламских обществ и Китая, или постклассическая эпоха. Здесь напрашивается сравнение со Средними веками.

С 1492 г. по настоящее время — современность, отмеченная прежде всего открытием Нового Света, подъемом, экспансией и господством Запада.

Д. Уилкинсон, А. Г. Франк, Б. Гиллс и Дж. Модельски —
структурирование единой мировой системы

Дэвид Уилкинсон — известный современный исследователь, соединяющий в своих работах цивилизационный и миросистемный подходы. При этом его взгляды и на цивилизации, и на миросистемы весьма оригинальны. Критерием единства цивилизаций для него служит не культурное единство, а просто факт взаимодействия, пусть даже чисто военного. С понимаемыми таким образом цивилизациями он отождествляет и миросистемы, отказываясь делить их на мир-экономики и мир-империи, как это делал Валлерстайн [Валлерстайн, 1998].

В своей ставшей уже классической статье «Центральная цивилизация» [Уилкинсон, 2001] Уилкинсон прослеживает постепенное присоединение к «центральной цивилизации» (первоначально включавшей Египет и Месопотамию) остальных цивилизаций по мере расширения военных, торговых и культурных связей. То есть Всемирная история структурируется по такому основанию, как сроки этих присоединений. Второй подход к периодизации основывается на смене систем государств и смене господствующих мировых держав [Уилкинсон, 2001, табл. 5, 6].

Сильная сторона концепции Уилкинсона — ее способность усматривать в калейдоскопе сменяющихся империй, династий, гегемоний общие непрерывные тенденции. Также обращает на себя внимание отход от традиционного для миросистемного анализа экономизма и традиционного для цивилизационного анализа культурализма. Уилкинсон жестко связывает главные вехи Всемирной истории с военно-политическими гегемониями в центральной цивилизации, не исключая факторов геоэкономического и геокультурного доминирования. К сочетанию этих основных трех аспектов доминирования мы еще вернемся.

Андре Гундер Франк — один из наиболее ярких социальных мыслителей второй половины XX в. В совместных работах с Барри Гиллсом [Frank and Gills, 1992; Gills and Frank, 1993] Франк предпринимает смелую попытку выявления кондратьевских циклов подъема и спада в эпохи Средних веков и Древности, что задает ритм Всемирной истории и основание ее периодизации. Таким обpазом устанавливается пpотяженность мировой системы (world system) в 5 000 лет против валлерстайновских 500 лет европейской миросистемы (world-system). В концепции Фpанка и Гиллса движущей силой pазвития миpовой системы является накопление пpибавочной стоимости, или капитала. Это накопление было непpеpывным, хотя и изменчивым, циклическим, связанным со сменой гегемоний и pазным хаpактеpом использования pынков, власти и их сочетания.

В западной традиции принято называть «повышательную волну» Кондратьева А‑фазой, или фазой pасшиpения (expansion), а «понижательную волну» — B‑фазой, или фазой сокращения (contraction). Согласно Франку и Гиллсу, циклы Кондратьева в давние времена продолжались не 50–60 лет, как это утверждалось для Европы XVIII–XX вв., а 400–500 или 200 лет. Подъем и спад в древности касается не только экономической конъюнктуры, как в классической модели Николая Кондратьева, а подъема и расширения империй, установления связей между ними, активизации обмена либо распада империй, распада миросистемных связей, упадка обмена и производства.

Франк и Гиллс рассматривают следующую структурированную циклами схему Всемирной истории.

Доклассический период

B‑фаза: 1700–1500/1400 гг. до н. э. A‑фаза: 1400–1200 гг. до н. э. B‑фаза: 1200–1000 гг. до н. э. A-фаза: 1000–800 гг. до н. э. B-фаза: 800–550 гг. до н. э. A-фаза: 550–450 гг. до н. э. B-фаза: 450–350 гг. до н. э. A‑фаза: 350–250/200 гг. до н. э. B-фаза: 250–100/50 гг. до н. э.

Классический период: от ханьского Китая до имперского Рима

A-фаза: 100/50 гг. до н. э. — 150/200 гг. н. э. Внутренний мир, экономическое процветание и расширение Римской империи. Формирование единого пояса гегемоний — от Рима в Средиземноморье, через Парфию и Персию в Месопотамии, империю Кушан в Центральной Азии до царства Хань в Китае.

B-фаза: 150/200–500 гг. Примерно одновременный упадок империй предыдущей фазы, демонетизация экономик. Кратковременный подъем империй Гуптов в Индии и Сасанидов на Среднем Востоке на обломках империй их предшественников.

Периоды Средних веков и раннего Нового Времени

A-фаза: 500–750/800 гг. Восстановление мощи Сасанидов в Анатолии (Малой Азии), Леванте и Египте. Расширение Византии в VI в. после возврата Велизарием западных территорий. Борьба между Сасанидами и Византией, взаимное истощение и мусульманские завоевания: арабы в Средиземноморье и на Среднем Востоке, турки (тюрки) в Центральной Азии. Восстановление Шрихаршей североиндийской гегемонии. Новое объединение Китая династией Суй, сменившейся процветающей Тан. Подъем в большей части афроевразийской ойкумены.

B-фаза: 750/800–1000/1050 гг. Упадок Каролингов, Аббасидов, уйгурско-тюркского государства, восстания в империи Тан и последующий ее распад. Прерывание торговых путей.

A-фаза: 1000/1050–1250/1300 гг. Новый подъем, особенно установление связей между Западной Европой и Востоком благодаря крестовым походам. Становление «мировой системы 1250–1350 гг.», по Джанет Абу-Луход (Pax Mongolica).

B-фаза: 1250/1300–1450/1500 гг. Упадок всей ойкумены в связи с распространением эпидемий.

Далее начинается уже знакомая история циклов раннего Нового времени.

Джордж Модельски, специалист в области социальной эволюции, анализа мировых систем и длительных геополитических циклов, претендует на создание обоснованной периодизации [Модельски, 1998]. Теоретическим базисом является концепция «постоянного спидизма» Доукинса, суть которой — в обусловленности постоянной скорости исторических процессов постоянством фундаментальных биологических структур — длительности сменяющих друг друга человеческих поколений.

Согласно Дж. Модельски, поколенческий цикл формирует личность, но не институты, которые образуются в локальных и глобальных экономических, политических, социальных и культурных процессах. В то же время поколенческий цикл поставляет как бы сырой материал, в котором затем укореняются институциональные инновации. Каждое поколение маркировано вполне конкретными историческими событиями, происходившими в формативном периоде личностного развития. По Модельски, именно поколения задают ритм Всемирной истории, поэтому он связывает цикл Кондратьева (50–60 лет) с двумя поколениями, а каждый долгий цикл глобального лидерства (120 лет) — с четырьмя поколениями.

Далее Модельски берет за основу деление истории по Шпенглеру и Тойнби, поскольку находит здесь сходные по продолжительности (около 2 000 лет) эры. Модельски ссылается на исследования, проводившиеся им вместе с Вильямом Томпсоном [Modelski and Thompson, 1996], где выявлено два тысячелетних периода в каждой эре: период концентрации и период деконцентрации. Сложность состоит в следующем: почему единый непрерывный процесс (основанный на «постоянном спидизме» поколенческих циклов) дает столь различные результаты на каждой стадии своего действия? Модельски выдвигает смелую гипотезу совмещения некоего эволюционного механизма со всей протяженностью истории. Таким образом, эры и периоды рассматриваются как некие фазы эволюции единой мировой системы. Эволюцию же Модельски делит на четыре главных этапа: вариация, кооперация, отбор и подкрепление.

При этом переходы между эрами объясняются как истощение инновационных импульсов, оформлявших прежнюю эру, которое ведет к распространению продуктов инновации в более широкие области.

В итоге получается следующая периодизация. Мировая система, согласно Модельски (ср. со взглядами Андре Гундера Франка и Дэвида Уилкинсона [Frank and Gills, 1992; Уилкинсон, 2001]), начала формироваться со времени неолитической революции на Ближнем Востоке, что составило эпоху предыстории.

Первая эра (Ближневосточная, соответствует Древней эре Тойнби, 3200–1200 гг. до н. э.) характеризуется распространением городов-государств, малым числом крупных империй, поздним появлением бронзы и скромными по масштабу военными операциями. Появлению множественных культур соответствует этап вариации в едином эволюционном процессе. Инновационный переход связан с формированием культур для будущего распространения классики.

Вторая эра (Евразийская, или Классическая по Тойнби, 1200 г. до н. э. — 1000 г. н. э.) характеризуется широким масштабом кооперации в Евразии, великими традициями и мировыми религиями, распространяющимися благодаря большим империям. Инновационный период состоит в построении большого, соединенного торговыми и культурными путями сообщества в рамках Евразии.

Третья эра (Океаническая, Новая, или Современная, с 1000 г. н. э.) движется к еще большей сложности, глобальному масштабу и через сильные селективные давления мировой организации. Согласно общей схеме, данной эре соответствует механизм отбора, поэтому Модельски считает, что именно она определит образ мировой системы и оставит задачу новой консолидации для следующей, четвертой эры. Инновационный период здесь, таким образом, состоит в организации всего пространства планеты. Далее, в гипотетической четвертой эре, модель предполагает некое подкрепление, суть которого остается пока неясной.

Данную разработку Джорджа Модельски вряд ли можно назвать вполне обоснованной, но заслуживает внимания масштабность видения, смелое структурирование исторического времени в соответствии с качественно определенными этапами единого эволюционного процесса.

Структура исторического времени-пространства:
подход Иммануила Валлерстайна

Примером новых гносеологических и онтологических решений служит работа И. Валлерстайна «Изобретение реальностей времени-пространства: к пониманию наших исторических систем» [Валлерстайн, 2001].

На уровне гносеологических предпосылок Валлерстайн критикует так называемый «идиографо-номотетический союз», представляющий две крайности, сходящиеся в неприятии того, что является наиболее существенным и реальным в подходе Броделя и самого Валлерстайна. Обе эти крайности — идиографизм и номотетизм — принимают в качестве безусловно существующего либо «время событий» — ряд преимущественно политических инцидентов, датируемых по обычному календарю и выделяемых в качестве событий в основном с точки зрения политической конъюнктуры, либо «время мудрецов» — структуру человеческих универсалий, не зависящих ни от времени, ни от пространства.

В основу своей исторической онтологии Валлерстайн кладет единство социально определяемого времени-пространства, «поскольку к каждой разновидности социального времени примыкает разновидность социального пространства». В основу кладутся идеи Броделя об иерархии событийной истории, конъюнктурной истории и большой исторической длительности (longue duree). Несколько изменив названия и добавив еще один охватывающий всю историю временной слой из философии истории, Валлерстайн выделяет четыре слоя: эпизодическое время (время событий у Броделя), циклическое (конъюнктурное) время, структурное время (longue duree) и время мудрецов.

Далее он соединяет каждый временной слой с особым пространством, чего у Броделя уже не было. Эпизодическому времени соответствует геополитическое пространство, циклическому времени — идеологическое пространство, структурному времени — структурное пространство, времени мудрецов — вечное пространство (универсальных законов).

Итак, появляются времена-пространства, соответствующие эволюции (или циклическому изменению) некоторой целостности, большей и более связной, чем набор событий или перемещение государственных границ. Такой целостностью могут быть, например, капиталистическая миросистема или российская (советская) мир-империя.

Валлерстайну четыре слоя представляются недостаточными, и он вводит еще одно время-пространство, которое называет kairos — временем кризиса и перехода, временем свободного выбора или трансформационным временем-пространством; он также прямо связывает его с идеей бифуркации Ильи Пригожина. Судя по всему, Валлерстайн имеет в виду под kairos прежде всего момент перехода от одного структурного времени (исторической системы, миросистемы) к другому. Фактически Валлерстайн отвергает реальность времени мудрецов и вечного пространства, где действуют неизменные универсальные законы. Область детерминизма приписывается лишь тому, что находится в рамках миросистемы, т. е. на уровне структурного времени-пространства. Трансформационное время-пространство свободного выбора (kairos) — это та точка бифуркации, когда детерминирующие законы старого структурного времени (воплощенного в той или иной миросистеме) прекращаются, а новые еще не вступили в силу. Эпизодическое и геополитическое время-пространство, циклическое время-пространство оказываются уже подчиненными детерминизму структурного времени-пространства, прерывающегося через моменты kairos.

Предлагаемая Валлерстайном структура может описываться также через отношение вложенности. Разделенная на эпизоды геополитика вложена в экономические циклы (прежде всего кондратьевские). В свою очередь циклы вложены в геоэкономические структуры, которые в пространственном аспекте разделены на миросистемы, а во времени разграничиваются между собой посредством того же kairos.

К этой внешне красивой и элегантной, но при ближайшем рассмотрении достаточно сырой, не разработанной ни концептуально, ни эмпирически, слабо аргументированной схеме Валлерстайна можно предъявить множество претензий. Но вместо этого постараемся выявить в ней наиболее ценное с точки зрения основных онтологических проблем периодизации Всемирной истории.

Существо истории, по мысли Валлерстайна, составляет происходящее в рамках структурного времени-пространства и в переходах от одного к другому. Структурному времени-пространству соответствует макросоциологическая и теоретико-историческая категория миросистемы (world-system). Далее, в каждой миросистеме главным источником детерминирующих воздействий является ядро, включающее наиболее преуспевающие и развитые центры экономики, политики и культуры-идеологии. Соответственно, kairos — время кризисов и переходов — прямо связано со сменой миросистем и «передачей господства» от одного ядра (миросистемного лидера) к другому. Остаются сложности и при попытке учесть множественность миросистем, сосуществующих на протяжении большей части истории, но этих вопросов Валлерстайн в данной работе не касается.

Другие вложенные периодизации:
модели Маршалла Ходжсона и Питера Стернза

Маршалл Ходжсон, специалист в области мусульманской истории, посвятивший много времени и сил также компаративистике, общей теории и методологии мировой истории, в вопросах периодизации опирался и на идею главных технологических стадий, и на культуроцентрированную концепцию осевого времени К. Ясперса [Hodgson, 1974, vol. 1, p. 48–53; Ходжсон, 2001].

Технологический слой периодизации включает, по Ходжсону, аграрную эпоху (7000 г. до н. э. — 1800 гг. н. э.) и техническую эру (с 1800 г.). Именно длительная аграрная эра, вернее, ее вторая часть (с 3000 г. до н. э.), подразделяется далее по культурному критерию на доосевую эпоху (3000–800 гг. до н. э.), осевую эпоху (800–200 гг. до н. э.) и послеосевую эпоху (200 г. до н. э. — 1800 г. н. э.).

Несмотря на сдвижки дат и некоторое содержательное переосмысление, нельзя здесь не заметить общего структурного сходства с периодизационными схемами Тойнби — Модельски:

Древняя эра по Тойнби или Ближневосточная по Модельски (3200–1200 гг. до н. э.) — доосевая эпоха по Ходжсону (3000–800 гг. до н. э.);

Начало Классической эры по Тойнби или Евразийской эры по Модельски (1200 г. до н. э.) — истоки осевой эпохи по Ходжсону (800–200 гг. до н. э.);

Зрелая Классическая по Тойнби — Евразийская + Новая-Океаническая эра по Модельски — послеосевая эпоха по Ходжсону (200 г. до н. э. — 1800 г. н. э.).

Любопытно, что сам Ходжсон большое внимание уделял межцивилизационным связям, в том числе коммерческим обменам, влекущим за собой культурные заимствования, открывающие возможности дальнейших «духовных прорывов». Тем не менее коммерческие обмены как промежуточный слой причинности между технологией и культурой не представлены в структуре периодизации Ходжсона. Данная возможность была осуществлена позже.

Для решения проблем субстанциональности, полноты и гибкости Питер Стернз предлагает ввести трехуровневую периодизацию, каждый слой которой соответствует сфере крупнейших изменений во Всемирной истории — технологических, геоэкономических и религиозно-культурных [Стернз, 2001].

Синтез ведется через вложение более дробных геоэкономической и культурно-религиозной периодизаций в более общую технологическую. В основе последней лежат хорошо известные аграрная (с начальным периодом 9000–3500 гг. до н. э.) и индустриальная революции (XVIII–XIX вв.), причем Стернз ссылается на Ставрианоса и Тоффлера. Специфика их рассмотрения Стернзом заключается во внимании к совокупности обществ, которые разными темпами, но неуклонно вовлекались вначале в одну, а затем в другую революцию. Таким образом, эти периоды предстают не только и не столько как кратковременные скачки обществ-первопроходцев, но как длительные исторические эпохи.

Второй уровень включает рост коммерческих контактов и множественность социально-экономических порядков. Стернз строит данную периодизацию, явно основываясь на идеях И. Валлерстайна (но не на времени-пространстве, а на динамических процессах в мир-экономиках). Стернз выделяет здесь четыре главных этапа: 500–400 гг. до н. э. — 500 г. н. э., 500–1500 гг., 1500 г. — конец XX в., с конца XX в. и далее. Позже эта структура, с теми же датировками, но более детально и содержательно, будет развита в подходе Дж. Бентли (см. ниже).

Третий уровень периодизации «ментальности» основан на переходах от анимизма к монотеистическим или структурно сходным религиям и религиозно-нравственным учениям (таким как конфуцианство), а затем к секуляризму и разного рода идеологиям, сосуществующим с религиями. Соответственно, здесь Стернз выделяет два главных переходных периода: от времени появления буддизма до начала ислама (что по времени совпадает с первым периодом геоэкономической периодизации); со времени появления секулярных идеологий в XVIII в. Любопытно, что этой схеме достаточно хорошо соответствует разработанная позже (но независимо от нее) структура смены ведущих форм мировоззрения [Розов, 1998, разд. I.I].

Таким образом, начало первого крупного коммерческого периода совпадает, по Стернзу, с началом перехода к монотеистическим религиям и завершением в основных регионах Евразии перехода к сельскому хозяйству (ок. 500 г. до н. э.). Другим крупным совпадением является XVIII в., когда начало индустpиальной pеволюции в технологической пеpиодизации совпадает с началом пеpехода к секуляpным идеологиям в культуpной (ментальной) пеpиодизации.

Идея синтеза подструктур исторического времени в отношении к pазным сфеpам истоpической действительности весьма перспективна, но предполагает глубокую концептуальную проработку взаимосвязи соответствующих сфер, а этого у Стернза как раз нет.

Развитие межкультурных взаимодействий
как основание периодизации: Дж. Бентли и П. Мэннинг

Один из видных современных мировых историков, редактор представительного журнала «World History» Джерри Бентли в своей развернутой статье «Межкультурные взаимодействия и периодизация Всемирной истории» [Бентли, 2001], решая проблему адекватности периодизации по отношению к различным обществам, культурам, регионам и цивилизациям, прибегает к достаточно смелому и остроумному средству. Он радикально меняет порядок действий, не периодизируя сначала определенные процессы, чтобы решать потом, адекватна ли эта периодизация всемирно-исторической точке зрения, а напротив, сначала выделяет всеобщие процессы межкультурного взаимодействия (уже по определению адекватные различным регионам и обществам), а затем строит свою периодизацию, основанную на этих процессах.

Развивая геоэкономический слой тpехуpовневой пеpиодизации П. Стеpнза (см. выше), добавляя к его четыpем пеpиодам еще два более pанних, Дж. Бентли выделяет следующие шесть пеpиодов:

— период ранних сложных обществ (3500–2000 гг. до н. э.) — эпоха далеких миграций, одомашнивание лошади и появление парусных судов, развитие торговли от Египта до долины Инда, связь с Китаем через посредничество кочевников и мигрирующих народов;

— период древних цивилизаций (2000–500 гг. до н. э.) — распространение одомашнивания лошади на большей части Евразии, диффузия бронзовой, затем железной металлургии; широкое распространение колесницы, зон культивации почв; мощные имперские государства, ассирийская торговля от Афганистана до Анатолии, весьма крупные объемы международной торговли, широкое распространение алфавитного письма, крупные кочевые и полукочевые миграции;

— период классических цивилизаций (500 г. до н. э. — 500 г. н. э.) — гораздо больший масштаб и лучшая организация империй, появление и распространение мировых религий, строительство обширных транспортных сетей в рамках империй, изобретение эффективного седла для верховой езды на верблюдах и широкое распространение верблюдов в Азии и Африке, установление сложной сети сухопутных и морских «шелковых путей», влияние расширения международной торговли на распространение опустошительных эпидемий и значительное усиление кочевых народов;

— постклассический период (500–1000 гг. н. э.) — сохранение и возрождение достижений прошлой эпохи в трех главных центрах (империя Тан в Китае, империя Аббасидов в Юго-Западной Азии и Византийская империя в восточном Средиземноморье), начало распространения ислама, более непосредственное включение Европы в международную торговлю, контроль уйгуров над центральноазиатской торговлей, начало расцвета морской торговли в Индийском океане, вовлечение в международный обмен Восточной и Западной Африки южнее Сахары, диффузия сельскохозяйственных культур и культурно-религиозных традиций в Афро-Евразии;

— период трансрегиональных кочевых империй (1000–1500 гг. н. э.) — построение огромных империй сельджуков, киданей, чжурчжэней, монголов с союзниками, Моголов, Тимуридов, появление прямых взаимодействий между отдаленными регионами, такими как Китай и Европа, влияние империи Сун на все восточное полушарие, распространение бубонной чумы;

— современный период (с 1500 г. н. э. до наших дней) — заокеанские кампании европейской экспансии, вовлечение во взаимодействие всех народов и регионов мира, глобальные биологические, экономические, технологические, культурные обмены.

К сожалению, Бентли не приводит четкого критерия выявления своих периодов; скорее, данная периодизация повторяет достаточно старые модели, но наполняет периоды новым содержанием межкультурных взаимодействий.

Патрик Мэннинг, принимая в целом подход Бентли, критикует степень проработанности его предпосылок [Мэннинг, 2001]. Действительно, можно согласиться с тем, что, постулируя «межкультурное взаимодействие» как главную целостность, подлежащую периодизации, Бентли оставляет за скобками теоретическое осмысление самой этой целостности. Мэннинг обращает наше внимание на существенное разнообразие в рамках каждого типа процессов, обозначенных как «диффузия», «международная торговля», «миграция», «культурный обмен».

Связывая тему межкультурных взаимодействий Бентли с определяющими процессами в структурном и трансформационном времени-пространстве Валлерстайна, обратим внимание на несимметричный характер практически всех взаимодействий. Есть завоеватели и завоеванные, есть субъекты и объекты геоэкономической и геокультурной экспансии, есть те, кто главным образом использует преимущества новых транспортных и иных технологий, коммуникаций, языковых, организационно-управленческих систем, и те, кто испытывает на себе следствия распространения этих новшеств. Даже при обоюдной диффузии, при взаимном обмене товарами и идеями, всегда кристаллизуются центры, извлекающие из этого обмена наибольшие выгоды.

Иными словами, межкультурные обмены предстают в своем субстанциональном качестве — реализовывать, распространять успех лидеров и ядер исторических систем (миросистем, цивилизаций — см. [Розов, 1999]) в рамках структурного времени, а также подготавливать новые сферы и каналы экспансии, давая тем самым шанс новым будущим лидерам, переход к верховенству которых означен Валлерстайном как трансформационное время kairos.

Жизненный цикл новшеств в истории: Йохан Гудсблом

Успех тех или иных регионов Всемирной истории предполагает, кроме прочего, освоение ими наиболее эффективных в текущий период новшеств. Здесь мы поневоле обращаемся к старинной и давно вышедшей из моды тематике прогресса. Не вдаваясь здесь в дискуссию по поводу этой темы (см. [Коротаев, 1998; Розов, 1995, 1999]), заметим, что в современной исторической социологии появляются оригинальные идеи периодизации, с одной стороны, восстанавливающие тему поступательных изменений роста и развития, с другой стороны, свободные от моралистических, утопических, идеологических и прочих неприятных коннотаций понятия прогресса.

Так, четкий и остроумный критерий периодизации дает Йохан Гудсблом в работе «Человеческая история и длительные социальные процессы: к синтезу хронологии и фазеологии» [Гудсблом, 2001]. Он выделяет условные человеческие достижения X (например, использование огня) и вводит простой четырехступенчатый критерий:

1) данного достижения X нет ни у одной социальной группы;

2) X имеется у одной социальной группы;

3) X имеется у некоторых социальных групп;

4) X имеется у всех социальных групп.

Жизненный цикл завершается той стадией, когда

5) некоторой социальной группе X уже не требуется (поскольку X заменен новшеством Y, вступающим в свой собственный жизненный цикл).

