ПЕРСПЕКТИВЫ ФИЛОСОФСКОГО И СОЦИАЛЬНОГО ПОЗНАНИЯ

Опубликовано:

Материалы III Всерос. научн. конф. «Интеллект. Наука. Образование» (Новосибирск 15-17 сентября). С.4-8.

Функции философии

Вопрос о социальных и культурных функциях философии может быть поставлен только в рамках структурно-функционалистской парадигмы общества (Т.Парсонс и советский марксизм-ленинизм тут едины), но ее всерьез в мировой науке уже не воспринимают, разве что как факт истории идей середины XX века.

Можно говорить об образовательной функции философских курсов, расширении кругозора, формировании критического мышления у подрастающих поколений, поскольку подавляющее число современных философов — преподаватели.

Следует отличать миф самовосхваления самих философов (особенно в пламенных речах относительно сохранения и увеличения объемов преподавания философии в ВУЗах) и эмпирику: что меняется (и меняется ли что-либо) в мышлении и мировоззрении студентов, прослушавших курс философии.

Такие социологические, психологические исследования мне не известны, но, подозреваю, что результаты были бы:

а) резко отличающимися от мифов самовосхваления,

б) крайне разнородными в столицах и провинции,

в) разнородными в зависимости от типа преподавателя (на одном полюсе – бывшие преподаватели научного коммунизма как номенклатура райкомов КПСС, ныне вещающие о «соборности» и «духовности», на другом — хорошо знающие языки молодые философы, прошедшие стажировку в западных университетах).

За пределами ВУЗов влияние современных философов ничтожно мало, причем, не только в России, но и за рубежом. Причины тому – особый вопрос [Розов 2002 раздел 7.1; 2007, 2008].

Какие направления философии актуальны в XXI веке?

Слово «актуальны» может пониматься здесь, как минимум, в трех смыслах:

· Актуальны для самих философов (европейских, американских, российских, иных?),

· Актуальны для публики, интересующейся философией,

· Актуальны объективно для современного человечества.

По двум первым пунктам ответить затруднительно по причине отсутствия структурированного фокуса внимания, огромной диверсификации направлений, преобладания комментаторства над оригинальными исследованиями [Коллинз 2002].

Что касается объективной актуальности, то две большие сферы проблем представляются важнейшими: отношение растущего и технологически развивающегося человечества с природным окружением (экология, философия техники), а также отношения частей человечества между собой (этика международных, межкультурных, межклассовых отношений, см. также [Розов 2002, раздел 7.1]).

Соотношение философии и идеологии

Философия – это обсуждение наиболее общих и абстрактных вопросов чего-либо, имеющее характер мышления или жизненной практики, направленное на разработку и критику оснований суждений и действий, либо на построение целостных осмысленных образов обсуждаемых предметов.

Идеология — это система социально-политических взглядов и символов (ценностей, идеалов, принципов), как правило, служащая для консолидации общественных и политических сил, движений, партий в противопоставлении взглядам и символам противников.

Различные идеологии нередко берут на вооружение разного рода философские идеи, обычно упрощая и прагматизируя их. Идеология, подобно религии, как правило, не терпит критического отношения к своим положениям и, особенно, основаниям.

Философия же всегда подвергает сомнению любые положения и основания (см. выше).

Поэтому любая идеология, прежде всего, официальная, принадлежащая властным группам, стремится ограничить философию в большей или меньшей мере. Философия в таких случаях объединяется с освободительными, либерализующими идеологиями, но при их победе отчасти сама превращается в идеологию (чего не прощают последующие поколения, ср. с судьбой советского марксизма), либо вновь отделяется и начинает «гулять сама по себе» до новых политико-идеологических пертурбаций.

Феномен псевдофилософии

Крайне опасно использовать ярлык «псевдофилософия» в интеллектуальных конфликтах, пользуясь им для шельмования оппонентов.

Воспользуемся данным выше определением философии.

Псевдофилософия в таком случае — это претензия на обсуждение наиболее общих и абстрактных вопросов чего-либо, но когда данное обсуждение НЕ имеет характер мышления или жизненной практики, НЕ направлено на разработку и критику оснований суждений и действий, либо на построение целостных осмысленных образов обсуждаемых предметов.

Псевдофилософия вместо этого может иметь характер религиозного учения, проповеди, мистического «знания», идеологии, морализаторства и т.п.

В чем причины современного кризиса философии?

Уже четыре десятилетия (примерно после зенита славы Ж.-П.Сартра и К.Поппера в конце 1960-х гг.) мировая философия переживает падение легитимности и никак не может восстановить свое былое влияние и престиж. Укажу на главные причины.

