Бендикс Р., Липсет С. Сфера политической социологии.·

 

Перевод М.В.Масловского

 

Опубликовано в книге:

Масловский М.В. Социология политики: классические и современные теории. Учебное пособие. М.: Новый учебник, 2004. С.61-68.

 

 

            Подобно политологии, политическая социология интересуется распределением и осуществлением власти в обществе. В отличие от политологии, она не занимается институциональным обеспечением такого распределения и осуществления, но принимает его как данное. Таким образом, политология начинает с государства и рассматривает, как оно влияет на общество, тогда как политическая социология начинает с общества и рассматривает, как оно влияет на государство, то есть на формальные институты распределения и осуществления власти. <...>

            Чтобы упорядочить быстро расширяющуюся сферу научного интереса, мы считаем полезным обратить пристальное внимание на основные направления исследований, предложенные классиками политической социологии. Стоявшие перед ними проблемы могут быть соотнесены с важнейшими сферами эмпирических исследований. Обзор исторического опыта и теоретического развития на протяжении XIX и XX веков позволяет выявить четыре проблемы, которые могут быть обозначены как “классовый конфликт”, “согласие”, “олигархия” и “бюрократия”. Рассмотрение каждой из этих проблем породило обширную литературу. Но это изобилие затемняет общие черты в исследованиях классового конфликта и согласия, с одной стороны, и исследованиях олигархии и бюрократии - с другой. Эти парные понятия могут рассматриваться как обозначающие важнейшие направления исследований в политической социологии, которые мы кратко охарактеризуем.

 

Классовый конфликт и согласие

            Идея классового конфликта связана с преимущественным вниманием к “материальному базису” общества в работах К.Маркса. Следует отметить, что обилие критических замечаний в адрес Маркса не уменьшает значения этой идеи. Для наших целей представляется важным тот факт, что экономическая организация любого общества создает условия для единства интересов и действий индивидов, которые занимают одно и то же или сходное социальное и экономическое положение, а также для различий интересов и конфликтов противостоящих друг другу социальных групп. Современное использование этой идеи в социологии отходит от теории Маркса, согласно которой организация производства в конечном счете определяет культурную и политическую жизнь данной страны. Вместо того, чтобы всегда считать коллективные действия результатом общих экономических интересов, политическая социология подчеркивает тот факт, что взаимодействие между индивидами, занимающими одинаковое экономическое положение, обусловлено также культурными, социально-психологическими и иными причинами. Эти условия вторгаются между экономическим положением индивидов и их коллективными действиями, делая последние менее предсказуемыми, чем это казалось Марксу. Такие условия видоизменяют, хотя и не уничтожают, влияние экономических интересов на поведение.

            На протяжении XIX века позиция Маркса подвергалась критике со стороны консерваторов, которые подчеркивали положительную роль личных интересов и утверждали, что усиление конфликтов, в котором Маркс видел путь к новому обществу, фактически вело к социальной дезинтеграции. Эти критики прежде всего выдвигали идею, что любое общество требовало определенной степени сплоченности и согласия, без которых воплощенные в нем ценности не могли существовать. В данном случае согласие противопоставлялось конфликту. <...>

            Остановимся на том, как эти теоретические направления отражены в политической социологии. Современные исследователи занимаются анализом коллективных действий, основанных на общих экономических интересах или на согласии относительно культурных ценностей, усиленном институционально. Многие исследования политического поведения связаны с выявлением условий, при которых члены социальных классов поддерживают или не поддерживают движения, отстаивающие интересы их класса. В каком-то смысле, если отвлечься от марксистского понимания термина, можно сказать, что анализ классовых факторов в политической борьбе представляет проблему истинного и ложного сознания. Значительная часть социологических исследований фактически имеет дело с теми факторами, которые усиливают либо уменьшают вероятность того, что человек будет поддерживать политическое движение связанное с его классом. <...>

