ПРИНЦИПЫ ПОСТРОЕНИЯ
СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ОНТОЛОГИИ
Н.С.Розов
1. Источники онтологических проблем в социально-историческом
познании
В данной работе под социально-исторической онтологией
понимается совокупность взаимосвязанных объектов, полагаемых философским и
научным мышлением как сущности, лежащие в основе значимых явлений и изменений в
человеческой истории.
Откуда появляются проблемы онтологии? Этот вопрос
можно поставить жестче: зачем они нужны? разве нельзя без них спокойно жить,
вести социальные и исторические исследования, не отвлекаясь на заумные
философские спекуляции, которые все равно никогда не приводили к надежным
общепринятым результатам?
Вначале укажем на источники проблем, а затем скажем
несколько слов в их защиту. Разумеется, первым и основным источником являются
дискуссии в области философии социальных и исторических наук. В центре каждой
значительной и продолжительной дискуссии стоит, как правило, некая философская
дилемма (например, идеализм-материализм или холизм-индивидуализм), решение
которой предполагает принятие той или иной онтологии.
Анализ конкурирующих парадигм или исследовательских
программ, которые вовсе не всегда явно между собой дискутируют, также выводит
на онтологические проблемы. Дело в том, что каждая из этих парадигм и программ
имеет свое «твердое ядро», которое не может быть ни совмещено, ни даже
сопоставлено с «ядром» конкурирующей парадигмы без выхода на онтологический
уровень. Например, в основе теории рационального выбора лежит представление о
том, что в человеческом поведении всегда имеется некая инстанция,
подсчитывающая соотношение выгоды и ущерба от каждого выбора. С точки зрения
цивилизационного подхода в основе человеческого поведения лежат культурные
нормы, ценности и стереотипы. Эмпирическая проверка, если и возможна, то весьма
затруднена тем, что каждая концепция без труда переинтерпретирует в своих
терминах феномены, описываемые в другой концепции: рациональный выбор
оказывается частным культурным стереотипом, а выполнение культурных норм и
предписаний предстает как наиболее рациональный выбор попавшего в эту среду
человека. Без разработки некоего единого языка, фактически общего
онтологического представления о процессах сознания и поведения, выяснить
преимущества той или иной концепции вряд ли возможно.
Следующим источником онтологических проблем может быть
устойчивый и осознанный кризис в развитии той или иной исследовательской
программы. Как правило, при этом происходит отказ от тех или иных общих
представлений, возврат к прежним идеям и авторам, которые еще недавно казались
устаревшими. Так развитие идеи рациональности М.Вебера закономерно привело к
подрыву самого представления о единой для всего человечества рациональности,
достигнутой европейцами. За этим последовало исследование множественности
рациональностей и закономерное восхождение к проблеме «что же такое
рациональность вообще?», которая носит уже не научный, а философский, а именно
онтологический характер.
Наконец, онтологические проблемы могут происходить из
требований обоснованности суждений и построения целостного образа для некоторой
области научного или философского знания, причем, как правило, данные
требования друг другу противоречат. Чем глубже основание обнаруживается для
суждения, тем труднее его соединить в целостный, непротиворечивый,
умопостигаемый образ с другими суждениями, каждое из которых имеет свое
основание.
Собственно, значение и оправданность онтологических
проблем уже понятны из описания их основных источников. Постановка и решение
социально-онтологических проблем направлены на развитие и углубление дискуссий
относительно основных трудностей социального познания, на построение общей
платформы для соотнесения и состязания между исследовательскими программами, на
решение регулярно возникающих кризисов в каждой программе, на более глубокие
обоснования научных положений и построение целостных непротиворечивых образов
знания.
Представляется очевидным, что в живом и развивающемся
человеческом познании трудностей всегда будет предостаточно, парадигмы и
программы будут между собой конкурировать, кризисы не прекратятся, стремление к
более глубоким обоснованиям и получению целостных умопостигаемых образов знания
не исчезнет, то можно с уверенностью предсказать, что и философское мышление, в
частности, постановка и решение онтологических проблем не прекратится. Но
означает это вовсе не безнадежность и бессмысленность «философской болтовни», как
привыкли думать многие позитивистски настроенные научные работники (настоящие
ученые толк в философии знали всегда), а неустранимость философской, в
частности, онтологической составляющей в растущем, изменяющемся и опровергающим
себя человеческом познании.
2. Проблемы социальной-исторической онтологии и подход
к решению
Вначале сформулируем онтологические проблемы в
социальной философии и социальных науках: Что есть социальная действительность?
Что есть социальное бытие? Какова структура социального бытия? Какие сущности и
их взаимодействия лежат в основе социальных явлений? Есть ли законы движения
социальных сущностей? Если да то какова природа и характер этих законов?
Следующие онтологические проблемы имеются в философии
истории и исторических науках: Что есть история как предмет изучения? Что
входит в главные, ключевые составляющие исторического движения? Какие сущности
лежат в основе явлений и процессов истории? Есть ли законы, которым подчиняются
явления и процессы истории? Если да то какова природа и характер этих законов?
Работа по постулированию онтологии начинается с
формулирования проблем и фиксации предпосылок. Проблемы нужны для того, чтобы
строить онтологические конструкции как определенные ответы на определенные
вопросы, а не абстрактно «на все времена и для всех случаев жизни». Ясно, что
сама система вопросов во многом определяет структуру ответов, поэтому
постараемся отнестись к постановке проблем максимально рефлексивно. То же
касается и предпосылок. Не бывает абсолютно чистого, беспредпосылочного
мышления. Нет никаких гарантий полного осознания предпосылок, более того сама
возможность такого «полного осознания» крайне сомнительна. Однако настолько,
насколько это возможно, предпосылки лучше представлять в явном эксплицитном
виде, поскольку те ошибки и недостатки полученных решений, которые будут ясны
позже, в большинстве случаев связаны именно с предпосылками. Повторим максиму
Артура Стинчкомба «Для теоретика не опасно сделать ошибку, зато опасно
выразиться неясно».
Трудность постановки онтологических проблем состоит в
том, что сама их формулировка уже включает явные и неявные онтологические
предпосылки. Попытка сделать формулировку проблемы максимально общей, не
зависящей от предзаданных в терминологии онтологических решений ведет лишь к крайней
расплывчатости, невозможности судить на основе формулировки, решена проблема
или нет.
В настоящей работе предлагается выход из затруднения,
сходный по своей структуре с гипотетико-дедуктивным методом. В качестве
исходной, базовой онтологической гипотезы постулируется структура
социально-исторической онтологии.
Дальнейшая постановка онтологических проблем
осуществляется уже в терминах постулированной базовой структуры. Может ли
оказаться, что первоначальное постулирование неудачно, соответственно онтологические
проблемы либо не решаются, либо получают решения, непродуктивные с точки зрения
дальнейшей работы с социальными и историческими теориями? Разумеется. При этом
данный провал должен интерпретироваться как фальсификация первоначальной
онтологической гипотезы, что ведет к ее коррекции или замене.
Базовая структура социальной онтологии в некотором
смысле создается именно для облегчения решения онтологических проблем. Поэтому
первый подход состоит в прямом использовании характеристик базовой структуры. Если
этого оказывается недостаточно, то структура дополняется, уточняется, прежде
всего, разработке подлежат взаимосвязи между ее компонентами. При этом
сохраняется направленность на онтологическую общность, так чтобы решение
частной онтологической проблемы не закрывало возможности использования
уточненной структуры для решения более широкого круга онтологических проблем.
