АЛЬМАНАХ «ВРЕМЯ МИРА»

АЛЬМАНАХ «ВРЕМЯ МИРА»

Время мира, вып. 1, 2000, с. 234-278

ПРЕДСКАЗАНИЕ В МАКРОСОЦИОЛОГИИ: СЛУЧАЙ СОВЕТСКОГО КОЛЛАПСА*

Рэндалл Коллинз

Макроисторические предсказания возможны, если они обеспечены как теорией, так и эмпирической информацией. В этой статье социологическое предсказание обсуждается на примере успешного предсказания геополитической теорией распада Советского Союза. Другие предсказания и объяснения советского распада обычно страдают недостаточной теоретической обоснованностью. Точность макрополитических прогнозов ограничивается рамками десятилетий, но распад государства и революция происходят за гораздо более короткий период. Смена власти происходит при массовой мобилизации, которая длится несколько дней, создавая тем самым иллюзию, что спонтанная народная воля вызывает макрополитическос изменение, и маскируя те структурные сдвиги, которые действительно делают возможным это изменение.

Геополитическая теория и коллапс Советского Союза

Личная история теоретически обоснованного предсказания

В 1978 г. я опубликовал теорию [Collins, 1978], объясняющую изменения в территориальной власти государств. Раздвигая рамки теории конфликта, я решил всерьез использовать данное Максом Вебером определение государства как монополизации законной (legitimate) силы на территории. Превращение этого определения в объяснительную теорию означало, что каждый элемент в ней следует трактовать как переменную; результатом же стала теория условий, которые определяют геополитические взлеты и падения в территориаль-

* Перевод осуществлен по изд.: Collins, Randall. Prediction in Macrosociology: The Case of the Soviet Collapse // American Journal of Sociology. 1995. Vol. 100. N 6 (May). P. 1552-1593.

¹ Этот доклад был первоначально представлен на ежегодном собрании Американской социологической ассоциации (Майами, август 1993 г.). Я в долгу перед Дэвидом Уэллером (David Waller) за совет подготовить эту статью [к публикации].

234

ной власти вместе с последствиями, которые вытекают из этих изменений власти. Вывод (corollary) из этой теории состоит в том, что легитимность правителей изменяется вместе с внешним престижем могущества (power prestige) их государства; в конечном счете этот вывод повлек за собой объяснение революции как потери легитимности и контроля над средствами принуждения. Таким образом, геополитическая теория стыкуется в трактовке революции с теорией распада государственных ресурсов, опубликованной приблизительно в то же самое время Скочпол [Skocpol, 1979]; смыкание этих двух теорий показалось мне дополнительным свидетельством того, что данная модель была на верном пути.

В 1980-м — году президентских выборов — главной темой кампании Рональда Рейгана было так называемое «окно уязвимости»: заявление, что Соединенные Штаты опасно отстали от Советского Союза в ядерном вооружении и нуждаются в массированном производстве вооружений, чтобы догнать его. Начало 1980-х было пиком периода ядерного ужаса, когда мобилизовалось движение против ядерных вооружений под лозунгом: «Пять минут до полуночи». Я решил применить свою геополитическую теорию, чтобы посмотреть, что она предсказывает относительно текущей ситуации. У меня, честное слово, не было предварительного суждения о том, какие могут получиться результаты.

Геополитическая теория включает в себя пять принципов причинных процессов, связанных динамикой накопления. К моему удивлению, все пять главных принципов теории показывали, что Советский Союз уже прошел пик своего могущества, и предсказывали его будущий упадок. Результат не был симметричен: большинство этих принципов предсказывали, что мощь Соединенных Штатов останется относительно стабильной. И только один из пяти принципов допускал возможность того, что Соединенные Штаты также придут в упадок, поскольку ядерная война входит в один из более общих разрядов событий, уничтожающих мощь государства. Моя оптимистическая оценка состояла в том, что остальные четыре принципа сработают прежде, чем пятый, и что Советский Союз распадется раньше, чем начнется ядерная война. Вывод для политической стратегии заключался в том, что гонка ядерных вооружений может быть безболезненно свернута без подрыва относительного могущества Соединенных Штатов.

Весной 1980 г. я представил этот анализ в нескольких местах, включая Йельский и Колумбийский университеты. Реакция была неизменно негативной. Специалисты по России, присутствовавшие на некоторых из обсуждений, были обычно консервативно настроенными эмигрантами, в чувствах которых преобладали ненависть к Советской власти и страх перед ней, а также образ ужасающе могущественного Советского Союза, которому должны противостоять столь же могущественные Соединенные Штаты. Такая позиция не удивительна с точки зрения зиммелианской теории конфликта, согласно которой внешняя угроза приводит к идеологической поляризации и циклу эскалации и контрэскалации. Реакция либералов была несколько более удивительной.

235

Некоторые члены движения за ядерное разоружение реагировали враждебно: на одной из бесед некий активист обвинил меня в том, что я говорю, как «Объединенный комитет начальников штабов», очевидно имея в виду, что разоружение должно быть обосновано как нравственный крестовый поход, а не применение реальной политики (Realpolitik). Возможно, более основательной была точка зрения либералов, что мир стоит перед взаимогарантированным разрушением, исходящая из посылки, что Соединенные Штаты и Советский Союз в равной степени могущественны и в равной степени нуждаются в деэскалации.

В конечном счете, я опубликовал статью под названием «Будущий упадок Российской империи» в сборнике своих очерков «Веберианская социологическая теория» [Collins, 1986] и содержащееся в нем предсказание оставалось на полке. Во всяком случае, я не был удивлен ни когда напряжения Афганской войны привели к посрамлению военной фракции в Советском Союзе и замене ее реформаторским движением Горбачева, ни когда эти реформы оказались скользким уклоном к дезинтеграции империи.

Этот конкретный случай поднимает ряд общих вопросов. Насколько возможно социологическое предсказание? Как мы можем отличить действительно обоснованные предсказания от счастливых догадок и доводов, приводимых post factum? Насколько точным может быть предсказание и имеет ли оно свои внутренние пределы? Какие препятствия мешают нам делать предсказания на основе имеющихся интеллектуальных ресурсов и каковы будущие перспективы предсказания как инструмента прикладной социологии? Поскольку ключ к оценке предсказательной ценности теории состоит в ее согласованности с широкой объяснительной основой исследования, я рассмотрю, как геополитическая теория развивалась и как она стыкуется с тенденцией к модели макрополитических изменений, центрированной на государстве и ориентированной на военные ресурсы.

Развитие геополитической теории государственного могущества

Зарождение геополитической теории связано с периодом, когда в Германии на рубеже XX в. возникло своеобразное направление теорий конфликта. Ратценхофер (Ratzenhofer) и Гумплович (Gumplowicz) подчеркивали военные истоки происхождения государства; в политической географии Ратцеля (Ratzel) рассматривалась склонность крупных государств к расширению и превращению в континентальные империи. В этом контексте была сформулирована веберовская трактовка развития государства; для Вебера [Weber, 1922/1968, pp. 901—926] динамика легитимности, также как и формирование этнического самосознания и национализма, связаны с военной борьбой государств и с организационным способом, которым меняющиеся доли населения мобилизуются и снаряжаются для ведения боев. В течение десятилетий этот аспект теории Вебера оставался невостребованным, в то время как акцент был смещен на функционалистские и культурные интерпретации Вебера.

236

Геополитическая мысль имела дурной политический аромат, ассоциируясь с милитаристской национальной политикой, защищаемой первыми представителями этого направления мысли: Маккиндера (Mackinder) в Англии, Мэхана (Mahan) в Соединенных Штатах и Хаусхофсра (Haushofer) в Германии.

С возрождением теории конфликта в 1960-х гг. началось распространение сравнительно-исторических исследований и вновь появился интерес к автономной динамике государства. Геополитика была вновь открыта, очищена от партикуляристских* формулировок и получила продолжение в более аналитическом виде (см. обзор литературы в [Enggass, 1986] и [Hcpple, 1986]). В политической науке классическая геополитическая теория оценивается, в общем, как предвестница реалистической школы международных отношений. Давайте рассмотрим различные вклады в современную социологическую геополитическую теорию, поскольку они входят в итоговую модель, которую я построил в 1978г. [Collins, 1978]². Принципы формулируются в терминах условий расширения и сокращения территориального могущества государств³.

ПРИНЦИП 1. — Преимущество в размерах и ресурсах благоприятствует территориальной экспансии; при приблизительно равном соотношении прочих факторов более крупные, более населенные и более богатые ресурсами государства расширяются военным путем за счет более мелких и бедных государств.

Этот принцип часто формулируется в литературе о победе и поражении в войне [Liddell-Hart, 1970; Andreski, 1971; Gilpin, 1981; Modelski and Thompson, 1988; Thompson, 1988]. Сингер [Singer, 1979] и Сингср и Дил [Singer and Diehl, 1990] считают, что это преимущество относительно мало, но со временем оно накапливается, поскольку с течением времени доминирующие по ресурсам государства пополняются ресурсами за счет своих жертв, в то время как последние постепенно становятся все слабее⁴. Такая экспансия

* «Particularistic» в терминологии Р. Коллинза означает привязанность суждений к частным пространственно-временным реалиям истории. — Прим. ред.