            Каждое исследование социальных оснований политических движений в ряде западных стран показывает, что партии представляют определенные социальные слои. Несмотря на огромные различия в исторических условиях в странах Запада, для них всех были характерны три основных политических тенденции: левая, опирающаяся на рабочий класс; правая, опирающаяся на более привилегированные слои; и центристская, опорой которой служит средний класс. Каждая из этих трех тенденций имеет как демократическое направление, так и экстремистское или авторитарное. Со стороны демократии на левом фланге располагаются социал-демократы, на правом - консерваторы, а в центре - либералы. В периоды кризиса и в нестабильных обществах социальные слои, поддерживающие обычно демократические движения, склоняются к экстремистским позициям. Рабочие обращаются к коммунизму, консервативные верхние слои обращаются к традиционному правому авторитаризму, а средний класс, являющийся обычно опорой центризма, поддерживает фашизм. Парадоксально, что это развитие событий в ХХ веке казалось бы подтверждает предсказание Маркса об основном классовом конфликте и предсказание консерваторов об упадке культуры, но что эти явления тем не менее не поддаются объяснению с позиций данных двух теорий. <...>

            Интеллектуальное наследие XIX века более не является достаточным теоретическим фундаментом для политической социологии. Массовая политическая организация относится к типу политического поведения, который не может быть адекватно объяснен ни совпадением экономических интересов, ни согласием, основанным на культурных традициях. Поэтому исследование тоталитаризма должно принимать во внимание те возможности, которые не смогли проанализировать марксисты и консерваторы XIX века: разрушение сплоченности, существование которой предполагали теории классового конфликта и согласия. Тем самым мы обращаемся ко второй основной теме политической социологии.

 

Бюрократия и олигархия

            Если интерес к проблемам классового конфликта и согласия возник в XIX веке, то интерес к проблемам бюрократии и олигархии - явление, типичное для XX века. Причины такого смещения акцента понятны. Проблема “согласия” была порождена беспокойством по поводу разрушительных последствий промышленной революции и перехода от абсолютистских к демократическим режимам; проблема “классового конфликта” возникла благодаря интересу к динамике изменений в индустриальном обществе. В этих условиях бюрократия была не проблемой, которую следовало изучать, а злом, с которым надлежало бороться. Консерваторы утверждали, что правительства произвольно вмешивались в органический рост общества, тогда как либералы и радикалы считали, что они столь же произвольно посягали на естественные права и основные свободы народа. Подобным же образом олигархия не являлась проблемой, которую следовало изучать: в ней вообще не видели проблему. Для консерваторов, восхвалявших романтизированный образ сословного общества, любое правительство было правлением немногих. Их идеалом было правление чрезвычайно одаренной аристократии, которая представляла традиционные сословия и обладала естественным превосходством над уравнительными тенденциями демократии. Для радикалов, возвеличивавших стихийные силы народа, все существовавшие правительства основывались на узурпации власти, которую народ должен был преодолеть. В этом конфликте между узурпацией и стихийностью казалось, что “олигархия” всегда была проблемой для правительства, стоявшего у власти, но не для организаций, находившихся в оппозиции к правительству.

            Некоторые мыслители XIX века поставили под сомнение эти наивные предпосылки. Алексис де Токвиль выступает среди них, возможно, наиболее глубоким исследователем автократических тенденций, заключавшихся в требовании равенства; швейцарский историк Якоб Буркхардт также известен своими пессимистическими взглядами относительно возможности диктатуры, которая возникла бы из стремления к демократии. Но ни пророческие идеи Токвиля, ни опасения Буркхардта не были поняты их современниками. <...>

            В этой сфере политическая социология многое заимствует из работ двух немецких ученых: Макса Вебера и Роберта Михельса, которые хорошо знали друг друга. Вебер главным образом интересовался бюрократией в правительстве и на предприятиях, тогда как Михельса прежде всего интересовала проблема олигархии в добровольных объединениях. Оба они были озабочены постоянным возобновлением аристократических или олигархических тенденций в обществе. Оба имели склонность к резкой оценке современной им политической обстановки. С их точки зрения, борьба классов могла осуществляться только посредством формальных организаций, а огромная мощь современных правительств и армий превращала вопрос о народном согласии в явно второстепенный. Для них проблема заключалась в том, как орудия власти - государственная бюрократия и партийные организации - влияли на распределение и осуществление власти. Мы кратко остановимся на трудах каждого из этих ученых.