Данная концептуальная схема допускает весьма любопытные пути развертывания. Так, Гудсблом, упрощая параметр численности пользователей (никто не пользуется — некоторые пользуются) и подставляя вместо X такие известные эпохальные новшества, как контроль над огнем, сельским хозяйством и машинной промышленностью, конструирует следующую структуру стадий:

1) стадия, когда нет обществ с контролем над огнем, с сельским хозяйством или с машинной промышленностью;

2) стадия, когда по крайней мере некоторые общества осуществляют контроль над огнем, но ни одно не имеет ни сельского хозяйства, ни машинной промышленности;

3) стадия, когда по крайней мере некоторые общества осуществляют контроль над огнем и имеют сельское хозяйство, но ни одно не имеет машинной промышленности;

4) стадия, когда общества осуществляют контроль над огнем и имеют сельское хозяйство и по крайней мере некоторые из них имеют также машинную промышленность.

В содержательном отношении здесь воспроизводятся давно известные стадии технологического роста (от К. Сен-Симона, Л. Моргана и Г. Спенсера до В. Ростоу, Д. Белла, Э. Геллнера и Э. Тоффлера). Несложно заметить также структурное сходство с технологическим слоем периодизации у Питера Стернза (см. ниже). Внимания заслуживает сам формальный подход к конструированию стадий. При наполнении «новшества X» различными содержаниями мы получаем мощное орудие производства и сопоставления самых разных периодизаций.

Многообещающе сопоставление подхода Гудсблома со структурой времен-пространств Валлерстайна и процессами межкультурных взаимодействий Бентли. Действительно, выбор новшеств, задающих стадии, вовсе не случаен. Аграрные общества систематически вытесняли на периферию и/или ассимилировали доаграрную периферию. Индустриальные общества примерно так же поступали с доиндустриальными. Вполне резонно предполагать, что древнейшие группы, овладевшие огнем, вытеснили, уничтожили, дали образцы для подражания или ассимилировали все остальные человеческие группы, не владевшие огнем [Goudsblom, 1994, p. 21–23]. Иными словами, за нейтрально выглядящими технологическими стадиями просматривается драматическая, зачастую кровавая борьба за выживание, за место под солнцем, за успех и доминирование. Фактически Гудсблом говорит о тех самых чертах обществ, которые позволяют некоторым из них лидировать в рамках своей исторической системы и структурного времени (Валлерстайн), которые отчасти передаются через миграции, завоевания, обмен и диффузию, а отчасти служат основой несимметричных отношений в межкультурных взаимодействиях (Бентли), что ведет к установлению границ между уровнями технологического развития обществ и соответствующих границ истории (традиция «фазеологии» начиная с Тюрго, Кондорсе, Гердера, Сен-Симона и до В. Ростоу, Д. Белла, Э. Тоффлера, Л. Уайта, П. Стернза).

Следует отметить также весьма глубокую мысль Гудсблома: всякое увеличение контроля (зачастую целенаправленное) непременно ведет к росту зависимости как раз от того, что контролируется и от соответствующих ресурсов (обычно это непреднамеренные следствия). Овладев огнем, люди уже не могут жить без него, а значит, и топлива. Овладев сельским хозяйством, люди становятся привязанными к заботе о почвах, урожаях, удобрениях, соответствующих технологиях. Овладев машинным производством, люди впали в зависимость от необходимости искать и добывать ресурсы и топливо уже для машин, поддерживать сложные организации и сети взаимодействий, готовить квалифицированные кадры и т. п. То, что верно относительно контроля над технологиями, по-видимому, верно также и в отношении контроля над разного рода социальными новшествами, системами культурных образцов. Овладев государственностью, письменностью, религиозными институтами, книгопечатанием, наукой, общество уже не может обойтись без них или их заменителей, однако воспроизводство любой составляющей из этого ряда требует наличия своих ингредиентов, забота об обеспечении которых становится необходимой.

Бо^¢льшая зависимость означает бо^¢льшую уязвимость, а рост уязвимости дает шансы новым лидерам в достижении успеха и перехвате позиции господства. Иными словами, у нас появляется мощная эвристическая модель поиска причин смены подъемов и упадков, причем как в рамках каждого структурного времени (стадии), так и между ними, т. е. в моменты перехода или системного кризиса (kairos по Валлерстайну).

Подход Гудсблома привлекателен также тем, что в нем отделены принципиальные концептуальные положения «фазеологии» и периодизации от конкретных датировок. Первое можно и нужно специально обсуждать, второе же — предмет эмпирических исследований того, где и когда некоторое новшество X появилось и распространилось.

Фазы социального развития: И. М. Дьяконов, К. Чейз-Данн и Т. Холл

В последние годы среди отечественных специалистов наиболее значительный вклад в структурирование Всемирной истории внес востоковед-древник И. М. Дьяконов своей книгой «Пути истории» [Дьяконов, 1994]. Придерживаясь в целом марксистских позиций, Дьяконов ставит задачу не периодизации, а уточнения восходящего ряда формаций, которые он называет фазами. В каждую историческую эпоху сосуществуют общества, принадлежащие разным фазам развития. В принципе на этой основе возможна и периодизация, в которой границами между периодами будут появления обществ с новыми фазами, но в явной форме этой работы Дьяконов не делает, а иногда даже смешивает периодизацию истории и классификацию обществ по стадиям [Там же, с. 6].

Рассмотрим детальнее структуру фаз социального развития по Дьконову. Прежде всего обращает на себя внимание явное указание критериев различения фаз. Наряду с марксистским критерием уровня развития технологии и связанных с ним социально-экономических отношений, Дьяконов вводит критерий развития общественного сознания (в первую очередь, появление принципиально новых систем ценностей) и появление принципиально новых технологий производства оружия [Там же, с. 9–10, 12–13]. В результате Дьяконов выделяет следующие 8 фаз: 1) первобытную, 2) первобытнообщинную с чифдомами, 3) раннюю древность с первыми государствами, 4) имперскую древность с появлением классических цивилизаций, 5) средневековую, 6) стабильно-абсолютистскую постсредневековую, 7) капиталистическую и 8) посткапиталистическую.

Среди множества претензий к данной классификации укажем на игнорирование Дьяконовым сущностного характера взаимодействий общества и складывающихся на этом уровне интерсоциетальных структур. Внимание к этому уровню проявляют прежде всего миросистемный, цивилизационный и геополитический подходы, причем вопросом выделения всемирно-исторических фаз развития вплотную занимаются специалисты по миросистемному анализу (см. выше о концепциях Д. Уилкинсона, Дж. Модельски и И. Валлерстайна).

Рассмотрим вариант «рабочей типологии миросистем» лидеров компаративистского крыла миросистемного движения — Кристофера Чейз-Данна и Томаса Холла [Чейз-Данн, Холл, 2001]. В качестве явного критерия различения миросистем взято понятие «способ накопления», являющееся расширением Марксова понятия «способ производства». Выделяются три главных способа накопления: основанный на родстве, даннический и рыночный. В соответствии с этим выделяются три больших типа миросистем, где тот или иной способ накопления господствует (хотя с ним могут сосуществовать и другие). Внутри каждого большого типа деление производится по различным и неявным критериям уровня развития (отсутствие — наличие классов, пространственный масштаб).

I. Миросистемы с господством способа накопления, основанного на родстве:

А. Миросистемы, включающие безгосударственные, бесклассовые единицы.

1. Оседлые собиратели, огородники, скотоводы.

2. Системы бигменов.

Б. Миросистемы, включающие чифдомы (есть классы, но нет государств).

II. Миросистемы с господством способа накопления, основанного на данничестве:

А. Первичные государственные миросистемы (Месопотамия, Египет, долина Инда, долина Ганга, Китай, доколумбовы Мексика и Перу).

Б. Первичные империи, объединившие с помощью завоевания множество ранее автономных государств (Аккад, Египет Старого царства, Чжоу, Теотихуакан, Уари).

В. Миросистемы со многими центрами, включающие империи, государства и периферийные регионы (Ближний Восток, Индия, Китай, Мезоамерика, Перу).

Г. Коммерциализирующиеся миросистемы с сильным развитием товарных отношений, но сохранением данничества как господствующего способа накопления (афроевразийская миросистема с римским, индийским, китайским центрами).

III. Миросистемы с господством капиталистического способа накопления:

А. Подсистема, центрированная в Европе начиная с XVIII в.

Б. Глобальная современная миросистема.

В содержательных рассуждениях авторов о характеристиках и закономерностях развития каждого из выделенных типов миросистем наибольший интерес для нас представляют гипотезы о причинах развертывания или отката как главных долговременных следствий несимметричных отношений между ядром и периферией в рамках миросистемы. При развертывании периферия заимствует достижения ядра и как бы «догоняет» его. При откате большее значение имеют преимущества ядра для собственного развития за счет эксплуатации периферии. Откат состоит в том, что периферия «отбрасывается назад» в своем развитии, ядро устремляется вперед, и разрыв между ними растет. Гипотеза Чейз-Данна и Холла состоит в том, что при преимущественном развитии технологий власти и средств принуждения следует ждать скорее отката, а при развитии торговли на дальние расстояния резко поднимаются шансы развертывания. Как видим, здесь вновь идет речь о влиянии обществ-лидеров, но уже специфицируются условия и характер этого влияния на другие общества в рамках миросистемы.

Проведем следующее сопоставление таксонов Дьяконова и Чейз-Данна — Холла:

Первая, первобытная фаза, по мысли Дьяконова, не имеет соответствий у Чейз-Данна — Холла (миросистемы для бродячих групп охотников-собирателей не выделяются).

Вторая, первобытнообщинная фаза соответствует миросистемам со способом накопления, основанном на родстве (I тип).

Третья фаза, ранней древности — первичные государственные миросистемы (IIA).

Четвертая фаза, имперской древности — первичные империи (IIБ) и отчасти полицентричные имперские миросистемы (IIВ).

Пятая фаза, средневековая — отчасти полицентричные имперские миросистемы (IIВ) и коммерциализирующиеся миросистемы (IIГ).

Шестая фаза, стабильно-абсолютистского постсредневековья — коммерциализирующиеся миросистемы (IIГ).

Седьмая фаза, капиталистическая — капиталистическая подсистема в Европе (IIIА).

Восьмая фаза, посткапиталистическая — современная глобальная миросистема (IIIБ).

Это соответствие замечательно также тем, что Дьяконов, судя по всему, с работами Чейз-Данна и Холла не был знаком, т. е. не знал даже ранних версий их типологии, опубликованной в 1997 г. (уже после опубликования «Путей истории» в 1994 г.). Сами Чейз-Данн и Холл ко времени создания своей типологии были знакомы только с переводом книги Дьяконова, посвященной древней Месопотамии, перевод же «Путей истории» на английский вышел лишь в 1999 г. Следует обратить внимание и на то, что наибольшие нарушения соответствия видны в 4‑й, 5‑й и 6‑й фазах Дьяконова, в чем можно усмотреть его уступки традиционным периодизациям (Древность — Средневековье — Новое время), а это уже требует особенно пристального критического анализа.

Завершая обзор, сделаем следующие общие выводы:

— ни в одной рассмотренной работе не проводится развернутое обоснование принимаемого подхода к периодизации; только в двух работах (П. Стернз и Дж. Модельски) определенно ставится задача обоснования периодизации, но и здесь нет в явном виде методологии ее построения;

— в большинстве работ явно или неявно присутствует идея доминирования более развитых целостностей над менее развитыми, связи соответствующих процессов влияния с развитием или отставанием;

— вопрос о ведущем секторе по-прежнему остается нерешенным; при этом во многих работах делаются попытки сочетания аспектов технологий, вооружений и войн, (гео)экономики, (гео)политики и (гео)культуры;

— несмотря на многие попытки, полностью избавиться от понятия «общество» не удается; при этом возрастает значимость интерсоциетальных процессов и структур (например, миросистем) при построении периодизаций;

— есть бесспорное согласие относительно сосуществования обществ (миросистем) разных типов и стадий развития в один и тот же период времени.

Часть II. Онтологические и теоретические основания
периодизации Всемирной истории

Философские и научные требования к периодизациям

Зачем нужно изложение оснований, почему сразу не представить на суд читателей получившийся продукт — периодизацию? Как мы видели в проведенном обзоре, предлагается множество вариантов периодизации, но ни один не становится общепринятым. Надеяться, что до сих пор были ошибки, а вот теперь наконец найдено единственно верное решение, наивно. Следует привыкнуть к мысли, что споры о периодизации будут продолжаться до тех пор, пока будет существовать наука история и не угаснут попытки ее целостного осмысления. Значит, вопрос не в том, чтобы неким «гениальным и окончательным решением» прекратить споры, но в том, чтобы попытаться вывести их на новый уровень.

В работах Валлерстайна, Модельски, Стернза, Гудсблома, Дьяконова, Мэннинга уже намечается переход к дискуссиям на уровне оснований. Развитие этой линии состоит в явном формулировании исходных посылок и самого метода построения периодизации. Разумеется, это делает уязвимым итоговый продукт, поскольку каждая посылка, каждая операция метода оказываются под прямым обстрелом критики. Зато открываются новые возможности сознательной замены другими авторами любого звена подхода и построения периодизаций, лучше по тем или иным критериям обоснованных.

Методология построения обоснованной периодизации

Подход к построению периодизации требует конкретных концептуальных решений, но также он включает общий логический каркас принципов и процедур работы, который будем называть методологией построения периодизации. Ошибки могут крыться как в концептуальных решениях, так и в самой методологии. Поэтому далее будем различать эти аспекты, вначале представляя абстрактную методологию, а затем наполняя ее концептуальными решениями, которые реализуются в методе.

Общая идея предлагаемой методологии состоит в постулировании исходных требований к периодизации, построении онтологии исторического изменения, выделении базовых аспектов и единиц анализа, главных причинных характеристик в каждом аспекте, причем по возможности обобщенных для разных пространственно-временных фрагментов Всемирной истории, выявлении ряда наиболее значимых переходов в каждой из этих характеристик, построении априорных критериев для проведения хронологических границ переходов, разработке приемов и средств сопоставления этих критериев с эмпирическими данными истории, применении их и построении соответствующей периодизации.

В более развернутом виде данная методология представляется как последовательность задач:

1. На основании критического анализа существующих периодизаций явным образом сформулировать априорные требования (нормативные принципы) к «идеальной» периодизации Всемирной истории.

2. На основании использования наиболее общих и конструктивных макросоциологических концепций представить базовую онтологию исторического изменения, которая должна отвечать на вопросы: что из меняющегося в истории настолько существенно, субстанционально, чтобы быть положенным в основу периодизации; какие аспекты социально-исторической действительности необходимо учитывать в периодизации; какие единицы анализа наиболее адекватны для пространственно-временного разграничения истории?

3. Разработать априорные структуры и принципы разграничения периодов с учетом неравномерности развития, долгой изоляции разных пространственных частей, сохранения предшествующих форм в новых периодах и т. п.

4. Конкретизировать составленные структуры и принципы в операциональные понятия и критерии, применимые к эмпирическим данным истории.

5. Составить предварительную периодизацию на основании гипотез о том, какие элементы эмпирической истории соответствуют выделенным априорным структурам.

6. Провести систематическую проверку гипотез и уточнить периодизацию на основании полученных результатов проверки.

7. Собрать и систематизировать дефекты, слабые места, недостатки построенной периодизации, особенно в сравнении с альтернативными периодизациями, более адекватными в данных аспектах.

8. Интерпретировать выявленные недостатки как следствия ошибочных или недостаточно точных и ясных предпосылок, особенно в плане исходной онтологии, ключевых понятий и априорных структур периодизации. Вернуться к пунктам 1–4 и внести соответствующие исправления и уточнения как в исходные основания, так и в самое периодизацию, что, вероятно, потребует новых гипотез (п. 5) и последующей их проверки и уточнения (п. 7–8).

Ясно, что данная методология предполагает в принципе бесконечные итеративные круги уточнения периодизации, что с наибольшей вероятностью и соответствует судьбе любых периодизаций в будущем; особенность данного подхода в том, что естественные процессы критики, опровержения и исправлений здесь упорядочены и инкапсулированы в сам подход.

Хороша или плоха данная методология, об этом можно будет сказать лишь оценив ее воплощение в методе, получившейся версии периодизации и ее последующих коррекций. Поэтому далее представим суть самого метода через эскизные концептуальные решения первых пяти задач заявленной методологии.

Исходные принципы — требования к идеальной периодизации

С учетом рассмотренных выше подходов, а также на основании ранее проведенных философско-методологических исследований [Розов, 1992, 1995, 1999] сформулируем совокупность требований к периодизации Всемирной истории.

Принцип субстанциональности (versus поверхностные, случайные или произвольные деления). Периодизация Всемирной истории (далее — периодизация) должна быть субстанциональной, т. е. прямо соотноситься с главными характеристиками, определяющими качествами, задающими специфику и стабильность различных частей исторической реальности, а также с наиболее сильными факторами (причинами, движущими силами, паттернами) исторического изменения в этих частях.

Принцип временно^¢й сравнимости (versus партикуляризм исторических эпох). Периодизация должна быть единообразна во времени. Было бы некорректным делить ранние периоды истории на основании одного критерия, а более поздние периоды — на основании другого. Сами фрагменты периодизации могут существенно отличаться по многим характеристикам, особенно в начале и конце человеческой истории, но они должны быть концептуально гомогенными и сравнимыми.

Принцип пространственной сравнимости (versus партикуляризм культурных и географических регионов). Периодизация должна учитывать совмещение пространственных делений и соответствующей специфики с реально существующим разнообразием исторических форм; очевидное различие в скорости исторических изменений (например, между Афро-Евразией, доколумбовой Америкой, Австралией и Океанией) не должно упускаться из виду, но в то же время оно не должно подрывать целостность периодизации в ее ключевых аспектах.

Принцип сравнимости парадигм (versus схоластика и концептуальная узость). Концептуальная структура периодизации должна быть сопоставимой с ключевыми категориями наиболее развитых и продуктивных макроисторических парадигм (см.: [Розов, 1999]). Периодизация должна стать не оружием борьбы между школами, но, скорее, общим концептуальным и коммуникативным полем для ученых из конкурирующих интеллектуальных лагерей.

Принцип гибкого традиционализма (versus и краткосрочный радикализм, и ригидный догматизм). Структура периодизации не должна радикально отличаться в основных понятиях и делениях от текущей академической традиции изучения и преподавания истории до тех пор, пока достаточно сильные аргументы не сделают инновацию реально необходимой. Задача заключается в улучшении и переструктурировании концептуального каркаса для объяснения и понимания истории, но не в абсолютном отказе и замещении предшествующих традиционных структур. Любые структуры истории (включая периодизации) должны служить в качестве полезных познавательных инструментов для работы с данными, логически обоснованного обучения, удобных академических коммуникаций и развития дальнейших исследований.

Представленные нормативные принципы специально сформулированы весьма жестко, кроме того, они полны внутренних напряжений. Вполне вероятно, что результаты данной работы не вполне удовлетворят заявленным требованиям. При этом явные принципы сохранят свое значение либо как источники новых — следует надеяться, более успешных попыток, либо как очередная нормативная веха, отталкиваясь от которой, исследователи будут формулировать новые системы принципов.

Начиная рефлексию с принципа субстанциональности, мы приходим к решающей проблеме философии истории и социальной онтологии: что является субстанциональным в человеческой истории?

Изменение неизменного. Эволюция человеческих режимов как базовая онтология

В отношении сущностных характеристик истории мы можем быть уверены по крайней мере в универсальности тезиса Гераклита: все течет, все изменяется. Субстанциональность подразумевает некий более глубокий слой реальности, определяющий основные черты калейдоскопа видимых изменений. Парменидовское неподвижное бытие вряд ли поможет нам в объяснении исторических изменений. Поэтому гераклитовский тезис об универсальности изменений распространяем также и на глубинный слой сущностей и причин. Итак, онтологию истории строим со следующего положения: субстанцией истории являются изменения — как видимые, фактуальные, так и более глубокие изменения, требующие реконструирования.

Следующий вопрос: изменения чего именно следует считать субстанциональными с точки зрения периодизирования истории? Внутри выбранного круга первичных категорий мы имеем достаточно узкий список альтернатив. Рассмотрение изменения изменений является не очень хорошим способом, поскольку приводит к «дурной бесконечности»: изменения изменений изменений... и т. д.

Примем в качестве компромисса изменение неизменного, понимая под неизменным нечто, что может рассматриваться как стабильность, по крайней мере в некотором смысле и в некоторых пределах. Другими словами: неизменное есть нечто, что условно, внутри некоторых временны^¢х, пространственных или концептуальных границ, может быть принято как постоянство, регулярность, более или менее устойчивая рутина.

В современной макроисторической литературе есть понятие режимов, которое голландские историки Йохан Гудсблом и Фред Спир заимствовали из работ немецкого социолога Норберта Элиаса [Elias, 1978] и использовали для структурирования человеческой истории и даже Большой истории («от Большого взрыва» — с рассмотрением звездных режимов, режима Солнечной системы, геологических режимов Земли и эволюции биологических режимов, см. [Spier, 1996]). Человеческие режимы понимаются здесь как охватывающая категория для всех человеческих условий, опыта, деятельности и взаимодействия, которые могут быть рассмотрены как нечто регулярное, рутинное и стабильное, по крайней мере в некоторых аспектах и пределах.

Далее будем использовать результаты ранее проведенных философских исследований и соответственно четырем онтологическим сферам [Розов, 1997, 1999] выделим четыре типа человеческих режимов:

экотехнологические режимы (с включением материальных аспектов взаимодействия человека с природой, а также демографических процессов);

психические режимы (с включением регулярных процессов психики и общения не только индивидов, но также групп и сообществ);

социальные режимы (с включением регулярных военных, политических, экономических, морально-правовых и прочих взаимодействий);

культурные режимы (с включением языковых, религиозных, эстетических, познавательных и подобных процессов, основанных на символизации и образцах).

Подчеркнем еще раз тотальность категории режимов для охвата всего неменяющегося, стабильного, рутинного в человеческой, социальной действительности. Говоря об изменении чего-либо в истории, например технологий, институтов, поселений, архитектуры, государств, норм, языков, эмоций, ценностей, знаний, видов деятельности и т. д., мы с необходимостью говорим о тех или иных элементах более крупных целостностей — человеческих режимов. Соответственно, именно изменение этих режимов следует считать субстанциональным в истории.

Что же тогда является глубинным причинным слоем, определяющим изменения режимов? Вне собственно человеческих режимов известны только две альтернативы: некие сверхъестественные причины (например, божественные, провиденциальные, демонические и т. д.) и «чисто» природные причины (режимы биосферы, планеты Земля, Солнечной системы). Поскольку первые рациональному научному исследованию не поддаются, оставляем эту сферу профессиональным богословам и демонологам. Ясно, что природные режимы имеют фундаментальную значимость для того, что происходит в человеческой истории. В то же время вполне очевидно, что не меньшую значимость для фактуальных исторических изменений имеют человеческие режимы — экотехнологические, психические, социальные и культурные, особенно когда вследствие накопительного эффекта меняются условия и одни режимы сменяются другими. Рассмотрим этот вопрос, имеющий для периодизации особую значимость, более детально.

Человеческие режимы и периодизация истории

Что представляет собой Всемирная история с точки зрения человеческих режимов? Любой режим адекватен только при определенных условиях. Условия неизбежно изменяются — как вследствие спонтанных изменений природных режимов (например, изменений климата), так и вследствие накопления следствий действия человеческих режимов (например, истощение ресурсов в данной местности), что служит вызовом для прежних режимов — режимным кризисом. Кризис в свою очередь заставляет режимы изменяться, адаптироваться или погибать, возможно, вместе с основной частью населения — носителей данных режимов.

Итак, в результате разнообразных кризисов, которые с очевидностью неизбежны в человеческих условиях, старые режимы умирают, а новые появляются. В конечном счете успешные режимы в виде удачных перекомбинаций элементов прежних режимов начинают доминировать и расширяться за счет последних, которые в свою очередь маргинализируются — вытесняются на периферию.

Резонно полагать, что субстанциональный критерий периодизации заключается в смене основных типов разнообразий режимов. Иными словами, разнообразия режимов существовали всегда, но в каждом периоде Всемирной истории был особый тип такого разнообразия.

В чем же специфика этих типов? Здесь мы подходим к ключевому онтологическому решению: в каждую эпоху основные характеристики изменения разнообразия режимов задаются господствующими в это время режимами. Здесь в новых понятиях сформулирована идея, явно или неявно присутствовавшая во многих подходах к структурированию человеческой истории начиная с Гегеля и Маркса: характер эпохи задается сильнейшими, наиболее влиятельными на данный момент целостностями.