²Статья [Collins, 1978] является источником приводимых далее материалов, если
нет иных ссылок. Общая модель, сформулированная в этой статье, была основана на
обобщении предшествующей литературы по геополитической теории, а также на исследовании, использующим исторические атласы Ближнего Востока и Европы, охватывающие период 3 000 лет, плюс независимой серии, охватывающей Китай. Эта база шире,чем та, которая используется в большей части литературы по международным отношениям и геополитике, где привлекаются данные, относящиеся в первую очередь к Европе после 1500 г. и во вторую очередь к классическому периоду греко-римской Античности.

³Напротив, ограниченность большей части литературы по международным отношениям в том, что она занимается объяснением возникновения войны и условий стабильности или переходных периодов в межгосударственной системе. Однако более широкая проблема состоит в определении условий, детерминирующих изменения в степени могущества государств и, в особенности, могущества как результата войны.

⁴К. Боулдинг [Boulding, 1962, р. 237—239] дал формальный вывод кумулятивного преимущества в случае игр с двумя участниками.

237

может происходить путем прямого приобретения и административного подчинения территории. Доминирующие по ресурсам государства расширяются также мирными или квазимирными средствами: через требование от меньших государств-клиентов осуществлять поставки или предоставлять войска совместным союзам под центральным руководством и через распространение своей юрисдикции на внешние, а иногда и внутренние отношения более слабых государств. С помощью этих механизмов расширение военного контроля над территорией dc facto и часто de jure имеет тенденцию к росту.

ПРИНЦИП 2. — Геопозиционное или «окраинное» (marchland) преимущество благоприятствует территориальной экспансии; государства, имеющие врагов па меньшем количестве фронтов, расширяются за счет государств, имеющих врагов на большем числе границ.

Здесь влияние географии осуществляется двумя путями: естественные препятствия в виде гор, широких морей и ненаселенных территорий дают некоторым государствам («окраинам») «тыловую стену», которая позволяет им сосредоточивать свои силы на меньшем количестве направлений. С другой стороны, крупные территории без естественных барьеров могут обеспечивать существование множества государств, особенно если это плодородные сельскохозяйственные земли, способные прокормить большие популяции. Историки (наиболее широко — [McNeill, 1963]) часто отмечают, что окраинные завоеватели происходят с периферии больших населенных областей. Значительная доля ведших широкомасштабные завоевания государств появилась в окраинной позиции; все семь объединителей Китая (после периодов государственной раздробленности) вышли из тех окраин северных районов, где ресурсы населения были относительно большими по сравнению с другими окраинами. Эти случаи указывают на взаимодействие между преимуществами в окраинности и в ресурсах. Если имеется множество потенциальных соперников, находящихся в окраинных позициях, дальше всего продвинется тот, кто стартует с большим преимуществом в местных ресурсах и обратит это сочетание преимуществ в накапливающийся рост ресурсов по мере наступления на врагов, находящихся в центре.

ПРИНЦИП 3. — Государства, расположенные в центре географического региона, имеют тенденцию с течением времени дробиться (fragment) на более мелкие единицы.

Этот принцип является развитием предыдущего. Первая причина расширения «окраинных» государств состоит в том, что на протяжении длительного времени у внутренних государств блокируется кумулятивный рост их ресурсной основы. Внутренние государства имеют потенциальных врагов и союзников на многих фронтах; эти ситуации благоприятствуют дипломатии баланса сил, в которой формируется оборонительная коалиция против доминирующего в тот момент государства [Morgenthau, 1948; Gilpin, 1981]. Контакты между внутренними государствами имеют тенденцию оказываться в

238

патовой ситуации и таким образом съедать военные ресурсы без продуктивной отдачи. Поскольку такие внутренние государства часто располагаются на плодородных землях, они хорошо обеспечены военными ресурсами, но они блокированы структурно, поскольку возможности их экспансии уравновешены через случайные колебания (randomized), в то время как только окраинные государства могут осуществлять долговременную кумулятивную экспансию. В прошлом историки-компаративисты неверно истолковывали причины этой устойчивой эмпирической структуры (паттерна), объясняя се большей решительностью и энергией варваров с периферии в противовес разложению развитых цивилизаций. Однако, когда геопозиционных преимуществ не имеется, цивилизованные государства с большими ресурсами неизменно одерживают победу над ближайшими «варварскими» или племенными областями с меньшими ресурсами. Преимущество периферии — не культурное, а структурное.

Далее, в исторических атласах просматривается паттерн, не укладывающийся в рамки простого преимущества окраины над центром. С течением времени при отсутствии окраинного завоевания внутренние области имеют тенденцию дробиться на возрастающее множество государств: этот паттерн обнаруживается в Китае в течение нескольких междинастических периодов, в Киевской Руси, на Балканах после упадка Оттоманской и Австрийской империй и в дроблении Священной Римской империи на Kleinstaatcrci Германии и Италии. Дробление (фрагментация) происходит, потому что внутренние государства становятся ослабленными в военном отношении и не способными контролировать отделение [провинций]. Неустойчивые и перекрывающиеся паттерны завоевания и альянсов дробят административную власть и делают культуру политического самосознания все более локалистской.

ПРИНЦИП 4. — Кумулятивные процессы приводят к периодическому долговременному упрощению с массивными гонками вооружения и решающими войнами (showdown wars) между немногими противниками.

Принципы 1—3 кумулятивны. Большие государства проглатывают меньшие или принудительно втягивают их в союзы, а окраинные государства расширяются за счет раздробленной середины. В результате в течение длительных временных периодов (порядка нескольких веков) геополитическая ситуация переживает радикальное упрощение.

Упрощение может происходить различными путями. Первый исторический паттерн состоит в росте одного окраинного завоевателя, который быстро проходит через фазу ускоряющегося завоевания внутренних государств. Эта модель характерна для географически простых регионов с единственной основной населенной зоной, таких как Китай или Месопотамия в период, когда они были изолированными сельскохозяйственными регионами. Второй паттерн, более характерный для географически дифференцированной западной Евразии после распространения сельскохозяйственных сообществ — это рост

239

двух соперничающих окраинных государств, внедряющихся в переживающий патовую ситуацию центральный район с противоположных направлений. Третий вариант — это разделение на два огромных блока могущества, один из которых относительно более перифериен, чем другой⁵.

Все эти ситуации создают период высокой геополитической напряженности: как минимум интенсивной гонки вооружений и дипломатической поляризации, часто достигающей пика в решающей войне (в терминологии международных отношений— войне за гегемонию; см.: [Gilpin, 1981, р. 186—200]). В первом подтипе, упомянутом выше, одно крупное государство доводит свою ускоряющуюся экспансию до эффективного завоевания своего региона. Когда происходит решающая война между двумя крупными государствами или блоками, то из их конфликта вытекает больше возможностей. Одно государство может разрушить другое, прокладывая себе дорогу к завоеванию «мира» в масштабах всего района (противостояние Рима и Карфагена в Западном Средиземноморье, открывшее победителю путь к легкой экспансии). Исторически общая альтернатива — это патовая ситуация между двумя соперниками, ведущая к дезинтеграции обоих; такая дезинтеграция может произойти из-за крупных материальных потерь с обеих сторон в войне или из-за ресурсных напряжений в длительной гонке вооружений. В этом случае государство-наблюдатель имеет возможность быстрой экспансии в пространство образовавшегося вакуума могущества".

⁵Последний вариант является типом упрощения, который появился вслсдствии
государственной раздробленности средневековой Европы. Следующие друг за другом
три крупные империи или коалиции боролись за гегемонию: Испанская Габсбургская империя против коалиции, центрированной вокруг Франции; французская военная и дипломатическая экспансия, достигшая наивысшей точки в Наполеоновской империи; ось с центром в Германии против объединенной периферии в I и II Мировых войнах. Повторение этого паттерна с другими участниками в этих ролях предполагает структурные условия, такие как выдвинутые в кумулятивной динамике принципов 1—3, плюс уравновешивающие через случайность (randomizing) факторы, которые определяют, кто исполняет какие роли. В каждом случае самая экспансионистская коалиция терпела поражение из-за военного истощения.

⁶Войны между Римской и Персидской империями, достигшие кульминации в на
чале VII в. и ту, и другую истощили, оставив пространство вакуума могущества, в
которое внезапно вторглась арабская коалиция с се новой идеологией ислама. Другие
случаи из китайской истории приведены в работе [Collins, 1978]. В результате исто
щения Германии, Британии и Франции во II Мировой войне мир попал под господ
ство двух окраинных государств — Соединенных Штатов и России. Главная дискуссия
в литературе по международным отношениям [Waltz, I979; Gilpin, 1981] касается
того, ведут ли к большей стабильности или вероятности крупной войны ситуации мно
гостороннего баланса могущества или двусторонняя поляризация. Приводимые при
этом эмпирические материалы неубедительны, в частности, из-за того, что исследованы
лишь относительно короткие временные интервалы. За периоды в 250 лет или боль
ше, которые я исследовал в исторических атласах, геополитическая ситуация обычно в
конце концов упрощалась и достигала кульминации в решающей войне.

240

КОРОЛЛАРИЙ 4а — Решающие войны порождают высочайший уровень жестокости.