            Макс Вебер отчасти разделял идеи исторической школы в экономике, известнейший представитель которой Густав Шмоллер являлся также историком прусской административной системы. В политическом и научном смысле Шмоллер представлял традицию, которая отождествляла себя с монархией и ее чиновничеством, рассматривая последнее как воплощение морали и эффективности. Возможно, Вебер использовал этот подход, когда он формулировал свой идеальный тип бюрократического управления, который отличали профессионализация и максимальная техническая эффективность. На этой основе он разработал концептуальную схему, в которой каждая характеристика бюрократического управления противопоставлялась соответствующей характеристике патримониальной системы управления. В дальнейшем Вебер использовал эту схему для объяснения отношений между политическими структурами, экономикой и основными статусными группами в различных цивилизациях, как, например, в его исследованиях, посвященных Китаю и Индии. Он также использовал эту типологию для объяснения процесса бюрократизации, сопровождавшего возвышение абсолютизма и демократии, как и развитие современной промышленности. С его точки зрения, современное бюрократическое управление превосходило в техническом отношении другие административные формы, существовавшие в условиях харизматического или традиционного господства. Но он был очень обеспокоен тем, чтобы проблема административной эффективности, которой уделяли основное внимание немецкие ученые в конце XIX века, не заслонила угрозу индивидуальной свободе, заключавшуюся в этой эффективности. Его тревожила тенденция немецкой бюрократии использовать свое привилегированное положение, чтобы превращать проблемы политического руководства в рутинные управленческие задачи, что наносило ущерб конструктивному политическому действию, а также и административной беспристрастности. <...>

            Влияние работ Вебера на исследования бюрократии во многом было связано с его четкой формулировкой идеального типа бюрократии, который оказался особенно полезным для изучения процессов политического развития. Сам Вебер никогда не смешивал такие теоретические модели с подробным описанием отдельных случаев. Его собственный политический анализ немецкой бюрократии показал, например, как ее методы рекрутирования систематически благоприятствовали одним группам населения за счет дискриминации других, что усиливало тщеславие чиновников в их взаимодействии с широкой общественностью. Немецкие чиновники, по его мнению, далеко не соответствовали их собственному идеалу административной беспристрастности, поскольку они постоянно вмешивались в политику, несмотря на свою полную неспособность отвечать требованиям политической жизни. В действительности Вебер считал, что любое конкретное исследование деятельности бюрократии должно быть прежде всего исследованием борьбы за власть принятия решений, так как чиновники остаются вне такой борьбы лишь постольку, поскольку они оказываются “идеально-типическими”, то есть бесстрастными, технически подготовленными исполнителями политических решений, спущенных сверху. Тот факт, что чиновники не остаются таковыми, и причины подобного положения дел являлись важным предметом исследования со времен Вебера. <...>

            Если Вебера беспокоил упадок политической активности в Германии под влиянием Бисмарка и высокомерия бюрократии, то Михельс был прежде всего заинтересован в выявлении реальных фактов, скрывавшихся за мнимыми политическими спорами. В особенности Михельс указывал на то, что в условиях всеобщего избирательного права интересы всех политических партий в достижении победы на выборах породили огромный разрыв между истинными взглядами представителей партий и тем, что они могли высказать публично. Аристократы-землевладельцы, которые в действительности считали себя прирожденными правителями, а народ - опасной чернью, тем не менее должны были придерживаться демократических мнений, обращаясь к избирателям. Представители немецкого либерализма пытались реформировать монархию и привести ее в соответствие с демократическими принципами, но с каждым шагом на этом пути их пугала опасность социализма, скрывавшаяся за расширением избирательного права. То же самое противоречие отличало и революционные партии, которые объявляли себя противниками олигархического правления, но фактически устанавливали такое правление в своих собственных организациях. “Исследование олигархических тенденций в партийной жизни обладает наибольшей ценностью и дает наиболее убедительные результаты, когда оно проводится в отношении революционных партий, поскольку эти партии своим происхождением и программой представляют отрицание любой такой тенденции и действительно возникли из противостояния ей” [1].

