КОЛЛЕГИАЛЬНО
РАЗДЕЛЕННАЯ ВЛАСТЬ И
УСЛОВИЯ ПОЭТАПНОГО СТАНОВЛЕНИЯ
ДЕМОКРАТИИ
В РОССИИ·
Розов
Н.С. Коллегиально разделенная власть и
условия поэтапного становления демократии в России // ПОЛИС, 2008, №5.
С.74-89.
В течение последних лет либерально мыслящее меньшинство, в том числе политологи, экономисты, философы, социологи проявляют признаки деморализации и сдачи позиций: либо соглашаются с безнадежностью демократизации России в силу исконности и вечности ее «имперства», «тысячелетнего рабства», «русской системы», «раздаточной матрицы», «ресурсного государства», «постсоветского разложения», «скифских» стереотипов экстенсивного хозяйства и т.п. [см. Паин 2008], либо вовсе впадают в цинизм и сервилизм.
Как бы ни удручало прошлое и настоящее, последующее развитие событий не является фатально предопределенным. Будущее открыто. Несмотря на могучие факторы циклического возобновления авторитаризма [Пивоваров и Фурсов 1999; Розов 2006; Дубовцев и Розов 2007]) некие, правда, весьма слабые и отдаленные, возможности демократизации России имеются.
Вначале договоримся о терминах — будут зафиксированы ключевые критерии, по которым можно судить, насколько демократично то или иное политическое устройство.
Критерии
демократии
На основе
синтеза классических и современных представлений [Локк 1988; Шумпетер 1995;
Даль 2003; Карл и Шмиттер 1993; Гельман 2001; Мизес 2001; Меркель и Круассан
2002 и др.] сформулируем главные критерии, которые позволяют говорить о том,
является ли некоторое политическое устройство демократическим и насколько.
Стандартные формулы здесь дополнены указанием на более операциональные
механизмы специально для отличения реальной демократии от привычной нам
имитационной:
1)
возможность граждан
прямо или через своих представителей принимать законы и сменять исполнительную
власть, соответственно, последняя подотчетна перед гражданами и/или перед их
избранными представителями; есть доступные механизмы смены представителей
власти любого уровня гражданами и/или их избранными представителями;
2)
наличие публичной
политики как равной конкуренции групп, партий, за признание и голоса граждан;
передача и перераспределение власти осуществляются путем назначений «сверху»
только в заданных временных рамках, границах полномочий под контролем
политической оппозиции и общества; при этом, ключевые властные позиции
определяются соответственно уровню общественного доверия — на основе
результатов выборов;
3)
разделение властей:
прежде всего, реальная независимость судов и законодательных органов от
исполнительной власти; судей и избранных представителей (депутатов) не могут
принуждать или контролировать назначенные государственные служащие (чиновники);
4)
фиксация и реальное
осуществление формальных правил равноправного политического взаимодействия и
ротации власти; данная система правил, с одной стороны, открыта для участия (не
позволяет исключить из политической борьбы неугодных), с другой стороны, дает
равные возможности сторонам (не позволяет никому получить заведомые
преимущества, например, с помощью административного ресурса, захвата контроля
над основными СМИ, принуждения и проч.);
5)
обеспечение
политических и гражданских прав и свобод; наличие реальных механизмов,
позволяющих гражданам, их избранным представителям и независимым судам
привлекать к ответственности любых представителей власти, ущемляющих эти права
и свободы, либо не обеспечивающих должной их защиты.
Остроумный критерий по А.Пшеворскому «демократия — это такое политическое устройство, в котором правящая партия может проиграть выборы» [Пшеворский 2000] следует расценивать как вполне операциональный диагностический признак.
Причины успеха
авторитарных режимов в экономическом развитии
Тим Бесли и Масаюки Кудамацу из Лондонской школы экономики систематически изучили соответствующие случаи и предложили концепцию успешного авторитаризма [Besley, Kudamatsu 2007]. В основу Бесли и Кудамацу положили концепцию селектората, под которым Брюс Буэно де Мескита понимал группу людей (или даже целые социальные слои), которые не находятся у власти непосредственно, но определяют, кому именно у нее находиться [Bueno de Mesquita et al. 2003.]. Вывод Бесли и Кудамацу в упрощенном виде таков: авторитарные системы (в том числе, автократии) успешны только в тех случаях, когда имеется сильный селекторат — который трудно или невозможно репрессировать или подкупить.
Фактически, селекторат — это некие центры силы, держатели важнейших ресурсов, как правило, семьи, кланы, финансово-промышленные группы, авторитетные группировки со специфическим потенциалом (например, генералы или церковные иерархи), которые способны в какой-то мере дисциплинировать власть, даже если извне власть предстает как «чистая» автократия или диктатура.
Другой важный момент [Дмитриев 2007] — кардинальное различие в эффективности авторитарных режимов для экономического роста на стадии догоняющего, индустриального развития (нередко весьма высокая: Япония до начала 1990‑х гг., Юго-Восточные «тигры», современный Китай) и на стадии инновационного, постиндустриального развития (неизменно низкая, о чем, в частности, свидетельствует стагнация, неспособность справиться с вызовами современной Японии).