Войны, которые велись в тот момент, когда завоевание регионального «мира» висело на волоске, были наиболее жестокими, что выражалось в вырезании целых армий, включая пленных, а также истреблении гражданского населения. Подъем уровня преднамеренного разрушения отмечен в случаях [империи] Цинь (первого объединителя Китая после продолжительного периода Воюющих Царств), ассирийцев (первых объединителей Месопотамии), римлян в их войне с Карфагеном и монголов (первыми пытавшихся завоевать всю евразийскую территорию); имеются аналоги этому в резкой эскалации потерь гражданского населения в мировых войнах XX в. Гилпин [Gilpin, 1981, р. 200— 201] отмечает усиление жестокости во время войн за гегемонию в Европе с XVII в. Наоборот, периоды дипломатии баланса сил в регионах геополитической раздробленности обычно характеризовались кодексами чести, ослабляющими схватку и ограничивающими ее разрушительные последствия. Механизмом, связывающим геополитические условия с интенсивностью насилия, является высокий уровень эмоциональной и идеологической поляризации в ситуациях, когда кардинальные структурные последствия зависят от исхода сражения; напротив, когда влияние отдельных военных исходов на раздробленную структуру могущества мало и переговоры на основе баланса сил ведут к частому перезаключению союзов, эмоциональная поляризация низка.⁷

ПРИНЦИП 5. — Чрезмерное расширение приводит к ресурсному напряжению и государственной дезинтеграции.

Чем дальше данная военная держава выходит за пределы своей «исходной базы», тем выше расходы. В поддающемся измерению отношении большинство ресурсов тратится на покрытие этих расходов; результатами являются возрастающая напряженность с ресурсами в тылу и уязвимость для военного поражения, увеличивающие вероятность быстрого расползания военного могущества.

Принцип чрезмерного расширения с точки зрения нагрузки, связанной с передвижением и обеспечением войск (logistical loads), широко представлен в теоретической и эмпирической литературе. Стинчкомб [Stinchcombc, 1968, pp. 218—230] и Боулдинг [Boulding, 1962, pp. 227—276] построили формальные модели сокращения военных ресурсов, доставляемых на растущие расстояния. Коллинз [Collins, 1978] обнаружил, что фактически в каждом случае централизованных китайских династий упадок был вызван напряженной ситуацией с обеспечением и соответствующими поражениями на отдаленных границах. Люттвак [Luttwak, 1976] показал последовательное сокращение военных ресурсов, сопровождавшее военные кампании римлян на отдаленных границах. Кеннеди [Kennedy, 1987] документально подтвердил напряжения

⁷ Вторая часть этого эмпирического паттерна соответствует принципу Зиммеля — Коузера: перекрестные связи снижают интенсивность конфликта [Coser, 1956, р. 78-80].

241

от чрезмерного расширения в упадке главных европейских империй с XV XX вв. Изучение этих случаев также показывает, что негативные эффект чрезмерного расширения действуют гораздо быстрее, чем процессы кумулятивного прироста ресурсов, которые питали экспансию; империи, которые достигают точки чрезмерного расширения, имеют тенденцию терять контроль над военной организацией и политическим руководством в течение несколько лет, что приводит к падению режима или раздроблению государства.

Многие (но не все) доказательства динамики чрезмерного расширен! были основаны на исторических сравнениях аграрных государств; то же сам( подтверждается и принципами 1—4. Чтобы отвергнуть возражение, что принципы, основывающиеся на анализе этих исторических периодов, окажутся yстаревшими в условиях современных военной и транспортной технологий, я изучи геополитическую стабильность современных морских империй и военную эффективность воздушной мощи [Collins, 1981]. Издержки обеспечения (logistic costs) и уязвимость этих технологий сводят на нет гипотетическое возрастание их радиуса действия⁸ — соответственно основные геополитические принципы остаются в силе.

Рис. I. Геополитическая модель

⁸ Иными словами, современные технологии делают возможным большое увеличение расстояния, на которое военная сила может быть направлена на короткие периоды времени. Однако, в случае длительного сопротивления (даже на значительно более низком уровне военных ресурсов) издержки обеспечения на дальнем расстоянии являются определяющими, что и обнаружили Соединенные Штаты во Вьетнаме в 1963—1975 гг. На протяжении минувших 2 000 лет произошло лишь незначительное увеличение максимального размера империй и не было тенденции к более частым попыткам создания мировых империй. Этот факт подкрепляет вывод, что соотношение между дальностью транспортировки и издержками обеспечения существенно не изменилось. Логистические (относящиеся к снабжению и передвижению) ограничения на перемещение эффективной военной силы в различных исторических условиях были изучены Ван Кревельдом [Van Creveld, 1977, 1991].

242

Вышеизложенное и является той теоретической базой, на которой были основаны мои предсказания о будущем российской государственной власти (схематическое описание этой геополитической модели см. на рис. 1). В эмпирической и теоретической литературе принципы ресурсного преимущества, окраинного преимущества и чрезмерного расширения хорошо подтверждаются документально. Имелся обильный исторический материал о решающих войнах, но не было ни одной теоретической формулировки. Была замечена кумулятивная природа некоторых из этих процессов. Теоретический вклад работы [Collins, 1978] состоял в уточнении формулировки дробления центра (как оборотной стороны окраинного преимущества) и связывании целого набора принципов как динамики взаимоусиливающихся процессов, периодически ведущих к долговременным геополитическим упрощениям и поворотным пунктам⁹.

Связь геополитической теории с общей теорией образования и распада государства

Геополитическая теория долгое время представляла незначительный интерес в социологии; се важность возросла в связи с тем, что более центральное место заняла теория государства. Одно из направлений в макросоциологии с 1960-х гг. сконцентрировалось на внешних отношениях между социальными единицами. Миросистсмная (world-system) теория [Wallerstein, 1974—1989; Chase-Dunn, 1989] сосредоточилась на динамике между зонами мировой экономики. Поскольку гегемония в мировой системе (world system) основана на взаимно усиливающемся экономическом и военном господстве, автономные геополитические условия должны быть включены в миросистсмную модель, чтобы объяснить сдвиги гегемонии, подъемы и падения государств в мировой системе. В рамках другого ориентированного вовне подхода Бендикс [Bendix, 1967] представил модернизацию не как параллельные и движимые изнутри процессы развития, но как цепь подражания между государствами-лидерами» и государствами-<<последователями». В модели Бендикса присут-

^!) Формально эти пять принципов могут быть объединены в одно сложное выражение. Окраинное преимущество усиливается за счет преимущества в ресурсах относительно соседних государств; чрезмерное расширение является фундаментальным принципом для установления относительной уязвимости отдельных географических точек в отношении государств с данными ресурсами и грузом обеспечения (logistical loads); решающие войны являются результатом долговременного накопления ресурсов и геопозиционных преимуществ и невыгод. Техническая трудность в исследовании этого формализма состоит в том, что математические методы и методы компьютерного моделирования направлены только на вычисление геополитической силы одного государства с произвольными оценками его внешнего окружения. Не существует простого способа моделирования общего паттерна систем множественных государств в топологическом пространстве (т. с. разнообразия возможных пространственных конфигураций, которые оказывают влияние на окраинное преимущество). До сих пор компьютерное моделирование проводилось только для упрощенных версий геополитических принципов, см. [Hanneman, Collins and Mordl, 1995].

243

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

ствует некоторое веберианское влияние, поскольку в основе соперничества лежит престиж могущества (power-prestige) государств на межгосударственной арене и этот престиж могущества может быть истолкован как, главным образом, геополитическое господство. Внешняя отправная точка Бендикса для внутренних государственных изменений была принята и расширена Скочпол [Skocpol, 1979] в ее теории революций, инициированных военными расходами.

В 1980-х годах имело место полномасштабное движение за «возвращение государства» [Evans, Rueschemeyer, and Skocpol, 1985]. На повестке дня было формулирование теории автономной динамики государства, которая может, конечно, взаимодействовать с экономической, культурной и другими динамиками, но не сводима к ним. Общая проблема может быть представлена как формулирование динамики, которая детерминирует рост и упадок государства. Каждое из этих направлений изменения содержит подчиненные измерения. Государства растут интенсивно (в масштабах своей внутренней организации и способности контроля) и экстенсивно (в территории); они приходят в состояние кризиса или распадаются многими путями (вновь организационный распад и потеря способности извлечения ресурсов с одной стороны, так же как сокращение территории и дезинтеграция — с другой). Теория революций — тема, которая привлекла наибольшее внимание. Нам следует иметь в виду, что революция — это один из сегментов континуума государственного распада, а распад, в свою очередь, — это обратная сторона более общего вопроса формирования государства. В охватывающей перспективе то, что мы рассматриваем — это условия, которые движут государство в различных направлениях по этим континуумам.

Тилли [Tilly, 1990] недавно представил обзор восходящих траекторий формирования государства. Ядром государства является его военная организация вместе с административным аппаратом для извлечения поддерживающих ее экономических ресурсов. Как только этот аппарат начал существовать, он мог использоваться также и для других целей (включая экономическое регулирование и инфраструктуру, благосостояние и распространение культуры); эта часть государственной организации стала относительно крупной в большинстве случаев только совсем недавно, надстраиваясь на ядре организации, обслуживающей военную силу. На протяжении большей части истории государственные расходы были связаны в первую очередь с содержанием имеющихся вооруженных сил плюс долгами, доставшимися от предыдущей войны [Mann, 1986, р. 416—446]. «Военная революция» 1500—1800 гг. [Parker, 1988] увеличила размер вооруженных сил одновременно со стоимостью их оснащения, их постоянным характером и централизацией управления. До этих пор именно военная динамика движет с течением времени интенсивный рост внутренней государственной организации.

