Список электронных публикаций

 

 

НЕ ПРОКЛЯТИЕ, А ВЫЗОВ:

 

АЛЬТЕРНАТИВНАЯ СТРАТЕГИЯ РАЗВИТИЯ СИБИРИ

 

д.филос.н. проф. Н.С.Розов

 

Книга Фионы Хилл и Клиффорда Гэдди «Сибирское проклятье: как коммунистические плановики бросили Россию замерзать» интересна уже тем, что Сибирь всерьез изучают, что резко контрастирует с обычным даже для американских интеллектуалов пренебрежением к нашему краю. (Навсегда запомнил сакраментальное обращение одного из маститых коллег: «Вот ты, Николай, живешь в своем Новосибирске — в середине нигде (in the middle of nowhere)!»). Авторами разработан и применен остроумный показатель «температура на душу населения» (ТНД), ситуация освоения Сибири рассмотрена в достаточно широкой исторической перспективе, а главное — общая идея работы резко противоречит нашим устоявшимся установкам и убеждениям об оправданности почти любых усилий, затрат и жертв для полноценного освоения и заселения Сибири и Дальнего Востока.

Перечислю вначале те положения, соображения авторов, с которыми (с незначительными поправками) можно вполне согласиться («диагноз» в целом верен). Затем постараюсь показать недостаточность концептуальной перспективы, принятой в книге, связанные с ней опасности рекомендованного «лечения», кратко обрисую иные, не учтенные авторами модели, и, наконец, предложу альтернативный вариант стратегии преодоления «сибирского проклятья».

 

Частичная верность «диагноза»

              Сибирь в советское время осваивалась согласно не рыночной, но плановой экономике. Нельзя сказать, что все советские планы были бесполезны или вредны. Однако в освоении Сибири пагубную роль сыграли определенные установки советских руководителей и плановых органов: неосознанные (и тем более крепкие) представления о том, что затраты на теплоснабжение, транспортировку грузов и оплату труда всегда будут произвольны, малы и независимы от мировых рынков. Ясно, что без такого рода убеждений (и подтверждающих их социально-экономических реалий советской эпохи) такие грандиозные и затратные проекты, как Норильск с его огромной социальной сферой, бассейнами, зимними садами и спортзалами, не были бы осуществлены.

              Верно отмечена авторами книги также пагубность упора на развитие в Сибири трудозатратных отраслей и технологий, в частности, машиностроения. То, что жизнеобеспечение в Сибири вчетверо дороже обходится, чем в европейской части России, действительно является постоянно действующим и угнетающим макроэкономическим фактором.

              Критика догматического принципа «равномерности экономического развития территорий» в целом верна, если принимать во внимание только экономический аспект. Ни Канада, ни Австралия, ни Индия, ни Китай, ни Бразилия, ни США ничуть не обеспокоены такой равномерностью, что не мешает им вполне динамично развиваться экономически.

              Указание на второй по значимости фактор после пресловутого холода — огромность расстояний и слабую связанность сибирских городов между собой и с мировыми рынками — совершенно справедливо. Вот только выводы отсюда можно делать разные, например, не покидать обширные и несвязанные территории, но напротив — связывать их между собой и с мировыми центрами.

              Неизбежность и необходимость интеграции России и в том числе Сибири в мировую экономику также верно отмечена Хилл и Гэдди, что смотрится очевидно выигрышнее, чем примитивный изоляционизм, прокламируемый Паршевым в книге «Почему Россия не Америка». Вот только входить в мировую экономическую систему можно по-разному, но об этом позже.

              Следует также согласиться с одной из рекомендаций авторов, основанной на аналогичном и успешном опыте Канады: для добычи и перевозки ценных ископаемых, залегающих на территориях с тяжелым климатом (в Восточной Сибири кроме зимнего холода следует учитывать также гористую труднопроходимую местность и летний гнус) следует делать ставку на вахтовый метод и сезонные работы. Строить большие города со школами и университетами, держать семьи и растить детей действительно следует в более приемлемых условиях.

              Вполне правомерно предостережение против новых грандиозных государственных программ по освоению и заселению Сибири, которые по советской инерции донимаются у нас до сих пор как закачивание бюджетных средств со слабым контролем и сомнительной отдачей. Однако именно вследствие «проклятья холода и расстояний» дальнейшее развитие России в целом и Сибири в особенности никак нельзя доверять пресловутой «невидимой руке свободного рынка». Здесь мы уже переходим к обсуждению концептуальной ограниченности книги Гэдди и Хилл.