            Продолжая это направление исследований, Михельс показал, что непосредственный контроль народа над политическими партиями технически невозможен, в особенности в связи с тем, что партии участвуют в политической борьбе и требуют внутренней дисциплины для достижения успеха. Более того, массы избегают бремени, которое налагало бы на них непосредственное правление; они апатичны и нуждаются в руководстве. Лидеры, со своей стороны, стремятся закрепиться на занимаемых должностях. Их положение в партии делает эту задачу сравнительно простой, а попытки ограничить их власть обычно оказываются неудачными.

            Если мы принимаем формулировку Михельса, то сталкиваемся с тем фактом, что современная демократия не является правлением народа. Вместо этого данная форма правления включает конфликты по поводу власти между олигархическими организациями, в результате чего обычный гражданин обладает лишь правом выбора между альтернативами, которые предлагают ему эти конкурирующие олигархии. Следует заметить, однако, что с этой точки зрения олигархическое правление в негосударственных организациях означает, что их лидеры преследуют свои собственные интересы и не представляют интересов рядовых членов. Хотя социологи затрагивали проблему соотношения между организационными требованиями и принципом представительства в добровольных объединениях, многие вопросы еще предстоит рассмотреть.

            Подобно Михельсу, некоторые другие исследователи указывали на разрыв между демократической формой и олигархическими чертами добровольных объединений. Они подробно описывали централизованный административный контроль со стороны лидеров и отсутствие политической оппозиции и контроля со стороны рядовых членов. Но в силу преимущественного внимания к факторам, определяющим существование олигархического правления, такие исследования не учитывали возможные различия в политической жизни партий и других объединений. Ограничившись изучением европейского социал-демократического движения, Михельс тем самым ограничился рассмотрением одной специфической формы олигархии. С другой стороны, в работах М.Дюверже, С.Неймана и других авторов было показано, что существуют значительные различия в организационной структуре политических партий. Например, две основные партии в США заметно отличаются от социал-демократического образца, послужившего моделью Михельсу, в том, что в них отсутствует централизованный контроль на национальном уровне и даже на уровне штата централизация сравнительно невелика. Более того, в американских партиях процветает фракционность, а смена руководства происходит сравнительно часто. Вероятно, это связано с тем, что американские партии не являются массовыми организациями с постоянно действующим аппаратом, а проявляют активность главным образом в ходе предвыборных кампаний. <...>

 

Сравнительные исследования в политической социологии

            Эмпирический подход в сравнительных политических исследованиях сложился в XIX веке, когда многие европейские мыслители стали задаваться вопросами об успешном развитии демократии в Соединенных Штатах, способности Англии выработать жизнеспособный компромисс между аристократическими традициями и демократическими тенденциями и неудаче, постигшей в этом отношении большинство стран континентальной Европы. Рассматривались многие причины таких различий: в Соединенных Штатах отсутствовали феодальные традиции, в Англии существовала длительная история компромиссов между центральной и местными властями, в Америке значительные слои населения были вовлечены в процесс управления, традиции местной автономии в Англии и Америке побуждали добровольные объединения исполнять многие функции, которые в других странах требовали государственного вмешательства и т.д. Работы Алексиса де Токвиля явились, возможно, самым блестящим результатом этого направления исследований. Следует помнить о том, что Токвиль выдвинул свои идеи о возможности деспотизма, заложенной в демократии, сопоставляя американское и французское общества.