Тилли [Tilly, 1990] показывает, что различия в формах государственной организации объясняются условиями, определяющими виды ресурсов, которые

244

государства могут извлекать, чтобы поддержать эту военную экспансию. В зависимости от того, сконцентрированные ли источники капитала (главным образом, городские торговые экономики) или рассредоточенные экономические ресурсы (сельскохозяйственная земля) были относительно более доступны на их территориях, государства следовали различными траекториями организационного и военного роста. Одной крайностью был наем правителями временного войска в сотрудничестве с капиталистами, что благоприятствовало разделению власти в городских олигархиях и федерациях, закладывая структурную основу для республик. Другой крайностью было экстенсивное завоевание земель — путь роста государств, управляемых военными аристократиями. Тилли находит, что смешанная форма, где сочетаются обе ресурсные базы, была путем к централизованному национальному государству (nation -state), которое, в конечном счете, заставляло альтернативные государственные структуры подражать ему из-за его превосходящей способности к военной мобилизации и интенсивности административного контроля. Важная разновидность государственной структуры выявлена Доунингом [Downing, 1993], который анализирует влияние военной революции на демократию. Коллегиальные структуры разделения власти в средневековых государствах размывались вследствие роста централизованно снабжаемых армий; государства, наиболее уязвимые в отношении к этой эрозии, становились автократиями, в то время как государства, в наибольшей степени отсрочившие введение административных структур военной революции, развили наиболее сильные пар-ламентско-представительские институты.

Механизмы государственного распада

Схематически структура военных ресурсов стала ключом к внутренним формам государственной организации. Связывание таких ресурсов с геополитической теорией представляет собой петли обратной связи между этими двумя сферами. Геополитическое могущество есть отчасти результат извлечения внутренних ресурсов (через принцип 1); в свою очередь, подъем или падение общей геополитической позиции (как результат действия всех пяти принципов) оказывает обратное влияние на общее количество доступных территориальных ресурсов, а также на скорость поглощения этих ресурсов в ходе военных приготовлений и насильственного разрушения (см. рис. 2)..

Рассмотрим теперь негативную сторону процесса образования государства. В последние десятилетия государственно-центрированные модели стали превалирующими в теории государственного распада и революции. Ключом является уязвимость государств и их правителей к кризисам извлечения ресурсов, причем в отношении к государственным расходам. Первоначальная формулировка Скочпол [Skocpol, 1979] могла бы быть названа материальной экономикой государства; государство само по себе является экономической целостностью, которая формирует самостоятельный классовый интерес. Первым представителем таких групп интересов является государственный адми-

245

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

ВОЕННЫЕ РАСХОДЫ

^—-" S

ИЗВЛЕЧЕНИЕ РЕСУРСОВ

(интенсификация ____ ГОСУДАРСТВЕННАЯ /

капитала или ** ОРГАНИЗАЦИЯ /

интенсификация /

принуждения) /

ВНЕШНИЙ КОНФЛИКТ

(геополитические (геополитические

ресурсы) условия)

Рис. 2. Модель государственного роста: Тилли

нистративный класс, чьи экономические, равно как и властные престижные интересы, благоприятствуют увеличению способности извлечения [ресурсов]. Основной класс противников — имущая элита (в аграрных обществах — землевладельческая знать), чьи интересы заключаются в уклонении от извлечения их собственных ресурсов. Поскольку эти два класса социально и политически переплетены, в условиях государственного бюджетного кризиса конфликты разражаются внутри элиты. Эти конфликты вместе с финансовым аспектом самого кризиса, который парализует или отчуждает военные силы, достигают высшей точки в полномасштабном распаде вершины государства. Этот распад открывает дорогу революционным силам снизу¹⁰.

Замечательная проверка и теоретическая разработка модели государственного распада даны в работе Гольдстоуна [Goldstone, 1991J; в ней выстраиваются длинные временные ряды эмпирических значений нескольких аспектов напряженного состояния государства, показывающие, что сводный индекс напряжений для кризиса соответствует историческим взлетам и падениям госу-

¹⁰ Я не рассматриваю здесь различные виды революционных коалиций и контр-коалиций, поскольку в значительной степени они находятся вне сферы государства. В этой части своей модели Скочпол основывается на положениях Мура [Мооге, 1966]. Проведенный Муром анализ разнообразных структурных последствий различных типов классовых отношений в капиталистическом сельском хозяйстве проверен на дополнительном круге исторических случаев Пейджем [Paige, 1975]; он близок также к ранней формулировке Стинчкомба [Stinchcombe, 1961]. Мур возрождает марксистский классовый анализ революций, смещая фокус с промышленных на аграрные отношения собственности; Скочпол открывает другое направление, добавляя упор на автономную динамику государства. Эти линии [развития] теории не обязательно являются [взаимоисключающими] альтернативами. Модель государственного распада является ключевой для решения вопроса об инициировании революции; на участников конфликта и на направления, которые он принимает, особенно после революции, влияют экономические отношения собственности. Относительный вес этих факторов vis-a-vis с другими факторами должны прояснить дальнейшие исследования.

246

дарственного кризиса. И у Скочпол, и у Гольдстоуна распад государства является результатом сочетания (а) государственного фискального напряжения, (Ъ) внутриэлитного конфликта, который парализует правительство, и (с) народного восстания. Скочпол подчеркивает военное напряжение как первостепенный источник государственного фискального и административного кризиса; источники таких военных напряжений далее по причинной цепи специфицируются геополитической теорией. Гольдстоун добавляет причинные цепочки ко всем трем аспектам государственного кризиса, фокусируя внимание на путях, через которые демографическое давление, опосредованное ценами, инфляцией и налогами, влияет на условия а—с. Гольдстоун возражает против акцентирования Тедой Скочпол военных источников государственного фискального напряжения, но эти две причинные цепи не являются взаимоисключающими; в его собственной модели ключом к государственному распаду является не демографическое давление само по себе, а относительный общий баланс между государственными обязательствами и государственными ресурсами (см. рис. 3 и 4)^п. В случаях, когда военные расходы и прошлый военный долг составляют основную часть государственного бюджета, геополитическое напряжение должно порождать сильные импульсы или давления (pressures), ведущие к государственному распаду, является ли это или нет исключительным источником таких давлений. В самых крайних случаях государственный распад проистекал непосредственно из дезинтеграции военного аппарата во время войны.

(ВОЕННОЕ ПОРАЖЕНИЕ)

ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ

НАПРЯЖЕНИЕ \

ГОСУДАРСТВЕННОЕ гпгуплргтигнт ш

ФИСКАЛЬНОЕ----------------- ГОСУДАРСТВЕННЫЙ

НАПРЯЖЕНИЕ НАЫ1АД

ВНУТРИЭЛИТНЫЙ КОНФЛИКТ

НАЛОГОВАЯ ПОЛИТИКА

НАРОДНОЕ ВОССТАНИЕ

Рис. 3. Модель государственного распада: Скочпол

¹¹ Ключевое сравнение — реставрация Мейджи в Японии [Goldstonc, 1991, р. 404— 414], во время которой период скорее демографической стабильности, нежели роста, сыфал роль в возникновении государственного фискального кризиса и других аспектов напряжения; это случилось потому, что натуральные доходы были фиксированы по каждому виду [продуктов], в то время как цены при оплате наличными росли вместе с экономической экспансией. Более детальное сравнение моделей Скочпол и Голдстоуна см. в работе [Collins, 1993].

247

Споры по поводу акцентов на отдельные звенья причинной цепи не долж ны затмевать накопленные достижения этой серии исследований. У нас ест] хорошее свидетельство в пользу «центральной модели государственного рас пада — фискальное административное напряжение, конфликт (внутри) элиты народное восстание плюс набор путей к кризисным условиям в этих факто pax. Рост населения может иногда играть очень большую роль в возникновении кризиса; в других случаях преобладающее влияние оказывают геополитические условия. Во многих случаях население и геополитика взаимодействуют» [Collins, 1993, р. 121]. Для пользы теории мы бы не хотели сужать применение центральной модели к историческим периодам, когда рост населения является главной движущей силой среди фоновых переменных. Прогресс теории — это как раз такое развитие центральной модели вместе со вспомогательными моделями, которые делают ее применимой к разнообразию исторических условий.

Наше понимание соотношения между государственным распадом и революционной теорией теперь проясняется (см. рис.5). Как показывает Гольдстоун, не за всеми случаями государственного распада следуют революции в специфическом смысле полномасштабной трансформации правящей элиты, сопровождающейся политической и экономической перестройкой. Нужны бо-

(дополнительные условия)

лее специфические теории революции (и других путей последствий распада), если нам надо понять и предсказать эти виды последствий. Следует заметить, что мой анализ советского упадка предсказывал [только] распад; он не предлагал теоретической основы для предсказания того, какой последует вид режима. Так в 1994 г.* остается нерешенным, действительно ли бывший Советский Союз переживает революцию в полном смысле этого термина.