Под господством (доминированием) режимов будем понимать их более высокую эффективность в широких пределах сложившихся в данное время условий, причем эта эффективность проявляется в неуклонном распространении через вытеснение и ассимиляцию конкурирующих режимов.

Наиболее яркими и известными являются смены господства экотехнологических режимов: от охоты/собирательства — к земледелию и скотоводству, а затем к машинной индустрии. Охота и собирательство отнюдь не исчезли ни при первом переходе (неолитической революции), ни при втором переходе (промышленной революции). Но характер этих маргинализованных режимов определялся каждый раз именно господствующими режимами, «аграрией» и «индустрией» соответственно (если использовать терминологию Э. Геллнера).

На пути анализа режимных разнообразий нас поджидают многочисленные трудности. Во-первых, если смену экотехнологических режимов можно каким-то образом восстановить из археологических или архивных данных, то смена социальных и культурных режимов представляется почти неуловимой материей, если не «привязать» ее к известным и привычным событиям и целостностям традиционной эмпирической истории. Во-вторых, во весь рост встают проблемы сравнения режимов, интерпретации результатов их столкновения. В-третьих, в одних частях земного шара господствуют одни режимы, а в других — совсем иные, в соответствии с чем появляются еще более трудные задачи сравнительной «заочной» оценки никогда не сталкивавшихся между собой режимов, преодоления известного цивилизационного разнообразия и альтернативности траекторий развития. В-четвертых, встает известная проблема внесения дискретных границ и периодов в реальную постепенность, континуальность исторических изменений.

Решением первой группы трудностей является введение в нашу конструкцию понятия общества как режимного триединства, своего рода «проводника» или «реализатора» отношений режимного доминирования. Для решения трудностей второй группы заданы три общих аспекта доминирования обществ (геополитического, геоэкономического и геокультурного), а далее, в части III, развернуты десять более дробных критериев. В качестве решения трудностей третьей группы введены понятия фаз социального развития обществ, типов-аттракторов и принципов «заочного» сравнения уровня развития обществ и режимов. Решением трудностей четвертой группы становится новая интерпретация «громких» исторических событий.

Общество как триединство базовых режимов

Наряду с географическими условиями и границами важнейшими обстоятельствами существования и изменения режимов являются, конечно, сами социальные целостности. Известно большое разнообразие старых и новых альтернативных единиц анализа: державы, государства, страны, общества, народы, этносы, популяции, поселения, нации, группы, классы, формации, цивилизации, исторические системы, миросистемы, социальные сети.

К сожалению, здесь нет возможности обсуждать достоинства и недостатки каждой альтернативы. С точки зрения систематического учета стабильности и изменений человеческих режимов оптимальным представляется старое доброе понятие «общество». Никакие более мелкие единицы не позволяют отвлечься от социальных условий, поставляемых охватывающим целым — обществом. С другой стороны, анализ работ, берущих за основу более крупные, чем общество, единицы — цивилизации, миросистемы, ойкумены в известных концепциях Тойнби, Броделя — Валлерстайна, Макнила и др., — показывает, что общества в этих концепциях всегда присутствуют, причем на главных ролях (что не отменяет их зависимости от охватывающих исторических систем). Новые попытки вовсе отказаться от традиционных целостностей и анализировать лишь социальные сети (М. Манн, Р. Коллинз) нельзя признать удачными по той же причине: в том или ином виде общества в подобных аналитических работах вновь возникают, и характеристики этих обществ и их границы по-прежнему играют важнейшую роль в том, что происходит в сетях (см., напр., [Mann, 1986]). Кроме того, сами сети по своей сути являются частным аспектом социальных режимов и несут в себе те же операциональные трудности: как, например, выяснить, где кончается одна сеть и начинается другая и т. п.

Предварительно определим общество как совокупность человеческих групп с единством базовых социальных и культурных режимов. Почему здесь учитываются только два типа режимов из четырех? Дело в том, что экотехнологические режимы могут быть весьма разнообразными в рамках одного общества, и напротив, сходными для разных обществ (например, определенного типа охота или земледелие), а психические режимы представляют непосильную задачу для исторической реконструкции.

Следующим шагом выделим базовые социальные и культурные режимы и показатели единства. Дело в том, что в каждом обществе есть множество взаимосвязанных социальных режимов, то же касается и культурных режимов. При этом можно считать социологически и культурологически обоснованным следующий тезис. Для осуществления всех социальных и культурных режимов наиболее значимыми условиями являются установившиеся системы власти (политика), регулирующие правила взаимодействия между людьми (мораль и право), порядок обмена и распределения благ и услуг (экономика), язык или языки общения и социального взаимодействия. Итак, в качестве базовых социальных режимов предлагаются политико-правовой и экономический режимы, а в качестве базового культурного режима — языковой режим.

Уточним теперь наше определение. Общество есть совокупность человеческих групп с единством структур власти, моральных и/или юридических правил, единством порядка обмена и распределения, единством языка или языков социального взаимодействия.

Верно, что только национальные государства достаточно хорошо соответствуют всем этим критериям [Wallerstain, 1988; Tilly, 1992]. Но это не означает, что до национальных государств не существовало обществ. Встречая отсутствие того или иного единства, исследователь может заметить, что данная историческая целостность в определенных аспектах является обществом (например, общая политическая власть и режим обмена в древних мир-империях), но в некоторых аспектах она разделена на меньшие общества (например, автономные провинции с собственными языками и даже правовыми кодексами). Такая историческая целостность, как СССР, была во многих аспектах единым обществом (единство политической власти, права, единство денежной системы, порядка обмена и распределения, общность языка социального взаимодействия — русского); в других аспектах СССР был частью охватывающего общества (в военно-политическом отношении страны Варшавского пакта составляли одну управляемую из единого центра империю); наконец, были аспекты, в которых СССР представлял собой не одно общество, а совокупность обществ (развитие национальных языков и культур, относительная автономия политической власти в республиках Прибалтики, Кавказа и Средней Азии).

Итак, общество, рассмотренное как триединство базовых режимов, оказывается весьма гибким понятием, с помощью которого можно квалифицировать даже весьма нетривиальные случаи, далекие от простого единства национальных государств.

Доминирование режимов и обществ — ключ к периодизации

В некоторых регионах мира в каждый момент времени существует некоторое множество обществ (часть которых выходит за границы региона, а иногда даже объединяет 2–3 региона или больше). Кроме того, в каждом обществе и каждом регионе имеется разнообразие режимов. Ранее мы условились считать сущностью каждого периода рост, распространение и удержание доминирующего положения наиболее эффективными в условиях данного периода режимами. Привязка периода к режимам, а не обществам оправдана относительной кратковременностью жизни обществ. Вследствие сложившихся конъюнктурных условий общества могут гибнуть, на их место встают другие, но господствующие режимы в принципе могут оставаться теми же самыми, соответственно и период остается тем же самым.

Вместе с тем, судьба режимов не может считаться независящей от обществ. Не единственными, но важнейшими каналами распространения режимов являются военно-политическая, техно-экономическая и культурно-религиозная экспансии одних обществ в отношении других. Победа общества в некотором аспекте обычно означает и победу его режимов в том же аспекте. Общества используют режимы в качестве средств своего выживания и конкуренции среди других обществ. Однако в долговременном плане можно обернуть это отношение и рассматривать конкуренцию режимов (режимных комплексов) между собой, ведущуюся посредством обществ и борьбы между ними, в качестве преходящих средств. Именно второй подход представляется наиболее перспективным для построения периодизации Всемирной истории.

Итак, победы и поражения обществ — главный материал традиционной историографии — следует представить как феноменальный уровень, манифестацию скрытой конкуренции режимов и смены режимных разнообразий, изменения неизменного как главной субстанции человеческой истории.

Аспекты режимного доминирования обществ

Под доминированием общества А над взаимодействующим с ним обществом Б будем понимать совокупность следующих признаков:

геополитическое доминирование — общество А сильнее в военно-организационном и военно-техническом аспекте, оно составляет бо^¢льшую угрозу для общества Б, чем наоборот; А может принуждать Б к альянсам, разрыву альянсов, требовать дань в том или ином виде, принуждать к ресурсным решениям, диктовать правила обмена и т. д.;

геоэкономическое доминирование — экономические субъекты общества А в большинстве случаев навязывают несимметричные, более выгодные для себя правила коммерческого взаимодействия с субъектами общества Б, но делают это посредством не столько принуждения с позиций силы, сколько используя встречный экономический интерес и собственные коммерческие (в широком смысле) преимущества;

геокультурное доминирование — в процессах диффузии и культурных обменов представители общества А таким образом перерабатывают заимствования из Б, что превращают их в средства своего влияния и экспансии, тогда как заимствования из общества А в общество Б закрепляют зависимость второго от первого.

Дадим также несколько вспомогательных определений. Общество А аспектно доминирует над обществом Б, если оно обладает хотя бы одним аспектом доминирования при остальных паритетных аспектах. Общество А полностью доминирует над обществом Б, если у него есть все три аспекта доминирования. Общество А находится в гетерогенном паритете с обществом Б, если оно в одном аспекте доминирует (например в геополитическом), а в других, например в геоэкономическом или геокультурном, испытывает доминирование со стороны Б. Гомогенный паритет означает наличие равновесия по всем трем аспектам.

Внешний операциональный критерий показывает, какое из двух обществ эффективнее, если они вступили в конфликт (как правило, это война; лишь в последние 200–300 лет войны всерьез дополняются, а в течение последних 50 лет частично вытесняются дипломатической борьбой, экономической и культурной конкуренцией, см.: [Chirot, 1986]).

Учтем, что большая эффективность режимов и режимных комплексов автоматически не приводит общество к доминированию. Для доминирования в целом, наряду с эффективностью, важны по крайней мере такие параметры, как позиция и масштаб. В геополитике это выгодная (например, окраинная) географическая позиция, масштаб населения и ресурсов, могущих быть мобилизованными в военных целях. В геоэкономике это центральная позиция (пересечение торговых путей), масштаб производства и обменов. В геокультуре это также центральная позиция (пересечение культурных влияний и сетей), наличие на своей территории объектов религиозного поклонения или культурного интереса, защищенность и поддержка со стороны власти и держателей ресурсов, масштаб культурной деятельности.

Поскольку эффективность режимов и режимных комплексов проявляется в степени их влияния на окружение и успеха экспансии, то резонно считать, что наиболее эффективные режимные комплексы предполагают тенденции к захвату выгодных позиций и росту масштаба. Без этого можно говорить лишь о какой-то частной локальной эффективности, не имеющей всемирно-исторического значения и поэтому далее здесь не рассматриваемой.

Общество, будучи носителем наиболее эффективного режимного комплекса, может не быть способным к победе и доминированию, поскольку находится в невыгодной позиции и слишком мало по своим масштабам (общеизвестные примеры — Древняя Греция или Голландия XVI в.). Зато побеждают его режимы, поскольку более крупные и занимающие лучшие позиции общества поневоле воспринимают новые режимы для достижения и сохранения доминирования (так, Рим воспринимал образцы Греции, а Великобритания — Голландии). Таким образом, как бы сквозь калейдоскоп исторической конъюнктуры, удач или неудач пробивается тенденция захвата новыми эффективными режимами лидирующих позиций в мировом регионе.

Соединение преимуществ в эффективности, позиции и масштабе, как правило, дает такой подъем, расцвет, демографический рост, что рано или поздно начинается неминуемая экспансия на соседние и даже отдаленные мировые регионы. В этом и проявляется всемирно-историческое значение появления новой фазы развития, лежащей в основании нашей периодизации.

В части III нашей работы на основе сочетания значений 10 параметров доминирования представлены 6 фаз развития обществ.

Следует ли учитывать так называемую латентную эффективность режимов и обществ (скажем, роль средневековых университетов — пример, подсказанный А. В. Коротаевым), когда не особенно значимые в одном периоде черты начинают играть исключительно важную роль в доминировании обществ и режимов в последующие периоды? Признавая значимость такого рода латентной эффективности, необходимо все же иметь в виду, что определяющую логику протекания процессов в периоды до проявления этой эффективности составляли другие режимы и режимные комплексы — доминанты своего времени. Это отнюдь не означает, что многообразные ростки нового, появляющиеся зачастую в обществах, далеких от лидерства, не достойны исторического внимания. Дело лишь в том, что эти слабые пока начинания и латентности не могут служить основанием для периодизации. Зато при установлении каркаса периодизации как раз ярче будет виден контраст между этими слабыми пока ростками нового и доминированием совсем иных структур и режимов, которым в будущем предстоит отступить, открывая дорогу вырастающему в тени окраин.

Трактовка альтернативности и многолинейности истории:
типы-аттракторы и зоны кризиса

Хорошо зная о современном предубеждении против каких-либо линейных схем стадий и фаз исторического развития, покажем, что фазы могут быть достаточно широки, чтобы включать и всю реальную специфику отдельных обществ, культур, цивилизаций, и специфику индивидуальных траекторий исторического изменения.

Чтобы концептуализировать очевидные и существенные различия между обществами в единой фазе, мы используем ранее введенное понятие тип-аттрактор [Розов, 1997, 1999] — гибрид веберовского «идеального типа» и «аттрактора» Пригожина [Вебер, 1991; Prigogine, 1986].

В структурном плане тип-аттрактор определяется как режимный комплекс, устойчивый в рамках определенного разнообразия условий.

В параметрическом плане тип-аттрактор предстает как некий локус («воронка», «седловая точка», «энергетическая яма») в пространстве измерений изменения обществ. Таким образом, каждая фаза оказывается достаточно широкой областью, включающей несколько локусов — типов-аттракторов.

Каждый такой локус способен «притягивать» и «захватывать» выбитые из других локусов общества; причем, попадая в данную область (локус) параметрического пространства, т. е. приобретая соответствующий режимный комплекс (см. выше), общество вступает в более или менее длительную фазу стабильности (устойчивое состояние).

Эта устойчивость объясняется тем, что сохранение заданных значений по каждому измерению (сохранение того же режимного комплекса в структурном плане) более комфортно для влиятельных социальных групп общества в данных границах условий, чем какие-либо существенные изменения (выход из этой области пространства измерений, смена режимного комплекса).

Системное «притяжение», или смещение обществ к центру типа-аттрактора, проявляется в истории как явление социального резонанса и мегатенденции как цикла положительных обратных связей между переменными, совместное и взаимоусиливающее изменение значений которых, собственно, и составляет это смещение [Розов, 1992, гл. 4].

Движение к типу-аттрактору, связанное с существенным ростом, развитием, повышением эффективности, выходом на новую фазу исторического развития, трактуется как мегатенденция «лифт», объединяющая в единый комплекс положительных обратных связей динамические стратегии [Розов, 1997, 1999], когда все могущественные и влиятельные социальные группы вовлечены во взаимосвязанные и взаимовыгодные виды деятельности, которые обеспечивают удовлетворение их основных нужд и растущий социальный комфорт.

Когда рост переходит в плато, это означает, что общество достигло самого центра типа-аттрактора и соответствующего периода процветания и стабильности. Центр каждого типа-аттрактора означает максимальное взаимное соответствие и гармонию между всеми человеческими режимами общества в этом центре, так же как гармонию между экологическими режимами и человеческими техно-экологическими режимами. В то же время плато означает усиление уравновешивающих обратных отрицательных связей, своего рода торможение мегатенденции «лифт».

Раньше или позже, но накопление внутренних (например, экологических или демографических) и внешних (например, геополитических) напряжений образует новый ряд вызовов (А. Тойнби), которые выталкивают общество из типа-аттрактора в зону бифуркации и кризисов, где общество вновь становится открытым влияниям прежнего типа-аттрактора и разнообразных новых типов-аттракторов.

Известно, что кризис может вести не только к упадку и распаду, но нередко к новым способам развития, новому росту и дальнейшей системной трансформации. Эти процессы концептуализируются как переходы общества к принципиально новому типу-аттрактору. Если этот аттрактор обеспечивает очевидно более эффективные в широком спектре условий, гармонично увязанные между собой и необратимые режимы, то он должен быть помещен в более высокую социальную фазу.

Итак, предложенная концептуальная конструкция, опирающаяся на вполне однолинейную схему смены доминирования новых режимов и режимных комплексов, не исключает, а, напротив, предполагает большое разнообразие типов обществ в рамках каждой эпохи, каждого периода и каждой фазы развития. Именно паритетные между собой типы-аттракторы, принадлежащие одной фазе, своего рода каналы смещения обществ между ними, позволяют составлять весьма сложные картины и индивидуальные траектории исторического движения обществ. В то же время это вовсе не противоречит тому, что при столкновении обществ как режимных комплексов побеждают сильнейшие, и не исключает прорыва обществ в области необратимых изменений — в новые фазы развития.

Единство периодизации и изолированные пространства

Какой смысл имеет периодизация, построенная на основании событий Евразии, для доколумбовой Америки? для Австралии? для Океании? Поскольку в каждой связанной группе мировых регионов была своя история, то не будет ли естественным для каждой такой группы строить свою периодизацию?

Действительно, если общества не взаимодействуют либо эти взаимодействия слабы и опосредованы другими звеньями (как, например, между Западной Европой и Китаем до XVII–XVIII вв.), то о доминировании говорить некорректно. Здесь следует говорить об особой форме лидерства — заочном лидерстве.

По каким же критериям можно давать обществам сравнительную оценку в целях выявления мирового лидера?

Для доиндустриальных обществ наиболее детально разработанным и обоснованным инструментом является система шкального анализа сложности обществ, разработанная в конце 1960‑х гг. американским антропологом Робертом Карнейро [Carneiro, 1970a]. Вначале Карнейро выделил 354 черты, затем расширил их список до 618. Учитывались следующие 14 категорий: 1) жизнеобеспечение, 2) поселения, 3) архитектура, 4) экономика, 5) социальная организация и стратификация, 6) политическая организация, 7) законы и юридические процессы, 8) военное дело, 9) религия, 10) керамика и искусство, 11) орудия, утварь и ткани, 12) обработка металла, 13) водные технологии и навигация, 14) специальные знания и практики. На этом основании было проанализировано и проранжировано 100 обществ, причем обнаружены весьма сильные корреляции (порядка 0,8) между сложностью обществ по разным аспектам и исключительно высокая корреляция (0,95–0,96) между сложностью обществ в рамках одного аспекта (категории).

Карнейровские черты являются операциональными признаками, своего рода окаменелостями, доступными для археологического, архивного анализа, по отношению к живым режимам. Количество черт вполне может служить критерием эффективности режимов. Для каждого из трех критериев доминирования выделим из 14 категорий Карнейро следующие важнейшие, с указанием количества учитываемых черт в расширенной версии списка (618).

Оценка геополитического лидерства: военное дело (57 черт), политическая организация (100), обработка металла (25), водные технологии и навигация (17).

Оценка геокультурного лидерства: религия (54), архитектура (35), специальные знания и практики (35).

Оценка геоэкономического лидерства: жизнеобеспечение (32), поселения (38), экономика (111), вновь водные технологии и навигация (17 черт).

Есть множество логических подходов к получению общей оценки лидерства на основании данных анализа обществ-претендентов с точки зрения черт указанных выше групп. Укажем лишь на некоторые.

Во-первых, можно просто сделать общий рейтинг обществ-претендентов на основании подсчета числа имеющихся у них черт из всех указанных категорий. Для этого подхода предпосылкой является равенство значимости всех категорий и всех их черт с точки зрения выявления заочного лидерства.

Во-вторых, можно установить постоянную приоритетность: к примеру, наиболее значимыми считать черты из категорий, отнесенных к геополитике, учитывать первенство в рейтинге именно по этому параметру, но засчитывать это первенство как лидерство только при условии попадания такого общества в первые пятерки в рейтингах геоэкономики и геокультуры. Здесь одной предпосылкой является главенство геополитики при столкновениях обществ: более мощное в военно-политическом отношении общество подчиняет себе или существенно теснит менее мощные, а затем активно заимствует их экономические и культурные достижения. Другой предпосылкой является ограничение на возможность последнего заимствования. Если геополитический лидер не входит в первую пятерку (десятку или двадцатку — это уже вопрос эмпирических уточнений) по рейтингам геоэкономики и геокультуры, то его способность заимствовать соответствующие достижения (или черты, по Карнейро) недостаточна для поддержания лидерства; соответственно, накопление экономических ресурсов и культурная легитимность будут на стороне противников, что в скором времени приведет и к геополитическому упадку такого завоевателя (случаи гуннов, империй Чингисхана и Тимура, Османской империи).

В-третьих, можно учитывать смещение в приоритетности категорий в масштабе человеческой истории. К примеру, главными, определяющими в начале человеческой истории можно считать рейтинги уровня развития жизнеобеспечения, затем поселений, затем геополитических категорий (военное дело и обработка металла), затем геополитических совместно с геокультурными категориями (религия, архитектура, специальные знания и практики), затем геополитических совместно с геоэкономическими (экономика и навигация). В настоящее время главными категориями, вероятно, являются геоэкономические, причем есть признаки усиления значения геокультурных критериев лидерства. (Подход Карнейро страдает отсутствием учета черт обществ со времени индустриальной революции. Дополнение его списка чертами индустриальных обществ и обществ последующих типов — весьма актуальная, достаточно сложная, но вполне выполнимая задача.)

Сравнение между собой обществ, выделение региональных и мировых лидеров в каждом столетии или двадцатилетии на основании точного подсчета черт Карнейро — задача будущих исследований. Главные недостатки использования шкального анализа по Карнейро — крайне высокая трудоемкость и дефицит данных для многих обществ по многим чертам.

Следует отметить, что в заочном сравнении есть весьма глубокий и даже практический смысл: рано или поздно произойдет реальное столкновение обществ из изолированных ранее мировых регионов, причем исход столкновения будет прямо зависеть от достигнутой каждым обществом фазы развития. Поэтому самый отдаленный населенный остров Тихого океана жил как бы в двух временах: в своем собственном ритме, с собственной мини-периодизацией и в универсальном всемирно-историческом времени — в перспективе встречи с обществами — носителями иных ритмов и иных фаз развития.

Получается, что вместе с разделениями и последующими столкновениями обществ расходятся и сходятся линии периодизации. Вместо одной цепи получаем сложнейшую сеть. Не нарушается ли здесь опять принцип единства и пространственной однородности периодизации? Ответом служит понятие стержневой периодизации, основанной на отслеживании этапов прорыва обществ-лидеров в новые фазы социального развития (детально эта структура развернута в III и применена в IV части данной работы).

Единство и аспектная множественность периодизации

В том же ключе будем рассматривать проблему множественности аспектных периодизаций.

Действительно, никто не может запретить составлять самые разные периодизации, например, истории музыки, истории костюма, истории географических открытий, истории языков и т. д. Возможности составления периодизаций по любым чертам обществ показал Гудсблом [Гудсблом, 2001]. Резонную структуру из трех вкладывающихся друг в друга, отчасти автономных периодизаций задал Стернз [Стернз, 2001]. С учетом 618 черт сложности обществ по Карнейро количество возможных периодизаций может стать устрашающим.

Сохраняя максимальный либерализм относительно выбора возможных оснований периодизации (например, по критерию конструкции и распространения зонтиков), будем иметь в виду стержневую периодизацию, основанную на достижении обществами-лидерами новых фаз социального развития. Можно быть уверенным, что любые аспекты человеческого существования, могущие стать основаниями для периодизации (будь то архитектура, медицина, секс, приготовление пищи или женский макияж), всегда испытывали сильнейшее влияние со стороны режимов и факторов, учитываемых в стержневой периодизации. Иными словами, получаем ничем не ущемляемый либерализм в отношении сочинения самых экзотических периодизаций и возможность упорядочения этой разноголосицы с помощью надежной и субстанциональной стержневой периодизации.

Континуальность режимных изменений
и громкие исторические события

Следующая трудность формулируется в таком вопросе: как превратить континуальные изменения доминирования режимов в четкие границы периодизации?

Действительно, ослабление одного комплекса режимов и замена его другим комплексом могут происходить в течение столетий, а на заре человеческой истории — в течение тысячелетий. Периодизация же требует более или менее четких границ между периодами, иначе она теряет смысл. Неоднократно предлагавшиеся варианты замены периодизаций — либо количественными процессами (Г. Спенсер, Л. Уайт, Й. Гудсблом), либо добавлением черт (Р. Карнейро) — так и не получили распространения. Историки по-прежнему пользуются периодами, эпохами и границами между ними, пусть некритично воспринятыми, необоснованными, но во многих отношениях удобными и полезными. Попробуем совместить долговременность и континуальность режимных сдвигов с реальными потребностями в четких временных делениях.