Эти общие выводы имеют прямое отношение к современной России. Дело в том, что нарождавшийся в 1990-х гг. селекторат, пусть даже в малопрезентабельной форме олигархической «семибанкирщины», если не уничтожен, то деморализован и подавлен в 2000-х, на что, собственно, главным образом, и направлена была расправа над ЮКОСом.
Какова
социальная сущность демократического устройства?
Первый ключ дает парадоксальная формула Бенджамена Франклина: «Демократия — это правила поведения, о которых договорились между собой хорошо вооруженные джентльмены» (выражаю благодарность А.А.Аузану за указание на этот афоризм). Здесь есть три явных компонента сущности демократии и два латентных.
Первое — центрированность на правилах как результате договоренностей (ничего о народном благе, о счастье для каждого, о высших ценностях и идеалах, о справедливости, об естественных правах, о лучших представителях нации и т.п.).
Второе — указание на равенство, хотя бы примерное, договаривающихся о правилах сторон. Иными словами, договор имеет совершенно четко горизонтальный характер.
Третье — обеспеченность договаривающихся сторон собственной силой («хорошо вооружены»), с которой считаются, но которую не пускают в ход, предпочитая этому договоры и поведение по правилам.
Четвертый (латентный) признак — наличие у джентльменов собственности и признание ими прав собственности вообще как гарантии сохранения своей собственности.
Пятое, также латентное, качество заключено в подразумеваемых морально-политических качествах «джентльменов»:
· джентльмен уважает честную игру на равных и выполняет условия договора (отсюда «джентльменское соглашение»);
· джентльмен уважает другого джентльмена, не будет мстить ему, унижать и уничтожать его, отбирать у него собственность, даже когда выиграет;
· джентльмен не теряет свое лицо, для него важна публичность, поэтому он преследует не только и не столько личные эгоистические интересы, но и интересы сообщества, по меньшей мере, сообщества других джентльменов;
· настоящий джентльмен — всегда патриот своей страны, уважающий ее граждан и дорожащий их уважением, джентльмен хочет жить в сообществе других джентльменов, которые признают его достоинство и с которыми можно надежно договариваться, поэтому патриотизм для него — это еще и разумный эгоизм.
Созданный здесь идеалтипический образ джентльмена настолько возвышен и светел, насколько, вероятно, далек от исторической реальности Великобритании и Америки эпохи Франклина, не говоря уж о других частях света, других эпохах и традициях.
При обсуждении вопросов демократического транзита одной из самых безнадежных позиций представляется морализаторство: «вначале совершенствуйтесь нравственно (например, станьте цивилизованными джентльменами), а только потом можете надеяться на демократизацию». Более продуктивным является социологический подход, согласно которому сами нравственные, например, «джентльменские», качества являются продуктами определенных социальных структур и практик. Поэтому, не забывая о зафиксированных выше джентльменских добродетелях договаривающихся сторон, обратимся к более поздним трактовкам сущности демократии.
Йозеф Шумпетер указывал, что характерной чертой демократического правления является не отсутствие, а наличие элит, конкурирующих между собой в борьбе за голоса избирателей [Шумпетер 1995]. Несложно видеть, что здесь шумпетеровские «конкурирующие элиты» играют ту же роль, что франклиновские «джентльмены».
Роберт Даль считал, что демократия в своей основе имеет полиархию — соревнование, открытое для участия [Даль 2003]. Фактически, здесь имеется виду политическая конкуренция, соревнование между центрами силы.
Рэндалл Коллинз развивает идеи Шумпетера об элитах и Даля о полиархии, когда говорит о том, что сущность демократии — это коллегиально разделенная власть [Collins 1999: 114].
Коллегиально разделенная власть (далее КРВ) — это не коллегиальный орган власти (типа Политбюро ЦК КПСС, Правительства РФ или Администрации Президента), а взаимосвязь нескольких взаимоограничивающих властных органов, каждый из которых осуществляет определенный набор функций (например, судопроизводство или законодательство) и может представлять те или иные заинтересованные в политике силы (влиятельный слой, большую группу населения, часть страны, всех избирателей и т.п.).
Коллинз поясняет понятие уровня КРВ через воображаемый континуум. На его нижнем полюсе — централизованная иерархия подчинения во главе с автократом (ну не знал Коллинз термина «вертикаль власти»!). По мере повышения уровня КРВ растет число коллегиальных структур и растет их доля власти в сравнении с властью центральной иерархии (очевидно, неустранимой даже в федеративном государстве).
Что же за социальная структура стоит за формальным политическим разделением властей? Это ни что иное, как селекторат — коалиция центров силы, о котором говорили Буэно де Мескита, Бесли и Кудамацу. Иными словами, тот самый селекторат («элиты»), который в некоторые, правда довольно краткие, периоды обеспечивает эффективность авторитаризма для социального и экономического развития, при некоторой добавке может дать импульс к демократическому транзиту. Что же это за добавка?
Демократический
транзит —
следствие одной из стратегий центров силы
Будем исходить из известного тезиса о том, что демократия есть «случайный итог» [Przeworski A. 1988] или «побочный продукт» политической борьбы [Растоу 1996; Weingast 1997; Collins 1999; Гельман 2007], точнее, стратегий борьбы между центрами силы в исторически сложившейся ситуации полиархии.