            Под пером такого гения, как Токвиль, сравнительное исследование политики приобрело систематический характер, но большинство подобных исследований того времени были всего лишь описательными и отличались эклектизмом. В XIX веке только марксизм выдвинул систематическую теорию сравнительной политики и даже столетие спустя использование этой теории в качестве точки отсчета может оказаться плодотворным. Коротко говоря, марксизм отождествлял демократию с классовыми интересами буржуазии в капиталистическом обществе. В рамках демократической политической системы эти интересы могли преследоваться без значительного влияния со стороны правительства. Интерес в свободной торговле способствовал проявлению интереса в свободной политической системе, особенно если землевладельческая аристократия противодействовала как первому, так и второму. В таком случае буржуазия могла одновременно отстаивать свои экономические, социальные и политические интересы. Марксисты утверждали далее, что заинтересованность буржуазии в демократии неизбежно ослабевала, как только рабочий класс становился в достаточной степени организованным, чтобы быть серьезным соперником в борьбе за политическую власть. Поэтому демократия терпела неудачу в тех странах, где страх буржуазии пред рабочим классом превышал ее заинтересованность в политической свободе. В марксистской схеме истории рабочий класс с необходимостью перехватывал инициативу у буржуазии в борьбе за демократические институты. Объяснение развития таких стран, как Франция, Германия, Италия и Россия может во многом основываться на этой схеме. Но в последнее время значительное внимание стало уделяться тому, что Маркс на сумел учесть. Его теория в наименьшей степени применима к той стране, на исторический опыт которой прежде всего и опирался Маркс - к Англии. Очевидно, что рабочий класс стал менее радикальным в стране, являвшейся наиболее экономически развитой. Другими словами, радикализм сопутствовал экономической отсталости, а также выступал результатом распространения идеологий, принятие которых в данной стране не определялось ее классовой структурой. <...>

            Другое направление исследований связано с ростом в последние десятилетия новых массовых политических движений. Пытаясь понять это явление, многие ученые вновь обратились к проблеме соотношения между политическими системами и лежащими в их основе социальными структурами. Некоторые теоретики предположили, что общество особенно уязвимо для тоталитаризма, если в его внутренней структуре отсутствует широкая сеть добровольных организаций. В результате, как утверждается, мы получаем массовое общество, в котором индивиды не включены в политическую систему и, следовательно, они оказываются беспомощными перед властью государства и массовых тоталитарных партий. Предполагалось, что такие добровольные организации существовали в англо-саксонских странах, но их не было в Германии накануне прихода Гитлера и в царской России в XIX веке. Данный подход, очевидно, связан с теорией политического плюрализма, пользующейся большим успехом у британских и американских политологов. Он связан также с той идеей, что демократические институты жизнеспособны лишь в обществе, где существует согласие относительно определенных ценностей, поддерживающих демократические правила игры. Такое согласие, в свою очередь, предполагает отсутствие резкого разрыва между различными классами или регионами данной страны.

            Интерес к сравнительным исследованиям в политической социологии не подразумевает теоретических подходов, отличающихся от тех, которые используются при изучении отдельной политической системы. Ученые в этой сфере всегда должны задавать вопрос о том, какие факторы определяют различия в политической жизни разных стран или одной и той же страны с течением времени. В основе этого вопроса лежит предположение, что политические системы - как и семья или промышленные организации - связаны с другими сторонами социальной структуры, так что должен быть возможен анализ одновременных изменений всех этих сторон. Но следует помнить и о том, что сравнительные исследования нередко выделяют различные полититические возможности, которые были реализованы в сходных структурных условиях.

 

Примечания:

 

1. Michels R. Political parties. Glencoe: The Free Press, 1949. p.11.

 

 



· Bendix R. and Lipset S. The field of political sociology // Political sociology: Selected essays. Ed. by L.Coser. New York: Harper & Row, 1966. P.26-47.