Во-первых, уход философии из центра общественного внимания, ее явная неспособность убедительно отвечать на вопросы времени (несмотря на помпезные конгрессы, издание сотен журналов и тысяч толстых книг) обусловлены виной самих современных философов, пусть не всех, но задающего тон влиятельного большинства.

Во-вторых, роковым для философии оказался постпозитивистский разрыв с наукой, начавшийся с неслучайного триумфа релятивистской книги Т.Куна «Структура научных революций» [Кун 1977]. Для большинства современных направлений философии типичной позой является пренебрежение, демонстративное недоверие к позитивному и объективному научному знанию, невежество относительно современных научных достижений, откровенные нападки на науку или попытки представить научное познание как одну из произвольных и необязательных «дискурсивных игр» (что отнюдь не исключает наличия у таких философов тщательно скрываемого комплекса неполноценности, скорее, нападки на науку даже подогреваются им).

Собаки лают, а караван идет. Пусть медленно, зато верно настоящие ученые все это время продвигались в познании не только природы, но также общества, человека, культуры, истории. Отнюдь не случайно философы оказались на обочине общественного внимания: гораздо больший интерес и доверие вызывают речи и труды экономистов, социологов, антропологов, историков, демографов (см. например, профессиональный состав лекторов в клубе «Билингва» на популярном сайте www.polit.ru).

В-третьих, философия утратила веру в самое себя. Заслуженный авторитет и слава Сартра и Поппера во многом были обусловлены их искренним энтузиазмом. Сартр действительно верил, что экзистенциальная философия даст людям свободу, подлинность существования, позволит преодолеть всевозможные помехи для самореализации и т. д. [Сартр 1953]. Таким же образом и Поппер верил в благое воздействие идей открытого общества, в освобождающую, прогрессивную и конструктивную роль научного познания [Поппер 1983; 1992].

Правы они были или нет — не в этом вопрос. Философы, как и все люди, вправе ошибаться, но они «по должности» обязаны будить в окружающих мысли и чувства. Без веры в себя, свое призвание и свои идеи этого не достичь. Люди слушают со вниманием, когда с ними говорят всерьез и о чем-то значимом. Если же все вокруг объявляется пустыми играми и симулякрами, а сама философия с искренностью, достойной лучшего применения, признает себя также лишь одной из игр словами и смыслами, то последствия вполне предсказуемы и неутешительны.

Социальный эффект налицо — почти полная утрата доверия общества к философии и философам. Замечание «это вопрос философский» теперь означает, что вопрос пустой, безнадежный и не заслуживающий внимания. Предложение «рассмотреть философский аспект» звучит редко даже среди интеллектуалов и, как правило, вызывает округленные глаза, насмешку и призыв прекратить «пустую болтовню».

Какова природа и будущая судьба кризиса современной философии:
новый подъем или неуклонное угасание?

В современном познании наука первенствует и действительно способна на очень многое, тем не менее, ей подвластны не все вопросы. Сами основания применяемой логики, исходных понятий, научных методов исследуются не наукой, а философией.

Кроме того, наука, при всем своем могуществе, может судить только о производных, логически выводимых целях и нормах. Сами же исходные нормативные основания суждений и действий — ценности — не подвластны научным открытиям и выводам, что обусловлено известным в философской этике «законом Юма» [Розов 1998, часть 1]. Психологи, социологи, антропологи, политологи могут обнаружить, каковы у тех или иных людей собственные ценности и убеждения. Вопросы типа «что следует считать ценным?» и «как должно поступить?» лежат вне их профессиональной компетенции.

После провала амбициозных проектов Венского Кружка по созданию абсолютного философского языка для будущей науки, особенно, после упадка экзистенциализма (Сартр) и логического эмпиризма (Поппер, Лакатос) мировая философия потеряла «драйв», она уже не пытается встать впереди науки, оседлать ее, а делает ставку либо на ее обслуживание, интерпретирование (аналитическая философия), либо на отмежевание (постструктурализм, герменевтика, феноменология), либо на деконструкцию, ограничение, критику науки, как правило, вздорную и некомпетентную (постмодернизм, конструктивизм).

Нерешаемость основополагающих вопросов в рамках науки обусловливает необходимость философии, препятствует ее полному угасанию и маргинализации.

Новый подъем философии произойдет при новом союзе философии и науки, но уже на новых основаниях. Вполне вероятно, что стимулом станет контрдвижение против очередных попыток «отмены философии», либо необходимость общего интеллектуального осмысления нового витка интеграции социальных и исторических наук [Розов 2008; 2009].