Рассмотрим в общем плане базовые интересы и главные стратегии центров силы, обладающих примерно равными политическими ресурсами (богатством, легитимностью, организационными структурами, средствами насилия). Прежде всего, для них значимо сохранение имеющихся ресурсов, а также создание такого политического устройства, которое минимизирует риск потери ресурсов и позволит их увеличивать.
На первый взгляд, лучшая стратегия — победить и подавить остальные центры силы, захватить верховную власть, лишить всех возможных соперников их ресурсов и жить припеваючи. С подобными мотивами совершаются обычно путчи, заговоры и перевороты. Такова узурпаторская стратегия («победитель получает все» ср. [Гельман 2007]). Получившиеся режимы редко бывают долговременными и практически никогда — социально и экономически эффективными, поскольку селекторат уничтожен (см. выше результаты Бесли и Кудамацу).
Следующая более мягкая стратегия может быть названа коалиционно-авторитарной. Центры силы договариваются между собой о правилах и ограничениях в борьбе, прежде всего, это касается запрета на политические репрессии и на отъем собственности (ср. «демократия элит», «пакты», «картельные соглашения»[Гельман 2007]). Также делаются усилия по формальному или негласному ограничению власти верховных правителей. Поскольку такая коалиция центров силы заинтересована в стабильности положения в стране, она использует разного рода рычаги для «дисциплинирования» верховных правителей, например, ограничивая налоговые тяготы или даже принуждая к прогрессивным экономическим новациям. Именно такая ситуация сильного и национально-ориентированного селектората, согласно Бесли и Кудамацу, служит объяснением случаев экономически успешного авторитаризма, но и то только в период индустриализации.
Порок такого, даже мягкого и временами эффективного, авторитаризма — неустойчивое равновесие, систематические кризисы при смене правителей, недостаточность преград для узурпации власти, непреодолимые стимулы элит к эксплуатации масс, что рано или поздно ведет к социальным взрывам [Гайдар 2006]. Для самих центров силы основным дефектом такого устройства оказывается фактор огромной трудности (часто, невозможности) сохранить коалицию при смене поколений, сохранить достигнутые соглашения и ограничения, когда их авторитетные создатели уходят в лучший мир.
В рамках авторитаризма, даже самые совершенные и уважаемые своды законов не давали надежных гарантий от политических пертурбаций. Верховная власть при авторитарной системе всегда способна либо воздействовать на судей, либо поставить новых, либо поменять к своей выгоде сам свод законов.
Для России путь авторитаризма особенно бесперспективен вследствие укоренившейся практики радикальных переделов при смене верховной власти. Посредством этих переделов и репрессий «русская власть» как раз и уничтожает нарождающийся селекторат, что бы ничем и никому не быть обязанной, никем и ничем не быть ограниченной [Пивоваров, Фурсов 1999; Дубовцев, Розов 2007].
Здесь мы приходим к пониманию той необходимой и достаточной добавки, которая обращает политическое поведение центров силы (селектората) к движению в сторону демократии. Назовем следующую стратегию центров силы конституциалистской.
Как центрам силы оградить себя от произвола верховной власти в отношении законов и судей? Через разделение властей, прежде всего, утверждение независимости законодательных органов и судов от исполнительной власти. Здесь надо отметить, что разделение властей как институциональная характеристика политической системы служит необходимой (хотя и недостаточной) основой для разделения власти и собственности, обычно слитых или тесно переплетенных при авторитаризме.
Как центрам силы сохранить важные коалиционные соглашения, ограничения верховной власти, свою способность влиять на нее, сменять ее при смене поколений? Через распространение формальных сводов законов, определяющих политическое устройство, через жесткие писаные правила регулярной ротации власти (ср. «борьба по правилам» [Гельман 2007]).
Поскольку каждый центр силы стремится получить максимальный контроль над государственным аппаратом (в исполнительной, законодательной и судебной ветвях), — к кому апеллировать как верховному арбитру? К демократии приводит только обращение к обществу, гражданам как верховному арбитру, соответственно, появление публичной политики как состязания политиков, групп, партий за доверие граждан. При этом заключается т.н. «хороший пакт» (правила гласны, формальны и открыты для новых участников) в отличие от «плохого пакта» (правила неформально устанавливаются тайным сговором, доступ аутсайдерам закрыт [Гельман 2007]).
При этом центры силы начинают взвешивать вес и влияние друг друга уже не родовитостью, не количеством земли, крепостных душ, капиталов, не «калибром кольта», а общественным признанием. Отсюда — значимость выборов и голосования, через которые это признание измеряется и трактуется как уровень легитимности избранных.
Чтобы получить признание граждан надо что-то им обещать, а чтобы потом не потерять признание, нужно хоть в какой-то мере выполнять обещанное. В том числе прислушиваться к общественным движениям и инициативам разного рода, делать им уступки, использовать их поддержку в собственной политической борьбе и т.д. Отсюда и «нечаянная радость» — позитивный побочный эффект демократии: развитие защиты прав, свобод, собственности граждан, принципов равенства и т.д.