 

Когда лечение опаснее самой болезни

              Нельзя сказать, что Гэдди и Хилл полностью игнорируют аспект геополитики и национальной безопасности, но они всячески пытаются снизить и нивелировать его значение. Основные выводы и рекомендации они делают только на основе общих экономических принципов себестоимости производства и воспроизводства труда, привлекая свой индекс «температуры на душе населения» с неявной максимой «селиться и развивать производство там, где значения индекса благоприятнее».

Отчасти можно согласиться, что бурное экономическое развитие и демографический рост северных провинций Китая обусловлены взаимодействием с российским населением Сибири и Дальнего Востока. Однако додумать мысль до конца авторы не осмеливаются, тогда пришлось бы уверять читателя, что при рекомендуемом ими переселении значительной части российского населения из этих районов китайское население северных провинций тут же начнет мигрировать и сократится в сравнимой пропорции.

Бурное экономическое и демографическое развитие северного Китая необратимо по весьма простой причине. Хотя европейская часть России больше заселена, чем азиатская, но места для расселения сибиряков в европейской России вполне достаточно, а вот Китай, хоть и является также обширной страной, но все пригодные для заселения места уже заселены «под завязку», поэтому при опустении приграничных российских районов взоры китайцев будут обращены не на юг, а на север — причем вне зависимости от намерений руководства, дружбы лидеров и тому подобных субъективных факторов.

Для теоретического осмысления соответствующих вопросов безопасности очень полезной является строгая математическая модель исчисления геополитической уязвимости, предложенная в 1960-х гг. Артуром Стинчкомбом и успешно примененная в 1980 г. Рэндаллом Коллинзом в его знаменитом предсказании распада СССР (см. альманах «Время мира, вып.1. 2000).

Если не вдаваться в математические детали, суть модели проста. Уязвимость каждой точки пространства (допустим, Владивостока, Благовещенска, Иркутска или Читы) по отношению к каждой рассматриваемой державе (допустим, России и Китаю) обратно пропорциональна затратам на создание и перемещение в эту точку военной силы, а затраты эти зависят прежде всего от того, насколько близко от этой точки сосредоточены население и богатство — основные источники порождения военной силы.

Следует заметить, что геополитическая уязвимость — более глубокий, значимый и долговременный фактор, чем военная уязвимость (соответственно, защищенность своих территорий для самой державы), зависящая от актуального расположения войск и вооружений. Военная уязвимость играет основную роль для отдельного сражения, конфликта, локальной кратковременной войны. Однако в долговременной перспективе само размещение войск и вооружений подчиняется фактору геополитической уязвимости, поскольку военная сила создается, как правило, вблизи скопления населения и богатства, а затем перемещается, что всегда влечет затраты. В деталях с данной моделью можно ознакомиться в переводе (Война и геополитика. Альманах «Время мира» вып. 3, 2003). Здесь приведу только очевидное следствие для конфигурации геополитической уязвимости, которое наступило бы при послушном выполнении благопожеланий Гэдди и Хилл.

При массовом переселении россиян из Сибири и Дальнего Востока в европейскую часть России геополитическая уязвимость (защищенность) оставленных регионов резко упадет для России, но не изменится для Китая, поскольку, как уже было показано выше, население северных провинций мигрировать на юг не будет.

Компенсирующие предложения авторов книги — создание современных небольших мобильных армий и союз с США и Европой — имеют лишь поверхностный характер, поскольку не меняют значения геополитической уязвимости приграничных российских регионов. Такие же армии может создать и Китай, но с меньшими затратами и с большей эффективностью, пользуясь скоплением населения и богатства у своих северных границ. Для США и стран Европы логистические (связанные с затратами на транспортировку) нагрузки будут еще большими, чем для России, поэтому серьезно надеяться на эффективный военный союз не приходится. Кроме того, в предложениях авторов книги — американцев — можно усмотреть и простодушное желание сделать Россию более зависимой от стран НАТО перед лицом китайской угрозы, соответственно, более сговорчивой. Нельзя полностью сбрасывать со счетов и планы некоторых американских «ястребов» по разделу России (с патронажем над «независимыми» Якутией и Чукоткой), и виды Японии на Курилы и Сахалин. Сейчас эти идеи кажутся бредом, но при критических значениях геополитической напряженности и внутреннего кризиса в России они непременно актуализируются (так и в 1970-80-х отделение Прибалтики, Украины и Белоруссии от России казалось бредом, однако вскоре осуществилось).