Верно, что режимы изменяются, распространяются, делаются более или менее эффективными и доминирующими на протяжении длительного времени более или менее непрерывно, континуально. Однако этот взгляд гораздо адекватнее при весьма больших пространственно-временных масштабах анализа. При рассмотрении режимных изменений в масштабе каждого мирового региона, каждого общества, тем более каждой провинции и каждого поселения картина радикально меняется. В каждой из этих единиц в определенное время режим вовсе отсутствовал, затем появился, стал распространяться, затем вступил в противоборство с прежним доминирующим режимом, вытеснил его, оказался вытесненным сам, стал ингредиентом для синтеза нового режима или исчез. Иными словами, вместо сплошной непрерывности мы получаем, напротив, определенное количество точек перехода разной значимости, так что задача стоит в содержательно обоснованном выборе некоторых из этих точек в качестве границ периодов.

Для периодизации Всемирной истории адекватным масштабом являются мировые регионы (ниже предложен перечень 30 таких регионов). Будем считать, что для остальных мировых регионов ситуация существенно не меняется до тех пор, пока в одном регионе не станет доминирующим общество с принципиально новым режимом, принадлежащим новой фазе развития. Такова будет первая веха, внутренний состав которой подлежит анализу. При этом в других мировых регионах доминируют старые режимные комплексы и старые фазы развития, которые хотя и стали испытывать воздействие нового, но пока уверенно сохраняют свои позиции. Поэтому от указанной первой вехи начинается лишь первый — переходный период эпохи, который будем называть формативным.

Каковы могут быть основные исходы столкновения носителей режимов новой фазы развития с прежними мировыми лидерами среди обществ? Старый лидер может потерпеть поражение, как это было с Византией в XV в. или Испанией в XVII в., уступить место новым лидерам (соответственно, Османской империи; Англии, Франции и Голландии) с новыми, более эффективными режимными комплексами. Старые лидеры могут сами воспринять новые наиболее эффективные режимы и сохранить прежние позиции доминирования (модернизация во Франции, Пруссии — Германии и России в XVIII–XIX вв.). Наконец, старый лидер может уступить свои позиции новым доминантам, но не уходить со сцены полностью, сосредоточившись на выращивании новых образцов и режимов из частично воспринятых новшеств и собственных возрождаемых традиций (Англия после Второй мировой войны).

Так или иначе, основной период эпохи проходит под флагом нового лидерства — либо новых обществ-лидеров, либо старых лидеров, с успехом воспринявших наиболее эффективные в данной эпохе режимные комплексы.

Можно ли сказать, что старая эпоха после этого полностью исчезает? Как же быть тогда с вытесненными на периферию старорежимными обществами, не затронутыми отдаленными изолятами? Ведь здесь еще во многом действует логика старой эпохи, значит, говорить о ее исчезновении неверно. Тут мы приходим к непривычному для периодизаций решению — признанию одновременного сосуществания эпох, пусть и в разных их стадиях. В результате наша периодизация оказывается не линейной лестницей смены периодов, а многослойной сложной структурой, в которой одновременно сосуществуют разные эпохи в своих разных этапах.

Знаковые события — двери в новый этап исторической эпохи

Традиционная история вплоть до XX в. была сосредоточена на великих людях и великих событиях. Затем более глубокий теоретический подход к истории, которым мы прежде всего обязаны Марксу, Веберу, Тойнби, школе «Анналов», вывел громкие исторические события из историографической моды. По Броделю, изучать следует глубинные долговременные исторические процессы, а не «пыль» событий. По-видимому, пришло время реабилитировать громкие исторические события, но уже не в контексте построения «славной истории великих деяний благородных мужей», а как раз в контексте значения этих событий для протекания глубинных исторических процессов.

Во-первых, громкость события прямо соответствует шоку от удивления. Победа над слабейшим неудивительна. Шок вызывает поражение того общества, которое было одним из признанных лидеров, доминантов. Во-вторых, победа нового общества-лидера резко повышает возможности распространения его режимов и образцов, получающих высшую степень легитимизации и популярности. В то же время дискредитируются режимы и образцы, характерные для проигравшего старого общества-лидера. Иными словами, громкое событие, связанное со сменой лидерства либо с победой внутренней фракции общества-доминанта, отстаивающей стратегию модернизации, является своего рода проходом в новый исторический этап.

Часть III. Понятийные конструкции
и критерии построения периодизации

Априорная схема периодизации

Положим в основу априорной конструкции три основных элемента: (всемирно-исторические) эпохи, периоды (или этапы эпох) и границы (между периодами и между эпохами).

Наступление каждой новой эпохи определим как время прорыва одного или нескольких обществ к режимам с новым и необратимым уровнем эффективности. Такой подход требует определения относительного паритета между находящимися на этом уровне обществ. Данный уровень, автономный относительно времени и места, будем называть, вслед за И. М. Дьяконовым, фазой развития обществ, фазой социального развития или просто фазой. Решение о принадлежности общества к той или иной фазе принимается на основании анализа его режимов, аспектов и элементов этих режимов (т. е. исходя из сущностных или эссенциальных критериев) и/или на основании изучения результатов реальных или мыслимых столкновений данного общества с другими обществами, фазы которых известны (относительные или реляционные критерии).

Итак, в каждый период истории в разных мировых регионах в общем случае сосуществуют общества разных фаз развития, причем все общества одной фазы имеют разные, но примерно паритетные по эффективности режимные комплексы.

Постулируем состав периодов (этапов) каждой эпохи: формативный период, основной период, период упадка, остаточный период. Отождествим границу между основным периодом и периодом упадка некоторой (старой) эпохи с границей между формативным и основным периодом следующей (новой) эпохи. Обоснование такого отождествления будет дано позже, а сейчас схематично представим получившуюся конструкцию.

Прописными буквами обозначим длящиеся значительное время периоды как главные части эпох, а строчными — границы, т. е. более или менее краткие переходы между периодами:

Начало переходного периода эпохи N

ФОРМАТИВНЫЙ ПЕРИОД ЭПОХИ N

Начало основного периода эпохи N

ОСНОВНОЙ ПЕРИОД ЭПОХИ N, включающий также

Начало формативного периода эпохи N+1

ФОРМАТИВНЫЙ ПЕРИОД ЭПОХИ N+1

Конец основного периода эпохи N является началом основного периода эпохи N+1

ПЕРИОД УПАДКА ЭПОХИ N, включающий

ОСНОВНОЙ ПЕРИОД ЭПОХИ N+1 и, возможно, последующие эпохи (N+2, N+3...)

Конец упадка эпохи N (совпадает с концом эпохи N, если характерные для нее общества и режимы исчезли)

ОСТАТОЧНЫЙ ПЕРИОД ЭПОХИ N (при стабилизации ее оттесненных или инкапсулированных частей — обществ и режимов)

Конец эпохи N (может присутствовать или отсутствовать).

Концептуальное содержание периодов и границ

Зададим концептуальное содержание границ между периодами — основание для критериев идентификации границ в эмпирической истории.

Начало формативного периода эпохи N свяжем с обретением доминирующей позиции хотя бы в одном аспекте и хотя бы в одном мировом регионе тем обществом, ряд режимы которого с очевидностью можно отнести к следующей фазе развития.

В формативный период эпохи N происходит «добирание» обществом или обществами недостающих режимов, так что в конце данного периода они уже по всем аспектам принадлежат к следующей фазе развития, соответственно их экспансия становится все более активной и эффективной. Формативный период следует сопоставить в априорной структуре Й. Гудсблома промежутку между состоянием, когда «черта Х есть у одного сообщества» и состоянием, когда «черта Х есть у нескольких сообществ» [Гудсблом, 2001]. Поскольку «добирание» новых черт не является полностью детерминированным процессом и во многом зависит от конкретных условий, конкретных «выборов» обществами путей развития, резонно также сопоставить весь формативный период со временем kairos по И. Валлерстайну [Валлерстайн, 2001]. В эволюционной схеме Дж. Модельски, по-видимому, первые три этапа — вариация, кооперация и отбор [Модельски, 1998] — соответствуют формативному периоду, поскольку именно здесь появляется широкое разнообразие вариантов черт («вариация»), претендующих на включение (через «кооперацию») в новые режимы и режимные комплексы, но «отбираются» лишь наиболее эффективные.

Начало основного периода эпохи N свяжем с таким столкновением между обществом новой фазы и одним из мировых лидеров прежней фазы, которое привело к явно выраженной волне подражаний новым режимам, а последующее обретение устойчивого доминирования (до границы периода) в столкновениях обществ — мировых лидеров определялось, при прочих равных условиях, успешностью обретения тем или иным обществом-соперником режимов новой фазы развития.

В течение основного периода общества либо все больше и больше входят в новую фазу, либо наказываются за «уклонение от состязания» оттеснением, маргинализацией, подчинением или даже уничтожением. Основной период — время наибольшей экспансии обществ и режимов новой фазы, но при всем том отнюдь не все общества войдут в эту фазу, поэтому сопоставление со структурой Гудсблома здесь не дает четкого результата. Зато основной период можно смело сравнить со «структурным временем» Валлерстайна, где складываются исторические системы с характерными и стабильными «логиками» [Валлерстайн, 1998; 2001]. Нашему основному периоду соответствует в эволюционной схеме Дж. Модельски долгий период «подкрепления» [Модельски, 1998] — широкое распространение и господство новых режимов как награда за максимальную на данное время эффективность.

Переходы к формативному и основному периодам соответствуют «эпизодическому времени», которое Валлерстайн связывал с «геополитическим пространством»; действительно, новое лидерство, как правило, завоевывается в конечном счете через смену геополитической ситуации.

Формативный период эпохи N+1, когда победу в столкновении в каком-либо мировом регионе одерживает вдруг общество с какими-то еще более новыми режимами, идет параллельно с продолжением основного периода предыдущей эпохи N, когда мировые лидеры продолжают «игру с прежними правилами», иногда не подозревая о появившейся угрозе своему лидерству.

Период упадка (или просто упадок) эпохи N наступает с начала основного периода эпохи N+1, поскольку именно с этого момента, согласно определению, общества — мировые лидеры эпохи N входят в такое столкновение с обществами — представителями новой фазы и эпохи N+1, после которого первые либо перенимают режимы вторых, либо развивают свои паритетные режимы (также относящиеся уже к новой фазе), либо уступают лидерство.

Период упадка эпохи N может растянуться и продолжаться при появлении следующих фаз, соответственно — новых эпох, если явно просматривается динамика утери силы, статуса, распространения, все большего подчинения старых режимов новым.

Будем учитывать два возможных окончания периода упадка: во-первых, конец эпохи, когда последнее общество с соответствующими режимами либо погибает, либо полностью теряет свою режимную специфику и начинает жить по новым режимам; во-вторых, переход к остаточному периоду, когда динамика упадка прекращается, а оттесненные на периферию или подчиненные общества со старыми режимами находят свою нишу в новой социальной среде и стабилизируются.

Факторы доминирования

В целях выделения наиболее показательных критериев было проведено сопоставление списка черт Карнейро с представлениями о фазах и развитии обществ и сущности переходов обществ из фазы в фазу в концепциях И. М. Дьяконова (1994), К. Чейз-Данна и Т. Холла, С. Сандерсона [Chase-Dunn and Hall, 1997; Sanderson, 1995], с привлечением представлений о причинах доминирования одних обществ над другими в работах Г. Снукса, Р. Томпсона, М. Манна, В. Макнила [Snooks, 1996; Thompson, Mann, 1986; McNeill, 1963].

На этом основании были выделены 10 факторов доминирования — 10 переменных (параметров), включающих один фактор универсального значения, три фактора, имеющих наибольшее значение для достижения геополитического доминирования, три — для геокультурного, три — для геоэкономического.

Фактор универсального значения

1. Уровень политической эволюции. Развитие структур и институтов, обеспечивающих остальные факторы доминирования (2–10).

Факторы геополитического доминирования

2. Организация и масштаб военной силы, уровень развития коммуникаций, таких как транспорт, связь, средства наблюдения.

3. Уровень развития самостоятельного производства вооружений.

4. Способность создавать и поддерживать альянсы (уровень развития дипломатии) и обеспечивать внешнюю и внутреннюю легитимацию (политический аспект религий и идеологий).

Факторы геокультурного доминирования

5. Уровень накопления и развития знаний, в том числе заимствования и творческой разработки разного рода знаний и практик (мировоззрение, философия, наука, когнитивный аспект технологий).

6. Уровень развития способов удовлетворения духовных, эмоциональных, эстетических потребностей (религия, моральные учения и искусство).

7. Развитие способов аккультурации (воспитание, обучение, образование, социальная информация и пропаганда).

Факторы геоэкономического доминирования

8. Развитие способов воспроизводства (характер обеспечения новых циклов и новых этапов производства).

9. Развитие способов перераспределения и обмена (порядок обеспечения потребностей в условиях экономико-географического разнообразия).

10. Уровень развития техники и технологий (в мирной сфере).

Каждый из представленных 10 факторов структурирован как квазиинтервальная шкала (с примерно равными промежутками) с шестью ступенями. Таким образом, задается идеальный тип каждой из шести фаз развития обществ: 1-я фаза — это сочетание первых ступеней по всем 10 факторам, 2‑я фаза — сочетание вторых ступеней по тем же 10 факторам и т. д. Ясно, что реальная история далека от чистых случаев и чистых переходов, но предпосылкой подхода является то, что устойчивое доминирование всегда требует «восполнения» недостающих ступеней.

Истолкуем критерии начала эпох и периодов в новых терминах. Будем учитывать особую значимость фактора универсального значения — уровня политической эволюции. Дело в том, что резкое повышение эффективности в этом аспекте позволяет обществу гораздо легче заимствовать и развивать новые недостающие режимы во всех главных аспектах доминирования: геополитике, геоэкономике и геокультуре. Само появление нового уровня политической организации чрезвычайно трудно зафиксировать во множестве альтернативных форм и долгой истории становления. Поэтому берем сочетание наличия нового политического уровня некоторым обществом с ярким событием — достижением этим обществом доминирующей позиции в своем мировом регионе. Так начинается формативный период новой эпохи.

Подъем общества на более высокую ступень по тем или иным факторам в каждом из аспектов доминирования (политика, геополитика, геокультура и геоэкономика) указывает на полную принадлежность данного общества соответствующей более высокой фазе развития. Проверка успешности овладения новыми ступенями по большинству факторов доминирования осуществляется через столкновение такого общества с обществами — мировыми лидерами. Последующая волна подражаний будет показателем начала основного периода новой эпохи.

Обоснование десяти факторов доминирования

Главный критерий выделения этих факторов из десятков других — жесткая связь роста значений по каждому фактору при переходе обществ из фазы в фазу в трактовке вышеупомянутых авторов. Иными словами, в случаях прорыва того или иного общества в новую фазу его устойчивое доминирование в геополитике, геоэкономике и геокультуре сопровождалось достаточно четкими признаками существенного качественного изменения и достижения большей эффективности по каждому или хотя бы по большинству выделенных факторов-переменных.

Для теоретического обоснования наших 10 факторов привлечем функционально-методную конструкцию и концепцию динамической связи между переменными [Розов, 1992, 1999; Stinchcombe, 1968]. Новая фаза развития общества — это принципиально новое качество, что означает существенное обновление не только и не столько частных способов выполнения функций (социальных структур и социальных институтов), сколько обновление самой системы функций, появление новых, ранее не требовавшихся функций, соответственно, бурное обновление всех социальных институтов. С этой точки зрения подъем на новую ступень в рамках фактора доминирования — это не только более эффективный способ выполнения старых функций, но непременно появление множества новых функций, а также предоставление новых возможностей для развития по иным факторам доминирования.

Сопоставим факторы доминирования с режимами. Режимы как связные совокупности рутинных процессов концептуализируются через системы социальных функций (задающих регулярность) и социальных способов (человеческих, социальных, культурных и материальных основ протекания регулярных рутинных процессов).

Таким образом, подъем на новую ступень в рамках некоторого фактора доминирования (например, военной организации или развития способов накопления знаний) — это появление новой системы функций, а значит, переход к новому режиму. Соответственно, весь «кортеж» конкретных режимов на одноуровневых ступенях по всем 10 факторам будет теоретически гармоничным целостным режимным комплексом, а в ином онтологическом контексте — центром типа-аттрактора. Сама же фаза развития соответствует не конкретным режимным комплексам (или типам-аттракторам), а кортежу самих ступеней, т. е. классу функциональных систем и соответствующих режимных комплексов.

Каждый из 10 факторов отобран, сформулирован и структурирован внутренними ступенями таким образом, что подъем на новую ступень непременно ведет к необходимости соответствующих инноваций в других сферах — подъему на соответствующие ступени в других факторах. К примеру, появление массового железного оружия, затем стальных лат, затем огнестрельного оружия и артиллерии, затем оборудованных пушками каравелл приводило каждый раз к появлению новых трудностей, функций и способов в организации военной силы, в постройке укреплений, мобилизации материальных ресурсов, производстве и обмене, политическом обустройстве, легитимации сложившегося военно-политического порядка и т. д. Это далеко не единственный фактор смены ранних государств империями, затем феодальными обществами, абсолютистскими монархиями и национальными государствами (см. ниже), но явно один из главных причинных факторов.

Итак, порождение новых функций, широта открывающихся возможностей и теснота связи между собой — вот три главных основания для отбора наших факторов доминирования.

Мировые регионы и исторические системы

Теперь представим подход к формированию списка мировых регионов и возможности учета целостностей бо^¢льших, чем общества и чем сами мировые регионы.

Главный критерий выделения мировых регионов таков: внутренняя активность взаимодействий в регионе должна быть в большом историческом времени выше, чем активность, связанная с выходом за пределы региона. Развивая идеи Маршалла Ходжсона, можно утверждать, что мировой регион представляет собой место сосуществования множества конкурирующих режимов, взаимодействие которых имеет определенную устойчивость и общие черты, и это отличает данный регион от других регионов, обычно отделенных от него географическими границами той или иной степени проницаемости.

Представленный критерий явно недостаточен: так же просто можно отделить Старый Свет от Нового и этим ограничиться. С другой стороны, есть возможность поделить все континенты на самые малые провинции, для которых принцип преимущественной внутренней активности также будет сохраняться.

Нужный нам средний путь получаем при добавлении такого критерия: на протяжении большей части долгого исторического времени (например, за последнее тысячелетие) в каждом мировом регионе существовало некоторое ограниченное сверху количество разных обществ с государственностью (как правило, от 1–2 до 10–12). Так, огромная Сибирь или целый континент Австралия не делятся на части, но составляют отдельные регионы: когда там появилась государственность, то бо^¢льшую часть времени территорию занимало одно государство. При этом Европа делится на части, Индия делится на части, Китай делится на части (см. ниже), но не вследствие евроцентризма или особого «уважения» к классическим цивилизациям, а в силу сложности и насыщенности политической истории этих регионов. Частный признак государственности использован здесь, поскольку число догосударственных образований (бродячих групп, чифдомов) могло быть столь большим, что дифференцирование «пустых» и «насыщенных» регионов было бы крайне затруднительно.

Разумеется, наряду с этими формальными критериями следует учитывать сложившийся в исторической и географической литературе опыт деления на мировые регионы, чем, в частности, занимался М. Ходжсон [Ходжсон, 2001]. Ниже представлен вариант списка 30 мировых регионов.

Другой вопрос связан с возобновлением сомнений в достаточности «постранового» подхода, т. е. ограниченности внутренними режимами и обществами в формировании периодизации. Мы обещали субстанциональность последней, т. е. основанность на сущностных причинах режимных изменений, но вычеркнуть надсоциетальные паттерны и связи из состава этих сущностных причин никак нельзя. Об этом говорит и цивилизационистская традиция (Тойнби), и миросистемный анализ (Валлерстайн, Франк, Чейз-Данн, Холл, Арриги), и исследования в области геополитики (Макнил, Коллинз, Скочпол, Манн).

Примем в качестве исходной следующую гипотезу. Тогда как в формативном периоде складывается новая фаза — общества приобретают новые режимные комплексы, способствующие их последующему доминированию, в основном периоде в качестве незапланированных побочных последствий столкновений обществ (их конфликтов обменов и альянсов) образуются новые типы исторических систем — более широких надсоциетальных целостностей. Это могут быть прежде всего мир-империи, мир-экономики, их смешанные формы, геополитические ойкумены, культурные ойкумены и цивилизации. Для каждой новой эпохи, с ее специфическим разнообразием обществ различных типов и фаз, тип и состав исторических систем, наверное, имеет существенную специфику. Здесь не место ее обсуждать (наиболее разработанный подход см. в работе: [Чейз-Данн и Холл, 2001]). Пока важно лишь указать на возможность таких соответствий. Кроме того, будем готовы к тому, что новые формативные периоды с новыми режимами, а затем и новыми типами-аттракторами появляются в сложившейся макросоциальной среде исторических систем текущей эпохи [Валлерстайн, 1998; Розов, 1999].

Мировые регионы

Развивая подходы Макнила [McNeill, 1963, 1990] и Ходжсона [Hodgson, 1974, 2001] и руководствуясь критериями, представленными выше, выделим следующие мировые регионы.

В Евразии: 1) Северное Средиземноморье (с югом Испании, Италией и Грецией), 2) Западная Европа (с Ирландией и Великобританией), 3) Центральная Европа (от Восточных Альп и Эльбы до Днепра и Западной Двины), 4) Северная Европа (Скандинавия с Исландией), 5) Восточная Европа (от Днепра и Западной Двины до Урала, включая Северный Кавказ), 6) Ближний Восток (с Малой Азией, Южным Кавказом, Сирийской пустыней, Палестиной и Синаем), 7) Средний Восток (с Аравийским полуостровом, территорией современных Ирака, Ирана и Пакистана), 8) Средняя Азия (с территорией современных Туркменистана, Узбекистана, Казахстана, Киргизстана и Таджикистана) 9) Центральная Азия (с территорией современных Афганистана, Тибета, Северной Индии, Непала и китайской Джунгарии), 10) Южная Индия — полуостров Декан с островом Цейлоном, 11) Северная Азия (с Сибирью, Камчаткой, Чукоткой), 12) Дальний Восток (с Приамурьем, Манчжурией, Кореей, Японией, Сахалином), 13) Северный Китай (с Монголией), 14) Центральный Китай (от современного Пекина и пустыни Алашань до Янцзы), 15) Южный Китай (с Тайванем и Хайнанем), 16) Индокитай (с Бирмой), 17) Индонезия (с Филиппинами и Новой Гвинеей).

В Африке: 18) Северная Африка (от Египта до Марокко), 19) Центральная Африка (от пустыни Сахары до современных Анголы, Замбии и Танзании), 20) Южная Африка (с современными ЮАР, Намибией, Ботсваной, Южной Родезией, Мозамбиком и Мадагаскаром).

В Америке: 21) Север Северной Америки (с Аляской, Гренландией и нынешней Канадой), 22) Запад (центральной части) Северной Америки, 23) Восток (центральной части) Северной Америки, 24) Мезоамерика (с современной Мексикой, Карибской зоной и северо-востоком Южной Америки), 25) Северо-Запад Южной Америки (с современными Колумбией, Эквадором и Перу), 26) Амазония (с современными Бразилией и Боливией), 27) Юг Южной Америки (с современными Аргентиной, Чили, Парагваем и Уругваем).

Наконец, 28) Австралия (с Новой Зеландией, но без Новой Гвинеи), 29) Океания (отдаленные острова Тихого океана),

30) Антарктида.

Шесть фаз развития обществ

Главными источниками для построения данной идеально-типической схемы фаз послужили стадии политической эволюции Стюарда, Классена, разработки Карнейро, общая структура истории Геллнера и концепция фаз И. М. Дьяконова [Carneiro, 1970а, 1970б; Claessen and Skalnik, 1978; Gellner, 1988; Дьяконов, 1994]. Использовались также отдельные идеи концепций структурирования истории, представленных выше в обзоре: И. Валлерстайна, Й. Гудсблома, Дж. Бентли, В. Грина, П. Стернза и др. Учитывались взгляды т. н. нелинейного (мультилинейного, альтернативного) подхода в современной отечественной антропологии [Альтернативные пути, 1995; Коротаев, 1995, 1997; Бондаренко, 1997; Крадин, 2001; и др.].

Для каждой фазы указаны в скобках входящие в нее основные типы-аттракторы — типы обществ как режимных комплексов.

1-я фаза. «Первобытные общества» (бродячие группы, изолированные деревни оседлых охотников-собирателей).