Допустим, что для решения некоторой проблемы
вышеуказанные действия оказываются неудачными. В таком случае строится новая
структура онтологии, направленная именно для решения данной проблемы. После
этого требуется самостоятельная работа по обобщению и синтезу старой и новой
структур онтологии. Результат синтеза должен, с одной стороны, быть адекватным
решению данной трудной проблемы, но с другой стороны — сохранять все
накопленные достоинства старой структуры. Следуя аналогии прогрессивного сдвига
проблем по Лакатосу, можно предполагать, что в результате такого удачного
синтеза способность онтологической конструкции служить для решения других
проблем лишь увеличится.
Наконец, самый крайний случай, когда синтез старой и
новой онтологических структур не представляется возможным. Это означает, что в
рамках старой структуры есть некоторые неустранимые дефекты, избавиться от
которых можно, лишь отказавшись от самой этой структуры. Фактически здесь уже
идет речь о замене онтологической парадигмы. Такой вариант нельзя исключать, он
означает провал первоначальной гипотезы как основы постулирования
онтологической структуры. Теперь новая структура должна взять на себя функции
старой, но на первое место встает контроль сохранения всех достоинств
последней.
Решения должны быть ответом на некоторую онтологическую
проблему, а трудность последней обычно связана с онтологическими предпосылками,
неявным образом принимаемыми при постановке проблемы. Поэтому главным подходом
к поиску решений будем считать последовательность следующих ключевых процедур:
· реконструкция онтологических предпосылок проблемы;
· сопоставление их с известными или видимыми альтернативными решениями;
· фиксация «потерь», к которым приводит каждая видимая альтернатива;
· «раскачивание» онтологической структуры, предпосылок для того, чтобы появилась возможность принципиально нового решения проблемы, позволяющего избежать основных «потерь».
Принятие решения заключается в том, чтобы «вписать»
новое решение в уже имеющиеся познавательные конструкции с минимальными
потерями для обеих сторон. В истории философии и истории науки более популярной
является противоположная стратегия: недостатки онтологической или иной
познавательной структуры считаются неразрывно связанными с самим ее существом.
Поэтому новое решение проблемы как бы «взрывает» всю прежнюю традицию, расчищая
и открывая пространство для становления новой традиции. Пожалуй, в плане
фиксации внимания сообщества на новых идеях и в плане интеллектуальной
конкуренции такая стратегия более выигрышна. Однако современная эпоха являет
признаки «усталости» от чехарды игрушечных взрывов. В новую зарю нового мира, в
новую идею, преодолевающую все недостатки прежнего мышления, уже никто не
верит, и правильно делают, что не верят. Пришло время для отказа от разрушающих
«до основания» революций, и замены их скромным, последовательным, пошаговым
«обустройством» нашей общей интеллектуальной вселенной. Именно такому повороту
отвечает императив «вписывания» нового онтологического решения в интерьер
философской и научной традиции.
Тут же следует оговориться, что такая установка вовсе
не должна означать своего рода историко-философский конформизм. Могут быть и
даже весьма вероятны ситуации, когда новое онтологическое решение явным образом
противоречит устоявшимся мыслительным традициям. Тогда встает вопрос выбора,
сравнительной оценки того «золотого капитала» познавательной значимости,
эффективных теорий и моделей, опирающихся на каждую из противостоящих
онтологических позиций. Результат такой оценки предсказать нельзя, зато можно
указать на три принципиальных исхода:
в пользу нового решения, что означает существенные
поправки в устоявшуюся традицию (но все же не отвержение ее целиком, как в
прежних традициях философских и научных «революций»);
в пользу традиции, что означает либо отказ от нового
решения как неудачного, либо внесение уже в него серьезных поправок,
устраняющих противоречие;
отсутствие решения, неспособность сделать выбор;
наибольшая польза от такого рода резиньяции будет, если максимально четко
зафиксировать суть возникшего противоречия и сформулировать новую, уточненную
проблему, требующую новых усилий, новых интеллектуальных ресурсов, возможно,
кардинально новых подходов к решению. Иными словами, здесь вместо решения
проблемы мы получаем формулировку новой проблемы, что, впрочем, вполне
нормально для реальной философии.
Если выбор был сделан в пользу нового онтологического
решения, что принятие его также включает контроль с точки зрения удовлетворения
установленных требований.
Перечислим вначале основные источники требований к
социально-исторической онтологии и их направленность:
· требования со стороны формы теоретического описания истории, направленные на обеспечение философской обоснованности и общности фундаментальных понятий и положений исторических теорий;
· требования со стороны философских традиций трактовки онтологических проблем, направленные на то, чтобы новая версия онтологии соотносилась с этими проблемами и традициями во избежание изоляции и для обеспечения творческого развития;
· требования со стороны логики и теории познания, касающиеся обоснованности самих онтологических положений и вывода следствий из них.
Несложно заметить, что среди этих источников нет ни
этики, ни аксиологии, ни антропологии, ни даже потребностей философского осмысления
сущности истории. При этом все указанные сферы философской проблематики
считаются в рамках данного проекта истории крайне значимыми и даже необходимыми
в историософском исследовании.
Почему же теоретическая история, логика и теория
познания, философская онтологическая традиция могут предъявлять требования к
социально-исторической онтологии, а столь важные области как этика, аксиология,
антропология, проблематика смысла истории даже не рассматриваются в ряду
источников требований?
В основе данного решения лежит твердое метафизическое
(т.е. лежащее до разделения онтологии, этики/аксиологии и логики/теории
познания) убеждение в первичности Бытия (изучаемого онтологией) как по
отношению к тому, что в нем может считаться ценным или не ценным, так и по отношению
к тому, каким образом это Бытие с его проявлениями можно или нужно познавать. В
данной метафизической интуиции Бытие вполне безразлично к познающему или
оценивающему, волящему человеку (который является одним из частных проявлений
того же Бытия). Химические свойства вещества, биологические свойства организма
или экосистемы, социальные свойства института, организации, сообщества
существуют сами по себе и до того,
как кто-либо их будет познавать, оценивать, пытаться осмыслять или
преобразовывать.
Как же быть в таком случае со значимостью выбора
аспектов исследования, в том числе онтологического анализа? Давно известно
(особенно благодаря Риккерту и Веберу), что всякое познание ценностно
обусловлено, как минимум, в указанном смысле отбора значимого для анализа. Это
возражение законно, но мы отводим его, признавая требования («запросы») со
стороны этики-аксиологии и смыслоисторической проблематики не прямо к
онтологии, а лишь к теориям истории. Иначе говоря, выбор предметов
исторического теоретизирования вполне может быть обусловлен этими источниками,
но при этом данные теории должны строиться на твердой почве онтологии, которая
«отвечает» только перед логикой и теорией познания, перед философской
традицией, перед онтологическими потребностями самих теорий, но не перед
этикой, аксиологией, антропологией, философией культуры и т.п.
Приведенное метафизическое утверждение не
доказывается, а постулируется. Здесь «конец оправдывает начало», т.е.
успешность последующей работы как по онтологизации, историческому теоретизированию,
так и последующему введению ценностно-нормативных областей и проблем, будет
подкреплять оправданность сделанного постулата.