Крайне важно, что взаимный контроль центров силы принуждает к честной игре. Честность выборов поддерживается заинтересованностью основных политических игроков (прежде всего, партий) в контроле над тем, чтобы никто не получил излишнего (незаконного) уровня легитимности. Разумеется, роль свободной прессы, общественного мнения, политической культуры также велика, но именно эффект взаимоконтроля участников селектората, а также органов и акторов КРВ представляется структурно главенствующим.
Наконец, для контроля честной игры необходимы формальные правила, причем нарушение этих правил любым политическим игроком ведет к «потере лица» и делегитимации. Отсюда другой полезный побочный эффект: повышается уровень политической нравственности — «джентльменства», суть которого в том, что честные политики как джентльмены выполняют формальные правила, договоры и принятые обязательства.
Таким образом, сущность демократического транзита представляется двухчастной (а сам переход, как минимум, двухэтапным). Прежде всего, должна появиться устойчивая коалиция центров силы («селекторат»). Далее эти центры силы по каким-то причинам должны выбрать конституалистскую стратегию, включающую те или иные формы: 1) разделения властей, 2) регулярной ротации власти и 3) публичной политики как открытого состязания за признание (голоса) граждан.
Узкая
тропинка демократизации
над
глубокой колеей авторитаризма
Несложно
показать, насколько далека сегодняшняя Россия от реальной демократии (см. пять
критериев в начале статьи), более того, насколько далеки ее условия от
благоприятных для демократизации, соответственно, насколько малы (чтобы не
сказать, ничтожны) шансы демократического развития.
Зададимся
задачей более сложной и более конструктивной. Определим априорно, какая
последовательность существенных структурных изменений могла бы привести к
демократии, выделим в этой последовательности главные развилки (точки
бифуркации).
Пользуясь
формализацией Р.Даля [Даль 2003], развернем его бинарные переменные «нет
участия/есть участие» и «нет конкуренции/есть конкуренция» в более дробные
шкалы «масштаб участия» и «качество конкуренции» (рис.1). В этом
параметрическом пространстве удобно отобразить первые три развилки.
Тот же
путь можно представить как единственную траекторию, проходящую через
разветвляющийся лабиринт «комнат», причем, попав в каждую «комнату», можно
пройти дальше, только выбрав одну из двух дверей (развилка). Настоящая (не
имитационная) и устойчивая демократия устанавливается лишь при «позитивном»
выборе пути в каждой «комнате».
Рис.1. Первые три развилки становления реальной
демократии в параметрическом пространстве «масштаба участия» и «качества
конкуренции». Пунктирные линии показывают наиболее вероятные исходы
«негативных» альтернатив: к диктатуре вследствие борьбы по принципу «победитель
получает все» и к слабому авторитаризму в результате сговоров – закрытых
картельных соглашений.
Первый
пункт развилки обозначается как системный кризис. Без такого кризиса не
просматриваются факторы существенных изменений политического режима в современной
России (оппозиция практически отсутствует, население политически пассивно и в
своем большинстве лояльно авторитарной власти, даже при будущем недовольстве
скорее следует ожидать не требований демократизации, а поклонения новым
популистским лидерам и лозунгам). О том, что страна будет неминуемо «втянута» в
кризис (в первую «комнату» с развилкой) пишут многие аналитики [Яковенко 2002; Аузан 2004; Белоусов 2005; Делягин 2005; Гайдар 2006 и др.].
Хантингтон
указывает на три механизма демократизации: а) трансформация, когда пришедшие к власти реформаторы сами проводят
институциональные изменения; б) замена,
когда в результате кризиса новые группы свергают власть и проводят демократические реформы, и
в) трансрасстановка, когда
реформы проводятся в результате переговоров верховной власти с сильной
оппозицией [Hantington 1991].
Первый
путь уже показал себя провальным в начале 1990-х в России и вряд когда-то будет
повторен, особенно с учетом того, что реальная демократическая трансформация всегда предполагает резкое
ограничение собственной власти реформаторов.
Само по
себе свержение власти (замена) в
современных российских условиях, очевидно,
не гарантирует никаких позитивных реформ.
Переговоры
с оппозицией (трансрасстановка) часто
бывают лишь временным отступлением и/или частичным смягчением авторитарного
режима.
Действительно
принципиальная развилка, как увидим далее, совсем иная.
Развилка
1 «Следствия кризиса: новый захват
власти или полиархия». Политический итог надвигающегося системного кризиса и
деструкции режима:
·
либо
сохранение полноты ресурсов у верховной власти (благодаря подавлению протестов
или захвату власти новой авторитарной группировкой);
·
либо
появление автономных акторов — центров силы со сравнимыми ресурсами.
Заметим,
что появившаяся полиархия изначально не является «закрытым клубом». Центрами
силы становятся те, кто по факту обладает достаточной организационной,
финансовой, силовой мощью и популярностью. Поэтому появление полиархии — это
непременно сдвиг по шкале масштаба участия к ступени «высокий ценз силы и
ресурсов» (рис.1, правая стрелка в развилке 1).
Вопрос,
требующий специального обсуждения — каковы возможные и наиболее вероятные
претенденты на роль таких центров силы?