Уровень политической эволюции. Социальные структуры строятся на основе половозрастных групп и родства; нет самостоятельной устойчивой властной иерархии.

Организация военной силы. «Культура набегов». Взрослые мужчины, они же охотники-воины, объединяются для спорадических мелких вылазок в целях грабежа, мести, захвата женщин, охоты за головами, престижа и т. п. Нет дорог, нет письменности, только пешие передвижения, но возможна навигация на плотах и лодках.

Производство оружия. Активное использование огня в борьбе с хищниками и конкурентными сообществами. Преимущественно каменное, костяное, деревянное оружие.

Дипломатия и легитимация. Неустойчивые альянсы и поддержание престижа перед другими сообществами через брачные отношения и дар-отдар. Поскольку еще нет наследственной власти и элиты, внутренняя легитимация лидеров обеспечивается их способностями в основной деятельности (охота, добыча пищи, война) и психокоммуникативными качествами.

Способы накопления знаний. Понимание и природного, и социального порядка через этиологические мифы. Проблемы воспринимаются как нарушения порядка в отношениях с могущественными магическими силами; решения — пробы и ошибки в магических и практических действиях; счет отсутствует, либо не превосходит 10–20.

Духовное развитие. Типичными являются тотемизм и анимизм, культы местных духов — «хозяев», иногда предков. Исключительно культовое, как правило, примитивное искусство.

Способы аккультурации. Включение в половозрастные группы, соответствующие практики и обряды.

Способы экономического воспроизводства. Практически полная опора на чисто природное — естественное воспроизводство. Только орудия, одежда, примитивные жилища воспроизводятся искусственно.

Способы перераспределения и обмена. Запасы практически не делаются; управление доступом к ресурсам осуществляется за счет сезонных перемещений самих групп охотников-собирателей; редистрибуция ресурсов для потребления в соответствии с социальной структурой. Обмены типа «дар-отдар» и бартера.

Развитие технологий. Доминирование примитивных технологий добычи — способов и средств извлечения, переноса и неглубокой обработки практически готовых продуктов природы (собирательство, охота, рыболовство). Сущность экологических режимов таких обществ состоит во «встраивании» их жизнедеятельности в уже существующие природные, как правило, циклические режимы. Зачатки ремесел (постройка жилищ, изготовление каменных орудий, луков, простейшей одежды) не выводят общества за пределы этого «встраивания».

Примеры: аборигены Австралии, Полинезии, Океании, центральной Африки и Амазонии, в частности, тасманцы, пигмеи бамбути, амагуака, наскапи, вашо, ленгуа, семанг, мурнгин, валбири, яган, бушмены, эскимосы (см. [Carneiro, 1970a]); среди кочевых обществ — африканские нуэры и древние ухуани [Крадин, 2001].

2-я фаза. «Варварские общества» (племена разных типов: бигмены, патрилинейные, матрилинейные, билатеральные роды и кланы, простые вождества-чифдомы, сложные вождества; сложные общины, гражданские общины, храмовые культуры, номы, полисы и другие догосударственные общности без способности правителей к проведению централизованных решений и систематическому принуждению к труду и войне).

Уровень политической эволюции. Уже есть устойчивая властная элита и иерархия, автономная от половозрастных различий, но еще неотделимая от отношений родства. Нет бюрократии, аппарата принуждения, системы формальных должностных позиций, отдельных от военно-политической элиты.

Организация военной силы. Дружины профессиональных или полупрофессиональных воинов под руководством вождя и военной элиты. Военные должности еще не автономны от отношений родства. Практика многодневных походов, причем не только для грабежа, но и завоевания новых земель, подчинения местного населения. Преимущественно пешие передвижения. В военных целях возможно использование лошадей и верблюдов, простейших речных и каботажных судов. Спорадические экспедиции по рекам или морским берегам, как правило, в целях колонизации и/или грабежа.

Производство вооружений. Как правило, бронзовое, реже железное (но еще не стальное) оружие. Деревянные частоколы в качестве оборонительных стен, реже — мелкие каменные крепости.

Дипломатия и легитимация. Систематически заключаются достаточно прочные альянсы через отношения «дар-отдар» и заключение брака. Нет формальных договоров и посольских должностей. Жертвоприношения (те же отношения «дар-отдар» с духами и богами), посвятительные культы. Освящение вождей, военных походов жрецами. Нет формальных обрядов присяги на верность. Нет систематической деятельности по обращению завоеванных народов в свою веру.

Способы накопления знаний и инновации. Выделение класса жречества-священства с монополией владения сельскохозяйственными, врачебными и магическими знаниями. Возможно функциональное использование заимствованной письменности (календари, генеалогии, примитивные хроники), но нет развитой письменности и делопроизводства; в основе моделей реальности — образ героя и дружины — фаворитов богов, победа над врагами и чудовищами; есть счет, письменная или иная фиксация чисел до 100, иногда 1 000–10 000, редко более.

Духовное развитие. Расцвет эпоса, религий многобожия и/или культа предков, где боги и прародители являются патронами славных героев и семейств. Специализированные храмы, как правило, отсутствуют.

Способы аккультурации. Военные игры и состязания, посвящение в воины. Зачатки систематического обучения жреческому и врачебному ремеслу, в частности, заучивание наизусть гимнов, молитв, заклинаний и пр.

Способы экономического воспроизводства. Годовые запасы продовольствия, натуральное данничество побежденных народов, систематический грабеж более слабых соседей.

Способы перераспределения и обмена. Перераспределение согласно социальным структурам, особенно на пирах, а также раздача трофеев, потлач, приданое, калым и т. п.; спорадически возникающие рынки, но без устойчивых правил, абстрактных единиц обмена и цен. Появление первых единиц обмена (протоденег), обычно имеющих потребительскую стоимость.

Технологическое развитие. Начало века аграрно-ремесленных технологий, т. е. преимущественного развития земледелия на основе использования биологической энергии людей и животных, а также ручного производства изделий с глубокой переработкой (керамика, металлургия, ткачество), но без применения машин. Есть использование меди, бронзы, иногда железа, но не стали. Появляются керамика и примитивное ткачество, деревянные, иногда примитивные каменные дома.

Примеры: первые номы и храмовые хозяйства в Шумере, мелкие греческие полисы без развитой административной системы (полисы Аркадии, Фокеи, Локриды и др., см.: [Коротаев, 1995, с. 81]), готы, германцы, славяне до возникновения государств, североамериканские индейцы до прихода европейцев, среднесабейские племена-чифдомы — «шабы второго порядка» [Коротаев, 1997], кочевые сообщества «Великой степи», в частности, туареги, калмыки, казахи [Крадин, 2001]. Из наиболее известных, исследованных антропологами — ирокезы, чероки, киваи, команчи, квакиутли [Carneiro, 1970a]. При распаде современных государств в Центральной Африке, Центральной Азии государства регрессируют, как правило, именно к клановой структуре вождеств.

3-я фаза. «Общества ранней государственности» (государства — мелкие деспотии, королевства, царства, княжества и т. п., а также такие развитые полисы, мегаобщины, ранние кочевые империи, как суперчифдомы и централизованные союзы племен, другого рода прото- и квазигосударства, способные соперничать с государствами, находясь с ними в примерно равных условиях; сюда же следует отнести наиболее слаборазвитые постколониальные государства с сильным влиянием родственных и клановых отношений).

Уровень политической эволюции. Есть либо государство как централизованный институт с чиновническими должностями, не сводимыми к родству и военной элите, способный принуждать население к труду и войне (Карнейро), имеющий монополию на легитимное насилие на территории (Вебер), либо квази- и протогосударственные формы, способные к выполнению ключевых функций государства (прежде всего организации военной силы и поддержанию легитимности социального порядка), способные к паритетным отношениям с соседними государствами, причем не только за счет преимуществ своего географического положения (например, горной или степной, труднодоступной для соперников местности). Таким образом, в соответствующие типы-аттракторы попадают всяческие формы, признаваемые как альтернативные государственным. Как видим, признание этой альтернативности и многолинейности вовсе не отменяет возможности сравнения эффективности и не разрушает единой последовательности широких фаз развития.

Организация военной силы. Армия, создаваемая и управляемая государством, как правило, сводится к гарнизону города-государства или столицы. Возможно существование самостоятельных кочевых или горских отрядов, подчиняющихся единому руководству на периоды военных кампаний. Есть функциональные военные должности. Нет систематической организации и управления множественными соединениями, размещенными на большой территории. Строительство и поддержание дорог, мостов, переправ на основных транспортных артериях (но без систематической поддержки и широкой сети дорог). Систематическое речное и каботажное плавание. Единичные дальние морские экспедиции.

Производство вооружений. Бронзовое и замещающее его железное оружие, реже стальное, но, как правило, без доспехов. Каменные стены и башни.

Дипломатия и легитимация. Практика отправки послов. Письменные договоры о мире, альянсах и т. п., уже без обязательной привязки к родству и браку (фиктивное родство может играть роль дипломатических формул). Ритуалы заверения в покорности, лояльности, присяги на верность правителю, как правило, при широкой толерантности к местным культам.

Способы накопления знаний и инновации. Появление письменности (в том числе автохтонной либо с приспособлением для местного языка). Династические списки, хроники и летописи, разнообразные книги мудрости, возможно появление философии и протонауки.

Духовное развитие. Появление церкви как иерархизированной организации жречества (клира). Преобладание религий с центральным, главенствующим богом — покровителем местного правителя и его династии; развитые, нередко зафиксированные в письменности иерархии богов, генеалогии богов и героев. Распространение храмов и храмового искусства. Как правило, еще нет религиозной нетерпимости и прозелитских религий.

Способы аккультурации. В рамках или наряду с жреческими появляются единичные школы писцов, врачей, юристов, иногда философов и ученых.

Способы экономического воспроизводства. Появление городов как центров ремесленничества и торговли. Начало товарного производства. Появление ростовщичества. Есть сбор государственной казны, средства которой тратятся, как правило, в рамках одного города на военное снаряжение, возведение укреплений и общественных зданий.

Способы перераспределения и обмена. Налажен систематический подвоз продуктов в военно-политический центр — город, как правило, через установление в нем постоянного рынка; властная унификация единиц обмена (протоденег, первых монет без устойчивой ценности, широкого распространения и обмена), упорядочение данничества, но только на небольших территориях (не более 1–2 дней пути до окраин). Характерно «полюдье», т. е. обычай перемещения правителя со всем двором по подчиненным провинциям для потребления накопленных ресурсов «на месте». Есть правила для иноземных купцов, есть заставы, собирающие с них пошлины, но нет общего порядка таможенных сборов.

Технологическое развитие. Широкое применение бронзовых, позже железных орудий труда, каменные постройки, городское ремесленничество, местная ирригация, первые двухэтажные дома.

Примеры: Шумер, Аккад, Египет эпохи Древнего царства, крупные греческие полисы (Афины, Милет) и средневековые торговые города-республики (Флоренция), государства викингов, франкские государства Меровингов, города и княжества Древней Руси до Орды, Хараппа в Индии, Инь в Китае, Андская, майянская, ацтекская цивилизации в доколумбовой Америке (хотя скорее всего они были захвачены в период перехода к следующей фазе), древнесабейское государство и среднесабейские царства — «шабы первого порядка», большие племенные сообщества Северо-Восточного Йемена [Коротаев, 1997], кочевые империи на начальных этапах, в частности тюрков, монголов [Крадин, 2001], доколониальные государства Конго и Буганда в Африке [Бондаренко, 1997]. Общества данной фазы, исследованные антропологами: гавайцы, таитяне, дагомеи, бемба, догон, тонга, бавенда, батак, суку, мано, фиджийцы, маркизанцы, танала, руала, туареги, мангареваны, акома, ашанти и др. [Carneiro, 1970a].

Некоторые государства Центральной Африки (типа Конго), Центральной Азии (типа Афганистана) принадлежат этой фазе по сию пору, иногда даже с распадом на «варварские» чифдомы с клановой структурой.

4-я фаза. «Общества зрелой государственности» (классические территориальные империи, устойчивые иерархии княжеств и королевств феодального типа, протокапиталистические города-государства, стабильные торговые и колониальные империи, среднеразвитые постколониальные общества — все без сквозной государственности).

Здесь мы объединяем фазы «зрелой древности» и «средневековья» по Дьяконову, поскольку предлагаемая им граница, а именно появление государственных прозелитских религий, монополизация господствующим классом права на владение оружием, переход от свободы большинства населения древних обществ к закрепощению его в Средневековье [Дьяконов, 1994, с. 54, 70], может считаться характерной лишь для Западной Европы, но крайне размыта или вовсе отсутствует в большинстве обществ Азии и Африки [McNeill, 1963, 1990; Sanderson, 1995; Chase-Dunn and Hall, 1997].

Уровень политической эволюции. Есть упорядоченность управления большими территориями (имперская или феодальная система), центральная бюрократия имеет четкое функциональное деление с соответствующими главами (по сути, министрами); устанавливается и поддерживается единообразие в организации местных бюрократий. Есть кодекс общих законов, но главную роль продолжают играть местные законы провинций и городов. При всем том, за исключением военных, даннических, таможенных, реже судебных и церковных дел, каждая провинция живет своей жизнью, без вмешательства центра и местной имперской бюрократии. Религиозно-этнические общины, торговые и ремесленные гильдии являются наиболее распространенными структурами на местном уровне.

Характерной для этой фазы является пульсация между имперской интеграцией, где общество пронизано чиновничьей иерархией, и распадом на крупные единицы (графства — княжества — королевства) с иерархией вассалитета и/или мелкие (магнатства) единицы, в которых практически вся полнота власти на локальной аграрной территории принадлежит ее правителю (царю-басилевсу, рабовладельцу, князю, хану, феодалу, боярину, барону, мандарину, баю, беллербею и т. д.). Есть зачатки учета интересов наиболее влиятельных социальных групп (разного рода совещательные советы — протопарламенты, складывающийся порядок рассмотрения жалоб и т. д.).

Организация военной силы. Развитая и широкая организация военной силы (по имперскому или феодальному принципу, возможно систематическое привлечение наемников). Наряду с мелкими систематически организуются и ведутся широкомасштабные завоевательные кампании; соответственно этому организуется защита городов, в которых размещаются гарнизоны. Есть функциональные разделения и система рангов в армии, есть управление армиями на больших территориях, но нет еще четко налаженных взаимодействий между родами войск, нет формальных военных уставов, единой иерархии офицерских рангов, институализированного военного образования. Систематическая деятельность по постройке и поддержанию сети дорог на большой (обычно имперской) территории. Систематические дальние морские, на поздних стадиях — океанские экспедиции.

Производство вооружений. Широкое распространение стального оружия и доспехов. Мощные крепости и оборонительные стены. Производство сложных стенобитных машин. На поздних стадиях — огнестрельное оружие (пушки, пищали, мушкеты и т. д.), но без массового централизованного производства.

Дипломатия и легитимация. Могущественные соседи и союзники обмениваются постоянными посольствами, но в их ве^¢дение входят вопросы только военно-политического взаимодействия и международной торговли. Появление прозелитских религий (некоторые из них станут мировыми), насильственное обращение в веру или миссионерство. Использование таких религий для создания коалиций, для сплочения разных этносов в широкомасштабных войнах. Возможны как религиозные войны, так и высокая религиозная терпимость в рамках империй, но еще не на основе гражданского равенства.

Способы накопления знаний. Развитые бюрократические формы подготовки и принятия решений с разделением функциональных областей; сосредоточенность на военно-политических, военно-организационных, дипломатических, религиозных, налоговых вопросах. В решениях может использоваться письменно фиксированный исторический опыт, разнообразные книги мудрости, но без систематического привлечения специалистов, обученных на основе формальных дисциплин. Возможно появление единичных очагов развития светских, автономных от религии естественных наук. В основании моделей реальности лежат представления о священных правах правителей на территориях, представления о разного рода началах или элементах мироздания. Широко поставленная деятельность по переписке и переводу книг.

Духовное развитие. Появление прозелитских религий и нравственных учений, претендующих на универсальность. Крупные церковные и/или монашеские организации, большое число храмов и высокий уровень развития храмового искусства.

Способы аккультурации. Развитая письменная традиция, есть большие собрания рукописных, позже печатных книг, но нет еще газет и журналов. Есть многочисленные развитые школы писцов, врачей, судей, священников, иногда философов и ученых, но нет систематической государственной регуляции образования.

Способы экономического воспроизводства. Есть сети городов с развитыми рынками и едиными системами обмена. Систематическое печатание монет, установление обменных курсов. Широко распространены ростовщичество и обменные лавки. Появление торгового капитала. Есть централизованная казна с тратами, выходящими за пределы столицы, с обеспечением не только военных, чиновничьих и культовых расходов, но также широкого государственного строительства, поддержания школ, больниц и монастырей.

Способы перераспределения и обмена. Есть способы систематического перераспределения благ (сбор дани и налогов) на больших территориях (2–3 и более дней пути от центра до окраин). Есть властно упорядоченное, часто централизованное, но не рыночное распределение земель (феоды, раздача в срочное — служебное, поместное — пожизненное пользование, вотчинное — наследственное владение и т. д.). Налажена систематическая дань, причем большей частью в форме налогов, как правило, с общин, но на основе учета ресурсов, нередко ведутся переписи населения, хозяйств, земель на больших территориях. В то же время единицами налогообложения чаще являются традиционные местные сообщества, нежели индивиды. Устанавливаются единообразные правила торговли и сборов в масштабе общества (в том числе империи). Спорадическое появление единичных специализированных рынков, а также торговых бирж, крупных ростовщических контор (протобанков), государственных структур распределения ресурсов. Есть общий порядок таможенного контроля и сборов.

Технологическое развитие. Железный и стальной век — зрелые аграрно-ремесленные технологии. Городские водопроводы, широкая сеть ирригации и каналов, сложные механические устройства (типа часов, мельниц), очки, телескопы, бумага, компас, порох, жилые дома с большой этажностью (до 5–6 этажей). Еще нет настоящих машин (с использованием переходов между формами энергии) и машинного производства.

Примеры: Древний Египет (эпохи Нового царства), Ассирийская империя, Ахеменидская империя персов, Рим-Византия и Священная Римская империя, Сельджукская и Османская империи, империи Маурьев, Кушан, Гуптов в Индии, китайские империи начиная с Хань вплоть до ХХ в., империя Карла Великого, империя Габсбургов, феодальные и абсолютистские общества средневековой Европы (например, королевство Леон в Испании), империи ацтеков и инков в доколумбовой Америке (но только в некоторых аспектах), колониальные империи Португалии и Испании, «Великая Татария» — Золотая Орда, другие развитые кочевые и полукочевые империи с делопроизводством и относительно регулярным сбором податей и почтовым сообщением, Московия до Петра, Российская империя во многих аспектах до середины XIX в. и даже до начала XX в. (особенно на периферии).

В настоящее время этой фазе принадлежат, по-видимому, лишь некоторые страны Центральной Африки, Южной Америки и Центральной Азии с большой этнополитической спецификой провинций и отсутствием сквозной государственной системы (отличия от фазы ранней государственности и фазы сквозной государственности каждый раз должны быть исследованы и обоснованы).

5-я фаза. «Общества сквозной государственности» (абсолютизм с общенациональной идеологией и солидарностью, ранний и классический капитализм, социализм советского образца, фашизм, различные типы развитых постколониальных обществ).

Уровень политической эволюции. Начальная стадия, как правило, носит черты абсолютистской монархии — резкого усиления прежней имперской бюрократии за счет подавления автономии местной знати, провинций и рыцарской феодальной вольницы. Гранью, отделяющей общества новой фазы от абсолютизма зрелой государственности, по-видимому, следует считать появление в тех или иных формах национального гражданства и общенациональной идеологии, не сводимой к религии и эффективно обеспечивающей солидарность.

Основа данной фазы — национальные государства со сквозной системой нормативной регуляции, сбора ресурсов и управления. Есть единая система национального гражданства, есть единая сквозная система власти (включая армию, полицию, суды, местную администрацию), финансов, массовой коммуникации, образования на всей или большей части территории, занимаемой обществом; есть единая сквозная система законов, с установленным порядком согласования местных законов с центральными; есть большие производственные организации с глубоким разделением труда и интеграцией этих организаций между собой. Решения принимаются в рамках унифицированной бюрократической системы, часто с помощью привлечения специалистов с формальным, дисциплинарным образованием. Есть развитые формы учета интересов разных социальных групп (например, в порядке обязательного и систематического рассмотрения петиций, жалоб, через представительную демократию).

Организация военной силы. Армия с родами войск, унифицированной иерархией рангов, формальными военными уставами, профессионально обученным офицерством, систематическим использованием военных и военно-технических наук. При этом нет еще развитой системы защиты прав военнослужащих, систематического проведения и использования результатов социальных исследований в армии.

Производство вооружений. Государственная организация или государственный надзор за массовым производством огнестрельного и других видов оружия. На поздних стадиях — производство автоматического оружия, военных машин, бронированных поездов, судов, военных самолетов и ракет, ядерного оружия. Пароходы, железные дороги, автотранспорт, авиация, телеграф, телефон, начало использования электронных сетей. Еще нет больших систем, эффективно соединяющих с помощью электронных средств разные типы вооружения (наземные, морские, воздушные, космические), нет систематической разработки и широкого производства высокоточного оружия.

Дипломатия и легитимация. Обмен постоянными посольствами со всеми обществами, с которыми ведутся взаимодействия, широкий спектр вопросов (за пределами военно-политических) в ведении посольств, систематическая демаркация и защита границ; курсы валют; признание авторитета международных институтов (систем безопасности), ведающих вопросами войны и мира. В качестве оснований для военных и политических кампаний берутся скорее легальные, а не сакральные мотивы. Национальные идеологии как основа гражданской солидарности (что не исключает появления классовых, сословных, профессиональных идеологий).

Способы накопления знаний и инновации. Основу моделей реальности составляют знания отдельных наук. Широкое развитие естественных наук, математики, в том числе теоретического уровня. Начальные стадии развития социальных наук (есть эмпирические исследования и концепции, но почти нет эффективных объяснительно-предсказательных теорий).

Духовное развитие. Широкое развитие, нередко преобладание секулярной культуры. Появление и широкое распространение идеологий, разного рода философских, моралистических, эстетических и прочих учений, художественных стилей, не зависимых от религии. Развитие религиозной терпимости и свободы совести на основе гражданских прав. При этом нет еще систематической институализированной защиты малых культур, разнообразия ценностей и стилей жизни.

Способы аккультурации. Обязательное начальное, часто среднее образование; государственная организация или надзор за системами образования, в том числе высшего образования и организацией научных исследований; распространение газет, журналов и других средств массовой информации. При этом высшее и непрерывное образование далеко не массовое (не более 10–15% населения).

Способы экономического воспроизводства. Систематические инвестиции в производство, новые технические разработки и научные исследования поддерживаются государством и/или частным капиталом (преимущественно в области военных и наиболее прибыльных технологий).

Способы перераспределения и обмена. Систематическое налогообложение индивидов и хозяйственных единиц; широкое распространение специализированных рынков, бирж и/или государственных систем распределения ресурсов.

Технологическое развитие. Ранние стадии — активное использование накопленных технических достижений в широких кампаниях (часто организуемых или поддерживаемых государством) за утверждение военного господства над территориями и колонизацию новых земель: массовое производство огнестрельного оружия, постройка и оборудование океанских кораблей с измерительными приборами и т. п.

Основу фазы в данном аспекте составляют индустриальные технологии, т. е. преимущественное развитие массового машинного производства, использующего небиологическую энергию. Сущность экологических режимов таких обществ состоит в «индустриализации» процессов материального взаимодействия людей с природной и социальной средой, т. е. в повсеместном распространении единообразной машинерии (заводы и фабрики вместо ремесел, трактора и комбайны вместо быков и лошадей, пароходы, паровозы и автомобили на путях сообщения, пушки и танки на полях сражений). Паровые машины, пароходы и паровозы, применение электричества, телеграф, двигатели внутреннего сгорания, химическая промышленность, интенсивная мелиорация почв, поточные производства; на поздних стадиях — систематическое использование науки, автоматика, применение ядерной энергии.

Примеры: Нидерланды с конца XVI в., Англия с конца XVII в., Франция, Пруссия в разных аспектах с начала XVIII — начала XIX вв., большинство стран Западной Европы — с начала-середины XIX в.; Россия в разных аспектах с начала XVIII — начала XX вв., Турция, Япония — с конца XIX в.; Китай, Индия, Бразилия и большинство остальных стран мира — с середины XX в. США, Австралия, Канада, Новая Зеландия с XVIII в. принадлежали данной фазе благодаря экспорту соответствующих социальных функций и способов из своей метрополии и тогдашнего лидера Великобритании.