Следует прямо и недвусмысленно заявить, что данная
исходная метафизическая позиция находится в резком противоречии с русской
религиозно-философской традицией, в частности, выраженной в онтологизации Добра
Владимиром Соловьевым. Русские предшественники мне друзья, но универсальная
истина дороже. Здесь, скорее, продолжается традиция западной философии, прежде
всего Парменида, Аристотеля, Декарта, Спинозы, Лейбница, Юма и Канта. Выбор
этот сделан вовсе не потому, что западная философия универсальна (она таковой и
не является), но потому, что среди классических философских доктрин именно
данные лучше всего отвечают изложенной выше общей метафизической интуиции
(появившейся, разумеется, не без их влияния, как прямого, так и
опосредованного). Не меньшее противоречие есть и с широко распространенными в
современной философии и методологии социальных и гуманитарных наук представлениями
о «преодолении» классического объективистского способа познания, о
контекстуализированности всего и вся, о безнадежности построения каких-либо
устойчивых и надежных оснований познания и т.п. Наиболее существенные из такого
рода возражений были рассмотрены в другой работе [Розов, 2002], остальные же (к
примеру, постмодернистские) просто не стоят внимания.
Рассмотрим вначале требования со стороны философской
онтологической традиции. Соотнесенность с традиционными онтологиями
предполагает два подхода. Требуемый новый уровень теоретико-исторического
знания вряд ли возможен в рамках старых онтологических представлений, но именно
для преодоления прежних идей необходима соотнесенность с ними: понятийная и
терминологическая преемственность, явные указания на заимствования и новшества.
Обсудим две главные альтернативы в построении новой
социально-исторической онтологии в контексте ее соотнесения с философской
традицией. Во-первых, можно начать с критического анализа известных версий
онтологии, выявить наиболее существенные их изъяны (исходя из сформулированных
требований) и строить новую версию, прямо направленную на устранение этих
недостатков. Во-вторых, можно начать с постулирования новой версии онтологии,
исходя при этом из априорных требований, проблем и запросов современного
теоретико-исторического познания, а затем вести критический анализ
предшествующих онтологий уже с новых, собственных, эксплицитно заявленных
позиций.
Решать эту дилемму будем, исходя из представления о
том, где центр проблематики? Если бы данная работа носила историко-философский
характер, центром были бы сами идеи философского прошлого. Тогда
предпочтительным был бы первый подход. Однако данный коллективный труд носит
прежде всего философско-исторический и теоретико-исторический характер. Центром
внимания являются именно новая онтология и новые исторические теории. Старые же
философские и научные идеи имеют важный, но все же вспомогательный характер.
Поэтому принимаем второй путь: вначале постулирование новой
социально-исторической онтологии, а лишь затем рассмотрение и критический
анализ традиционных версий, направленный как на соотнесение, так и на
уточнение, обогащение нового варианта за счет заимствований и преодоления
недостатков предшествующих онтологий.
Обоснованность отказа от традиционных версий и
требований. Новизна идей практически всегда имеет внешнюю мотивацию и
внутреннее основание. Внешняя мотивация исходит из нормы новизны и ситуации
интеллектуальной конкуренции [Коллинз, 2002]. Новизна в онтологии, методологии
и теории истории важна в реализации плана настоящей работы не сама по себе, а в
той мере, в которой необходима для эффективного решения познавательных задач.
То, что работает, пусть работает и продвигает нас вперед, будь оно хоть десять
раз старым, традиционным и общеизвестным. Тот же подход должен быть осуществлен
и в области онтологии. Большая новизна здесь обусловлена не философскими
амбициями, а худшей разработанностью, более низкой познавательной
эффективностью имеющихся версий социально-исторической онтологии, в сравнении,
например, с прекрасно работающей методологией научных исследовательских
программ Имре Лакатоса или номологическим подходом к объяснению и предсказанию
Карла Гемпеля.
Такая позиция должна получить выражение в особой
норме: необходимо обосновывать расхождения, если не со всеми, то, по меньшей
мере, с наиболее распространенными, популярными, авторитетными версиями
социально-исторической онтологии. Действительно, когда такого обоснования нет,
то естественным образом может возникать сомнение: зачем собственно все эти
новшества? не обусловлены ли они лишь внешней мотивацией «представить нечто
новое» в ситуации интеллектуальной конкуренции?
Поскольку выше мы выбрали путь начального постулирования
новой онтологии и последующего критического анализа традиции, то обоснования
новшеств постулированной онтологии должны вестись, видимо, именно в рамках
этого критического анализа. Сравнение новой онтологии с каждой из традиционных
высвечивает сделанные новшества, причем каждое значительное расхождение требует
обоснования. Кроме того, в последующем развертывании в деталях новой онтологии
каждое новое решение, вообще говоря, также должно соотноситься с отличными от
него решениями в наиболее авторитетных предшествующих онтологиях, и сделанное
новшество опять же должно быть обеспечено обоснованием.
5. Требования
к социально-исторической онтологии
со стороны логики и теории познания
Как известно, разнообразие взглядов на логику и теорию
познания весьма велико и не уступает разнообразию самих онтологий. Однако
методологический выбор уже был сделан (см. вып.1-2 серии «Теоретическая история
и макросоциология»). Прежде всего, использованы традиция рационального
теоретического познания с особой значимостью эмпирического анализа причинных
связей (Бэкон и Милль), гипотетико-дедуктивного метода (Галилей, Ньютон и все
современное естествознание), построения аксиоматических теорий (Гильберт,
Рассел и др.), логического позитивизма и методологии научных исследовательских
программ (Поппер и Лакатос), номологического подхода к объяснению и
предсказанию в социальных и исторических науках (Гемпель и Нагель). Именно с
точки зрения этой широкой интеллектуальной традиции в логике и теории познания
будут формулироваться требования к социально-исторической онтологии.
В идеале каждое ключевое положение онтологии должно
быть снабжено эксплицитным обоснованием. Если такого обоснования нет, то должен
быть ясен логический статус данного положения как постулированного без обоснования.
Даже в этих случая желательно приводить мотивировки такого постулирования. При
всем этом не должно быть иллюзий о возможности дедуктивного выведения всей
онтологии из некоторого первичного набора истин или «ясных и отчетливых идей»,
как о том мечтали средневековые теологи, а далее — принявшие у них
интеллектуальную эстафету лидеры философского рационализма Нового времени,
начиная с Декарта.
Онтологическое положение тем более достойно доверия,
чем больше разнообразных уже проверенных и работающих теорий истории,
социальных, культурных и прочих теорий основываются на этом положении. Научные
теории в некотором смысле ближе к (эмпирической) реальности, чем онтология,
поэтому они играют роль самой этой реальности. Соответственно, здесь
используется представление о корреспондентной истинности онтологии истории по
отношению к уже имеющимся и принятым теориям истории.
Наряду с корреспондентной истиной, как известно, в
логике науки большую роль играет истина когерентная, то есть соответствие
концепции не реальности, а рядоположенным концепциям. В применении к онтологии
это означает, что каждое онтологическое положение может (и должно!) быть также
проверено на соответствие другим ранее установленным и как-либо обоснованным
онтологическим положениям.
Должно происходить тесное взаимодействие между
онтологией и теорией как познавательными уровнями (подробнее о
«методологической лестнице» таких уровней см.: [Розов, 2002, гл.2; Разработка и
апробация… гл.1]. Значимость хода и результатов научных исследований для
построения социально-исторической онтологии предполагает разработку способов
соотнесения результатов в этих областях познания.
Настоящая же ситуация характеризуется высокой степенью
отчужденности между философским и научным познанием социально-исторической
действительности. Философы обсуждают нечто в своем кругу, смотря свысока на
науки, «погрязшие в эмпиризме». Ученые — историки, социологи, культурологи,
антропологи, экономисты, политологи — ведут исследования и делятся результатами
в своих сообществах, вовсе пренебрегая философами, от которых не ожидают
ничего, кроме высокопарной и пустой болтовни. Есть лишь малое число исключений,
когда специалисты работают и на философском (гносеологическом, онтологическом),
и на научном уровнях. Так работали крупнейшие мыслители в области
социально-исторического познания: К.Маркс, Э.Дюркгейм, М.Вебер. Среди
современных авторов можно назвать А.Стинчкомба, Р.Коллинза, И.Валлерстайна,
Д.Литтла, Ч.Рэгина (см. также переводной альманах «Время мира» вып.1-3).