Будут ли это партии? Гражданские структуры? Общественные движения типа
«солдатских матерей», «автомобилистов», «владельцев садовых участков»?
Противостоящие друг другу «силовики»? Финансово-промышленные группы? Крупные
государственные корпорации? Союзы губернаторов? Бизнес-сообщества разного
уровня? Будущие независимые профсоюзы? Составные коалиции этих акторов? Список
открыт. Некоторая работа по выявлению и кристаллизации групповых интересов,
проектированию желательных коалиций уже начата группой СИГМА [Коалиции для
будущего 2007].
Развилка
2 «Характер борьбы за власть: война
или состязание». Новые центры силы:
·
либо
ведут борьбу на уничтожение («победитель получает все»),
·
либо
заключают взаимоприемлемые договоренности об ограничении переделов и о
сохранении проигравших на политической арене.
Здесь
либо резко сокращается состав акторов и падает качество конкуренции (такая
борьба чревата установлением диктатуры), либо сохраняется основной состав
акторов, сохраняется масштаб участия и повышается качество конкуренции (рис.1,
левая и правая стрелки в развилке 2).
Развилка
3 «Характер состязания: сговор или
публичная политика». В политической борьбе получает преобладание:
- либо ставка на создание закрытых клик, на
силовые, закулисные, бюрократические действия,
- либо публичная политика как честная
игра по формальным правилам, где выборы не предопределены и на основе их
результатов происходят реальные ротации и перераспределения власти.
Здесь
либо состав акторов («клуб игроков») замыкается, соответственно, снижается масштаб
участия (новичков не допускают), с вероятным последующим соскальзыванием к
слабому авторитаризму, либо, напротив, политическое поле открывается для новых
игроков, арбитром становится общество, что напрямую связано с гласными
формальными правилами, принципами ротации власти и разделения властей (рис.1,
левая и правая стрелки в развилке 3).
Развилка
4 «Результат публичной политики:
успех или неуспех демократически избранной власти». Новая пришедшая
демократическим путем к власти группировка:
- либо будет неэффективной, действующей в условиях
неблагоприятной внешней конъюнктуры, что приведет к делегитимации самих
демократических правил, откату к авторитаризму,
- либо будет эффективной и успешной при
относительно благоприятной конъюнктуре.
Развилка
5 «Следствия успеха: получившая
признание власть сохраняет себя или сохраняет правила ротации». Новая успешная,
получившая общественное признание власть:
- либо закрепит свою монополию, подавляя оппозицию,
снижая и отменяя значимость публичной политики как честной игры[1],
- либо сохранит эти правила и пойдет на новые
выборы с реальной готовностью их проиграть.
·
Условия выбора позитивных альтернатив
Далее будут намечены общие условия позитивного ― ведущего к установлению реальной устойчивой демократии ― выбора для первых трех развилок (большая удача, если наши дети и внуки столкнутся с проблемами успешного прохождения четвертой и пятой развилки).
Многие положения об условиях основаны на известных сравнительных исследованиях [Растоу 1996; Weiner 1987; Di Palma 1990; Huntington 1991; Пшеворский 1993, 2000; Липсет и др. 1993; Карл, Шмиттер 1993; Рыженков 2006; Гельман 2007]. Другие можно проверять и корректировать на материале политической истории и сравнительной политики. Если же эти гипотезы принять (проверив либо поверив), то они вполне могут служить для уяснения требований к условиям выбора позитивных альтернатив, соответственно, для формулирования «повестки дня» ― направления практических усилий демократически ориентированных групп.
Первая развилка. 1А) Структурные условия, способствующие становлению полиархии как политического итога системного кризиса:
· низкий уровень насилия в период кризиса (при высоком уровне насилия борьба шла бы по инерции «до победного конца»);
· для прежней (или новой) власти, захватившей основные силовые ресурсы, продолжение борьбы до полного уничтожения противников представляется более опасным, чем терпеть их политическую автономию и смириться с наличием у них собственных ресурсов, в том числе силовых [ср. Di Palma 1990];
· распределение силовых ресурсов по нескольким центрам — патовая ситуация, при которой никто не способен подавить остальных [Collins 1999];
· дискредитация надежд среди элит и населения на «сильную руку» и централизацию власти;
1В) Процедурные факторы — требуемые нормы, которые должен включать договор между центрами силы:
· минимизация насилия; мирное коллегиальное разрешение споров и конфликтов;
· совместное противостояние попыткам монополизации власти любым игроком (центром силы); запрет на проекты политического устройства, чреватые такой монополизацией и подавлением остальных участников коалиции.