Легитимность как переменная, определяемая геополитическим престижем могущества

В моей собственной версии связи между геополитическими принципами и государственным распадом упор делается на механизме легитимности. И ото не для того, чтобы ослабить модель административного кризиса по Скочпол— Гольдстоуну через фискальное напряжение, внутриэлитный конфликт и массовое инакомыслие (dissidence), но чтобы добавить к ним процессуальную динамику, которая прямо касается эмоционального уровня политического маневрирования. Следует подчеркнуть, что легитимность не является чем-то, что нужно рассматривать как абстрактную и постоянную принадлежность политической системы. На микро- и мезоуровне социального взаимодействия легитимность прямо связана с солидарностью и лояльностью среди политических групп, а также энтузиазмом или покорностью масс; наоборот, делегити-мация — это эмоциональное и познавательное условие, которое преобладает, когда деятели политической элиты разделены и нерешительны, тогда как массы переходят от отчужденного недовольства и нелояльности к оппозиционным действиям. Законность (legacy) по Вебсру ввела нас здесь в заблуждение; столь много внимания было уделено типологии традиционной, рационально-правовой и харизматической легитимности как статического классифицирующего средства, что процессуальные аспекты легитимации оказались в пренебрежении.

Легитимность является переменной на двух уровнях. Существует континуум популярности отдельных политических лидеров. Есть убедительные данные — из современных опросов общественного мнения и из исторических анализов ранних периодов, — что на популярность политических лидеров наиболее сильно влияют периоды военных конфликтов [Ostrum and Simon, 1985; Norpoth, 1987; Bueno de Mesquite, Siverson and Wollcr, 1992; опросы Гэллапа, цитируемые в работе Hanneman, Collins, and Mordt, 1995]. На этом уровне у нас есть данные о связи между престижем военного могущества государства и легитимностью его правителей. Преуспевающие в военном отношении правители, которым благоприятствуют геополитические обстоятельства, создают свою собственную легитимность, когда навязывают свою

* Время, когда была написана статья. — Прим. ред.

249

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

власть у себя в стране, даже если они, возможно, начинали с насилия г незаконные узурпаторы. Побежденные в войне лидеры, какими бы законны они ни были, подвергаются возрастающему риску быть смещенными. boj того, геополитические условия детерминируют не только степень личн легитимности правителей в этой части континуума; чрезвычайные reonoi тические кризисы являются первостепенной причиной делегитимации в« институционального порядка. Эмпирически континуум простирается от т или иной степени личной популярности до легитимации или делегитимац: политической структуры. Это справедливо в любом конце континуума: чро вычайно популярные индивидуумы (которых назвали бы харизматичным] могут распространить ауру эмоциональной мобилизации до легитимации с вершенно нового вида государства; на нижнем полюсе континуума после край негативных уровней личной популярности правителей наступает делегитим ция всего государства¹².

Этот аргумент не сводится к популярности отдельных правителей кг таковой (хотя такая популярность является удобным источником доказател ства связи между легитимностью и геополитикой). Индивидуумы оказываю' ся включенными в более крупные процессы. Колебания престижа могущ< ства разных государств прежде всех других факторов вызывают быстрые сдвиг в легитимности правителей. Более того, геополитически вызванное услови государственного административного кризиса — вместе с внутриэлитным koi фликтом — имеет тенденцию приводить к быстрой смене лидеров, находи щихся у власти; если это достигает достаточно высокого уровня внутренни распрей и хаотического переворота, то не только отдельные лидеры теряю уважение, но и сам институт лидерства оказывается неэффективным. Имен но через эти каналы макропроцессы геополитики переводятся в специфичес кие события и динамику персоналий в ситуациях государственного кризиса j распада.

¹² Хотя это утверждение не подвергалось систематической проверке, историчес кис данные, кажется, свидетельствуют в его пользу. Трудно сослаться на какой-либс пример, в котором весь политической (или религиозный) порядок оказался бы делегата-мизированным или ниспровергнутым, в то время как правитель сохранил бы личнук по1гулярность; и, наоборот, кажется, не существует примеров, когда новый институциональный порядок был бы учрежден очень непопулярным лидером. Различие между личной и институциональной легитимностью, оказывается, эмпирически действует только на немногих уровнях континуума. Это не значит, что сильная личная непопулярность правителя являлась единственным путем к институциональной делегитимации (как аспекту того, что мы обычно называем революцией). В некоторых случаях это верно: личная неприязнь к религиозной и сексуальной морали короля Карла I была прелюдией к Английской революции 1640 г. Колебания личной популярности Горбачева были частью динамики делегитимации советского режима. С другой стороны, жертвы революции, подобные Людовику XVI во Франции и Николаю II в России, не были особенно ненавидимы, хотя они и не были популярными фигурами [Stone, 1979, р. 335]. Во всех этих случаях ореол режимного кризиса ускорял личную непопулярность.

250

Предсказание геополитической теорией распада Российской империи

Рассмотрим теперь специфические факторы, на основе которых был предсказан Советский коллапс и то, как они реально действовали.

Преимущество в размерах и ресурсах постепенно наращивалось со времени экспансии первоначального маленького государства Московия в 1390-х гг.; к концу 1700-х гг. Россия могла выставить самые крупные в Европе армии¹³. К середине XX в. это преимущество исчезло и даже претерпело инверсию; Россия и ее союзники оказались превзойденными своими врагами по общей численности населения в соотношении 3,5:1 и по общим экономическим ресурсам — приблизительно как 4,6:1. По численности войск эти два блока были намного ближе: противники России вели в соотношении 1,7:1 по действующим войскам и только 1,1:1 с учетом подключения резервов. Таким образом, уровень мобилизации Советского блока в отношении войск к населению был в 3,5 раза выше, чем уровень мобилизации его противников. Соответственно Советский Союз тратил непропорционально много на свой военный бюджет (около 20 % валового национального продукта) в ущерб расходам на гражданские нужды. Именно к этому напряжению обратился Горбачев в начале своего периода реформ, с 1985 г. и далее объявляя и до некоторой степени выполняя планы сокращения вооруженных сил и конверсии к гражданскому производству [Becker, 1986, 1987; Bernstein, 1989; German, 1989].

Окраинное преимущество и раздробленность внутреннего пространства работали на преимущество России в период ее экспансии. Московия изначально расширялась от «тыловой стены» редконаселенной северной лесной зоны, распространяясь на раздробленные государства центральных российских равнин и ведя к дезинтеграции Монгольской империи. Фрагментация Польши как внутреннего государства, подвергавшегося атакам с трех сторон, привела Россию к устойчивому пределу в Европе, до тех пор, пока поражение Германской центральной державы во Второй мировой войне — другой войне на несколько фронтов — не способствовало дальнейшей экспансии российского территориального контроля в форме имперской власти над сателлитами Восточной Европы. Российская экспансия в Сибирь в 1600-х гг. сталкивалась лишь с разрозненными сообществами; в южной и центральной Азии и на Кавказе экспансия продолжалась до конца 1800-х гг. против мелких государств, оставшихся после распада империй, основанных в Анатолии [Турции] или Иране [Персии]. Эти геополитические условия становились противоположными все в большей и большей степени после 1900 г. (контуры отрицательной обратной связи на рис. 1 теперь становились преобладающими над поло-

¹³ Данные, приводимые здесь и далее, взяты из работ [Collins, 1986; Facts on File, 1984—1991; Keesings's Record of World Events, 1984—1991] и тех случаях, когда нет других ссылок.

251

жительными контурами). Экспансия на Дальний Восток столкнула России Японией и привела к поражению в войне 1904—1905 гг. (и вследствие этог к неудачной революции внутри страны); с воссоединением Китайского гос дарства после 1949г. произошло новое военное столкновение с Китаем 1969 г. (после сражения в 1929 и 1945 гг.), и на этих границах сохраняли крупные войсковые силы. На юге и западе были поглощены бывшие буфе] ные зоны малых государств и российские войска были расположены на переда вых позициях, непосредственно противостоя силам союза НАТО. К 1950-м г Российская империя защищала свои сухопутные границы, протяженностью 58 000 километров.

Мое предсказание состояло в том, что совпадение кризисов на нескольки границах сразу повело бы к расползанию империи. Эта логика подобна то* которую Перроу [Perrow, 1984] обозначил как «нормальные случайности («normal accidents») в сложных организационных системах; в таких струк турах местные поломки, которые могут быть исправлены по отдельности, пе рерастают в общесистемный кризис, когда они происходят одновременно Такие события происходят на вероятностной основе, нарастая с количеством компонентов. Россия столкнулась с серией восстаний в своих восточно-евро пейских сателлитах (в 1953, 1956 и 1968гг.), которые она подавила с по мощью преданных войск Варшавского пакта. Но способность обеспечивай лояльность зависит от осознания общей принудительной способности и та ким образом подчиняется «спусковому» (tipping) феномену [Schelling, 1962. р. 51—118], когда атмосфера кризиса делает санкции за неподчинение мало вероятными. Мой прогноз состоял в том, что взаимодействие неблагоприятного геопозиционного положения с чрезмерным расширением и преимуществом противников в местных ресурсах принесет сочетание неудач в обширных регионах (таких, как военные интервенции для поддержки государств-клиентов, подобных Афганистану) и в конечном итоге достигнет спусковой точки (tipping point)¹⁴.