Анализ работ этих авторов позволяет судить о следующих
чертах эффективного взаимодействия между философской онтологией и
социально-историческими науками:
·
полезно осознание того,
что никакие социально-исторические модели, концепции, теории реально не
существуют в «онтологической пустоте»; даже при отсутствии явных ссылок и
указаний сам характер ключевых понятий и положений теории указывает на
некоторую скрытую фоновую онтологию;
·
реконструкция этих
онтологических предпосылок всегда чрезвычайно полезна для теории, особенно в
ситуации ее кризиса;
·
кажущиеся несоизмеримыми
и несовместимыми социально-исторические концепции целесообразно рассматривать
как частные выражения более глубоких онтологических моделей, которые, будучи
выражены в общей, абстрактной форме, могут легче поддаваться сближению и
синтезу;
·
вместо стремления к
построению абсолютных и самодостаточных спекулятивных онтологий — замкнутых в
себе и внутренне непротиворечивых философских систем, верх одерживает
направленность на построение весьма гибких, готовых к модификации онтологий,
ориентированных прежде всего на разрешение кризисов в реальном научном познании
(прежде всего, систематических аномалий), на преодоление противоречий между
конкурирующими парадигмами, на синтез теорий.
Рассмотрим теперь требования со стороны формы теоретического
описания истории. Под формой теоретического описания здесь понимается
концептуальная и логическая структура корректно построенных теорий, отвлеченная
от их предметного содержания или «материи». Ясно, что само содержание теорий не
может быть твердым основанием и устойчивым источником требований для онтологии,
поскольку, во-первых, любое теоретическое содержание само теоретическое
содержание всегда основано на той или иной онтологии, во-вторых, содержание
любых теорий, особенно социальных и исторических весьма подвижно, теории
опровергаются, корректируются достаточно быстро; онтология же нуждается, если
не в абсолютных, то, по крайней мере, в весьма надежных и инерционных
основаниях.
Отвечает ли этим условиям форма теоретического
описания и откуда к ней такое доверие, позволившее присвоить ей статус ни много
ни мало — первого источника требований для социально-исторической онтологии?
Эта форма, ядром которой являются стандарты замкнутого
понятийного аппарата и логической структуры аксиоматической теории, является
весьма устойчивым достижением логики науки; начало реализации этой формы
восходит еще к Архимедовой геометрии, а логико-математическая рефлексия этой
формы претерпела лишь минимальные изменения за последнее столетие. Еще больший
вес форма теоретического описания обретает с учетом того, что она является
логическим идеалом построения всех строгих рациональных теорий современной
науки, причем отнюдь не только в естествознании, как мнят гуманитарии —
сторонники разделения наук по Дильтею, Виндельбанду и Риккерту, — но также во
многих социальных (социология, демография, экономика, политология, психология,
социальная антропология) и гуманитарных (лингвистика, семиотика, структурное
литературоведение, поэтика) науках. Пусть достичь этого логического идеала не
удается ни в одной опытной науке (только в самой математике), важно, что нет
реально действующих альтернативных логических идеалов построения
конструктивных, работающих теорий. Это означает, что вес форме теоретического
описания сообщает не только авторитет современной математической логики и
логики науки, но и вся громада накопленного человечеством знания. Кроме этого
«эмпирически тяжеловесного» основания формы теоретического описания как
выбранного первого источника требований для онтологии, данная форма, что
замечательно, обладает всеми свойствами «ясных и отчетливых идей» (Декарт) и
«умопостигаемых истин разума» (Кант), которые служили традиционным основанием в
метафизике и онтологии европейского рационализма.
Развернем указанную выше направленность «на
обеспечение философской обоснованности и общности фундаментальных понятий и
положений исторических теорий». Обратимся вначале к идеальному образу самих
исторических теорий.
В понятийный состав последних входят базисные понятия,
родовые отношения и построенные на основе тех и других производные понятия. С
помощью этого аппарата строятся гипотезы; как правило, при условии
эмпирического подкрепления, — это будущие законы, имеющие статус аксиом теории.
Аксиомы вместе с выводимыми из них теоремами являются положениями теории.
Примем без доказательства предпосылку о том, что производные понятия,
построенные с помощью корректных отношений (в том числе свойств как одноместных
отношений) из корректных базисных и корректных производных понятий, из корректных
родовых отношений сами являются корректными. Таким же образом, все теоремы,
логически корректно выводимые из корректных аксиом, считаются корректными.
Соответственно, нам следует здесь заботиться только о корректности начал
теоретического описания: базисных понятий и отношений, родовых отношений и
аксиом. Их онтологическая корректность является источником требований для
социально-исторической онтологии. Рассмотрим теперь последовательно, какие
требования к социально-исторической онтологии предъявляет каждый из указанных
типов элементов.
Первым и главным требованием к базисным понятиям будем
считать их интерпретируемость. Это некоторый аналог требования Дюркгейма к
тому, чтобы денотаты понятий социологического наблюдения существовали реально, но
не были умственными фикциями [Дюркгейм, 1995, с.58-59]. Требования к
эмпирическим понятиям наблюдения прямо не применимы к теоретическим понятиям,
поскольку ценность последних как раз в работе с идеализированными объектами —
намеренными умственными фикциями (линии и плоскости без толщины в геометрии,
идеальный газ в термодинамике, идеальный тип в социологии и т.д.). Тем не
менее, если бы ни одно понятие планиметрии не было приложимо к реальным
геометрическим фигурам (например, начерченным на бумаге или на доске), то ее
применимость в опыте и практике стала бы под вопрос. Итак, значения или модели
теоретических понятий (сконструированных концептов) не существуют в реальном
мире, однако хотя бы для некоторых понятий теории должны находиться в мире
отдельные объекты — денотаты, которые с известными поправками можно считать
более или менее удовлетворяющими ограничительным требованиям этих понятий.
Иначе говоря, есть треугольники на бумаге или доске, к которым можно применять
суждения, верные для идеальных треугольников; есть бюрократии и торговые
города, к которым можно применять суждения, относящиеся к идеальным типам
бюрократии или торгового города. Именно приложимость теоретических понятий к
объектам реального мира называется здесь эмпирической интерпретируемостью.
Должны ли быть эмпирически интерпретируемы все
базисные понятия? Нет, как правило, в развитых теориях есть группа
вспомогательных понятий (например, числа или индексы), которые интерпретируются
не в реальном мире, а некоторой абстрактной области. Далее нас будет
интересовать только эмпирическая интерпретируемость.
Теперь вопрос ставится так: какой должна быть
социально-историческая онтология, чтобы построенные на ее основе базисные
понятия исторических теорий как можно более эффективно проверялись на
эмпирическую интерпретируемость?
Для ответа на этот вопрос следует рассмотреть, как
вообще базисные понятия теории связаны с онтологией, лежащей в основе этой
теории? Оставим в стороне крайние онтологические позиции о неделимости и
неподвижности бытия (Парменид), о тождестве чистого бытия с ничто (Гегель), о
необъективируемости бытия (Хайдеггер), поскольку они никак не могут помочь в
том, чтобы сделать базисные понятия теорий эмпирически интерпретируемыми.