Вторая развилка. 2А) Структурные условия, способствующие становлению характера борьбы за власть между центрами силы как состязания, «борьбы по правилам», а не «войны» по принципу «победитель получает все»:
· опасности и издержки попыток подавления конкурентов существенно выше, чем издержки вынужденного сотрудничества с ними [Гельман 2007];
· высокая неопределенность в распределении сил и ресурсов, в возможности создания доминирующих коалиций; чтобы обезопасить себя от проигрыша, центры силы проявляют бо́льшую склонность к борьбе по правилам, чем к войне без правил [Пшеворский 1993, 1999; Рыженков 2006];
· расколы по разным вопросам и социальные различия (например, центральные-периферийные, богатые-бедные, русские-нерусские и т.д.), не разделяют однозначно противостоящие группировки, но перекрещиваются, что дает возможность образования разных и сменяющих друг друга коалиций, повышает значимость переговоров в сравнении с силовой борьбой и дает разным политическим игрокам некое чувство общности [Растоу 1996];
· основные активы элит, центров силы (счета, недвижимость, семьи, штаб-квартиры фирм, основной капитал) расположены в стране, а не за рубежом; только это может гарантировать реальную озабоченность элит происходящим в стране, также данные факторы детерминируют чувства общей судьбы, значимый уровень общности проблем и интересов;
· опыт сохранения основных позиций и ресурсов у проигравших — что обуславливает снижение страха проигрыша у остальных [ср. Weiner 1987];
· затяжные конфликты при воздержании от насилия; политические игроки, не получая возможности однозначного выигрыша, одновременно испытывают дискомфорт от того, что проблемы не решаются и вынуждены соглашаться на уступки, прибегая к соглашениям, пусть пока внутренним;
· накопление опыта, практик, способностей к горизонтальным переговорам, политическому «торгу»;
· успешный опыт совместного обеспечения внутреннего порядка центрами силы (преодоление «комплекса Рюрика» — «Приди и правь нами», «Барин приедет — барин рассудит»);
· умеренное внешнее давление (геополитическое или геоэкономическое), достаточное для сплочения центров силы, но не настолько большое, чтобы разрушить коалицию [Collins 1999];
· успешный совместный опыт противостояния внешнему давлению, легитимирующий коалицию центров силы, но не триумф, который привел бы к сосредоточению легитимности и власти только одним центром силы, персонифицированном лидером, которому приписана победа [Collins 1999];;
· наличие политического влияния масс собственников, нашедших для себя наличие коалиции центров силы более безопасным и перспективным, чем захват и полная централизация власти одним из центров силы.
2В) Процедурные факторы — требуемые нормы, которые должен включать договор между центрами силы:
· общий отказ от применения силовых методов и правоохранительных органов в политической борьбе, вероятно, как следствие яркой дискредитации такой практики;
· общее согласие в том, что проигравший не выбывает из дальнейшей политической борьбы; запрет на притеснение проигравших, «бывшие» не будут наказаны после потери своей власти [Weiner 1987];
· защита собственности, отказ от неправовых переделов и экспроприации ресурсов;
· общее согласие о полезности отделения собственности от власти, пусть пока «в своем кругу»; так члены коалиции могут обезопасить себя от экспроприации при потере власти; при этом они же вынуждены согласиться, что, получив власть, не будут захватывать собственность друг у друга.
Третья развилка. 3А) Структурные условия,
способствующие переходу к публичной политике
как честной игре по формальным правилам, где выборы не предопределены, а на
основе их результатов происходят реальные ротации и перераспределения власти:
·
режим закрытого
«картельного соглашения» сталкивается с неразрешимыми проблемами (например,
связанными с недостаточной легитимностью своей власти, с трудностями ее
передачи, с отсутствием требуемой общественной поддержки и т.п.), при этом
центры силы («члены клуба») отвергают возврат к авторитаризму, чтобы не утерять
своего влияния; для решения этих проблем становится возможно их обращение к
формальным демократическим процедурам ротации и публичной политике;[2]
·
слабейшие
«члены клуба» и/или политические аутсайдеры публично обращаются к обществу за
поддержкой и умеют ее получить; в этих условиях отказ от публичной политики
становится проигрышной стратегией, а призывы к ней — выигрышной и
легитимирующей[3];
· демократические правила и институты (прежде всего, ротация, разделение властей и публичная политика) либо не представляют прямой опасности для сильнейших политических игроков, либо их сопротивление нейтрализуется большой коалицией, члены которой надеются на усиление своих позиций благодаря этим правилам и институтам [ср. Elster 1988];
· дискредитация несменяемой власти среди центров силы в пользу регулярной ротации; резон: захватившая бессменную власть группа всегда будет склонна укреплять себя и ослаблять выдвинувшие ее центры силы (вплоть до подавления и уничтожения), тогда как при обязательной ротации центры силы способны сохранить свое влияние;
· дискредитация подчинения законодательства по отношению к верховной власти; резон: никакой группе, получившей верховную власть нельзя позволять менять законы, поскольку слишком велик соблазн деформировать правовую систему только в свою пользу; при отсутствии независимого суда разовые решения вопросов передела собственности становятся слишком опасными и социально затратными;
· высокие издержки взаимного контроля и опасности «подковерной борьбы» и между центрами силы (чтобы никто не забрал слишком много могущества и влияния) в сочетании с наглядными примерами более низких издержек при распределении власти согласно открытым формальным правилам;
· существенное давление со стороны общества, прежде всего, представителей бизнеса, интеллектуальной элиты, масс-медиа, отказывающих в легитимности любой власти по сговору и требующих открытых дискуссий и честных выборов;
· наличие в самих центрах силы лидеров с высоким потенциалом и амбициями относительно выигрыша в публичной политике.