Абсолютное большинство современных обществ принадлежит именно данной фазе. Практически вся послеперестроечная Россия также относится к этой фазе, но Москва в некоторых аспектах уже прорывается в следующую.

6-я фаза. Сензитивные общества («развитой» капитализм с либеральной и корпоративно-государственной версиями, рыночный социализм (?)).

Уровень политической эволюции. Сложное сочетание провинциальных, государственных и надгосударственных форм политического управления, сводящих к минимуму прямое подавление или изоляцию, обеспечивающее динамичное развитие на всех уровнях. Систематическое использование социальных наук для выявления и решения проблем разного масштаба. Обеспечение социальной и эмоциональной защищенности, высокой корпоративной солидарности, творческой активности в государственных и частных организациях.

Организация военной силы. Основа — небольшие бригады высококвалифицированных специалистов, обслуживающих сложные системы эффективного оружия. Организация армии и боевые стратегии определяются резким повышением нетерпимости общества к большим потерям живой силы. Развитая правовая защита военнослужащих, систематическое проведение и использование результатов социальных исследований в армии.

Производство вооружений. Комплексные системы, объединяющие разные рода войск и вооружения на основе спутниковых, электронных систем связи. Систематическая разработка и широкое распространение высокоточного оружия.

Дипломатия и легитимация. Разнообразие направлений активности при единстве стратегии, основанной на научном анализе, позволяет обществу достигать устойчивого успеха в международной обстановке — противоречивой среде центров силы и влияния, а также принципов, приоритетов, законов, договоров, интересов, стратегий, субъектами которых являются глобальные и региональные международные организации, политические союзы, национальные государства, провинции и этносы. Резкий рост информационно-культурной и геоэкономической экспансии, при отведении геополитической и военной экспансии роли вспомогательных стратегий. Сочетание поддержки базовых ценностей, принципов и основных структур власти с разнообразием политических и общественных течений, конфессий, с убежденностью граждан в своей свободе и защищенности.

Способы накопления знаний и инноваций. Есть эффективные специализированные системы, использующие результаты специального научного анализа, по выявлению и урегулированию внутренних социальных противоречий, диагностированию внешних вызовов и выработке комплексных ответных стратегий.

Духовное развитие. Сочетание широкой толерантности, систематической защиты малых культур, разнообразия ценностей и стилей жизни при ригористической защите определенного круга «минимальных» ценностей, связанных с жизнью, здоровьем, продолжением рода, воспитанием, ненасилием, экологией, правами и свободами людей. На ранних стадиях (конец XX в.) это касается защиты прав граждан в каждой отдельной стране, но уже есть признаки переноса этой защиты за пределы национальных границ.

Способы аккультурации. Сочетание широкого разнообразия ценностных систем (религиозного, идеологического, экологического, гендерного характера и пр.) с жестким утверждением минимального состава общих установлений и ценностей (обычно связанных с законностью, защитой прав, терпимостью и т. п.); массовое высшее и непрерывное (в течение всей жизни) образование.

Способы экономического воспроизводства. Широкие государственные и частные инвестиции в новые технологии и научные разработки в большинстве производственных сфер; упорядочение производств и обменов по принципу предоставления широкого разнообразия комплексных услуг во все большем числе сфер жизни.

Способы перераспределения и обмена. Развиты эффективные системы стимулирования налогоплательщиков добровольно декларировать свои доходы и отчислять налоги; наличные деньги замещаются электронными.

Технологическое развитие. Информационный век — сервисные технологии. Компьютеризированные производства, информационные технологии и сети как основа соединения научных и инженерных разработок, производств и служб, направленных на предоставление широкого разнообразия сложных услуг. Поезда на магнитных и воздушных подушках. Быстрое движение к тотальной охваченности общества электронными сетями (Интернет в каждой семье и т. п.). Мобильная телефонная связь в национальном и глобальном масштабе. Политические и торговые переговоры через видеосвязь. Широкие продажи через Интернет, включенность в глобальную сеть и стандарты международного туризма, автомобили с компьютерными картами для навигации в специально оборудованных дорожных сетях, с системами ремонтных служб, соединенных электронными коммуникациями с владельцами и производителями автомобилей и т. д.

Примеры: В некоторых аспектах — США 1960‑х гг., Канада, Германия, Великобритания, Франция с 1970‑х гг., Япония, Австралия, Канада, Новая Зеландия с 1980‑х гг. В отдельных аспектах данной фазы уже достигают Южная Корея, Сингапур, Тайвань, развитые районы Китая, в России около 2000 г. только Москва.

Сензитивные общества отчасти соответствуют представлениям о «постиндустриальных», «информационных», «посткапиталистических» обществах, «третьей волне» и т. д. [Rostow, 1962; Bell, 1973; Toffler and Toffler, 1995; Дьяконов, 1994]. Отличие состоит, во-первых, в расширении социетальных критериев по сравнению с традиционными для указанных концепций экотехнологическими (несмотря на тесную связь сензитивных обществ с сервисными технологиями), во-вторых, в подчеркивании «сензитивности» — чувствительности общества по отношению к внутренним и внешним проблемам, достигаемой за счет эффективного научного анализа и выработки гибких комплексных стратегий решения проблем. В-третьих, избавим сензитивные общества от ауры безусловного морального одобрения, поскольку проблемы решаются в интересах почти исключительно членов самого общества (с игнорированием, если не планированием неприятностей для других обществ). Так, панамская операция, иракская война, вытеснение ООН из балканского конфликта, расширение НАТО на Восток — это весьма эффективные ответы общества США на возникающие внешние вызовы и возможности, порожденные именно высокой сензитивностью (научной обеспеченностью) американских внешнеполитических ведомств. Однако даже сами американцы воздерживаются от однозначного морального одобрения указанных акций.

От фаз — к эпохам: трудности и решения

Выше представлены шесть идеально-типических фаз развития обществ. Теперь встает значительно более сложная задача: провести временны^¢е разбиения на формативные и основные периоды всемирно-исторических эпох с применением ранее разработанных критериев. Укажем только на главные трудности.

Во-первых, для большинства фаз и эпох вопрос о том, какие именно общества, в каком мировом регионе следует считать первопроходцами — зачинателями формативного и основного периодов всемирно-исторической эпохи, является крайне сложным в эмпирическом и методическом плане; кроме того, здесь более всего вмешивается вненаучная, политическая и идеологическая составляющая — от евроцентристских традиций, естественных национальных поползновений к возвышению истории собственной страны каждым автором до «политической корректности», запрещающей «обижать» какие-либо страны, народы или мировые регионы, до разного рода моральных соображений, согласно которым, например, связь ключевых переходных моментов Всемирной истории с войнами и военной организацией может трактоваться как «негуманистический» подход.

В разрешении данной трудности будем исходить из центральной роли в настоящей работе вопросов оснований и обоснованности, а вовсе не попытки дать «окончательную», «политически корректную» или «гуманистическую» периодизацию. Поэтому будут сформулированы вопросы-критерии относительно выбора мировых регионов и обществ-первопроходцев, кроме того, во многих случаях на суд читателей и, надеюсь, будущих исследователей представлены альтернативные версии тех обществ и мировых регионов, где происходили прорывы к новым фазам развития. Отвечая по-другому на сформулированный вопрос, либо даже ставя сам вопрос иначе, будущие исследователи дадут иные ответы, что изменит многие элементы в периодизации. Ясно, что таких новых версий может появиться несколько и нужно будет отстаивать обоснованность каждой. Собственно говоря, для запуска этого, вероятно, бесконечного процесса и предлагается здесь вариант периодизации, может быть, весьма несовершенный, но все же претендующий на обоснованность.

При составлении периодизации все вненаучные соображения по мере возможности игнорировались. К примеру, если согласно критериям и эмпирическим фактам оказывалось, что с некоторого времени все важнейшие прорывы к новым фазам совершались на Ближнем Востоке или на Западе, то такие версии не отвергались, хотя многим они могут активно не нравиться как возврат к старым гегельянским версиям подъема Запада, или как грех евроцентризма, или как отступление от русского патриотизма, или как скандальное нарушение политической корректности.

Вторая трудность состоит в неопределенности (вернее, отсутствии) точного момента перехода, большой растянутости последнего, даже если мировой регион и общество-лидер уже определены. Как было сказано выше, предпочтение будет отдаваться наиболее ярким, имевшим большой международный резонанс событиям, утверждавшим победу нового общества-лидера в своем мировом регионе (для формативного периода) и столкновении с прежними мировыми лидерами (для основного периода). При отсутствии таких известных событий (что характерно для ранних эпох) будут представлены либо крайние временны^¢е границы самого перехода, либо события — наиболее вероятные претенденты на роль поворотных пунктов. Таким образом, в этих моментах периодизация остается незавершенной и прямо взывает к уточнениям.

Периодизация и хронологический спор

Следующая трудность состоит в датировках средних эпох человеческой истории. Действительно, до возникновения первых государств, в традиционные археологические периоды палеолита, мезолита и неолита, точные даты неизвестны, но и не особенно нужны. Здесь оценки колеблются с размахом до 2–3 тысячелетий и более, такую «точность» вполне обеспечивают радиоуглеродный метод, сопоставление с геологическими эпохами и т. д. На другом конце временной оси — с XVI–XVII вв. — есть общепринятая хронология и порядок датировок, которые никем не оспариваются. Все же датировки «средних» эпох, начиная с появления ранних государств в Египте и Шумере (традиционно ок. 3000 г. до н. э.) и до позднего средневековья (XIV–XV вв.), уже не могут считаться совершенно достоверными и имеющими достаточную научную обоснованность.

Как читатель уже догадался, речь идет о давней критической традиции по отношению к принятой сегодня хронологии Скалигера и Петавиуса. Серьезные, но до сих пор замалчиваемые в трудах профессиональных историков критические идеи и работы Исаака Ньютона [Newton, 1728], де-Арсиллы, Жана Гардуина, Роберта Балдауфа, Теодора Моммзена, Эдвина Джонсона [Johnson, 1890], Николая Морозова [Морозов, 1924–1932] получили впечатляющее развитие в «новой хронологии» А. Т. Фоменко и Г. Носовского [Фоменко, 1993; Носовский, Фоменко, 1996, 1999]. Здесь изощренность математико-статистических методов, детальность сопоставлений и множество неожиданных находок соседствуют с тезисами, которые не могут не производить впечатления скандальных и вызывающих: события Древней Греции, Рима, а также описанные в Библии происходят в Средневековье, в частности, Христос родился в XI в. н. э., и его прототипом был папа Гильдебранд; Новый Завет написан раньше многих книг Ветхого Завета, появлявшихся и редактировавшихся вплоть до XVII в.; Рим в Италии — ровесник Москвы, а Москва основана ок. 1380 г. на месте Куликовской битвы, где р. Непрядва — это р. Напрудная (Неглинка), а р. Дон — это Москва-река; Орда — это русско-татарское царство, а ига никакого не было; Иерусалим — это Рим, он же Вавилон, он же Троя, он же нынешний Стамбул; Новгород — это Ярославль на Волге, Иван Калита — это Батый, он же папа Иннокентий III, он же Пресвитер Иоанн, он же Зевс; Дмитрий Донской — это хан Тохтамыш; Навуходоносор и Карл V (Габсбург) — отражения Ивана Грозного; правление самого Ивана Грозного — это правление не одного, а четырех царей, и т. д. и т. п.

К этому нужно добавить крайне смелые, нередко весьма уязвимые и не имеющие достаточной лингвистической и документальной обоснованности сближения слов из разных языков по звучанию, по согласным («без огласовок»), по написанию, с учетом разных алфавитов и способов чтения:

гунны — хунны — ханы — Ханаан (библейская страна) — Хань (древнее царство в Китае) — айны (туземцы Сахалина и Северной Японии) — иоанны;

османы — оттоманы — атаманы — гетманы; османы — рос-маны — русские (люди); этруски — т-руски — (те)-русские;

Гог (мифический народ в Библии) — готы — хетты — гузы — гезы — гезехи — гиксосы — казаки, соответственно, Гезехское поле (с египетскими пирамидами) — Казацкое поле;

Магог (мифический народ в Библии) — Моголы — мегалион — маги — монголы — манжуры — маньчжуры;

Дамаск — библейский Мешех — Т‑Москва, библейская Раша — Русь, библейские Сузы — Суздаль, Сарданапал — Царь-т-Н(е)аполь (Царь Новгородский), Рувим — Любим, Пурим — рубим — оприч(нина), Артаксеркс — Artaxerxes — Арта-Херхc — Орда-Герцог (Орды Царь); Персия — Парсия — Франция, а также Персия — П-Руссия — Белая Русь, Мельхиор (волхв) — княгиня Малка (с Волхова-Волги), Валтасар (волхв) — ВЛАДимир-ЦАРЬ (с Волхова-Волги);

Эней — граф Анжуйский, Фракия — Франция, Парис — Париж(ский), катары — (катаи) — Китай, альбигойцы — белые (альба) готы, курфюрст — курень-перст (перший), Португалия — Порта Главная — Высокая Порта (Османская империя); Кастилия — Каз-Итиль-я — (страна) казаков с Итиля (Волги); Иннокентий — Иоанн-Хан; Габсбурги — Hab-s-burg — Нав-бурги — Новгородцы;

Искандер — Скандия — Скандинавия; Парма — Пермь, Иван Калита — Иоанн Калиф (или Халиф — Первосвященник), батька — Батый — (Батый-Хан) — Ватикан — Батика — Вятка;

каннибалы (племена людоедов) — канни-балы — ханы белые; чероки — ирокезы — чирокисы — черкесы — черкасы — царь-касы — царские казаки; мускогизы (американские индейцы) — моско-гизы — московские казаки; Мексика — Мекси-Кана — (земля) МОСКОвского ХАНА; Магеллан — Могол Ла Ника — Монгол Победитель, или Могол Улан, и пр.

Смех и негодование — нормальная реакция тех, кто сталкивается с таким материалом первый раз. Лучше всего возникшую эмоциональную энергию употребить на знакомство с самими книгами А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского, сравнить с тем, что пишут их критики, а потом уже составлять свое мнение. Чего делать не нужно точно, так это верить на слово и подчиняться историкам, упорно твердящим, что «к этому безобразию даже прикасаться не следует».

Здесь не место обсуждать сложнейшие содержательные вопросы обоснованности традиционной хронологии и обоснованности ее критики. У меня в распоряжении нет ни достаточных данных, ни познавательных средств, ни доступа к ключевым архивным документам, чтобы с какой-либо уверенностью судить о правоте той или иной стороны. Пусть этим занимаются профессионалы в области хронологии. Учтем при этом, что заявляемая историками монополия на занятия хронологией не имеет оснований ни в методологии науки, ни в давности; ранее хронологией занимались именно математики (как, например, тот же Скалигер), да и сейчас совершенно ясно, что без серьезной астрономической и математической подготовки за вопросы хронологии вообще лучше не браться. Кто из наших историков такими знаниями владеет? А если есть такие, то почему молчат и не защитят аргументированно традиционную хронологию?

При всей неясности вопроса достаточно очевидным является тот аспект конфликта, который относится скорее к социологии науки. С этой точки зрения ситуация выглядит следующим образом.

Есть господствующая традиция, парадигма с практически полной монополией на основные профессиональные институты: изложение материала в учебниках средней и высшей школы, академические учреждения, профессиональные сообщества и журналы. Утрачена только монополия на издательскую деятельность, но предпринимаются попытки ее вернуть (таковы предложения академика Янова в центральной прессе — запретить выпускать книги по новой хронологии под грифом научных изданий). В данной господствующей парадигме есть ядро — традиционная хронология, опровержение которой неминуемо поставило бы под вопрос научные репутации многих профессионалов-историков и их фундаментальных трудов.

Далее, есть мятежная группа критиков данного ядра господствующей парадигмы, которые в течение почти трех десятков лет ведут большую скрупулезную работу, ставят вопросы, выдвигают гипотезы, но так и не могут пробиться в сферу институализированных профессиональных изданий и дискуссий. Кто здесь прав, а кто ошибается — не вопрос для социологии науки. В этом аспекте важнее, как каждая сторона ведет себя в конфликте.

Здесь видим картину кристальной ясности. Критики традиционной хронологии выступают открыто, приводят массу старинных карт, репродукций документов и графического материала, детально описывают свои методы и способы рассуждения, готовы приводить аргументы и проводить совместные исследования и экспертизы документов, активно публикуют результаты своей работы, включая в них смелые и крайне уязвимые для критики положения и гипотезы (см. примеры выше).

Защитники же традиционной хронологии крайне пассивны в проведении развернутой контраргументации, по большей части ссылаются на «общеизвестность», «очевидность» своей позиции, на «псевдонаучность», «шарлатанство» и «непрофессионализм» позиции оппонентов, предпочитают не обсуждать достоверность датировок базовых источников и свидетельств, опираются в своих хронологических суждениях в основном не на документы и свидетельства, а на труды предшественников и «всем известные факты», не раскрывают в деталях свои способы датировки, при этом ведут исключительно жесткую политику в плане запретов и социального контроля, направленного на сохранение чистоты единомыслия в стане историков-профессионалов. Повторяющиеся из публикации в публикацию призывы (к властям?) «поставить заслон шарлатанам» — это еще не самое сильное оружие. Отзвук гораздо более мощной социальной практики автор этих строк неоднократно испытывал на себе. Практически каждый разговор с умным и критически мыслящим историком-профессионалом (а с другими и начинать его не имело бы смысла) после исчерпания серии насмешек и аргументов, сводящихся к тому, что «это известно каждому школьнику», а «этого не может быть, потому что не может быть никогда», заканчивался как бы невзначай доверительным советом: «Только ничего про это не публикуй, имена их не приводи, а книги не цитируй, иначе никто серьезно относиться к твоим работам не будет».

Можно себе представить, с какой силой такого рода увещевания действуют на молодых историков, посмевших усомниться в основах традиционной хронологии, — перед ними маячит перспектива самого настоящего остракизма, реальная угроза быть выброшенными из профессионального сообщества со всеми вытекающими последствиями.

Как видит читатель, запрет здесь нарушен, хотя и не без понятного внутреннего напряжения. Для того чтобы коснуться в настоящей работе данной коллизии с хронологией, у меня есть три взаимосвязанные причины.

Во-первых, пусть даже ценой «потери лица» среди историков я заявляю принципиальный протест против таких методов ведения борьбы, когда открытая научная интеллектуальная аргументация заменяется политическими попытками запретов, установления монополии на научные публикации, исключительно тенденциозной редакционной политикой в профессиональной периодике и жестким негласным социальным контролем в виде угроз подвергнуть инакомыслящих профессиональному остракизму.

Во-вторых, обоснованная периодизация не может появиться без обоснованной хронологии. Верны или не верны главные критические аргументы И. Ньютона, Н. А. Морозова, А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского против традиционной хронологии, мне неизвестно. Но совершенно точно то, что традиционная «школьная» хронология Скалигера — Петавиуса поставлена под вопрос и не может считаться сегодня имеющей достаточную научную обоснованность, пока не будет представлено развернутого опровержения основных аргументов новой хронологии. (Будем надеяться, что недавно вышедший сборник критических статей в адрес «новой хронологи» [История и антиистория, 2000] — это начало серьезной и широкой научной дискуссии.) Использование лишь традиционных датировок только продолжило бы устоявшуюся хронологическую традицию, словно сомнений в ней никаких нет.

Однако до проведения широкой дискуссии считать новую хронологию Фоменко вполне обоснованной и достоверной также нельзя. Предлагаемое здесь решение — снабдить «средние» проблематичные эпохи Всемирной истории двумя версиями датировок, иными словами, обострить конфликт с попыткой перевода его из сферы социально-репрессивной в сферу интеллектуальную, в режим нормальной научной дискуссии.

В-третьих, отношение обоснования между хронологией и периодизацией может в принципе обернуться. Естественно считать, что периодизация всегда основывается на уже известной хронологии, поскольку является лишь структурированием данной временно^¢й оси в последовательность периодов, разделенных границами. А что, если есть не одна, а две или более альтернативных хронологий? Тогда работа по построению, обоснованию и проверке обоснованности периодизации вполне сможет внести вклад и в спор между хронологиями. Кроме того, наиболее полезными в этой ситуации становятся не периодизации, жестко привязанные к той или иной хронологии, но те, которые допускают возможность истинности противоречащих друг другу хронологий. Дело в том, что в любом споре главное — это наличие какой-либо общей платформы, признаваемой обеими сторонами. Наряду с общенаучными принципами, такими как сомнение в источниках, необходимость независимых подтверждений, недопустимость замалчивания фактов, противоречащих сложившимся авторитетным представлениям, открытость к аномалиям и др., для Хронологического Спора, который только должен развернуться в будущем, вполне может пригодиться «рабочая» периодизация, не зависящая от правоты той или иной стороны.

Часть IV. Стержневая пеpиодизация Всемиpной истоpии:
предварительные решения и версии

Эпоха (доминирования режимов и обществ) первобытности

Формативный период

Вопрос-критерий. В каком мировом регионе какие сообщества, овладевшие одним или несколькими режимными элементами (факторами), характерными для первобытности (см. выше характеристики 1‑й фазы), стали впервые доминировать, т. е. вытеснять, уничтожать, подчинять, служить образцами для подражания, по отношению к сообществам, лишенным таких режимов, что привело в дальнейшем к восполнению недостающих факторов доминирования, к экспансии этих новых сообществ-лидеров и распространению их режимов за пределы данного мирового региона?

Версия-гипотеза. В Южной или Центральной Африке около 1 000 000 лет назад разные виды гоминидов (лишь от некоторых из них произошел впоследствии вид homo sapiens sapiens) научаются использовать огонь для защиты от хищников и борьбы между собой. Гоминиды обитали и в других частях Афроевразии, но овладение огнем в Южной и Центральной Африке представляется закономерным, поскольку именно здесь, в саваннах, наблюдаются сезонные естественные пожары — основа для первоначального освоения огня (без специальных технологий его поддержания и способов разжигания). Итак, новые лидеры — это гоминиды, активно владеющие огнем, систематически побеждающие и вытесняющие не владеющих огнем.

Огонь следует квалифицировать в биологических терминах — как новое средство межвидовой борьбы. С другой стороны, вытеснение иных видов и разновидностей с ресурсной территории — прямой прототип геополитического доминирования. Поэтому в социальной терминологии огонь является особым фактором геополитического господства, фактически оружием принципиально нового типа.

Восполняющиеся факторы состоят прежде всего в новых чертах социальной организации, коммуникации и индивидуальной психики, необходимых для поддержания огня [Perles, 1977; Goudsblom, 1994]. Общая характеристика всех изменений: выход за пределы ситуации «здесь и сейчас», поскольку потребовалось сообщать, обозначать, регулярно выполнять некие действия с огнем, его защитой, запасами топлива и т. д., не сводимые к наличной ситуации.

Основной период первобытной эпохи

Вопрос-критерий. Какое событие (ряд событий) следует считать переломным моментом, убедительной победой новых (первобытных, см. выше характеристики фазы 1) режимов над старыми, за чем последовали множественные цепи заимствований в наиболее развитых и населенных мировых регионах?

Версия-гипотеза. Прорыв около 500 000–400 000 лет назад «огневых культур» из Южной и Центральной Африки в Северную Африку и Ближний Восток, откуда все пути оказались открыты для распространения «огневых культур» в Евразии (в том числе заимствования соответствующих режимов другими разновидностями homo sapiens sapiens — будущими расами).

Новый лидер — вид гоминидов, научившихся наиболее эффективно поддерживать огонь и пользоваться им, в том числе в тех местах, где естественные пожары редки, а поддержание огня требует значительных усилий.

Новые факторы геополитического доминирования. Наряду с активным владением огнем, вероятно, играли значительную роль новые способы военной организации, основанные на более изощренном языке, позволяющем обозначать и включать в деятельность элементы, выходящие за пределы ситуации «здесь и сейчас». Планирование и скоординированное ведение военных операций (набегов) с использованием огня — вот что, по всей вероятности, не оставило шансов на выживание всем видам и разновидностям гоминидов, оказавшимся неспособными к заимствованию соответствующих культурных и психических режимов.

Новые факторы геокультурного доминирования. По-видимому, здесь должна идти речь как о более изощренной языковой коммуникации, появлении сакральных символов и норм, обеспечивающих дисциплину и подчинение вне ситуаций непосредственного общения, так и о гораздо лучшем ориентировании на местности («географической картине мира») в связи с расширяющейся практикой обозначений ландшафтных элементов (первые топонимы).