Онтология, по определению, является учением о бытии
как таковом, независимо от субъекта и его деятельности [Философская
энциклопедия, т.4., с.140]. Онтология говорит о том, что существует, обладает бытием, а также, какова изначальная
структура этого бытия, на какие части и/или стороны оно делится. Базисные
понятия теории определяют классы таких элементов бытия, которые в рамках этой
теории считаются простыми и неразложимыми (атомарными). Вместе с тем,
требование эмпирической интерпретируемости выступает как требование
операциональности определения. Каждое базисное понятие, в принципе, должно быть
снабжено интерпретаторами, т.е. правилами, процедурами, критериями или другими
средствами, позволяющими отличать объекты, подпадающие под понятие, от всех
прочих. Логической и онтологической основой этих интерпретаторов могут служить
признаки — общие свойства «атомарных» объектов или их общие отношения к
каким-либо объектам своего или других классов. Общность свойств и/или отношений
означает, что они с необходимостью распространяются на все объекты базисных
понятий. Дело в том, что все частные свойства и отношения, характерные не для
всех, а лишь для некоторых объектов, уже не могут служить признаками самого
понятия и класса объектов, входящих в его объем; они относятся уже к подклассам
или подмножествам. Общие свойства и отношения для каждого базисного понятия
фиксируются как аксиомы.
По-видимому, следует также учесть возможность
использования интерпретаторов и признаков, использующих внутренний состав
«атомарных» объектов. Важно, что эти внутренние составляющие не участвуют в
получении производных понятий и в теоретических положениях, но служат лишь для
первоначальной идентификации объектов базисного понятия. Например, в некоторой
социальной теории понятие «люди» может считаться базисным. Обычно не составляет
затруднения отличить людей от нелюдей (например, животных, роботов или машин),
но, строго говоря, здесь также должны быть интерпретаторы для идентификации,
которые предполагают уже рассмотрение частей (телесных, духовных,
деятельностных), пусть даже понятия этих частей и не участвуют в построении
самой (например, макроэкономической) теории.
Итак, онтология должна иметь такое структурное
деление, чтобы имелись классы объектов, могущие быть рассмотренными как
неделимые (атомарные) с некоторой точки зрения, причем каждый такой класс
объектов должен быть обеспечен свойствами и отношениями, общими для всех
объектов данного класса, либо такой внутренней структурой, которая позволяет
проводить идентификацию объектов как принадлежащих данному классу, но не
участвует в отношениях и свойствах, значимых с этой выбранной точки зрения.
Данное требование, совмещенное с представлением о иерархии социально-временных
масштабов истории (от дней до тысячелетий, от индивида до человечества),
приводит к мысли о иерархии единиц анализа. Действительно, точки зрения (и
соответствующие им теории, комплексы теорий) обычно предполагают определенный
масштаб рассмотрения, а для каждого такого масштаба нужна группа «атомарных»
единиц анализа, служащих основой для базисных понятий теории.
6. Субстанциональность объектов теории
Традиционно под субстанциональностью объекта
понимается некоторый уровень его самодостаточности, способность к
самопорождению и самоподдержанию. Субстанциональные объекты противопоставляются
частичным и функциональным, например орудиям и инструментам человеческой
деятельности, которые возникают и поддерживаются в нормальном (пригодном для
использования) состоянии только благодаря самой этой деятельности. Наряду с
орудиями, многие другие объекты, вырванные из целостного режима
функционирования, не обладают субстанциональностью. Разумеется, нет полного
запрета на использование в теориях базисных понятий несубстанциональных
объектов. Однако в социально-исторических теориях представляется необходимым
наличие понятий, относящихся к чему-то субстанциональному: в противном случае
было бы нелепо надеяться на выявление с помощью теорий каких-либо объективных
макросоциальных, исторических закономерностей. Как минимум, основные единицы
анализа должны обладать субстанциональностью. Рассмотрим эту категорию более
детально.
Нет абсолютной четкой границы между субстанциональным
и несубстанциональным. К примеру, лопате или утюгу может быть противопоставлена
живая особь, обладающая спонтанностью и способностью поддерживать свое
существование. Однако о самопорождении живых существ, в том числе людей
говорить не приходится. Поднимаемся на следующий уровень субстанциональности —
вид. О самостоятельном поддержании существования вида возможно говорить лишь в
меру «вписывания» в тот или иной экологический режим или экобиоценоз. Это еще
один уровень, но, видимо, не последний. Достаточно очевидно, что иерархия
уровней субстанциональности воспроизводит иерархию включенности систем в более
крупные охватывающие системы. То, что было субстанциональным (самоподдерживающейся
системой) на одном уровне, предстает как функциональный компонент (подсистема)
на более высоком уровне. Вообще «быть функциональным» отнюдь не противоречит
субстанциональности, скорее наоборот. Что может быть субстанциональнее
полноценной человеческой личности? Но эта действительная полноценность, как
правило, предстает внешним образом именно в виде успешной ее функциональной
включенности во множество охватывающих систем: профессиональная деятельность,
семья, хозяйство, круг друзей, сфера досуга и т.д. Внутренне «полноценная»
личность, у которой ничего не ладится ни на работе, ни в творчестве, ни в
семье, ни с друзьями — это не более, чем романтическая выдумка. С другой
стороны, «голая» функциональность, разумеется, не обеспечивает и не гарантирует
действительной субстанциональности, так сказать «личностного стержня» —
устойчивой согласованной системы ценностей и установок. Длительное отсутствие
последнего компонента, не подкрепленная им «гонка» за успехом в каждой сфере
жизнедеятельности, как правило, рано или поздно ведет к срыву той самой
функциональности, что и подтверждает наш тезис.
Подобно личности, семья, организация, поселение,
провинция, общество, мировой регион являются одновременно и субстанциональными
— способными к самопорождению и самоподдержанию (в известных пределах и
условиях), — и функциональными по отношению к охватывающим системам.
Итак, социально-историческая онтология должна
содержать субстанциональные элементы, способные к поддержанию собственного
существования, и включенные (как правило, функционально) в охватывающие
системы, которые при другом масштабе рассмотрения также являются
субстанциональными элементами.
Рассмотрим теперь характер функциональной включенности
самих базисных понятий. Их главное предназначение — служить строительным
материалом, «кирпичиками» для построения производных понятий, а далее суждений,
выражающих законы связи между явлениями. Естественно, предполагать, что в
каждом суждении, включающем базисные и/или производные понятия, построенные, в
конечном счете, из базисных, предполагается определенная однородность объектов
всех этих понятий относительно действия законов и закономерностей, причем не
только выявляемых в данной теории, но и всех остальных; кроме того,
предполагается также некоторая однородность относительно результатов
конструктивного включения объектов в более крупные комплексы, что соответствует
построению производных понятий из нескольких базисных и ранее построенных
производных.
Рассмотрим первое требование от противного. Допустим,
одна часть объектов некоторого базисного понятия подчиняется одним законам, а
другая — другим. Ясно, что при этом не возможно никакое истинное и проверяемое
общее суждение, в котором, с одной стороны, непосредственно или опосредованно
(через производные понятия) участвует это «двойственное» базисное понятие (без
внутреннего разделения!), с другой стороны, разные закономерности поведения
объектов этого «двойственного» понятия существенны для законов данного общего
суждения.