Что же произошло фактически — это патовая ситуация и растущее внутреннее раздражение по поводу интервенции в Афганистан, начатой в 1979 г., приведшее к выводу советских войск в 1988 г. Военно-экспансионистский режим, который преобладал вплоть до смерти Брежнева в 1982г. и при его преемниках Андропове и Черненко, был заменен в 1985 г. реформаторской фракцией Горбачева (бывшего протеже Андропова). В Советском Союзе немедленно, с 1986 г. и далее началось националистическое возбуждение. Во

¹⁴ «Таким образом, очень похоже, что как только первый раунд серьезных кризисов привел бы к потере Восточной Европы или другой отдаленной территории, был бы приведен в движение кумулятивный процесс внутреннего ослабления, достигающий кульминации в окончательной потере следующего ряда этнически отличных завоеванных территорий: Балтийских государств, Украины, Кавказа и центрально-азиатских мусульманских территорий» [Collins, 1986, р. 203].

252

ПРЕДСКАЗАНИЕ В МЛКРОСОЦИОЛОГИИ: СЛУЧАЙ СОВЕТСКОГО КОЛЛАПСА

внешних периферийных районах Кавказских и Центрально-азиатских республик (включая Узбекистан, по соседству с которым шла афганская партизанская война) в 1988 и 1989 гг. разразилось межэтническое насилие. Тем временем мобилизация диссидентского движения в западной части [империи] вдруг прошла незамеченной. Диссиденство, базировавшееся на профсоюзной организации, развилось в Польше в 1980 г. и было подавлено с помощью введения военного положения в конце того же года аналогично предыдущей схеме восстаний и поражений в восточноевропейских сателлитах. Однако в контексте разворачивающегося геополитического кризиса в 1988 г. официальные лица Балтийских республик Советского Союза поддержали предложения о полной автономии. В Польше забастовки союза «Солидарность» привели к уступкам в пользу реформ в 1988 г. и свободным выборам в июне 1989г.; победившие кандидаты «Солидарности» были приглашены в августе коммунистическим режимом для формирования коалиционного правительства. Одновременно в Венгрии раскол внутри правящей Коммунистической партии трансформировал объединенную автократию в совместное правление в июне 1989 г.

Перемещение этнического населения через границы было инициировано при Горбачеве политикой разрешения эмиграции евреев в Израиль; начавшись с маленьких количеств в 1986 г., эта эмиграция выросла до 20 000 чел. в 1988 г. и 60 000 в 1989 г. Эпоха открытости ослабила сдерживание этнических миграций по всему Советскому блоку. В самой Российской Федерации люди, переселенные в сталинские годы, теперь стремились вернуться на этническую родину. В 1987 г. Венгрия начала предоставлять убежище этническим венграм — беженцам из Румынии, в результате Румыния временно закрыла границу, а затем вновь открыла под давлением в 1989 г. В том же году Турция закрыла свою границу с Болгарией, чтобы задержать приток 300 000 болгар в Турцию. Эти процессы вдохновили подобное движение восточных немцев на выездные визы через Венгрию в Западную Европу в конце лета и осенью 1989 г. Именно это движение оказалось спусковой точкой, когда чехословацкие границы под давлением массового возбуждения были вновь открыты 1 ноября 1989г., поток беженцев превратился в открытую оппозицию режиму, которая предприняла атаку на символическую границу — Берлинскую стену.

За две недели, 9—24 ноября 1989г., противодействие силам режима в Восточной Германии и Чехословакии внезапно закончилось уступками, когда Горбачев отказался ввести советские войска [как основу] Варшавского пакта, чтобы удержать под контролем инакомыслящих, в сущности отвергнув использование репрессивных сил. Взаимная угроза, на которой держалась дисциплина в восточноевропейских вооруженных силах, теперь исчезла; за се исчезновением быстро, через два месяца, последовали восстания и переход власти по всему Восточноевропейскому блоку. Эти события на наиболее отдаленной периферии государств-сателлитов ускорили дезинтеграцию следующего слоя

253

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

Российской империи. В марте 1991 г. фоном для планов Горбачева по либ рализации Советского Союза в более свободную федерацию был выход СССР шести республик крайней западной периферии (Балтийские республи] плюс Молдавия, Армения и Грузия). Вслед за распадом власти в августе 1991 и провалившейся попыткой переворота, предпринятой антигорбачевской гру пировкой, весь Советский Союз формально распался. Паттерном этого пр цесса, как и предсказывалось, было совпадение кризисов на множестве фро тов, взаимодействующих и ускоряющих прохождение через спусковую точку общему распаду территориальной власти.

Открытое противостояние (showdown) через массивную гот вооружений и войны и атмосфера военной жестокости были очеви ностыо, начиная с середины XX в. Мировая геополитическая ситуация рад] кально упрощалась в течение этого столетия. Нацистская империя и прот] востоящая ей коалиция обозначили одну форму к всеобщей конфронтащ противостоящих блоков; советско-натовская конфронтация поглотила и ра делила ресурсы побежденной стороны. В этом свете гонка ядерных вооруж* ний с их способностью к самому массовому в мировой истории уничтожени гражданского населения не кажется такой уж аномалией. Она соответствус паттерну высочайшего уровня военной жестокости, которая сопутствую решающим войнам, когда накопление геополитических ресурсов достигает точк максимального упрощения и поляризации. Эта часть геополитической теори также подтверждала предсказание о потере Российского могущества, хотя он оставляет два подпути: 1) взаимное истощение ресурсов в гонке вооруж< ний или 2) открытую войну¹⁵.

Исторический исход состоял в том, что реформаторское движение Го[ бачева вскоре после прихода к власти начало в одностороннем порядк сокращать ядерные вооружения и вело переговоры о двусторонних сокращс ниях, начавшихся после встречи на высшем уровне Горбачева с президенте] Рейганом в 1987 г. С точки зрения геополитического предсказания ресурсно истощение в решающей конфронтации началось. Рост расходов на гонку ядер ных вооружений резко ускорился в начале 1980-х гг. Непосредственно: причиной было наращивание вооружений в Соединенных Штатах при адми нистрации Рейгана. С точки зрения теории конфликта эта эскалация в эмо циональном тоне конфронтации вытекала из серии взаимных угроз межд; Соединенными Штатами и Советским Союзом с конца 1940-х гг. В какой-Ti момент взаимная эскалация должна была иметь результатом либо ядсрнук войну, либо истощение и деэскалацию. Расходы на ядерные вооружения i сочетании с другими военными затратами России вызвали ресурсный криз»

¹⁵ Третий иодпуть — победа одного государства, ведущая к мировому господст ву, — был исключен, потому что ядерная война вызвала бы грандиозное уничтожение ресурсов [Office of Techology Assessment, 1979]. Кроме того, принципы 1—3 и 5 пока зывали, что Россия не вышла бы победителем в войне со всей вражеской коалицией.

254

1980-х гг., который привел к власти фракцию Горбачева. Горбачев приобрел свою первоначальную публичную харизму, обратив вспять ядерную эскалацию; в период 1986—1988 гг. он имел огромный престиж на основе этой политики, особенно в Западной Европе. Эта популярность Горбачева, в свою очередь, способствовала сначала распространению его образа как либерального реформатора, а его зарубежные поездки в интересах деэскалации вдохновили восточноевропейских диссидентов.

Здесь мы также находим взаимодействие нескольких процессов. Угроза немедленного использования ядерного оружия со стороны НАТО была политикой, принятой, чтобы уравновесить угрозу со стороны сил Варшавского пакта, находящихся близко от населенных центров Западной Европы; в ответ на это Советским оправданием сохранения этих сил в Восточной Европе было сдерживание ядерного удара. В то же время присутствие сил Варшавского пакта служило укреплению сателлитных режимов. Поэтому начало ядерного разоружения повлекло за собой ожидание вывода войск, и это ожидание, в свою очередь, подорвало взаимно контролирующие принудительные коалиции, которые конституировали власть сателлитных режимов.

Чрезмерное расширение губительно действовало на Российское геополитическое положение в Восточной Азии с начала XX в. На западе приобретение имперской власти над сателлитами после 1945 г. дополнило чрезмерное расширение в другом направлении, как и интервенция в Афганистан на центрально-азиатской границе. Есть два аспекта чрезмерного расширения: (а) издержки обеспечения (logistical costs), когда расходы на транспортировку поглощают все возрастающую долю военных ресурсов, и (Ь) идеологическое или культурное сопротивление, которое проявляет себя в этнической враждебности. Чрезмерное расширение перевозок и снабжения повлекло за собой целый ряд военных обязанностей на отдаленных расстояниях: [охрана] границы самого Советского Союза, дополнительная попытка превращения в мировую морскую державу, которая достигла вершины в начале 1980-х гг. с созданием большого флота авиа- и ракетоносцев для портов Тихого океана, Арктики и Северной Атлантики, Черного и Средиземного морей, плюс военная помощь, транспортируемая союзникам на Кубе, во Вьетнаме, на Ближнем Востоке и в Африке.