Практический вывод очевиден: Сибирь и Дальний Восток, особенно их южные и восточные пределы оголять нельзя ни при каких условиях. Значит ли это, что, как в достопамятные советские времена, следует вновь класть экономику и качество жизни населения на алтарь сохранения военной мощи и обеспечения безопасности? Значит ли это, что фактор «сибирского холода» нужно продолжать игнорировать? Вовсе нет, нужно найти нетривиальный путь между Сциллой и Харибдой, и для этого нам понадобятся уже геоэкономические модели.

 

Сибирь — мост между Европой и Восточной Азией

              Несмотря на свою теоретическую подкованность и широту кругозора, Гэдди и Хилл работают в устаревшей парадигме национальной экономики, применяя ее к России. Верно, что Сибирь с ее нынешним населением не может сама себя обеспечивать, но это верно даже для таких великих стран как Япония и Китай. Только благодаря своему активному участию в широкой системе международного экономического взаимодействия резко выросшее население этих стран может не голодать и жить на сегодняшнем уровне благосостояния.

              Здесь нужно определить, что можно предложить мировым рынкам. Первое — это даже не пресловутые природные ресурсы, но до сих пор неиспользованный географический потенциал. Теория центрального места объясняет преимущественное развитие городов и регионов тем, что им удалось замкнуть на себя транспортные и коммерческие потоки окружающих и отдаленных экономически разнородных регионов. Россия находится между такими могучими центрами как Объединенная Европа и Восточная Азия (включающая Китай, Японию и Корею). Товарообмен между этими мировыми регионами будет неуклонно расти. Даже при реализации различных южных проектов «нового шелкового пути» (Пекин-Анкара, минуя Россию) спрос на российскую транспортную артерию останется. О данной перспективе писал в свое время академик Моисеев, детальную проработку идеи «великого кроссовочного пути» можно найти в моей статье в «Вопросах философии» (1997, №10).

Соотнесение этой идеи с предложениями Гэдди и Хилл состоит в следующем: переселение из наиболее суровых районов Сибири и Дальнего Востока действительно желательно, но не в европейскую часть (где будут проблемы с занятостью), а на юг данных регионов, прежде всего на линию Транссиба, где государство должно способствовать созданию рабочих мест вначале в строительстве новых железнодорожных путей и современных автотрасс, в строительстве жилья, а затем — в обслуживании растущих грузопотоков между Европой и Восточной Азией.

Особо следует сказать о роли Новосибирска как транспортной столице Сибири. Здесь главный упор следует делать на инициативу в замыкании на себя грузоперевозок, на страхование грузов и технологии смешения грузов. В данном случае Новосибирск обретает роль порта (наподобие Амстердама, Лондона, Гамбурга, Нью-Йорка), а порты всегда были местом сосредоточения финансовой активности и, соответственно, концентрации капитала. Значимость сосредоточения капиталов в городе для его развития не требует пояснений.

 

Миросистемная перспектива:

союз с Европой в переработке сибирского сырья для Азии

              За 300 лет российского освоения Сибирь еще не преодолела статуса экономической колонии. Прежде всего, это выражается в том, что местное сырье в основной массе вывозится и продается дешево, вместо того, чтобы перерабатываться и продаваться дорого.

В свое время Москва продавала Европе сибирскую пушнину. Здесь уже проявляется хрестоматийная миросистемная модель: Европа — ядро (центр миросистемы), Москва — полупериферия (передаточное звено внутрисистемной экономической эксплуатации), Сибирь — периферия (отсталая ограбляемая окраина). На смену пушнины приходили пенька, лес, икра, золото, алмазы, уголь, нефть, газ, цветные металлы, но схема взаимодействия оставалась примерно той же. Предложения Гэдди и Хилл направлены фактически на закрепление периферийного статуса Сибири — добыть сырье, вывезти и продать, больше тут делать и нечего.

Согласившись с авторами, что размещение трудозатратных производств в Сибири не рационально, заметим, что переработка сырья — это капиталоемкое и наукоемкое, но не трудоемкое производство. Потребитель также известен — страны Восточной Азии (прежде всего, Китай), чье растущее производство будет все больше нуждаться в энергии и сырье для трудоемких производств.

Ключевой вопрос состоит в инвестициях для строительства. Здесь действительно нужно отказаться от грандиозных программ «всесоюзных строек», но это вовсе не означает необходимости потери государственной инициативы в стратегическом развитии страны. На помощь приходит та же миросистемная модель: для строительства перерабатывающих предприятий как полупериферийных производств нужно искать заинтересованных партнеров в ядре миросистемы. Здесь спектр выбора инвесторов уже достаточно широк: США, Объединенная Европа, Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур.