На пути к «машинерии быстрых открытий» в социальных науках

Рассмотрим методическую сторону работы с гипотезами и законами в теоретическом социально-историческом познании. Известна особая роль математической формализации и манипулирования формулами для становления и развития «науки быстрых открытий» в естествознании. Какой можно использовать аналог для тех положений социальной теории, которые не формализуются в виде алгебраических или иных формул?

Общая черта большинства теоретических положений — связь между переменными. Однако переменные здесь почти никогда не бывают абсолютными шкалами, а связи — линейными или иными простыми алгебраическими зависимостями. Строгая математическая экспликация и формализация, если и возможны, то в весьма узких рамках. Вероятно, наиболее удобным, наглядным, простым средством формализации социально-исторических закономерностей являются тренд-структуры — графы, вершины которых означают переменные (факторы, характеристики), а стрелки означают положительные или отрицательные (или переключающиеся) связи между ними [Stinchcombe 1987, ch.5-6; Розов 2009, с.144-150].

Следующий принципиальный способ использования тренд-структур в предполагаемой «машинерии быстрых открытий» представлен в области социального и исторического познания [Розов 2009, часть 3].

Допустим, поставлена некая теоретическая проблема, в общем случае относящаяся к объяснению некоторого класса явлений. Фиксируется переменная-экспланандум (возможно, несколько экспланандумов для сложных явлений). Если на тренд-структуре представить экспланандум в виде вершины, то задача объяснения состоит в выявлении окружающих вершин, прямо или опосредованно воздействующих на вершину-экспланандум. Как и почему в этой ситуации должно быть выгодно использование ранее полученного теоретического знания?

Первыми претендентами на переменные-экспланансы (объясняющие факторы) должны стать те, что всегда или при определенных условиях действуют на экспланандум, согласно ранее выявленным законам. Если таковых найти не удается, то все равно внимание должно быть сосредоточено на переменных, которые, с одной стороны, явно взаимодействуют с экспланандумом, а с другой стороны — испытывают закономерное воздействие переменных следующего причинного слоя. Такая исследовательская стратегия программирует высокий интерес к наличию и надежности ранее выявленных закономерностей, способствует стремлению к воспроизводству и проверке результатов, полученных предшественниками.

Гарантирует ли такой прием возникновение «машинерии быстрых открытий»? Нет, удобные средства использования прошлых результатов являются необходимым, но отнюдь не достаточным условием. Требуются еще, как минимум, два условия:

1) совокупность известных большинству социальных теоретиков переменных, снабженных операциональными и надежными тестовыми методиками идентификации значений,

2) резкое изменение мотивации исследователей в направлении построения объяснительных и предсказательных теорий.

Современная социология следующим образом трактует причины резкого изменения мотивации: необходимо эмоциональное потрясение, связанное с достижением особенно яркого успеха, присвоением исключительно высокого статуса авторам и самому подходу достижения такого рода результатов в сочетании с открытием ясных перспектив и доступных методов и средств для повторения такого успеха [Коллинз 2002, главы 1-3].

Наиболее яркий и убедительный успех в познании достигается при удавшемся предсказании (здесь можно вспомнить эффект предсказания появления кометы Галлеем). Соответственно, прорыва в области социальных и исторических наук можно ожидать только после ряда удавшихся предсказаний, полученных на основе явно выраженных законов и надежных методов идентификации начальных условий. Такой прорыв непременно повлечет за собой радикальную трансформацию всего массива теоретических и эмпирических результатов в данной сфере, неуклонному превращению его в систему надстраивающихся друг над другом положительных знаний, служащих основой для получения новых знаний. Какая же требуется методология для этого интеллектуального прорыва?

Синтез методологий

В качестве методологической основы возьмем два наиболее конструктивных результата, которые нам оставила в наследство линия логического позитивизма: номологическую схему объяснения исторических явлений Карла Гемпеля и концепцию научных исследовательских программ Имре Лакатоса. Пользуясь тем, что соответствующие тексты уже давно доступны отечественному читателю [Лакатос 1995; Гемпель 2000], укажем только на те моменты, которые будут важны для последующего изложения.

По Гемпелю, явления истории так же доступны научному объяснению и предсказанию, как и явления других областей эмпирической науки (астрономии, механики, химии, биологии и т. д.). Корректное научное объяснение некого явления-следствия по Гемпелю должно быть представлено как дедуцирование суждения о классе таких явлений-следствий из формулировок релевантных универсальных законов (или универсальных гипотез) и суждений о наличных начальных условиях [Гемпель 2000, с.16].