Второй аспект чрезмерного расширения связан с тем, что широкомасштабные завоевания имеют результатом образование полиэтнических империй. В большом ряде исторических примеров [Collins, 1978] этническая враждебность к иноземному правлению мобилизовалась и росла, когда империя контролировала два или больше слоев этнически различных территорий за пределами этнического центра своей страны (heartland — внутренней зоны относительной этнической однородности). В этом отношении российское чрезмерное расширение достигло крайне опасных уровней в период после 1945 г. В сателлитной зоне Восточной Европы советские войска поддерживали власть на территориях двух и трех этнических слоев, за пределами собственно русской земли (Russian homeland). В Афганистане же и на Кавказе, где российские

255

войска были размещены против турецких и иранских сил, [военная] мощь распространялась за пределы ряда российских этнических территорий. Дисси-дснство, мобилизовавшееся в этих регионах как в период 1953—1968 гг., так и с еще большим эффектом во время распада 1988—1991 гг., черпало энергию в первую очередь из роста этнического самосознания и враждебности к размещенному в этих местах российскому персоналу.

Далее я рассмотрю, в какой степени этническое самосознание несло ответственность за распад Советского Союза. Здесь же хочу подчеркнуть, что этническая враждебность мобилизуется по-разному и проявляется в первую очередь и наиболее интенсивно в регионах, которые геополитически уязвимы с точки зрения отделения. Внешний слой Российской империи — государства-сателлиты — были слабее организационно интегрированы; там оставались национальные правительственные структуры наряду с господством местного языка. Движения, мобилизованные, чтобы извлечь выгоду из российской геополитической слабости, подорвали местные коммунистические власти, ориентированные на союз с Россией; следовательно, отделение сателлитов вело к революциям против режимов. Внутри самого Советского Союза движения, которые вели к формальному распаду, мобилизовались еще легче, потому что союзные республики были уже организованы как номинально суверенные этнические группы [Waller, 1992]. Эта организация являлась результатом того, что Российская империя и ее преемник Советский Союз были в результате завоеваний полиэтническими государствами. Многочисленные этнические группы входили в эту структуру в течение фаз как се роста, так и упадка; таким образом, этнический фактор не может рассматриваться как первоочередная причина распада Советского Союза, скорее он является организационным посредником (medium), через который осуществлялось воздействие геополитического чрезмерного расширения.

Государственный распад и ускоряющийся кризис легитимности развертывались в соответствии с геополитической теорией. Накопление геополитических напряжений привело Советский Союз в середине 1980-х гг. к точке государственного фискального кризиса. Политический распад вначале проявился во внупгриэлитиом конфликте. Властный престиж военно-экспансионистской фракции упал в связи с неудачей ее попытки держаться на уровне США по вооружениям и с разгромом в Афганистане. Реформаторская фракция Горбачева пришла к власти и вступила в конфликт с фракцией, базирующейся на советском военно-промышленном комплексе. Этот разрыв структурно аналогичен фракционированию элиты, описанному в модели Скоч-пол — Гольдстоуна: фракция, заинтересованная в фискальном здоровье государства (чистый интерес государственного класса) против фракции «аристократов», чья материальная собственность защищается государством, и кто перекладывает бремя извлечения [ресурсов] на другие классы. Горбачев угрожал сократить субсидии военно-промышленному сектору, до сих пор являющемуся сильнейшей частью советской экономики. Результат был равно-

25в

знамен аристократическому «налоговому восстанию»: военно-промышленный сектор саботировал экономические реформы в направлении конверсии к гражданской экономике. И как дальнейший результат, период реформ стал периодом усугубляющегося экономического кризиса. Горбачев оказался в незавидном положении на скользком уклоне реформы в условиях начинающегося распада, подобном положению кабинета министров Некксра во Франции в 1780-х гг. Ухудшающиеся геополитическая, экономическая и политическая ситуации усугубляли одна другую. Реформаторская фракция Горбачева была неспособна собрать ресурсы, чтобы поддержать свою собственную власть. В конечном счете продолжающийся внутриэлитный конфликт, достигший кульминации в попытке переворота, предпринятой военно-промышленной фракцией в 1991 г., разрушил государственную власть и открыл путь революции в форме, аналогичной аристократическому мятежу, который ускорил падение французской монархии в 1789 г.^1В.

Третий компонент модели государственного распада — ото мобилизация оппозиционных классовых сил снизу (народное восстание). Больше всего вариаций в общей теории имеется на этом уровне. Вместо крестьянских восстаний в случае, когда модель применяется к аграрно-капиталистичсским обществам, мы находим ряд групп диссидентов, изначально центрированных на номинально этнических организациях в периферийных республиках, объединившихся в разгар волнений образованного населения в главных городских центрах [Bessinger, 1990; Sedaitis and Buttcrfield, 1991; Roedcr, 1991]. Здесь снова имеется накопление и ускорение условий распада, мобилизация диссидентского движения.

Фракция Горбачева в ее попытках создать себе поддержку во внутри-элитном конфликте против военно-промышленной фракции провела ряд актов политической либерализации. Ее ранние маневры имели цель подорвать власть чиновников Брежневской эры путем нападок на государственную бюрократию и саму Коммунистическую партию через призывы к самоуправлению и ускоренному экономическому развитию. Идея перестройки, обнародованная в апреле 1986г., может быть интерпретирована как попытка расширить основу поддержки Горбачева для переориентации государственной деятельности с военной мобилизации на экономическое развитие. Политические диссиденты были освобождены из тюрем или возвращены из внутренней ссылки в 1986 и 1987 гг.; были созваны народные съезды, чтобы подорвать существующую организацию Коммунистической партии. Серия избирательных реформ, начавшихся в 1988 г.,

¹⁶ Это не означает, что не было других источников внутриэлитного конфликта, уходящих в прошлое, во времена до периода геополитического кризиса в 1980-х гг. Как отмечено ниже (в разделе «Капитализм против социализма»), проблемы экономической неэффективности и ориентированных на рынок реформ также раскололи коммунистическую элиту; но сравнение Китая, Советского Союза и Восточной Европы показывает, что эти экономические проблемы не могли быть ключом к распаду Советской империи.

257

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

привела к [росту] открытости в союзных республиках, кульминацией чегс стал первый избранный Съезд народных депутатов СССР в 1989 г. Рост этих альтернативных структур — то, что Троцкий в своей теории революции называл «двойным суверенитетом», — обеспечил организационную основу, с помощью которой легитимность всего институционального порядка могла быть поставлена под вопрос. Изначально, массовая мобилизация, вдохновленная Горбачевым, служила тому, чтобы превратить его в харизматическую фигуру — оратора среди восхищенных толп, — смещая легитимность лично на него. Но личная легитимность является обоюдоострым мечом, — особенно в ситуации непостоянства ресурсных основ. С углублением структурного кризиса и поражением Горбачева во внутриэлитном конфликте он был внезапно делсгитимизи-рован; в свою очередь, его личное падение дслсгитимизировало весь режим.

Проблема предсказания в социологии

Что понимается под обоснованным предсказанием?

Могут ли быть сделаны успешные исторические предсказания? Безусловно, могут. Но существует различие между социологическим предсказанием и догадкой или принятием желаемого за действительное. Обоснованное предсказание требует двух вещей*. Во-первых, нужна теория, которая дает условия, при которых разнообразные вещи случаются или не случаются (т. с. модель, вершиной которой являются утверяедения вида «если — то»). Это теория более строгого образца, чем то, что обычно социологи подразумевают под данным термином. Это не категориальная схема, не метатеория и даже не модель процесса, которой не хватает поддающихся наблюдению последовательностей вида «если — то». Во-вторых, необходима также эмпирическая информация об исходных точках — начальных условиях в утверждении «если — то». Мое предсказание советского коллапса основывалось как на принципах геополитической теории, так и на эмпирических данных о состоянии Советского Союза и его противников в 1970-х гг.

Значительная часть путаницы в споре о том, возможно ли предсказание, происходит из неумения различать два этих компонента. При отсутствии теории предсказание есть просто эмпирическая экстраполяция. Это не дает большой возможности предвидения, если экстраполяция кратковременная, когда все, что делается, — это распространение уже идущего процесса без знания того, что заставляет его изменять направление. Долговременная эмпирическая экстраполяция может быть откровенно ошибочной. Значительная часть предсказаний, которые делают социологи, — именно этого сорта. Например, мы слышим утверждения, что к середине XXI в. больше половины амери-

* Ср. последующие методологические требования с требованиями К. Гсмиеля к научному объяснению-предсказанию в истории в его статье 1942 г., перевод которой помещен в настоящем томе (с. 14). — Прим. ред.

258

ПРЕДСКАЗАНИЕ В МЛКРОСОЦИОЛОГИИ: СЛУЧАЙ СОВЕТСКОГО КОЛЛАПСА

канских детей будут составлять представители меньшинств. При отсутствии теории о том, что определяет этническое самосознание, предсказания этого сорта сомнительны, ибо они предполагают, что не будет ни этнической ассимиляции, ни изменений в социальных категориях этничности. Самый знаменитый провал в социологическом предсказании потерпели в 1940 г. демографы, которые, не имея никакой теории, в которую входил бы бум деторождения, экстраполировали тенденции и делали демографические прогнозы, ошибка которых достигла 100 млн. чел.