Рассмотрим с этой точки зрения такое ключевое для
любой социальной теории понятие как «люди». Из психологии, как научной, так и
житейской, известно, что поведение и реакции мужчин и женщин, детей, людей
юного, зрелого и пожилого возраста, представителей разных общественных слоев,
разных этнических групп существенно различаются, то есть характеризуются
разными закономерностями. Значит ли это, что общее понятие «люди» вообще не
применимо? Нет, поскольку, во-первых, есть теории (в частности, экономического
поведения), где от многих из этих отличий вполне можно отвлечься, такие теории
обычно проверяются с помощью рандомизации (преднамеренного обеспечения
случайного характера выборок); во-вторых, всегда есть возможность выделить
требуемые подклассы (подмножества) в объеме понятия и составить разные законы
либо разные версии, уточнения, коэффициенты одного общего закона для каждой из
выделенных групп.
Итак, качественное разнообразие объектов, например,
людей, не противоречит возможности создания общих теорий. Здесь сохраняются
рамки онтологической однородности. Чтобы выявить границы последней, попробуем
специально построить как можно более явный пример ее грубого нарушения.
Рассмотрим теорию, одним из базисных понятий которой
является понятие «системы». Допустим, попытки сформулировать и проверить гипотезы
в рамках такой теории приводят к множественным аномалиям, анализ которых
показывает, что под «системами» скрывались технические, физиологические,
экологические, социальные и лингвистические системы, ведущие себя, разумеется,
совершенно по-разному. Спасет ли ситуацию разделение нашего понятия «системы»
на подклассы указанных выше систем? Скорее всего, нет, поскольку наряду с
подчинением разным законам, вступает в силу и второй фактор. Производные
понятия, построенные с помощью базисного понятия «системы», не могут быть
однородными, поскольку на каждом уровне конструктивной сложности принципиальные
онтологические различия между
техническими, биологическими, социальными системами будут порождать такие же
принципиальные различия в объемах всех этих производных понятий. Казалось бы,
такой довод не действует для кибернетических теорий, основанных как раз на
наблюдении глубоких сходств между системами разной природы (например, теории
управления с помощью обратной связи и т.п.). Однако здесь берутся системы одного,
очень жестко заданного, системного класса (например, «системы типа гомеостата»)
с намеренным отвлечением от всех особенностей систем разной природы, выходящих
за пределы заданных свойств класса (например, гомеостатических). Но и здесь
можно с уверенностью утверждать, что при последующем использовании систем этого
класса в охватывающих теориях, существенные различия между социальными,
биологическими, техническими системами непременно проявятся и потребуют учета
этого онтологического различения.
Итак, в объем каждого базисного понятия должны
попадать объекты одной природы. Пусть даже эти объекты подчиняются в чем-то
разным законам, но построенные из них комплексы должны также обладать единой
природой, в противном случае построение теории становится невозможным.
7.Сферы бытия
Социально-историческая онтология должна быть
структурирована таким образом, чтобы включать определенное число «природных
миров», или «сфер бытия», со своими комплексами законов. Производные понятия
теорий могут включать понятия с объектами из разных сфер бытия, однако каждое
базисное понятие должно четко относиться к той или иной сфере.
Обсудим проблему необходимости и достаточности набора
сфер бытия. Рассмотрим, каким требованиям должен удовлетворять сам набор сфер
бытия, понимаемых как онтологические миры, каждый из которых характеризуется
своим комплексом законов. Делая упор на специфике законов, можно, в принципе,
составить сколь угодно дробную диверсификацию. С другой стороны, следуя идеалу
философского монизма, можно не усложнять картину и установить лишь единый мир с
единым комплексом законов. Попробуем установить верхние и нижние границы числа
миров, пользуясь стандартным общим понятием о необходимости и достаточности.
С одной стороны, состав сфер бытия должен быть
достаточным для такого различения базисных понятий, с помощью которого каждому
такому понятию в рамках некоторой исторической теории может быть сопоставлена
вполне определенная область свойств, отношений, связей и законов, применяемых к
содержанию данного понятия онтологически корректно. Дом не может мыслить, книга
не может чувствовать, дорога не может иметь ничего в собственности, общество не
может быть разбито на главы и предложения. Здесь отрицание онтологических
несообразностей весьма очевидно и прозрачно, но это далеко не всегда имеет
место, особенно когда речь идет уже не о свойствах и отношениях, а о законах.
Например, подчиняется ли общество и культура законам логики или семантики?
Онтологическое разделение сфер бытия призвано служить для надежного контроля
корректности обращения с понятиями, когда непосредственная очевидность
теряется.
С другой стороны, с точки зрения социальных и
исторических теорий многими различиями, касающимися свойств, отношений и
законов можно и нужно пренебречь. Рассмотрим процессы материального
производства, например, выпечки хлеба или приготовления вина. В этих процессах
участвуют и физические, и химические, и биологические закономерности, но для
понимания социальных, например, экономических и политических аспектов этого
производства (какие нужны ресурсы, какая имеется технология, организация труда,
квалификация, как производится распределение или обмен произведенного хлеба или
вина) различение между внутренними физическими, химическими и биологическими
процессами хлебопечения и приготовления вина совершенно незначимо. Зато для
исторических и социальных теорий оказывается значимым, кому принадлежит пекарня
(социальное отношение) и каков источник технологий и рецептов (культурное
происхождение). Итак, диверсификация сфер бытия должна быть не только
достаточной для корректного различения базисных понятий (граница сверху), но
также необходимой с точки зрения выделения лишь тех разделений между
закономерностями, которые реально значимы для существа социальных и
исторических теорий (граница снизу).
8.Онтология отношений и структур
Рассмотрим онтологическую обоснованность отношений и
структур. Производные понятия строятся из базисных и ранее построенных
производных понятий с помощью выделения свойств (как одноместных отношений), установления
отношений между понятиями, а также установления структур как суперпозиций
отношений и свойств. Отношение здесь рассматривается как простейшая структура,
а структура — как составное или простое отношение. Если содержание базисных
понятий составляют элементарные (простейшие, «атомарные») сущности, то
совмещение их с помощью отношений и структур дает новые составные сущности —
содержание производных понятий. Для теории важно, чтобы эти составные сущности
не оказались химерическими, что может произойти, если содержание всех
составляющих базисных понятий вполне корректно. Соответственно, необходимы
определенные требования к самим отношениям и структурам.
Онтологически обоснованными будем считать такие
отношения и структуры, применение которых к онтологически корректным
содержаниям дает новые, но также онтологически корректные содержания. Под
онтологической корректностью содержания понятия здесь подразумевается либо его
эмпирическая интерпретируемость (возможность указания на денотаты в реальном
мире, подпадающие под определение данного понятия), либо наличие, возможность
разработки средств сопоставления понятия с соответствующими аспектами реального
мира, данного в эмпирическом знании (например, историческом), причем это
сопоставление приводит у устойчивым и воспроизводимым связям соответствия между
понятием и его эмпирическим содержанием.
С этой точки зрения поэтический язык зачастую не
является онтологически корректным, что, между прочим, и обусловливает силу его
эмоционального и эстетического воздействия. Так, фраза О.Мандельштама «Печаль
моя жирна» не предполагает возможности выделить из множества явлений печали
подмножество «жирных печалей». Очевидно, что такого рода требования попросту не
применимы к поэзии. То же можно сказать про многие афоризмы Ницше, жанр которых
следовало бы определить как философско-поэтический. Зато такие требования
применимы к тексту, претендующему на статус научного или рационально
философского, задача которого — не передать читателю некоторое настроение или
мироощущение, а высказать некоторый ответственный тезис, претендующий на
истинность, об окружающей действительности. Соответственно, претензии к текстам
Хайдеггера, его бесчисленных эпигонов состоят в том, что в них одновременно
есть претензия на сообщение некоторых тезисов о действительности, но в
большинстве случаев нет онтологической корректности используемых словосочетаний
(фиктивных по своей сути понятий), поскольку любые попытки найти область
денотатов, однозначно подпадающих под понятие, либо попытки найти средства
надежного сопоставления этих понятий с аспектами реального мира оказываются
изначально безнадежными, а зачастую даже намеренно «запрещенными» как попытки
«объективации необъективируемого».