Роберт Карнейро убедительно показал, что в реальной науке объяснять и предсказывать следует не индивидуальные («уникальные и неповторимые») события, а лишь классы явлений [Карнейро 1997]. Нет ни смысла, ни возможности научно объяснить, в какой день и час, кто именно, как и сколько нанес ножевые раны Цезарю, что именно и как изображено на фресках Микеланджело. Речь должна идти в первом случае об условиях государственных кризисов и попыток переворотов, в том числе, в форме убийства верховного правителя, а во втором случае — об условиях развития художественного творчества, выбора направления, стиля и тематики в связи с социальным заказом, идейными и художественными течениями в формативный для автора и текущий периоды.

Номологическое исследование (анализ) означает изучение эмпирических явлений с целью их объяснения и/или предсказания на основе законов (номос) — тех самых универсальных или охватывающих законов (covering laws), по поводу которых столько было поломано копий в период расцвета аналитической философии истории в англоязычном мире 1950-х — 1970-х гг. (см. гл.2).

Модель развития науки Лакатоса органично сочетается с номологической схемой Гемпеля. Каждое звено в цепочке сменяющих друг друга теорий (стержне исследовательской программы) содержит адекватное в определенных рамках номологическое объяснение, причем, формулировки гипотез или законов по Гемпелю тождественны теоретическим суждениям (в том числе, аксиомам «ядра» программы или следствиям из них) по Лакатосу. Логика исследовательской программы позволяет эффективно работать с аномалиями — противоречиями между эмпирическими гипотезами и релевантными фактами, так что любые затруднения, с которыми сталкивается программа, не разрушают ее, но, напротив, служат стимулами для ее дальнейшего развития.

Построения и проверки теорий в исторической макросоциологии

Для объяснения социальных и исторических явлений предложен специальный метод, разработанный на основе синтеза методологий Гемпеля и Лакатоса, а также на основе обобщения логической структуры наиболее плодотворных исследований в области исторической макросоциологии (охватывающей теоретический план социальной антропологии, исторической социологии, геополитики) последних десятилетий — прежде всего, работ Р.Карнейро, Р.Коллинза, А.Стинчкомба и Т.Скочпол [Розов 2002, гл.6; 2009, часть 6].

Схемы Гемпеля и Лакатоса, пожалуй, с наибольшей эффективностью используются в достаточно широком спектре социальных наук, по сравнению с реальным применением других разработок логики и методологии науки. Однако каждый раз речь идет о частных линиях исследований, тем более, о частных науках и дисциплинах. В предлагаемой стратегии, названной номологическим синтезом, конструктивные подходы Гемпеля и Лакатоса расширяются на всю область социально-исторического познания. Что это означает?

В пестрой мешанине (чтобы не сказать — зыбкой трясине) парадигм, концепций, моделей, подходов, комментариев и комментариев на комментарии теперь высвечивается ясная и твердая цель — получение достоверных теоретических положений (научных законов), имеющих двоякое обоснование.

Во-первых, через цепь опосредований каждое такое положение должно быть эмпирически подкреплено (принцип корреспондентности), во-вторых, каждое такое положение не должно противоречить ранее установленным теоретическим положениям — законам, относящимся к тому же фрагменту реальности, а желательно быть согласованным с ними (принцип когерентности).

В данной перспективе появляется четкий критерий для оценки всей накопленной совокупности философских и научных представлений о социальной и исторической действительности: что способствует и каким именно образом получению сети достоверных теоретических законов, причинно объясняющих явления этой действительности?

Заметим, что речь не шла ни о дисциплинарном, ни о концептуальном, ни даже о предметном единстве. Хорошо известно, что каждый фрагмент действительности (в особенности, социально-исторической и культурной) имеет разные грани — предметы, изучаемые разными дисциплинами с помощью различных концептуальных и категориальных орудий. Популярное предубеждение в духе Томаса Куна о несоизмеримости парадигм и теорий, о непереводимости соответствующих кодов и т. п. имеет тот дурной эффект, что плодотворнейшая работа по сближению между собой достоверных результатов, полученных в разных традициях и дисциплинах, уже долгое время почти не ведется. Исследователи отделились друг от друга перегородками кафедр, лабораторий, профессиональных ассоциаций и журналов. Дифференциация интеллектуального труда достигла таких крайних степеней, что с неизбежностью должен начаться широкий процесс синтеза. Рассмотрим синтез, казалось бы, полярных интеллектуальных традиций: исторической (всегда тяготеющей к идиографии) и математической (как интеллектуальной основы номотетики-номологии).