По геополитическим и геокультурным соображениям наиболее полезна для России дальнейшая интеграция с Европой и создание на российско-китайской границе сфер долговременного европейского присутствия и интереса.

Концентрация капитала, создание новых рабочих мест и массовое жилищное строительство по южным окраинам Сибири и Дальнего Востока создадут естественный миграционный тренд: никого не нужно будет уговаривать покидать северные холодные города. С добычей же и перевозкой природного сырья действительно вполне можно справляться и вахтовым методом, при этом вполне обсуждаемой является перспектива использования неограниченных трудовых ресурсов из того же Китая, разумеется, при надлежащем контроле.

 

Интеллектуальный потенциал Сибири и
растущий спрос на образование, науку и технологии в Азии

Гэдди и Хилл либо осознанно, либо по недосмотру практически полностью игнорируют одно из крупнейших достижений советской эпохи — создание в Сибири и на Дальнем Востоке науки и образования мирового уровня. В рамках их логики, если основная масса населения Сибири должна ее покинуть, то уж НИИ и университетам здесь и подавно не быть. Рамки эти, как говорилось выше, заданы в концепции Гэдди и Хилл упрощенным принципом экономической целесообразности материального производства и национальными границами. Если посмотреть на вопрос шире — включить в рассмотрение рынки и спрос на образование, новые технологии и научные результаты, включить в рассмотрение бурно растущую Азию, где этот спрос уже велик и будет неуклонно расти, то накопленный интеллектуальный потенциал Сибири покажется совсем в новом свете.

Куда едут сейчас учиться китайские, южнокорейские, тайваньские юноши и девушки, чьи родители способны заплатить за зарубежное образование? Прежде всего — в США, меньше в Великобританию, понемногу в Канаду, Австралию и континентальные страны Западной Европы. Российская высшая школа, которую мы так любим называть лучшей в мире, пока занимает карликовое место на этом международном рынке. Ясно, что дело здесь не только и не столько в качестве образования (которое в наших лучших университетах и технических вузах действительно паритетно с аналогами Европы и Америки), сколько в менеджменте, рекламе, условиях жизни студентов, языковой подготовке, международной котировке дипломов и прочих вопросах, которые вполне поддаются решению.

Опять же, в одиночку в этот капризный рынок втиснуться трудно. Здесь опять сибирские вузы могут и должны использовать союз с европейскими университетами, которые объективно конкурируют с американскими, претендующими на монополию международных образовательных услуг.

В том же ключе долговременный ориентир состоит в экспансии сибирской науки и технологии (в союзе с Европой) на огромное азиатское пространство.

 

*    *    *

 

Подведем итоги.

Следует согласиться с Гэдди и Хилл в том, что строительство огромных городов с трудоемкими производствами в северных суровых районах Сибири и Дальнего Востока было крупным просчетом и по этому инерционному пути двигаться дальше неразумно.

В то же время, массовый отток населения из Сибири и Дальнего Востока в европейскую часть непременно приведет к структурно обусловленным геополитическим напряжениям, которые могут стать роковыми для целостности России.

Соответственно, речь должна идти о желаемом перетоке населения в южные районы Сибири и Дальнего Востока, но и здесь следует найти пути компенсации чрезмерных затрат на жизнеобеспечение (прежде всего, тепло и транспорт). Кроме того, нужно найти способ заинтересовать людей в переселении, обеспечить им рабочие места, жилье и при всем этом не перенапрягать национальный бюджет.

Общая идея моего подхода — учитывать ближайшие и перспективные интересы окружающих мировых экономических центров и рынков к Сибири и Дальнему Востоку. Отсюда и три главных шага стратегии:

1-й шаг, прокладка трансконтинентального транспортного коридора с быстрой, удобной и надежной перевозкой грузов между Восточной Азией и Европой;

2-й шаг, модернизация имеющихся и строительство новых предприятий в юго-восточных регионах по переработке природных ресурсов Сибири с привлечением европейских инвестиций и в расчете на азиатское потребление;

3-й шаг, в союзе с университетами Западной Европы борьба за азиатские рынки с их растущим спросом на образование, науку и новые технологии.

 

Сибирский холод и сибирские расстояния — это не проклятие, а вызов. Сибиряки всегда умели отвечать на самые суровые вызовы. Но в нынешнюю эпоху глобализации как ставки, так и открывающиеся возможности, выросли как никогда.

Отсюда и простая мораль — не жаловаться на проклятую судьбу и холод, не бежать, кивая на заокеанских умников, а осмотреться вокруг, поразмыслить, принять решение, найти союзников и действовать. А как иначе в Сибири выживешь?

 

Список электронных публикаций