3В) Процедурные факторы — требуемые нормы, которые должен включать договор между центрами силы:
· согласие относительно полезности отделения собственности от власти не только для «членов клуба», но для всех граждан; резон: если, получив власть, кто-то (любой «член клуба» и тем более аутсайдер) может захватывать чужую собственность, то все балансы нарушаются; при этом, требуемый тотальный контроль за переменами во власти-собственности становится крайне затратным (даже невыполнимым), что и принуждает центры силы к договору по следующему пункту;
· общая поддержка центрами силы установления системы независимых судов; запрет на давление на суды, подкрепленный взаимным контролем центров силы; согласие относительно самостоятельности и независимости от верховной власти законодательного органа (парламента) — движение к разделению властей (первая часть конституциалистской стратегии).
· обязательная регулярная ротация власти (запрет на продление сроков и прочие уловки) — вторая часть конституциалистской стратегии;
· согласие относительно того, что власть реально передается и перераспределяется в зависимости от результатов выборов, а не по закрытому сговору[4] — третья часть конституциалистской стратегии;
· запрет на использование административного ресурса; защита свободной прессы и независимых судов как стражей справедливой предвыборной борьбы — честной игры.
Самый главный договор, относящийся уже к
политической культуре: договоры
заключаются, чтобы их выполнять, а не чтобы искать лазейки для обмана. «Суть
демократии — в привычке к постоянным спорам и примирениям по постоянно
меняющемуся кругу вопросов и при постоянно меняющейся расстановке сил.» [Растоу
1996].
Дорогу
истории осилит идущий?
В дорожной метафоре [см. Дубовцев, Розов 2007] политическая теория и построение сценариев — это большая и увлекательная работа картографа. Условия успешного прохождения каждой развилки можно и нужно уточнять, проектировать релевантные направления усилий. Можно даже пытаться угадывать, где вместо «гладко на бумаге» нас поджидают политические, этнические, ресурсные, поколенческие и иные «овраги».
Однако рано или поздно реальные люди будут участвовать в реальных политических действиях. Это выводит на более общие и весьма тяжелые вопросы о качестве наличного «человеческого капитала», о доминирующих социальных типах и политических установках нынешних поколений. Относительно нынешней правящей «элиты» и обслуживающих ее кругов иллюзий не возникает. Но кто может прийти им на смену?
Для характеристики российских граждан социологи используют такие атрибуты как «пассивность», «атомизированность — неспособность к самоорганизации и договорам», «двоемыслие», «лукавый раб», «потребительская направленность», «безответственность», «завистливость», «агрессивность», «истерические вспышки при быстрой утомляемости», «неспособность к упорной целенаправленной деятельности при отсутствии принуждения», «приспособление через снижение требований к себе и окружению», «цинизм — отсутствие действенных идеалов» в сочетании со склонностью к «блефу», «имперской гордыне» и ксенофобии и т.д. [Гудков 2004; Левада 2006; Дубин 2008 и др]. Даже если здесь краски сгущены, учет особенностей массового «постсоветского человека» и какая-то работа (кем, собственно, проводимая?) по преодолению его слабостей представляются необходимыми для любой серьезной социально-политической стратегии.
Положение усугубляется несимметричностью альтернатив в каждой развилке. Любой «негативный» выход (к восстановлению авторитаризма) прост, привычен, не требует особых усилий и затрат — это соскальзывание в традиционную историческую «колею» (левые стрелки на рис.1). Напротив, каждый «позитивный» выход (к становлению реальной демократии – правые стрелки там же) сложен, непривычен, требует значительных нравственных, интеллектуальных, волевых, организационных усилий, возможно, отказа от социальных привычек и материальных выгод, фактически — это каждый раз некий высокий барьер, точнее, горный перевал, требующий слаженной, напряженной работы, причем, в связке. Есть ли в России силы, способные на это?
Литература
Аузан А. А. 2004. Вертикальный контракт неустойчив. – Отечественные записки. № 6.
Белоусов А.Р. 2005. Долгосрочные тренды российской экономики (Сценарии
экономического развития России до 2020 года)
http://www.rusrev.org/content/review/default.asp?shmode=8&ida=1007&ids=117
Гайдар Е. Т. 2006. Авторитарные режимы: причины нестабильности. – Общественные науки и современность.
№ 6.
Гельман В. Я. 2001. Постсоветские политические трансформации:
наброски к теории. – Полис. №1.
Гельман В. Я. 2007. Из огня да в полымя? Динамика постсоветских режимов в сравнительной перспективе - Полис. №2. С.81-108.
Гудков Л. 2004. Негативная идентичность. Статьи 1997-
Даль Р. 2003. Демократия и ее критики. М.
Делягин М.Г. 2005: Россия после Путина. М.
Дмитриев М. 2007. Россия-2020:
долгосрочные вызовы развития. Стенограмма лекции в клубе «Билингва». http://www.polit.ru/lectures/2007/12/21/dmitriev.html
Дубин Б. 2008. Культуры
современной России. Стенограмма лекции в клубе «Билингва http://polit.ru/lectures/2008/01/31/culture.html
Дубовцев В. А. , Розов
Н. С. 2007. Природа «русской власти»: от метафор — к концепции - Полис, №3. С.8-23.
