ТОЛЕРАНТНОСТЬ:
д.филос.н. проф.Н.С.Розов
О толерантности нужно говорить, по крайней мере, в трех планах:
1) о самом термине и понятии, перспективах их укоренения в русском языке и культуре,
2) об уровне толерантности в современной России в разных аспектах, между разными группами, в разных регионах,
3) о возможностях и путях повышения этого уровня — приближении к некоторой норме или идеалу толерантности.
Термин «толерантность» — англоязычный, изначально, по крайней мере, со времен Дж.Локка, связан с терпимостью к чужому вероисповеданию, гораздо позже, вероятно, с конца 1960-х гг. расширенный на отношения между расами, культурами и субкультурами, приверженцами различных сексуальных ориентаций и проч. «Толерантность» наряду с «демократией», «правами человека», «общечеловеческими ценностями», «свободным рынком» — элемент перестроечного и постперестроечного либерально-западнического языка и, соответственно, подвержено происходившим тогда и последующим социально-политическим пертурбациям.
Как и политические деятели и партии, слова тоже имеют свою легитимность —реальную готовность людей отстаивать соответствующие ценности и принципы. Если широко разрекламированная «демократия» превратилась в народном сознании в позорную «дерьмократию», то гораздо менее известная «толерантность» осталась либо проигнорированной в сознании широких масс (что и показал мини-опрос Марии Левинской), либо на «толерантность» стали распространяться негативные коннотации общего разочарования постсоветским периодом.
Исключение составляет довольно узкий круг либеральной интеллигенции, в том числе правозащитников, активистов разного рода гражданских движений, продвинутых журналистов столицы и мегаполисов, организаторов и участников бесчисленных семинаров и конференций, посвященных толерантности. Этот круг примерно совпадает с электоратом «Яблока» и СПС, а по «успеху» этих партий в парламентских выборах вполне можно судить об уровне популярности и легитимности понятия «толерантность» в современном российском обществе.
Судя по всему, тень постперестроечного разочарования, широких антизападнических настроений и, в особенности, массового антиамериканизма еще долго будет омрачать и подрывать легитимность «толерантности» как термина и понятия. Поэтому надежды на бурный расцвет и широкую популярность понятия и ценности «толерантность» в видимом будущем представляются совершенно беспочвенными. В связи с этим, для широких слоев населения ставку нужно делать на более привычные и «почвенные» слова и словосочетания: «взаимное уважение», «свое и чужое достоинство», «иное не значит плохое», «каждый вправе жить и думать по-своему» и т.д.
Обратимся теперь от слов к самой реальности социальных отношений в современной России. Ситуация представляется еще более удручающей. Трудно представить себе, что где-то еще на планете (в Южной Америке, в Центральной Африке?) есть страна со столь сильными и многочисленными линиями взаимного отчуждения, презрения, глухой зависти и открытой ненависти. Русские и «черные» (а также «желтые», «узкоглазые», «жиды» и проч.) москвичи и провинциалы, «городские» и «деревня» («колхозники»), «совки» и «мажоры», «деловые» и «ботаники», бизнесмены и бюджетники, «пацаны» и «барыги», «начальство» («элита», чиновники, ВИПы) и «простой народ» и т.д. и т.п. Социальные разрывы и разломы настолько велики, что попытки исправления ситуации путем «обучения толерантности» иногда кажутся стремлением выровнять горы и овраги пилочкой для ногтей.
Спора нет, просвещение важно и нужно, в том числе, в сфере толерантности — уважения к социальному, культурному и этническому разнообразию. Это необходимый компонент, особенно в школах, колледжах и вузах, но совершенно недостаточный.
Чтобы реально продвигаться на пути к толерантности, следует вначале выяснить социальные, культурные и психологические корни интолерантности, которая выражается как раз в феноменах отчуждения, презрения, зависти и ненависти. Это предмет серьезных социологических, социально-экономических, политологических, культурологических, антропологических, психологических исследований (об основаниях и методологии такого рода исследований см.: www.nsu.ru/filf/rozov/publ). Только самые очевидные факторы видны теоретическому взору, не вооруженному инструментами эмпирического изучения.
Люди уважают чужое достоинство, когда
а) имеют свое,
б) чувствуют или осознают единство защиты своего и чужого достоинства.
Внешнее выражение достоинства — социальный статус и собственность. Если у человека нет ни того, ни другого (а это наиболее массовое явление в России и на всем постсоветском пространстве), то он бессознательно присваивает себе «статус» и «собственность» более широкой общности, обычно этнической или национальной. Однако это виртуальное присвоение получает толику реальности лишь при жестком отмежевании от «чужих», которым следует отказать в доступе к этим виртуальным «статусу» и «собственности» (например, к Великой России с ее Огромными Богатствами, к Великой Латвии с ее Европейской Культурой и т.д.). Таково в первом приближении объяснение массовой интолерантности униженных и оскорбленных.
Каковы же причины интолерантности тех счастливчиков, которым удалось обрести (сохранить) статус и/или собственность? Внешние признаки собственного достоинства здесь налицо. Откуда же бездна презрения к неудачникам («совкам», «деревне», «провинции», «населению»)? Чего нет в данном случае, так это единства защиты своего и чужого достоинства: общей и равно действующей для всех граждан системы обеспечения прав.
Если моя большая собственность держится на связях с начальством, то я буду презирать людей с малой собственностью и без таких связей, тем более буду презирать «пустых» — без собственности. Если мой высокий статус также определяется близостью к начальству и «допущенностью к столу» (Искандер), то я буду пренебрегать теми, кто далек от начальства и «не допущен». Заметим, что «связи» и «допущенность» — материи зыбкие, их нужно поддерживать и утверждать, постоянно показывать себе и другим, что принадлежишь к кругу избранных. Потребность в этом постоянном утверждении собственной избранности, «элитарности» и порождает пренебрежение и презрение к прочим — «населению», «совкам», «быдлу». Как видим, в глубине здесь корень один: дефицит надежности собственного достоинства.
Простой просвещенческий вывод: воспитывать в людях чувство собственного достоинства вне зависимости от «приближенности», «связей», допущенности» и т.д. опять же хорош, но так же недостаточен. Это чувство станет фактом социальной реальности только при условии поддержки человеческого достоинства со стороны общей для всех российских граждан системы защиты достоинства, прав человека и собственности.
Разумеется, нельзя оставлять без внимания факторы культурного и психологического характера — особенности формирования и функционирования культурных образцов, установок сознания и поведения. В этой сфере достаточно хорошо известно, что отчуждение между людьми довольно надежно снимается в продолжающейся заинтересованной коммуникации и кооперации. Создание, организация таких «площадок общения» и фронтов общей деятельности — специальная сложная область социального проектирования. Увы, ни то ни другое не сработает без общей для всех системы защиты достоинства, прав и собственности.
Таким образом, проблема распространения в России толерантности и преодоления глубинной интолерантности (многостороннего взаимного отчуждения) уходит глубоко к социально-экономическим и социально-политическим материям, к неосуществленным, предательски саботированным реформам. Хуже всего, что толком неосуществленные реформы в широком общественном мнении стали виновниками новых бед и унижений. Поэтому народ надеется не на реформы, а вновь на «доброго царя» и «сильную руку».
Понятно, что где «сильная рука», там и значимость «связей», «приближенности» и «допущенности». Соответственно, при отсутствии единой системы защиты прав и собственности будет воспроизводиться массовое унижение и порожденное им массовое взаимное отчуждение. При таких социальных условиях все разговоры и толерантности так и останутся разговорами. Однако условия со временем меняются и к этому нужно быть готовыми.