Итак, какими свойствами должны обладать онтологически
обоснованные отношения и структуры?
Далее будем говорить только о бинарном отношении,
поскольку более сложные отношения (тернарные и т.д.) не отличаются
принципиально от бинарного. Кроме того, примем предпосылку транзитивности
свойства онтологической корректности по отношению к суперпозициям. Это
означает, что надстраивание друг над другом отношений, каждое из которых
онтологически корректно, дает в результате структуру, которая также с
необходимостью является онтологически корректной. Эта транзитивность, вообще
говоря, всегда предполагается характерной для замкнутых и корректных понятийных
аппаратов, поскольку без нее нельзя было бы пользоваться такой важнейшей
характеристикой понятий как их свертываемостью — обращения со сложным
конструктивным целым как с чем-то единым. Так, надстраивая новое отношение над
уже имеющимися отношениями и понятиями, мы должны быть уверены, что это новое
отношение применено корректно, но не обязаны каждый раз заново «насквозь»
проверять корректность всей получающейся в итоге сложной структуры.
Всякое бинарное отношение в числе своих главных
элементов имеет два «места» (ячейки, позиции) и некоторую связь между ними.
Таковы отношения «ребенок-родитель», «начальник-подчиненный», «владелец —
предмет владения», «популяция — населенная ею территория» и т.д. Ясно, что,
когда речь идет о человеческой истории человек-ребенок должен иметь и
человека-родителя. Отцом или матерью не может считаться, например, территория,
хотя в поэтическом языке таковое вполне допустимо как метафора («дети гор» и
т.п.). Соответственно, каждое место отношения должно быть снабжено
«онтологическим цензом» — совокупностью ограничений на объекты, которые могут
занять данное место в данном отношении. Заметим, что онтологически корректный
тезис вовсе не означает его фактической или теоретической истинности, но лишь
дает принципиальную возможность проверки таковой. «(Человек) Василий является
отцом (человека) Ивана» — онтологически корректный тезис, но вовсе не
обязательно истинный, он подлежит проверке. Зато высказывания типа «Иван — сын
своей страны», «Иван — сын полей», «Иван — сын своего времени» проверке не
подлежат, поскольку, будучи метафорическими, считаются онтологически
некорректными.
Ясно, что онтологический ценз является лишь уточнением
некоторого предварительного общего понимания того, какое содержание имеется по
обе стороны бинарного отношения. Также очевидно, что связь между этими полюсами
должна быть осмысленной и адекватной в контексте этих содержаний. Зачастую сама
эта связь далека от очевидности и требует уточнения. Так, тезис «Василий — отец
Ивана» может указывать на биологическое родство. Но то же имя связи может
указывать на то, что Иван был усыновлен Василием и имеет соответствующие права
и обязанности. В таком случае, становится необходимым уточнение связи, различение
соответствующих отношений, к примеру «ребенок — его биологический отец» и
«ребенок — его юридический отец».
Нередко заполненное отношение (или структура)
трактуется как новая целостная сущность. Например, структура «муж — жена, их
дети», позиции которой заполнены, трактуется как новая сущность — «нуклеарная
семья». Вообще говоря, эта новая сущность должна быть снабжена неким набором
онтологических квалификаторов (либо должны быть общие правила, позволяющие
«вычислять» соответствующие характеристики), с помощью которых далее можно
будет судить о том, соответствует ли эта сущность онтологическому цензу позиции
в некотором новом охватывающем отношении. Так, очевидно, семья уже не является
человеком, индивидом, зато является группой и может входить в ячейки с
онтологическим цензом, адекватным группам. К примеру, если это отношение
конфликтности, то семья как группа может конфликтовать и с индивидом, и с
другой семьей, и с некоторым большим сообществом. Зато семья не может мыслить
или быть родителем (как индивид), не может содержать в себе природные ресурсы
(как территория), не может быть логическим следствием (как предложение), не
может распространяться на новые популяции (как культурный образец, к примеру,
языка или религии).
Подводя итог рассуждению сформулируем следующие
требования онтологической обоснованности отношений и структур:
а) должно быть ясно, каков онтологический ценз каждого
места в отношении или структуре;
б) осмысленность и правомерность связи должна быть
проверена относительно содержания мест (позиций), которому этот ценз
соответствует;
в) должно быть ясно, какими онтологическими
характеристиками обладают сущности, полученные путем заполнения мест в данном
отношении или структуре; прежде всего — в сопоставлении с цензами новых
охватывающих отношений и структур.
9. Моносферные и полисферные законы
Рассмотрим вопрос обеспечения онтологической
корректности аксиом исторической теории. Как было указано выше, каждая сфера
бытия характеризуется своей совокупностью законов. Каждый такой закон,
принадлежащий одной сфере, может быть фиксирован в форме аксиомы теории. Такого
рода аксиомы и законы, не выходящие за пределы одной сферы бытия, будем
называть моносферными. Пока не видно явных трудностей онтологического
характера, касающихся обоснованности моносферных аксиом.
Ситуация меняется при попытках формулирования
полисферных аксиом, понятия, отношения и связи которых относятся не к одной, а
к двум или большему числу сфер бытия. Представляется, что для исторических
теорий характерно использование именно полисферных аксиом. Разумеется, важную
роль должны играть моносферные законы — связанные с экономикой, технологией,
демографией, психикой, социальными взаимодействиями, культурой, — но специфика
исторических закономерностей, скорее всего, заключается в тесном переплетении и
взаимодействии этих разнородных закономерностей между собой, причем на
протяжении длительного времени. Для отображения этого нового уровня сложности
требуются уже полисферные гипотезы и аксиомы. Однако их онтологический статус и
обоснованность уже могут и должны быть поставлены под сомнение. Какие
необходимы общие условия, чтобы эта обоснованность не терялась при
формулировании полисферных гипотез и аксиом?
Может ли здесь быть какая-либо аналогия долговременным
историческим закономерностям и полисферным законам? Историки и шире —
гуманитарии всех стран — обычно объединяются в дружном отрицании каких либо
сближений. Но при этом они по неведению или сознательно игнорируют такую
важнейшую отрасль знания как эволюционная биология . Почему и как птицы стали
летать? Почему птицы разных видов летают по-разному, а некоторые утратили
вообще эту способность? Ясно, что законы физики и сопротивления воздушной среды
остаются здесь инвариантными. Но кроме них эволюционистам еще приходится
учитывать закономерности генетики, анатомии, физиологии, закономерностей
естественного отбора, смены экологических ниш, развития экобиоценозов.
По-видимому здесь не обойтись без полисферных законов (в своей — более дробной
структуре онтологии), но каким образом они соотносятся с моносферными законами:
физическими, генетическими, анатомическими, этологическими, экологическими?
Можно с уверенностью сказать, что ни один эволюционистский закон не нарушает ни
законов физики, ни законов генетики, ни законов экологии. Многократные попытки
полностью свести, редуцировать сложные законы к базовым и простейшим, как
правило, оказывались безуспешными. Скорее всего, речь должна идти о
«надстраивании» полисферных законов над моносферными, о выделении сложных новых
«онтолого-кентаврических» целостностей, разные стороны которых подчиняются
естественным образом определенным констелляциям моносферных законов, а тесное
взаимодействие и совместный эффект «работы» этих констелляций законов для
целостностей данного класса дает новое качество — полисферные законы их
функционирования и/или развития.