Разрыв в стилях мышления

Все, кто сталкивался с попытками применения математических методов в истории, чувствовали в той или иной мере огромный разрыв между математикой как наиболее абстрактной и рационализированной наукой и историей как бастионом гуманитарного мышления. Проблема же заключается не только и не столько в различии стиля мышления и научных традиций (хотя отрицать данный фактор невозможно), но в пагубности самой исходной методологической установки применения математики прямо и непосредственно к задачам и материалам традиционной, преимущественно эмпирической науки истории.

Традиционная историческая наука направлена, прежде всего, на установление фактов, выявление их взаимосвязи и превращение в связное повествование (исторический нарратив). Может быть, при решении такого рода задач математический подход может как-то помочь, но сфера применения математики здесь представляется весьма узкой и сугубо инструментальной. Фактически речь идет о статистике, позволяющей превращать большой набор данных (мелких фактов) в обобщающие положения (более крупные факты).

Совершенно иначе дело обстоит при подъеме на теоретический уровень. Здесь появляются общие гипотезы, требующие проверки. После дискредитации «исторических законов» (Брейзиг, Бокль и др.) в сообществе профессиональных историков стало хорошим тоном вовсе отвергать теоретический подход в истории. Несмотря на это, в исторической социологии, экономической истории, военной истории, политической истории исследователи стали выявлять законы и закономерности, что позволило такому авторитетному мыслителю как Р.Коллинз определить наше время (примерно с 1970-х гг.) как «золотой век исторической макросоциологии» [Коллинз 2000].

Математические методы могут сыграть ключевую роль на обоих главных этапах теоретико-исторического исследования: индуктивном и дедуктивном.

На индуктивном этапе главной задачей является формулирование общей гипотезы о причинах, механизмах, закономерностях динамики интересующего исторического явления. При обилии однородных численных данных статистический анализ, факторный анализ, кластерный анализ и подобные математические техники позволяют выделять общие паттерны, соответственно строить предположения о скрытых глубинных сущностях и причинах, формулировать соответствующие теоретические гипотезы [Турчин 2007]. Если данные имеют не численный, а структурный и качественный характер, то используются методы и аппаратные средства логики и дискретной математики, такие как булева алгебра [Розов 2009, с.204-229].

На дедуктивном этапе задача состоит в проверке и коррекции ранее полученных теоретических гипотез. Именно здесь важную роль получает математическое моделирование. Наиболее тонкий и сложный момент в этой работе — формализация гипотезы, превращение ее математическую модель, например, тренд-структуру (ориентированный граф причинной динамической связи между переменными) и соответствующую систему линейных или дифференциальных уравнений. Достоинство такого рода моделей состоит в том, что с помощью заданных алгоритмов и, особенно, с применением компьютерных программ, можно получать дедуктивные следствия из утверждений модели с почти безграничными возможностями варьирования условий, связей и коэффициентов. При действии известного эффекта сдвига цели на средство подвижники математической истории часто полностью сосредотачивают внимание именно на таком приспособлении математической модели к объясняемым данным. При этом, индуктивный и дедуктивный этапы смешиваются, слипаются, а из исследования выхолащивается самое ценное — теоретический взгляд на общие сущности и причины явлений.

Общий методологический тезис в данном пункте состоит в следующем: необходимо теоретическое обоснование и теоретическая направленность каждый раз, когда с помощью методов математики пытаются выявить не отдельный факт, а нечто общее относительно исторической динамики и социальной эволюции.

Другие публикации проф. Н.С.Розова

Литература

Гемпель К. Функция общих законов в истории // Время мира. Вып. 1. Историческая макросоциология в XX веке. Новосибирск, 2000. С.13-26.

Карнейро Р. Культурный процесс / Антология исследований культуры. Т.1. Спб.: Университетская книга, 1997.

Коллинз Р. Золотой век исторической макросоциологии // Время мира, вып.1. 2000. С.72-89.

Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск, Сибирский хронограф, 2002.

Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977.

Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М.: Медиум, 1995.

Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. М., 1992.

Розов Н.С. Ценности в проблемном мире: философские основания и социальные приложения конструктивной аксиологии. Новосибирск: НГУ. 1998.

Розов Н. С. Философия и теория истории. Книга 1 Пролегомены. М., Логос. 2002.

Розов Н.С. Социологическая «отмена философии» — вызов, заслуживающий размышления и ответа // Вопросы философии. 2008, №3. С.38-50.

Розов Н.С. Историческая макросоциология: методология и методы. Новосибирск: НГУ, 2009.

Сартр Ж. П. Экзистенциализм – это гуманизм. М., 1953.

Турчин П. В. Историческая динамика. На пути к теоретической истории. М.: ЛКИ/УРСС. 2007.

Stinchcombe A. Constructing Social Theories. Chicago and London. The University of Chicago Press. 1987.