Карл
Т.Л., Шмиттер Ф.К. 1993. Пути перехода от авторитаризма к демократии в
Латинской Америке, Южной и Восточной Европе - Международный журнал социальных наук, №3. С.29-45.
Коалиции для будущего. 2007. СИГМА. М.
Левада
Ю. 2006. Ищем человека. . Социологические
очерки 2000-
Липсет
С., Сен К.-Р., Торрес Дж. 1993. Сравнительный анализ социальных условий,
необходимых для становления демократии - Международный
журнал социальных наук, №3. С.28.
Локк
Дж. 1988. Соч. в трех томах. Т.3. М.
Мельвиль А. Ю. 1999. Демократические транзиты (теоретико-методологические и прикладные аспекты). М.
Меркель В., Круассан А. . 2002. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях (I) – Полис, № 1.
Мизес Л. 2001. Либерализм в классической традиции / Пер. с англ. А. В. Куряева. М.
Паин Э.А. 2008. Либералы сдаются без боя: Интеллигенция
усвоила и приняла идею о предопределенности «особого пути» России - Независимая газета, 01.02.2008.
Пивоваров Ю. С., Фурсов А. И. 1999. Русская Власть и Реформы. – Pro et Contra. Т. 4. № 4.
Пшеворский А. 1993. Переходы к демократии. - Путь, №3.
Пшеворский А. 2000. Демократия и рынок. Политические и экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке. М.
Растоу Д. 1996.
Переходы к демократии: попытка динамической модели - Полис, №5.
Розов Н. С. 2006. Цикличность российской политической истории как
болезнь: возможно ли выздоровление? –
Полис. № 2.
Рыженков С.И. 2006. Динамика трансформации и перспективы российского
политического режима - Неприкосновенный
запас, №6(50).
Харитонова О. 1996. Генезис демократии (Попытка реконструкции
логики транзитологических моделей) - Полис,
№5.
Шумпетер Й. 1995. Капитализм, социализм и демократия. М.
Яковенко И. 2002. Дезинтеграция РФ: сценарии и перспективы - Отечественные записки, №6.
Besley T., Kudamatsu M. 2007.
Making Autocracy Work. - Development Economics Discussion
Paper Series. 48,
May.
Bueno de Mesquita, Bruce, Alastair Smith,
Randolph M. Siverson, and James D. Morrow. 2003. The Logic of Political Survival.
Collins
R. 1999. Macrohistory: Essays in the
Sociology of the Long Run.
Di Palma G. 1990. To Craft Democracies: an Essay on Democratic Transitions.
Elster
J., Slagstad R. (eds.). 1988. Constitutionalism
and democracy: studies in rationality and social change.
Lipset, S. M. 1959. Some Social Requisites of Democracy: Economic
Development and Political Legitimacy - American
Political Science Review, № 53.
Przeworski A. 1988. Democracy as a Contingent
Outcome of Conflicts - In: Elster J.,
Slagestad R. (eds.). Constitutionalism
and Democracy.
Weiner M. 1987. Empirical democratic theory. - Political Science, vol. XX, № 4.
Weingast
B. 1997. The Political Foundati
Резюме
В статье демократия определяется через
пять признаков, в которых наряду с классическими и современными требованиями
сформулированы операциональные критерии,
позволяющие отличить действительную демократию от широко распространенных в
современном мире режимов с имитационной демократией. Сущность демократии
определяется на основе идей Й.Шумпетера, Р.Даля, Р.Коллинза как коллегиально
разделенная власть, при которой коалиция центров силы (селекторат по Буэно де
Мескита) по неким причинам принимает конституциалистскую стратегию
взаимодействий в борьбе за власть (публичная политика, разделение властей,
реальная ротация и перераспределение власти по результатам выборов). В рамках
расширенной модели Р.Даля (качество конкуренции и масштаб участия) прочерчена
траектория становления в России реальной (не имитационной) демократии,
включающая пять развилок (точек бифуркации), для каждой из которых на основе
обобщения сравнительных транзитологических исследований (А. Пшеворский, Т.Карл
и Ф.Шмиттер, Д.Растоу, В.Вейнгаст, В.Я.Гельман, С.И.Выженков) специфицированы
условия выбора позитивной (демократически-ориентированной) альтернативы.
Summary
Democracy is defined by five indications
including along with classical and contemporary requirements also operational
criteria that allow distinguishing real democracy from widely proliferated
regimes with so called imitative democracy. The essence of democracy is defined
according to ideas of J.Shumpeter, R.Dahl, R.Collins as a collegial power-sharing, i.e. a group of power centers
(selectorate in terms of Bueno de Meskita) taking the constitualist strategy:
regular rotation and redistribution of power according to elections, division
of powers, and public politics. The trajectory of real (not imitative)
democratization is traced for
Справка об авторе
Розов Николай Сергеевич, доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института философии и права Сибирского отделения РАН, профессор философского факультета НГУ, член Сибирской академии политических наук
Адрес: 630090, Новосибирск, ул.Пирогова 2, НГУ, Философский факультет
E-mail: nrozov@inbox.ru