Попробуем привести для нашей биологической аналогии
примеры онтологически некорректных гипотез. «Психическое напряжение животного
магически изменило характеристики окружающей физической среды.» «Физические
силы окружения, температура воздуха и влажность прямо привели к изменению
анатомического строения организма.» В обеих несообразностях мы можем заметить
прежде всего прямое «вторжение» объектов и сил из одной онтологической сферы в
другую. Запрет на такие вторжения не означает, однако, изолированности
онтологических сфер. Психические процессы могут приводить к внешнему поведению,
которое уже без труда меняет характеристики физической среды. В свою очередь,
силы окружения могут оказывать длительное воздействие на естественный отбор,
что приведет к внутренним генетическим и анатомическим изменениям в организме.
Иными словами, в каждой сфере подобное действует на подобное согласно
моносферным законам, а контакт между сферами осуществляется через особые
онтолого-кентаврические целостности, подчиняющиеся полисферным законам, но
могущие приводить к специфической динамике в каждой из задействованных сфер.
Теперь, на основе результатов проведенного рассуждения
сформулируем требования к онтологическим предпосылкам, направленные на
обеспечение онтологической корректности аксиом исторических теорий.
Структура социально-исторической онтологии должна быть
построена таким образом, чтобы была возможность формулирования не только
моносферных, но также полисферных аксиом, которые:
а) предполагают существование онтолого-кентаврических
целостностей, разные стороны которых подчиняются устойчивым констелляциям
моносферных законов;
б) не противоречат соответствующим моносферным
аксиомам, но, скорее, надстраиваются над ними;
в) приводят к закономерным последствиям в каждой из
задействованных сфер согласно ее законам.
10. Метафизика и
предпосылки онтологического мышления
Нет нужды обосновывать исключительную сложность истории как реальности, прежде всего онтологическую сложность, где тесно переплетены природные, технологические, идеальные, психологические, социальные компоненты. Здесь принимается поэтапный подход к преодолению этой сложности, по принципу движения от «чистых и простых» идей к сложным и многосоставным, или, если угодно, «восхождения от абстрактного к конкретному».
Действительно, можно ли продвинуться столь далеко, что
строить онтологию истории, оставив «в тылу» нерешенные вопросы чистой философии
— метафизики. Как мудро замечали классики, общие вопросы, оставшись
нерешенными, неизбежно возникнут вновь при решении вопросов частных.
Даже для постановки самых первых проблем метафизики
необходимы предпосылки. Действительно, почему задаются именно такие вопросы, с
использованием именно таких понятий и отношений? Почему исходные начала
базисной онтологии строятся так, а не иначе?
Возможность абсолютно чистого, беспредпосылочного мышления
здесь отвергается безусловно. В пользу такого решения свидетельствует
отсутствие прецедентов такого мышления: в любом рассуждении, претендующем на
«чистоту», даже таких признанных философских авторитетов как Декарт, Кант,
Гегель, Фихте, Гуссерль, Хайдеггер можно без особого труда найти предпосылки,
кроющиеся в каждом общем понятии, в каждой используемой предметной,
категориальной, логической схеме, в самой цели и направленности актов мышления.
Претензии ни «чистоту и беспредпосылочность мышления» никогда желанной цели не
достигали, зато такие попытки нередко приводили к обнаружению новых слоев
мыслительных предпосылок.
Последующее рассуждение будет вестись с признанием
неустранимости предпосылок и с направленностью на их систематическое раскрытие,
эксплицирование. Представим слой общих предпосылок для возможных начальных
позиций метафизического рассуждения.
Предпосылки направленности рассуждения. Здесь речь
идет о проблематизации и требованиях к результатам рассуждения. Предыдущие
разделы данного Введения посвящены именно раскрытию данной совокупности
предпосылок. Кроме того, ранее были сформулированы общие принципы научных и, в
частности, теоретико-исторических исследований [Розов, 2002]; некоторые из этих
принципов имеют прямое отношение к онтологической проблематике. Приведем здесь
краткую сводку полученных результатов для удобства работы с ними:
·
принцип «бритвы Оккама»: не умножай сущности сверх
необходимости; речь здесь идет не только о сущностях, но о любых элементах
онтологии, к примеру, об онтологических мирах или сферах бытия, о границах, о
типах сущностей, о типах связей между сущностями и т.д.;
·
принцип исчерпывающего
характера онтологии:
вне итоговой онтологии не должно оставаться ничего, все должно найти в ней свое
место; фактически этот принцип является дополнительным по отношению к
предыдущему, онтология должна быть как необходимой (не включать ничего
лишнего), так и достаточной (для всего должно найтись свое место);
·
принцип стереоскопии: использование по возможности
разнородных подходов и методов для проверки положений;
·
принцип ясности: по возможности явная формулировка
предпосылок, проблем, подходов к решению и определений основных понятий,
открытость для критики и коррекции;
·
запрет на абсолютизацию
любой онтологии;
необходимость выработки критериев для оценки, критики и замены онтологических
положений;
·
принцип множественности
онтологий и ее преодоления. Есть принцип множественности онтологий в применении к чисто научному
(не философскому исследованию); действительно, в каждом частном научном
исследовании, в том числе теоретико-историческом должна быть возможность
пользоваться многими онтологиями, комбинировать и соединять онтологически
разнородные положения, если это соответствует целям и задачам исследования;
запрет на такие действия послужил бы тормозом для нетривиальных ходов мысли,
могущих привести к открытиям; зато, если полученные научные результаты
действительно имеют познавательную ценность, то такая множественность, тем
более, сочетание онтологий становятся вызовом уже для философского осмысления;
именно поэтому в формулировку данного добавлен императив преодоления
онтологической множественности;
·
требование
соотнесенности новой онтологии с традиционными онтологиями;
·
требование
обоснованности отказа от традиционных версий и требований;
·
эксплицитность
логического обоснования онтологических решений, их соответствие проверенным
социальным и историческим теориям (критерий
корреспондентности),
обоснованным в других областях онтологическим моделям и суждениям (критерий когерентности) и эвристичность — возможность строить на основе
новой онтологии новые конструктивные социально-исторические теории (прагматический критерий);
·
наличие
в онтологии множественности единиц анализа, каждой из которых должны соответствовать
базисные понятия, неделимые с данной точки зрения;
·
наличие
в онтологии субстанциональных элементов и возможность учета их системной,
функциональной соотнесенности между собой;
·
обеспечение
онтологической однородности базисных понятий;
·
необходимость
и достаточность набора сфер бытия;
·
онтологическая
обоснованность отношений и структур; иными словами, включение онтологически
корректных содержаний в отношения и структуры должно также давать онтологически
корректные содержания; это предполагает выполнение следующих подчиненных
требований:
а) эксплицитная выраженность или ясность
онтологического ценза каждого места в отношении или структуре;
б) проверенная правомерность связи между содержаниями мест (позиций) отношения или структуры, соответственно цензу;
в) ясность онтологических характеристик сущностей, полученных путем заполнения мест в данном отношении или структуре; прежде всего — в сопоставлении с цензами новых охватывающих отношений и структур;
·
обеспечение
корректности аксиом, как моносферных, так и полисферных, причем последние: г)
предполагают существование онтолого-кентаврических целостностей, разные стороны
которых подчиняются устойчивым констелляциям моносферных законов;
д) не противоречат соответствующим моносферным
аксиомам, но, скорее, надстраиваются над ними;
ж) приводят к закономерным последствиям в каждой из
задействованных сфер согласно ее законам.