Новые факторы геоэкономического доминирования. Здесь, кроме огня, резко расширившего разнообразие съедобных продуктов («меню»), следует упомянуть прото-одежду (шкуры) и более совершенные, хранимые орудия труда — охоты, рыболовства и собирательства (как правило, каменные и костяные).

Итак, по всей Евразии шел процесс «терроризирования огнем» [Washburn and Lancaster, цит. по: Goudsblom, 1994, p. 23] — вытеснения и в конечном счете уничтожения конкурирующих гоминидов. Выжили только разновидности (расы), научившиеся не менее эффективно пользоваться огнем, военной и социальной организацией и соответствующим уровнем символического общения. Не сумевшие воспринять соответствующие образцы обрекались на гибель. Об этом можно судить с достоверностью, поскольку ни одного человеческого общества, не владеющего огнем, развитым языком, сложной и изменчивой социальной организацией с дисциплиной, выходящей за пределы «здесь и сейчас», хранимыми орудиями, в мире не обнаружено.

Главный результат данного периода — появление около 40 000 лет назад неоантропа — собственно вида homo sapiens sapiens с его монополией на указанные способности.

Вызванные движением ледников климатические изменения потребовали новых способов добычи пропитания, с чем связано появление 20 000–15 000 лет назад наряду с палеолитическими обществами также мезолитических (с разного рода ловушками для мелких животных, иглами, ручными дрелями, микролитами, топорами, копьеметалками, луком и стрелами, пращой, бумерангом, духовыми трубками, первыми зернотерками, мотыгами). Ясно, что эти технологические новации не могли не сопровождаться развитием социальной организации, символического общения и сознания, но принципиального скачка не зафиксировано. Мезолит не составил самостоятельную всемирно-историческую эпоху, поскольку не успел существенно вытеснить палеолитические сообщества, не дал явственно новых социальных и культурных режимов, помимо непринципиального совершенствования технологий и соответствующих техно-экологических режимов. С другой стороны, сами мезолитические общества вскоре стали жертвами вытеснения со стороны тех из них, которые вырвались на уровень неолита.

Палеолит, мезолит и начальная стадия неолита (до появления бигменов и чифдомов) трактуются здесь как археологические (или техноэкологические) стадии, доминирование которых вкладывается в эпоху первобытных обществ.

Ко времени господства мезолита (ок. 20 000–12 000 лет назад), видимо, следует отнести заселение Индонезии, Австралии, Северной, затем Южной Америки. С одной стороны, во всех обществах-реликтах есть прекрасное владение огнем, развитые языки, сложные системы культуры и социальной организации, с другой стороны, далеко не все общества владеют луками и стрелами (изобретение ок. 12000 г. до н. э.), в Америке были неизвестны злаки Евразии (пшеница, ячмень, рожь, рис) — обретения 12000–9000 гг. до н. э.

В целом эпоха первобытности, с одной стороны, является частью биологической эволюции, в рамках которой новый вид благодаря своим очень эффективным социальным, ментальным и экстрасоматическим приспособлениям вытеснил соперников, уничтожив наиболее близкие к себе виды. С другой стороны, оставшись в некотором смысле наедине с самим собой, данный вид — человечество — во всех последующих трудностях стал делать ставку именно на эти свои способности (социальность, язык, сознание, культуру, технологию), что и составило содержание дальнейшей человеческой истории.

Начало периода упадка. 7000–5000 гг. до н. э. — начало вытеснения первобытных обществ и режимов «варварскими» обществами и режимами.

Конец эпохи и переход к остаточному периоду: середина XIX в. н. э., когда на планете фактически уже не осталось крупных регионов, куда не проникли бы европейцы — представители индустриальных режимов и сквозных государств. С другой стороны, в связи с появлением первых работ по антропологии начинается переход от истребления, порабощения, вытеснения к толерантности, поддержке, а позже — созданию особых благоприятных условий для остаточных первобытных сообществ.

Эпоха (доминирования режимов и обществ) варварства

Формативный период

Вопрос-критерий. В каком мировом регионе какие сообщества, овладевшие одним или несколькими режимными элементами (факторами), характерными для варварства (см. выше характеристики 2‑й фазы), впервые стали явно доминировать, т. е. вытеснять, уничтожать, подчинять, служить образцами для подражания, по отношению к сообществам, лишенным таких режимов, что в дальнейшем привело к восполнению недостающих факторов доминирования, экспансии этих новых сообществ-лидеров и распространению их режимов за пределы данного мирового региона?

Версия-гипотеза. Переломным моментом, вероятно, следует считать выбор некоторыми обществами оседлого образа жизни около 9000–8000 гг. до н. э. в тех местах «плодородного полумесяца» — Ближнего и Среднего Востока, возможно также долины Нила, где выжить в течение года можно было уже не за счет сочетания охоты-собирательства с земледелием (распространенная во многих мировых регионах практика начиная примерно с 12000 г. до н. э.), а только за счет запасов собранного урожая и одомашненных животных.

Здесь должна идти речь, вероятно, о большом демографическом преимуществе земледельцев и скотоводов в сравнении с охотниками-собирателями, причем численность населения (и воинов!) является в данном случае геополитическим фактором. Именно оседлый образ жизни и новый режим питания вел к резкому росту населения. По-видимому, здесь также сказывалось более смелое и активное владение огнем среди земледельцев, которым зачастую приходилось освобождать место для пашни выжиганием, что оттесняло охотников-собирателей в леса.

Основной период эпохи варварства

Вопрос-критерий. Какое событие (ряд событий) следует считать переломным моментом, убедительной победой новых («варварских», см. выше характеристики 2‑й фазы) режимов над старыми, за чем последовали множественные цепи заимствований в наиболее развитых и населенных мировых регионах?

Версия-гипотеза. На Ближнем или Среднем Востоке, согласно традиционным датировкам, ок. 7000 или 5000 г. до н. э. общества овладели такими важнейшими новшествами, как металлургия (медь, затем бронза), керамика, ткачество и использование животной силы для вспахивания земли (соха, затем плуг, см.: [Чубаров, 1991]). Резкий демографический рост этих обществ привел к расчистке все бо^¢льших пространств под пашни и пастбища, к миграциям и завоеваниям — многочисленным столкновениям с другими аграрными, полуаграрными и доаграрными обществами. Переломный момент, знаменующий начало основного периода, произошел, когда первые же соперники либо подчинились завоевателям, став эксплуатируемым крестьянским населением, либо в целях оказания отпора сами изменились примерно в том же направлении. Важно, что в любом случае они заимствовали новые техноэкологические и соответствующие социальные режимы, что привело к последующим волнам демографического роста, миграций, столкновений и заимствований.

Так, распространение керамики традиционно датируется следующим образом: Ближний и Средний Восток — 9000 г. до н. э., Китай и Европа — 6000 г. до н. э. [Чубаров, 1991, с. 99].

Медная металлургия появилась на Ближнем и Среднем Востоке ок. 7000 г. до н. э., в Китае — ок. 3000 г. до н. э., в Европе — ок. 5000–4000 г. до н. э. [Там же].

Ткачество было известно на Ближнем и Среднем Востоке приблизительно с 5000 г. до н. э., в Китае и Европе — ок. 3000 г. до н. э. [Там же].

Распространение плуга, изобретенного на Ближнем или Среднем Востоке ок. 6500 г. до н. э. [Sherrat, 1981], достигло районов Южного Средиземноморья ок. 5000 г. до н. э., Восточной, Центральной и Западной Европы и Южной Азии — ок. 4000 г. до н. э., Южного Китая и Индонезии — ок. 2500 г. до н. э., Центрального Китая (ок. 1500 г. до н. э.) и т. д. [Goudie, 1987, p. 19].

В результате заимствований, подкрепленных местной творческой переработкой, в I тыс. до н. э. (в новой хронологии это, наверное, I тыс. н. э.) практически все аграрные общества Евразии владели развитием металлургии, керамики и ткачества на том или ином уровне.

Новые факторы геополитического доминирования. Преимущество металлического оружия над каменным или костяным не главный и далеко не единственный фактор. Изобретение керамики означало революцию в развитии технологий хранения (до этого использовались ямы, в которых много зерна сгнивало). Еще важнее то, что накапливаемые ресурсы стали транспортабельными, т. е. резко расширилась сфера объектов грабежа и возросла его экономическая привлекательность. Геополитическое преимущество получали те, кто мог больше накопить (в том числе благодаря эксплуатации населения на завоеванных землях), лучше защитить свои и успешнее награбить чужие пищевые ресурсы. Именно в связи с этим в социальной сфере общества появляются черты чифдомов с профессиональной или полупрофессиональной военной элитой.

Новые факторы геокультурного доминирования. Усиление роли жрецов — ответ на возросшие опасности, связанные с климатом, недостаточной дисциплиной для производства и сохранения запасов, с болезнями, необходимостью календарного счета времени для посева и т. д. Следует согласиться с Гудсбломом, что аграрные общества с профессиональным жречеством в общем случае были более приспособлены и систематически вытесняли (ассимилировали) общества без такого института [Goudsblom, 1996, p. 38–46].

Новые факторы геоэкономического доминирования. Появление плуга, керамики, а позже — медной и бронзовой металлургии, ткачества. Металлические орудия оказались гораздо эффективнее в сведе^¢нии лесов (топоры) и распашке земли (плуги, бороны). Ткачество дало прекрасное замещение одеждам из шкур, характерных для вытесняемых охотников-собирателей и полуаграрных обществ.

Изменения в исторических системах. Растут геополитические альянсы между чифдомами, поддерживаемые брачными связями, а также договорами фиктивного родства. В рамках альянсов через отношения «дар-отдар», потлач и пр. налаживаются системы обмена и перераспределения, выходящие за пределы отдельных обществ. Расширяются ойкумены (области известной населенной земли) — пространства для будущих завоеваний.

Начало периода упадка. Согласно традиционной хронологии, ок. 2300 г. до н. э. появляются первые деспотии в Месопотамии (Саргон Древний и Саргониды). В новой хронологии начало упадка варварства, вероятно, следует связать со становлением Римской (Ромейской) империи со столицей в Трое — Риме — Иерусалиме — Константинополе на Босфоре в X в. н. э., активно присоединявшей варварские окраины и/или способствовавшей появлению в них государственности. «Ветхий Рим» в долине Нила был первым или одним из первых государств на планете (здесь традиционная и новая хронология сходятся), но не оказал существенного влияния на варварское окружение, поэтому упадок эпохи варварства здесь связывается с началом основного периода господства 3‑й фазы (зрелой государственности), а не 2‑й фазы (ранней государственности), как то диктуется априорной схемой.

Основное содержание периода упадка. Государства, а затем империи шаг за шагом завоевывают или оттесняют варварскую периферию. Варварские чифдомы могут добиться временных военных успехов, но затем или отступают, или принимают государственные формы социальной организации.

Конец эпохи и переход к остаточному периоду. Середина XIX в. н. э., как и в случае с первобытными обществами.

Эпоха (доминирования режимов и обществ) ранней государственности

Формативный период

Вопрос-критерий. В каком мировом регионе какие сообщества, овладевшие одним или несколькими режимными элементами (факторами), характерными для ранних и квазигосударств (см. выше характеристики 3‑й фазы), впервые стали явно доминировать, т. е. вытеснять, уничтожать, подчинять, служить образцами для подражания, над сообществами, лишенными таких режимов, что в дальнейшем привело к восполнению недостающих факторов доминирования, к экспансии этих новых сообществ-лидеров и распространению их режимов за пределы данного мирового региона?

Версии-гипотезы. Согласно традиционной хронологии либо в Северной Африке (Египет), либо на Среднем Востоке (Шумер) приблизительно в 3000 г. до н. э. появились первые государства, т. е. такие новые социальные структуры, в которых центральный орган власти мог эффективно принуждать людей к труду и войне (Карнейро), обладал монополией легитимного насилия на территории (Вебер). В новой хронологии время политогенеза не указывается, но можно предполагать, что в ней делается существенный сдвиг на более поздний период (первые века или середина I тыс. нашей эры?).

Новые общества-лидеры — номы, города-государства Египта и Шумера начали доминировать над соперниками в своих мировых регионах, над окружающими чифдомами и альянсами чифдомов, которые рано или поздно приобретали государственные или квазигосударственные формы (см.: [Коротаев, 1997, с. 110–146]). До сих пор наиболее убедительной и прошедшей множественные проверки является теория политогенеза Роберта Карнейро, основанная на понятиях природной и социальной стесненности (circumscription) — сочетания ресурсно богатой середины с географическими границами или заселенными окраинами, препятствующими миграции при войнах за землю, неизбежно усиливающихся вследствие демографического роста и популяционного давления [Carneiro, 1970b].

Среди восполняющихся факторов доминирования важнейшим является возникновение письменности (ребусной — иероглифической, затем клинописи, с использованием глиняных табличек и папируса).

Основной период эпохи ранней государственности

Вопрос-критерий. Какое событие (ряд событий) следует считать переломным моментом, убедительной победой новых (ранне- и квазигосударственных) режимов над старыми, за чем последовали либо множественные цепи заимствований, либо параллельные процессы эволюции в наиболее развитых и населенных мировых регионах?

Версия-гипотеза. Согласно традиционной хронологии, создание первой крупной деспотии Саргоном Древним на Среднем Востоке относится приблизительно к 2300 г. до н. э. В новой хронологии завоевания Саргона не датируются. Скорее всего, речь должна идти о начале или середине I тыс. н. э. как времени активного строительства государств в подражание успешным завоевателям. Создатели новой хронологии не рассматривают ранние государства, ссылаясь на отсутствие достоверных письменных источников [Носовский и Фоменко, 1999, с. 57]. В связи с этим дальнейшее описание данной эпохи опирается на традиционную хронологию.

Общество-доминант — деспотия Саргона и Саргонидов, достигшая наряду с геополитическим также геокультурного и геоэкономического доминирования. Предпочтение данному обществу в сравнении с, возможно, не менее древним Ранним царством Египта обусловлено относительной изолированностью последнего, при том что множественные последующие государства Ближнего и Среднего Востока (государство Гудеа, III династия Ура, Вавилония, Митанни, Аррапха, Ассирия и т. д.) вначале прямо, а затем опосредованно заимствовали образцы государственного строительства у Саргонидов.

Лидеры в мировых регионах: Древнее и Среднее царства Египта в Северной Африке, Харрапа в Индии, царство Инь в Китае. Цепь завоевательных государств на Среднем и Ближнем Востоке (см. выше примеры обществ 2‑й фазы). Вероятно, складывание государственности в шести мировых регионах (включая более поздние случаи Мезоамерики и долин Перу) происходило параллельно, а последующее распространение государственности шло от каждого из этих центров через диффузию — эффект геополитических столкновений.

Новые факторы геополитического доминирования. Государственная организация армии. Первые письменные договоры о мире и союзничестве. Постройка крепостных стен и башен. Производство оружия в городах профессиональными ремесленниками. Коммуникации: начало организуемого государством строительства дорог, мостов и переправ.

Новые факторы геокультурного доминирования. Централизованные культы с храмами, появление письменности (хозяйственные документы и «царские списки») и зачатки жреческой «науки». Письменные генеалогии богов и царей — важный фактор легитимации царских династий.

Новые факторы геоэкономического доминирования. Принудительное введение наиболее эффективных способов ведения сельского хозяйства (ирригация, террасное земледелие, внесение удобрений и т. д.). Уже при Саргоне Древнем началась унификация мер площади, веса и т. д. [Дьяконов, 1983, с. 66].

Изменения в исторических системах. Начало складывания мир-империй в результате серий успешных завоевательных стратегий государств-доминантов. Большие империи, как правило, были неустойчивы, за исключением случаев с естественными транспортными коммуникациями (Древний Египет). Одновременное складывание мир-экономик (с центрами в Шумере, Вавилоне, Аравии и др.) с торговыми путями, «просачивающимися» сквозь или по обочинам мир-империй.

Начало периода упадка. В традиционной хронологии это VII–VI вв. до н. э., в новой хронологии — становление Трои — Рима — Вавилона — Иерусалима на Босфоре ок. X в. н. э., вблизи железных рудников, как начало вытеснения и/или ассимиляции варварства и ранних государств зрелыми государствами — развитыми и стабильными империями.

По-видимому, данная эпоха длится до сих пор, поскольку некоторые государства в Центральной Африке и Центральной Азии типологически сходны именно с ранними, а не зрелыми, тем более не со сквозными государствами.

Эпоха (доминирования режимов и обществ) зрелой государственности

Формативный период

Вопрос-критерий. В каком мировом регионе какие сообщества, овладевшие одним или несколькими режимными элементами (факторами), характерными для зрелой государственности (см. выше характеристики 4‑й фазы), впервые стали явно доминировать, т. е. вытеснять, уничтожать, подчинять, служить образцами для подражания, над сообществами, лишенными таких режимов, что в дальнейшем привело к восполнению недостающих факторов доминирования, к экспансии этих новых сообществ-лидеров и распространению их режимов за пределы данного мирового региона?

Версии-гипотезы традиционной хронологии. 1) Новоассирийская империя — Ближний и Средний Восток, ок. 900 г. до н. э. Основание: первое активное и массовое применение стального оружия и регулярной кавалерии, профессиональная армия, развитая разведывательная служба, первая большая библиотека (на клинописных табличках), денежная форма дани (первая налоговая система, см.: [Якобсон, 1983]);

2) Ахеменидская Персия — Ближний и Средний Восток, ок. 630–600 гг. до н. э. Основания: первая устойчивая система управления имперскими провинциями (сатрапии с разделением военной и гражданских властей), становление чиновной иерархии (большинство названий должностей в греческих полисах было заимствовано у персов), чеканка монеты и т. д. [М. А. Дамдамаев, 1983].

3) Усиление царства Цинь в Китае после реформ Шан Яна в середине IV в. до н. э. Основание: проведение политической централизации, административно-территориального переустройства, систематического налогообложения, единого законодательства и судопроизводства; соответствующие режимы, сохранявшиеся в Китае долгое время при смене царств и династий, согласно традиционной хронологии, были отчасти переняты империей Чингисхана и распространены на большей части территории Евразии.

Версия-гипотеза новой хронологии. 4) появление первой империи в долине Нила со столицей в Ветхом Риме Александрии в конце I тыс. н. э. (причем задолго до постройки пирамид и Сфинкса, понимаемого здесь как христианский символ). Основания: появление письменности (иероглифической, затем алфавитной — греческой), первой имперской системы, перенесенной затем на Босфор. (Персия и Ассирия, известные по Библии и Геродоту, считаются авторами новой хронологии названиями средневековых стран — Франции, Германии, Русско-Османской империи; сведения о древних царствах Китая считаются результатом обработки французскими миссионерами XVIII в. беспорядочных рукописей, возможно, переводов на китайский исторических книг пришлой маньчжурско-монгольской династии [Носовский, Фоменко, 1996, с. 534–536, 153–224]).

Поскольку в новой хронологии первая стабильная империя — Древний Египет — практически не представлена, будем далее опираться на традиционные версии.

Основной период эпохи зрелой государственности

Вопрос-критерий. Какое событие (ряд событий) следует считать переломным моментом, убедительной победой новых (свойственных зрелой государственности, см. выше характеристики 4‑й фазы) режимов над старыми, за чем последовали либо множественные цепи заимствований, либо параллельные процессы эволюции в наиболее развитых и населенных мировых регионах?

Версии-гипотезы традиционной хронологии. 1) Северное Средиземноморье ок. 220 г. до н. э. — победа итальянского Рима в войне с Македонией и начало доминирования Римской империи в данном регионе, а также на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Западной Европе. Основание: именно Римская империя считается главным источником политических, правовых, культурных и прочих режимов для всей Западной Евразии.

2) Китай 221 г. до н. э. — завоевание царством Цинь всех соперников в ойкумене и принятие правителем Цинь императорского титула (Цинь Шихуанди — первый император Цинь). Основание: распространение на всю ойкумену (Центральный и Южный Китай) реформ Шан Яна, формирование мощной военно-бюрократической империи, служившей образцом для последующих царств, с передачей имперских образцов северным кочевым народам.

Версия-гипотеза новой хронологии: 3) Становление христианства как государственной религии в Иерусалиме-Риме-Вавилоне-Константинополе на Босфоре в XI в. н. э. с последующим утверждением геокультурного и геополитического доминирования Римской (Ромейской) империи в Западной Евразии и Северной Африке. (Авторы новой хронологии считают, что итальянский Рим был основан как столичный город только в XIV в. н. э., а все действительно древние летописные сведения, монеты, надписи на камнях и т. п. относятся к Риму на Босфоре X–XV вв. н. э., в том числе латинские надписи — к Латинской империи на Босфоре XII–XIII вв.; те же авторы относят эпоху Цинь Шихуанди и постройку им Великой Китайской стены не к III в. до н. э., а к XVII в. н. э.[Носовский, Фоменко, 1999, с. 59–164; 1996, с. 203–205].)

Содержание основного периода: возникновение, рост и падение империй, появление и распространение мировых религий, складывание тесных политических и экономических связей (например, феодального типа) на месте распавшихся империй.

Новые факторы геополитического доминирования. Стальное оружие, позже доспехи, огнестрельное оружие. Профессиональные армии. Развитое имперское управление, регулярные системы сбора дани и налогов. Мировые религии как факторы легитимации. Появление профессиональной дипломатии, посольств.

Новые факторы геокультурного доминирования. Прозелитские религии, наиболее развитые из которых стали мировыми.

Новые факторы геоэкономического доминирования. Обеспечение безопасности и единого порядка обмена на больших территориях. Союз правителей с торговыми городами: покровительство в обмен на налоги.

Изменения в исторических системах. Расцвет мир-империй. Становление вокруг них классических цивилизаций. Умножение и расширение мир-экономик, пока еще уязвимых и зависимых от геополитической обстановки. В то же время мир-экономики при очередных завоеваниях уже не гибнут, как раньше, но сразу образуют обходные пути.

Как можно видеть, вся средневековая и древняя история охватывается фазой зрелой государственности. Кроме границы между формативным и основным периодом, здесь нет больше делений всемирного масштаба, что, разумеется, является одним из серьезнейших недостатков предложенной периодизации в целом. Этот недостаток, тем не менее, здесь не исправляется по следующим двум причинам.

Во-первых, при выдерживании единства главного критерия периодизации — выявление доминирующих режимов и обществ как их носителей — крайне затруднительно подразделять данную эпоху на более мелкие временны^¢е единицы. Это подразумевало бы в рамках традиционной хронологии, что средневековые лидирующие режимы и общества (например, Византия, арабские халифаты, феодальная Европа, Габсбургская империя, Орда, Московия, Османская империя или китайские империи XII–XVI вв.) надежно и необратимо более эффективны в широких рамках условий, чем древние общества классических цивилизаций (например, Древнего Рима или ханьского Китая). Ни аргументов, ни уверенности в таком суждении нет, более того, историки нередко обозначают Средние века как тупиковый период [Дьяконов, 1994, с. 71, 117]. Поэтому на принятом уровне общности критерия следует выделить именно такую, большую эпоху, объединяющую древность со средневековьем, а для ее подразделения (разумеется, практически необходимого) следует переходить к иным критериям, что составляет уже отдельную задачу.

Во-вторых, временна^¢я протяженность выделенной эпохи зрелой государственности является гигантской только в традиционной (скалигеровской) хронологии: с IX или VII в. до н. э. до начала XVII в. н. э. (2 300–2 600 лет). В новой же хронологии эта протяженность существенно меньше: с IX–XI вв. н. э. до начала XVII в. н. э. (700–900 лет). Для всемирно-исторической эпохи это вполне приемлемый отрезок времени. До разрешения Хронологического Спора (который все-таки должен развернуться на серьезном интеллектуальном и профессиональном уровне) дальнейшее деление этого наиболее проблематичного отрезка Всемирной истории попросту нецелесообразно.

Начало периода упадка в эпоху зрелой государственности: либо 1588 г. — гибель «Великой армады» как символа могущества Испании — мирового лидера прежней эпохи, либо 1609 г. — год фактического признания Испанией независимости Нидерландов — общества новой фазы, становящегося новым мировым лидером.

Конец эпохи: 1911 г. — распад последней традиционной империи в Китае.

Эпоха (доминирования режимов и обществ) сквозной государственности

Формативный период

Вопрос-критерий. В каком мировом регионе какие сообщества, овладевшие одним или несколькими режимами, характерными для сквозной государственности (см. выше характеристики 5‑й фазы), впервые стали явно доминировать, т. е. вытеснять, уничтожать, подчинять, служить образцами для подражания, над сообществами, лишенными таких режимов, что в дальнейшем привело к восполнению недостающих факторов доминирования, к экспансии этих новых сообществ-лидеров и распространению их режимов за пределы данного мирового региона?

Веpсия-гипотеза. Западная Европа — 1609 г., фактическое пpизнание Испанией независимости Соединенных Пpовинций (Hидеpландов), после чего Hидеpланды, несмотря на свой малый размер и небольшие сухопутные силы, весь XVII в. оставались финансовым и торговым лидером всей Европы [Tilly, 1992, p. 90].

Появление национальных государств (или сквозной государственности, по нашей терминологии) принято связывать с абсолютизмом, но попытки установить абсолютистский режим правления уходят в далекое прошлое военно-бюрократических империй. При этом государственные режимы, складывающиеся после Нидерландской, Английской и особенно Французской революций, безусловно, имеют сущностное отличие от предшествующих. Есть большой соблазн связать эту специфику с появлением эффективных представительных органов, т. е. с развитием демократии, но тогда военно-бюрократические режимы России, Турции и Японии XIX–XX вв., коммунистические и фашистские режимы XX в. в лучшем случае с бутафорской ролью демократии, бывшие явно паритетными, а зачастую и доминировавшие над демократическими, выпадают из общей фазы. Поэтому, следуя Тилли, мы относим их к принудительно-интенсивным (coercion-intensive) типам-аттракторам, тогда как Нидерланды, а затем Англия относятся к капитал-интенсивному (capital-intensive) типу-аттрактору. Стадия же социального развития здесь одна — 5‑я фаза (доминирования режимов и обществ) сквозной государственности.

Рубежом ее следует считать не появление абсолютизма, а новый тип общенационального альянса, основу которого составлял союз между государственной властью и держателями ресурсов (землевладельцами, владельцами торговых, промышленных, банковских капиталов, «хозяйственниками» и т. д.), а также последующее сквозное проникновение государства практически во все сферы социальной жизни.

Какие же факторы доминирования использовали карликовые Нидерланды для своего прорыва в новую фазу? Во-первых, плотное сквозное бюрократическое администрирование, доставшееся от абсолютистской Испании, здесь соединилось как с мощными, оставшимися от феодального режима правами и привилегиями местной аристократии, сумевшей отстоять автономию провинций, так и с правами и привилегиями городов и городской буржуазии. Во-вторых, появился особо прочный и эффективный альянс между финансовым капиталом (банкирами) и центральной властью (Генеральными Штатами); такого рода альянсы были не редкостью для абсолютизма (так, испанскую корону обслуживали генуэзские банкиры), но в случае Нидерландов в силу ряда причин плотность взаимных обязательств и доверия оказалась намного больше. В-третьих, долгая совместная борьба против испанского владычества, а также интенсивная идеологическая пропаганда («против тиранов» и «за суверенитет народа») создали действительно национальное сознание, опираясь на которое можно было проводить дальнейшие реформы, укрепляющие сквозную государственность. В-четвертых, воспользовавшись ослаблением Португалии, борьбой между Испанией и Англией, Нидерланды захватили важнейшую на то время геоэкономическую нишу — колониальную эксплуатацию Ост-Индии в сочетании с обеспечением колоний мануфактурными товарами, за которые та же Испания щедро расплачивалась американским золотом и серебром. В-пятых, Нидерланды сумели компенсировать свою геополитическую слабость на континенте привлечением наемных армий и активной дипломатией (вначале против Испании, а после Вестфальского мира 1648 г. — против Франции).

Важным основанием считать именно нидерландский прорыв к новой фазе началом формативного периода является то, что происходило с Англией, ставшей главным соперником Нидерландов на море в первой половине XVII в. и одержавшей победу в англо-голландской войне 1652–1654 гг. Сама идея возможности республиканского правления, многие представления о правах и свободах в Английской революции 1640–1660 гг. были заимствованы у соседней Голландии. «Славная революция» в Англии 1688–89 гг. победила благодаря призыву Вильгельма III Оранского из Нидерландов (во главе 600 кораблей), отречению законного короля Якова II и избранию Вильгельма королем с одновременным принятием Декларации прав (позже Билля о правах) — основой всей последующей государственности Великобритании. Разумеется, англичане опирались на свои давние и недавние образцы, но согласие с ними нового короля, призванного из Нидерландов (геокультурного доминанта?!) и устойчивость сложившегося режима говорят о многом. Мировое господство маленькой островной Великобритании на протяжении XVIII–XIX вв. хорошо известно. При этом колонизационное, промышленное, геоэкономическое и военно-морское доминирование Великобритании само должно быть объяснено. Очевидно, что одну из первых ролей в этом объяснении играет исключительно высокая эффективность государства как в прямой организации новых форм доминирования, так и в обеспечении их политико-правовых условий. Голландские же образцы здесь играли важнейшую роль (достаточно вспомнить о санкционированной государством организации английской Ост-Индской компании по образцу голландской).

Специально следует оговорить, почему в качестве границы между эпохами не взяты ни Английская революция 1640–1660 гг. (как это принято в отечественной марксистской и постмарксистской традиции), ни 1500‑й год, знаменующий великие географические открытия (как это принято в большинстве современных западных периодизаций).

В отечественной традиции предпочтение Английской революции перед Нидерландской для проведения границы, знаменующей начало «Нового времени», обычно делается исходя из недостаточной величины и значительности Голландии. Для начала формативного периода, согласно принятому нами критерию, величина общества-первопроходца не релевантна, а значительность его прямо определяется достижением впервые явного лидерства в своем мировом регионе на основании использования режимов, характерных для новой фазы развития. Именно этому критерию отвечает Голландия начала XVII в. (см. выше).

Что касается отказа проводить периодизацию по ставшему столь модным 1500‑му году, то здесь главную роль играет принцип единства критериев периодизации. Если здесь мы проводим границу по началу экстраординарных географических открытий, то надо тот же критерий применять и для прошлого (заселение Америки индейцами?), и для будущего (первое кругосветное путешествие, открытие Австралии и Антарктиды, полеты в космос и на Луну?).

В принципе такая периодизация по параметру крупных географических открытий возможна, но только среди прочих аспектных периодизаций. В плане эволюции режимов и обществ 1500 г. вовсе не был сам по себе поворотным пунктом: новые заокеанские земли завоевывались и эксплуатировались, по крайней мере первые десятилетия XVI в., в соответствии с прежними имперскими паттернами фазы зрелой государственности. Другое дело, что трансконтинентальные связи послужили вызовом новых возможностей развития. Этими вызовами, между прочим, европейцы могли и не воспользоваться (как, например, Китай не воспользовался проложенным путем через Индийский океан в Аравию). Голландия, а затем Англия лучше всех использовали возможности для развития своих режимов и обществ (а не только для обогащения аристократии), но именно поэтому начало формативного периода проводится по фактическому международному признанию успеха Голландии в 1609 г.

Основной период эпохи зрелой государственности

Вопрос-критерий. Какое событие (ряд событий) следует считать переломным моментом, убедительной победой новых (свойственных сквозной государственности, см. выше характеристики 5-й фазы) режимов над старыми, за чем последовали либо множественные цепи заимствований, либо параллельные процессы эволюции в наиболее развитых и населенных мировых регионах?

Версия-гипотеза. В Западной Европе ок. 1800 г. реформы Наполеона обеспечили не только политическую, экономическую, идеологическую поддержку его завоевательным стратегиям, но также исключительно высокий престиж его государственной системы даже в глазах противников и будущих победителей. При этом основная направленность реформ была прежней — рациональное построение сквозного национального государства.

Новые факторы геополитического доминирования. Массовые, специально обученные армии, профессиональное образование офицеров, единая формальная система рангов, уставов и пр. Государственный надзор над массовым производством вооружений и амуниции.

Новые факторы геокультурного доминирования. Унификация государственных правовых кодексов. Государственная организация образовательных и научных учреждений и т. д.

Новые факторы геоэкономического доминирования. Сквозное упорядочение системы налогообложения, таможенных сборов, правил торговли, мер и весов, решения имущественных споров и т. д. и т. п.

Главными образцами для подражания в последующем были также школьное образование, исследовательские университеты, бюрократия и военная организация Пруссии, парламентская система Англии, конституция, республиканское правление, организация художественной жизни во Франции и др.

Изменения в исторических системах. Мир-экономики добиваются устойчивого паритета, а с конца XX в. — преимущества над альтернативными системами — мир-империями [Валлерстайн, 1998].

Начало периода упадка. Возможно, это 1990-е гг., если подтвердится, что устойчивого выигрыша в доминировании достигают общества с новым качеством — сензитивностью (см. ниже).

Эпоха (доминирования режимов и обществ социальной) сензитивности

Формативный период

Вопрос-критерий. В каком мировом регионе какие сообщества, овладевшие одним или несколькими режимами, характерными для сензитивной 6‑й фазы (см. выше), впервые стали явно доминировать, т. е. вытеснять, уничтожать, подчинять, служить образцами для подражания, над сообществами, лишенными таких режимов, что в дальнейшем привело к восполнению недостающих факторов доминирования, к экспансии этих новых сообществ-лидеров и распространению их режимов за пределы данного мирового региона?

Для построения версии-гипотезы примем в качестве главной характеристики обществ 6‑й фазы самое сензитивность, понимаемую прежде всего как эффективное использование обществом знаний социальных наук. Можем ли мы найти в истории XIX–XX вв. случай такого завоевания лидерства хотя бы в одном мировом регионе, которое прямо основывалось бы на эффективном использовании социального знания? По-видимому, можем, причем в особенно сложные поиски пускаться не приходится — это обе сверхдержавы второй половины XX в.

Версии-гипотезы.

1) США в 1945 г. стали одним из главных победителей во Второй мировой войне, что было прежде всего результатом последовательной реализации геополитической концепции «морской силы» Альфреда Мэхэна, имевшей как теоретическое, так и серьезное эмпирическое научно-историческое обоснование — анализ причин лидерства в Европе и мире в период с XVII в. [Мэхэн, 1941];

2) СССР в 1945 г. стал одним из главных победителей (а по территориальным приобретениям — первейшим) во Второй мировой войне, что было во многом результатом реализации научно-идеологической марксистской концепции превосходства общественной собственности на средства производства над частной собственностью и превосходства общественного перераспределения благ над рыночными отношениями; причем концепция имела теоретическое и этико-философское обоснование (эволюционная теория смены формаций и тезис о преодолении отчуждения).

Обоим обществам активно подражали в последующие десятилетия, кроме того, между самими обществами был активный обмен заимствованиями (из США в СССР: тейлоризм, фордизм, теория управления, ядерное оружие, системный анализ, социология; из СССР в США: защита труда, государственное регулирование экономики, равноправие женщин, система социального обеспечения, государственные космические программы, школьное образование).

Можно достаточно уверенно усматривать прецедент обретения Соединенными Штатами черт социальной сензитивности в научно обоснованной военно-морской экспансии при президентстве Рузвельта (1933–1945 гг.), прямо называвшего себя учеником Мэхэна. Дело отнюдь не в том, что концепция Мэхэна оказалась на поверку более эффективной и перспективной в длительной перспективе, чем учение Маркса. Важно, что в США поддерживалась традиция автономного существования академической социальной науки и практики использования ее результатов в политике. В СССР также была автономная социальная наука, но только в 1920‑е гг. Последующая почти полная идеологизация сопровождалась тем, что результаты исследований практически не использовались до середины 1980‑х гг., когда было уже поздно.

Кроме того, победа СССР во Второй мировой войне была все же больше обусловлена не сензитивностью общества (следованием социальной теории), а в основном геополитическими факторами: ресурсным превосходством и окраинностью в непосредственной близости от противника, развитием военной промышленности, начинавшимся еще при царе в прямое подражание европейским образцам, эффективностью централизованного управления, мужеством и терпением армии и населения.

В то же время для США, не подвергавшихся нападению, даже не имевших реальных угроз, было в определенном смысле «неестественно» вступать в войну за океаном. Хотя союзнические обязательства и гуманистические мотивы освобождения Европы от фашизма нельзя полностью отрицать, все же они вряд ли были бы достаточны для открытия «второго фронта» без опоры на долговременную, научно обоснованную Мэхэном стратегию захвата Штатами господства в мировом океане, для чего им нужна была победа и над наиболее агрессивным европейским соперником Германией, и над главным соперником в Тихом океане Японией, и, позже, политика сдерживания («принцип анаконды», по Мэхэну) в отношении послевоенного Советского Союза.

В настоящее время, вероятнее всего, продолжается формативный период эпохи сензитивных обществ. Основной этап начнется при таком ярком и убедительном успехе какого-либо из ведущих обществ, после которого начнутся множественные цепи режимных заимствований в большинстве наиболее развитых и населенных мировых регионов. Несмотря на впечатляющие технологические успехи Японии и рыночные успехи Китая, ожидать нового прорыва все же следует от США или объединенной Европы (имеющей уже большинство параметров целостного общества).

Представим вероятные факторы доминирования в сензитивную эпоху с учетом как негативного пессимистического, так и позитивного оптимистического сценариев.

Вероятные факторы геополитического доминирования.

Негативный сценарий: умение вызывать требуемые международные конфликты, манипулировать поведением их участников, обеспечивая при этом легитимность и моральную оправданность своей позиции.

Позитивный сценарий: умение представителей общества-лидера разрешать возникающие международные конфликты через такую модификацию норм и институтов взаимодействия, которые обеспечивают более мирное и справедливое разрешение последующих конфликтов при повышении авторитета и влияния общества-лидера.

Вероятные факторы геокультурного доминирования.

Негативный сценарий: способность общества-лидера навязывать свои ценности и нормы, критерии и потребности, добиваясь тем самым центральной позиции даже ценой деградации других культур.

Позитивный сценарий: способность общества-лидера так поддерживать альтернативные культуры, так воспринимать и модифицировать их разнообразие в собственной культуре, что это приводит к продуктивному состязанию, взаимовлиянию и расцвету культур, включая малые, при высоком авторитете культуры общества-лидера.

Вероятные факторы геоэкономического доминирования.

Негативный сценарий: способность общества-лидера так повлиять на организацию глобального экономического взаимодействия, что оно обеспечит ему выигрышную позицию даже ценой деградации и/или роста уязвимости экономик других обществ, экологического ущерба.

Позитивный сценарий: способность общества-лидера так повлиять на организацию глобального экономического взаимодействия, что оно обеспечит поддержку разных, в том числе слабейших обществ, подъем и устойчивость их экономик, снижение экологического ущерба в глобальном масштабе, причем само общество-лидер укрепляет благодаря этому свою выгодную геоэкономическую позицию.

Отнюдь нельзя исключать, что сам критерий социальной сензитивности обществ окажется ошибочным: если это так, то картина прояснится как раз при следующем ярком глобальном успехе того или иного лидера. Будущее Всемирной истории, будущее человеческого рода открыто.

Заключение

Здесь следовало бы сопоставить сформулированные в начале статьи общие проблемы периодизации Всемирной истории и задачи работы (введение), обобщение идей современных авторов (I часть), принципы периодизации и обоснования (II часть), априорные понятийные конструкции (III часть) с полученными результатами (IV часть). Однако наше повествование так затянулось, что это занятие лучше предоставить самому читателю.

Даже без вхождения в подробности достаточно ясно, что общие проблемы еще далеки от решения, задачи выполнены лишь частично, а полученная периодизация отнюдь не вполне удовлетворяет заданным нормативным требованиям. Несложно было бы «подкорректировать» исходные заявки, чтобы не так явно зиял разрыв между начальными амбициями и представленными в итоге скромными плодами. Этого не сделано именно потому, что разрыв между желаемым и действительным должен быть как можно более явным, чтобы побудить последующие более совершенные подходы и разработки.

Однако с уверенностью можно утверждать, что множественность предлагаемых периодизаций неминуемо приведет к повышению значимости их оснований. Поэтому смысл нашей работы вовсе не в представленной версии периодизации, имеющей множество недостатков (возможно даже, неисправимых в рамках принятой здесь парадигмы), но в обращении внимания на необходимость и возможность обоснования каких-либо периодизаций вообще, в разработке последовательной методологии обоснования, в демонстрации возможностей построения вспомогательных концептуальных конструкций для временно^¢го членения человеческой истории.

В будущем непременно появятся и другие, более совершенные подходы, обоснования и версии периодизации. С этой точки зрения те или иные недостатки представленной работы оказываются функциональными: они как бы взывают к преодолению.

Путь к новым, более обоснованным периодизациям Всемирной истории открыт.

Новосибирск, Академгородок.

май 2000 г.

К началу главы

Оглавление книги

ЛИТЕРАТУРА

Альтернативные пути к ранней государственности / Под ред. Н. Н. Крадина, В. А. Лынша. Владивосток: Дальнаука, 1995. С. 77–93.

Бентли Дж. Межкультурные взаимодействия и периодизация Всемирной истории // Время мира. Альманах современных исследований по теоретической истории, макросоциологии, геополитике, анализу мировых систем и цивилизаций. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Бондаренко Д. М. Теория цивилизаций и динамика исторического процесса в доколониальной тропической Африке. М.: Институт Африки РАН, 1997.

Валлерстайн И. Миросистемный анализ // Время мира. Вып. 1. Новосибирск, 1998. С. 105–123.

Он же. Изобретения реальностей времени-пространства: к пониманию наших исторических систем // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

Грин 2001а: Грин В. Периодизация в европейской и Всемирной истории // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Грин 2001б: Грин В. Периодизируя мировую историю // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Гудсблом Й. Человеческая история и длительные социальные процессы: к синтезу хронологии и фазеологии // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Дандамаев М. А. Мидия и ахеменидская Персия // История древнего мира. М.: Вост. лит., 1983. Т. 2. С. 141–158.

Дьяконов И. М. Ранние деспотии в Месопотамии // История древнего мира. М.: Вост. лит., 1983. Т. 1. С. 64–76.

Он же. Пути истории. М., 1994.

История и антиистория: критика «новой хронологии» академика А. Т. Фоменко. М.: Языки русской культуры, 2000.

Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. М.: Наука, 1980.

Коротаев А. В. Горы и демократия: к постановке проблемы // Альтернативные пути к ранней государственности. Владивосток: Дальнаука, 1995. С. 77–93.

Он же. Сабейские этюды: некоторые общие тенденции и факторы эволюции Сабейской цивилизации. М.: Вост. лит., 1997.

Крадин Н. Н. Кочевничество в современных теориях исторического процесса // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Модельски Дж. Эволюционный подход к миросистемной истории: проблема периодизации // Время мира. Вып. 1. Новосибирск, 1998. С. 300–305.

Морозов Н. А. Христос. Б. м.: Госиздат, 1924–1932. Т. 1–7.

Мэннинг П. Проблема взаимодействий во Всемирной истории // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Мэхэн, Альфред Т. Влияние морской силы на историю, 1660–1783. М.;-Л., 1941.

Hосовский Г. В., Фоменко А. Т. Импеpия. Русь, Туpция, Китай, Евpопа, Египет. Hовая математическая хpонология дpевности. М.: Фактоpиал, 1996.

Они же. Реконструкция всеобщей истории (Новая хронология). М.: ФИД деловой экспресс, 1999.

Розов Н. С. Структура цивилизации и тенденции мирового развития. Новосибирск, 1992.

Он же. Рациональная философия истории: ценности, сферы бытия и динамические стратегии // Гуманитарные науки в Сибири. 1997. № 1.

Он же. Ценности в проблемном мире: философские основания и социальные приложения конструктивной аксиологии. Новосибирск: Новосиб. гос. ун‑т, 1998.

Он же. Структура социальной онтологии: на пути к синтезу макроисторических парадигм // Вопр. филос. 1999. № 2.

Стернз П. Периодизация в преподавании мировой истории: выявление крупных изменений // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991.

Уилкинсон Д. Центральная цивилизация // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Фоменко А. Т. Глобальная хронология. Исследования по истории древнего мира и средних веков. Математические методы анализа источников. М.: Изд-во ММФ МГУ, 1993.

Чубаров В. В. Ближневосточный локомотив: темпы развития техники и технологии в древнем мире // Архаическое общества: узловые проблемы социологии развития. М.: Институт истории СССР, 1991. С. 92 — 135.

Чейз-Данн К., Холл Т. Одна, две, много миросистем // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Ходжсон М. Условия исторического сравнения между эпохами и регионами // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001 (см. наст. издание).

Якобсон В. А. Новоассирийская держава // История древнего мира. М.: Вост. лит., 1983. Т. 2. С. 27–44.

Ясперс К. Смысл истории. М., 1993.

Abu-Lughod, Janet. Restructuring the Premodern World-System // Review. 1990. Vol. XIII. № 2. P. 273–286.

Carneiro, 1970a: Carneiro, Robert. Scale Analysis, Evolutionary Sequences, and the Rating of Cultures // A Handbook in Cultural Anthropology / Ed. by Naroll, Raoul and Ronald Cohen. NY: Natural History Press, Garden City, 1970. P. 834–871.

Carneiro, 1970b: Carneiro, Robert. A Theory of the Origin of the State // Science, 1970. Vol. 169. P. 733–738.

Claessen H. J. M., P. Skalnik (Eds.) The Early State. The Hague,-Paris,-New York, 1978.

Elias, Norbert. What is Sociology? L., Hutchinson, 1978.

Frank, Andre Gunder, and Barry Gills. The Five Thousand Year World System: An Interdisciplinary Introduction // Humbolt J. of Social Relations. Arcata, Calif, 1992. Vol. 18. № 1. P. 1–79.

Gellner, Ernest. Plough, Sword, and Book. The Structure of Human History. University of Chicago Press, 1988.

Gills, Barry, and Andre Gunder Frank. World System Cycles, Crises and Hegemonial Shifts 1700 BC to 1700 AD // Review. Vol. 15. № 4. P 621–687.

Goudie, Andrew. The Human Impact on the Natural Environmentю Oxford, Basil Blackwell, 1986.

Goudsblom, Johan. Fire and Civilization. Penguin Books, 1994.

Idem. Ecological Regimes and the Rise of Organized Religion // Goudsblom J., E. Jones, S. Mennel. The Course of Human History: Economic Growth, Social Process, and Civilization. V. E. Sharpe, 1996. P. 31–47.

Hodgson, Marshall G. S. The Venture of Islam: Conscience and History in a World Civilization. 3 vols. Chicago, 1974.

Johnson, Edwin. The Rise of Christendom. L., Kegan Oaul, Trench, Trubner and Co. Ltd. 1890.

Mann, Michael. The Sources of Social Power: A History of Power from the Beginning to A. D. 1760. Cambridge Univ. Press, 1986.

Idem. The Sources of Social Power. Cambridge Univ.Press, 1993. Vol. II: The Rise of Classes and Nation-States, 1760–1914.

McNeill, William. The Rise of the West: A History of the Human Community. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1963.

Idem. The Rise of the West after Twenty-Five Years // J. of World History. 1990. Vol. 1. P. 1–21.

Idem. The Changing Shape of World History / History and Theory. 1995. № 34. Theme Issue. P. 8–26.

Modelski, George, and William Thompson. Leading Sectors and World Powers: The Coevolution of Global Economics and Politics. Columbia, South Carolina Univ. Press, 1996.

Newton, Isaak. The Chronology of Ancient Kingdoms Amended. To Which Is Prefix’d Short Chronicle from the First Memory of Things in Europe, to the Conquest of Persia by Alexander the Great. / Ed. by J. Tomson. L., 1728.

Prigogine, Ilya. Values, Systems, Structures and Affinities // Futures. 1986. Aug. P. 493–507.

Rostow, William. The Process of Economic Growth, Oxford, 1962.

Sanderson S. Social Transformations: A General Theory of Historical Development. Blackwell Publ.,1995.

Sherrat, Andrew. Plough and Pastoralism: Aspects of the Secondary Products Revolution // Hodder, Ian, Isaak Glynn, and Norman Hammond (Eds.). Pattern of the Past. Studies in Honour of David Clarke. Cambridge: Cambridge Univ. Press. P. 261–305.

Snooks, Graeme. The Dynamic Societies. Exploring the sources of global change. Routledge, L., N. Y., 1996.

Spier, Fred. The Structure of Big History. From the Big Bang until Today. Amsterdam, Amsterdam Univ. Press, 1996.

Tilly, Charles. Coercion, Capital, and European States, AD 990–1992. Blackwell, 1992.

Toffler A., Toffler H. Creating a New Civilization. The Politics of the Third Wave. Turner Publ., Atlanta, 1995.

К началу главы

Оглавление книги

Другие публикации