Теоретические принципы плюс эмпирические данные необходимы для предсказания, к которому мы можем иметь некоторое доверие, предсказания, которое есть нечто большее, чем догадка. Это подразумевает, что теория также должна быть обоснована. Обоснованность макросоциологичсской теории никогда не относится к типу «все или ничего»; при рассмотрении сложных процессуальных моделей с обратными связями между внутренними процессами и внешними отношениями среди таких единиц, как государства, никогда нет простого и четкого статистического принятия или непринятия всей модели целиком. Это не значит, что отдельные компоненты модели не могут быть фальсифицированы данными, но сопротивление фальсификации в пошаговом анализе не является главным способом построения правдоподобной макродинамической модели. Успех моего предсказания относительно Российской империи повышает нашу оценку обоснованности модели, но если бы теория не имела другой основы, чем этот случай, то наше доверие относительно возможности дальнейшего ее применения оставалась бы скорее гипотетическим. Полная согласованность всех источников данных является центральной для наших заключений об обоснованности, и эта согласованность проявляется в той степени, в какой теоретические положения, суммирующие различные случаи, могут быть приведены в логическое соответствие друг с другом. Согласованность геополитической теории, военно-ресурсной теории образования государства и теории государственного распада есть источник взаимной обоснованности для них всех. В предшествующем обзоре этих моделей я сослался на ряд исследований, часть которых была проведена после того, как я предложил в 1980 г. геополитическое предсказание советского коллапса. Исследования и развитие теории в этом направлении продолжается и в настоящее время. Для обоснования всей модели и в связи с этим для демонстрации того, что предсказание было сделано скорее на систематической основе, чем ad hoc, время, в которое выполняется такое исследование, несущественно. В этом смысле поступательное развитие макрополитической теории продолжает повышать (или предположительно может подорвать) обоснованность данного геополитического предсказания.

С этой точки зрения давайте рассмотрим некоторые из других предсказаний и постфактуальных объяснений коллапса Советской империи¹⁷.

¹⁷ Более подробный обзор теорий, которые оказались ошибочными в предсказании советского коллапса, см. в работах [Collins and Waller, 1992; Gaddis, 1992].

259

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

Этническое восстание. — Самое значительное предсказание, котор мне было известно в 1980 г., было сделано д'Анкосс [d'Encaussc, 1979]. Oi было основано на эмпирической экстраполяции. Д'Анкосс просчитала дем графические тенденции для русских и других народностей Советского Союза пришла к выводу, что империя распадется в XXI в., когда нерусские наци нальности составят большинство. Было ли это достоверной основой для пре, сказания? Можем ли мы вывести некий теоретический принцип из применен! д'Анкосс этнических демографических тенденций? Предсказание д'Анкосс по, разумевает, что сам размер этнических групп детерминирует их относительну политическую силу, и, имплицитно, что полиэтнические государства имек тенденцию к мятежу и дезинтеграции. Чего не хватает — так это более шире кой теории условий, при которых этнические группы ассимилируются, остаютс отличными от других или дробятся на еще более мелкие подгруппы. Но тендер ции изменения этнических границ весьма вариативны, и, похоже, что главная дс терминанта — геополическая [Collins and Waller, 1994]. Иными словами, когд центральное государство (core state) геополитически сильно, престиж его доми нантной этнической группы высок и это становится стимулом для этническо] ассимиляции; когда же геополитическая дезинтеграция уже началась, моби лизуются этнические сепаратистские движения как проводники процесса де централизации власти. Отсюда следует вывод, что при отсутствии комплекс; геополитических условии предсказания относительной численности этнической населения не были бы обоснованным предсказанием советского коллапса¹⁸.

Очень важно не поднимать эти проблемы просто для определения того кому следует доверять в плане правильности предсказания. Предсказание не есть единичная попытка выбора удачных попаданий из серии промахов; онс полезно, только если мы знаем, что у нас есть надежный инструмент, орудие, которое мы можем использовать неоднократно и в различных условиях. Например, это ключевой вопрос для ситуации в Восточной Европе и Центральной Азии в 1990-х г. и, несомненно, в XXI в. — ведет ли одна только численность этнического населения к дезинтеграции государства, либо общие геополитические условия определяют направление этнической ассимиляции или диссимиляции. Только на основании хорошей общей теории мы можем предложить предсказывающее прозрение (predictive insight)¹⁹.

¹⁸ Примененная к Соединенным Штатам, модель д'Анкосс подразумевала бы, что Соединенные Штаты также с их возрастающим диспаритетом в коэффициентах рождаемости по разным этническим группам, идут к дезинтеграции по этническим линиям. Геополитическая теория, примененная к текущим условиям, которые позволяют ожидать высокий престиж могущества для Соединенных Штатов в среднесрочной перспективе, предсказывает, что никакой такого рода этнической дезинтеграции не произойдет.

¹³ По причинам того же рода предсказание упадка, сделанное советским диссидентом Андреем Амальриком [Amalrik, 1970], должно рассматриваться как заявление ad hoc, поскольку оно не базировалось на принципах широко обоснованной приложимости.

260

В этом духе давайте рассмотрим заявления, которые были сделаны post factum, после революций 1989—1990 гг. и особенно после лета 1991 г. Большинство этих теорий относится к двум категориям:

а) репрессивные режимы, подобные советскому, были обречены на свер
жение своими народами, и

б) централизованная (и a fortiori главным образом, социалистическая)
организация экономики неизбежно проигрывала в соревновании с более вы
сокой производительностью свободного рыночного капитализма.

Остановим в стороне тот факт, что фактически все до конца 1980-х гг., включая большинство социальных исследователей, рассматривали советские социалистические режимы как по существу устойчивые (permanent). Удовлетворительны ли эти два популярных ретроспективных заявления в качестве теорий?

Свержение репрессивных режимов. Теория (а) явно неверна. Это — боевой клич ликования в момент, когда низвергаются статуи. Но репрессивный характер государства был слабым основанием для предсказания его уязвимости по отношению к народной революции при отсутствии признаков государственного кризиса в верхах и условий для ресурсной мобилизации снизу (см. доказательства, на которые ссылаются Тилли [Tilli, 1978] и Скочпол [Skocpol, 1979]).

Капитализм против социализма. Теория (б) должна заставить нас насторожиться, так как она, очевидно, является формой идеологического злорадства, но в определенной степени она правдоподобна, даже для геополитической теории, поскольку, если бы она была верна, это имело бы сильное влияние на относительные уровни ресурсов, питающих военное могущество различных государств (т. с. было бы ненакопительным аспектом принципа 1). Чтобы избежать приложения теории post hoc к выбранному случаю, мы должны рассмотреть, каковы принимаемые общие принципы. Один из них заключается в том, что экономическая производительность в сфере потребительских товаров является первейшей детерминантой политических революций. В качестве сравнительно-исторического обобщения это утверждение просто неверно.

Вторая слабость состоит в том, что теория превосходства капиталистического производства над социалистическим не ясна в отношении времени. Ее применение ad hoc к периоду советского спада 1980-х гг. слишком узко; в более ранний период (на протяжении 1950-х и 1960-х, приблизительно до 1975г.) советские социалистические экономики переживали более быстрый рост, чем большинство их капиталистических соперников [Kennedy, 1987, р. 429— 431, 490—496]. В работе [Szelenyi и Szelenyi, 1994] утверждается на этих основаниях, что социалистические экономики, возможно, были только в средней части циклической фазы спада в 1980-х гг. и что политический упадок был вызван факторами, которые являются случайными с точки зрения экономически обоснованной теории. Вряд ли из этого аргумента можно сдс-

261

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

лать какой-либо вывод, поскольку нет хорошо развитого основания теори долговременных паттернов изменения социалистической экономики. К ее жалению, то же самое должно быть сказано и о долговременных паттерна капиталистических экономик. Существуют достаточные данные о наличии цик лических процессов и кризисов, но нет общих принципов определения тоге когда и почему капиталистические экономики могут оказываться в цикли ческом кризисе во время роста социалистических экономик (как в 1930-х гг. или когда и почему может существовать обратная ситуация (предположи тельно случай в 1980-х гг.). В будущем социальная наука может углубит свое понимание предмета и свою способность к предсказанию, рассматривав такие макроэкономические паттерны. Но баланс данных и согласованное! теоретического развития предполагают, что, даже когда мы будем лучше пони мать экономические циклы, это не докажет, что они являются независимым] детерминантами государственной экспансии или государственного распада; i лучшем случае они добавят дополнительные причинные контуры, входящие i центральную модель извлечения государством ресурсов и существующих в нед напряжений,

В нашем распоряжении также есть критическое эмпирическое сравнение позволяющее нам сопоставить относительные достоинства геополитическор теории и теории превосходства капиталистической производительности: вре менные паттерны государственного могущества Советского Союза и Китая Эти данные говорят против модели государственного коллапса, основанной щ капиталистическом превосходстве. Ли [Li, 1993] показывает, что все превратности положения китайских коммунистических сил в XX в. вытекают ие геополитической теории, и предсказывает на основании относительных геополитических преимуществ Китая на рубеже XXI в., что не следует ожидать здесь внутренней революции. Другими словами, социализм сам по себе не объясняет изменения государственной слабости или силы, в то время как они объясняются геополитическими условиями ²⁰.

Вышеуказанное не вытекает из отрицания экономической слабости социализма, но только возможно ли в терминах общей теории вывести из этого факта адекватное объяснение советского распада? Существует хорошо развитая основа анализа неэффективности централизованной плановой экономики государственных предприятий [Kornai, 1992]. Более того, как показывают Уальдер [Walder, 1994], Ни и Лайн [Nee and Lian, 1994], попытка реформировать такую систему через введение рыночных структур ослабляет и

²⁰ Следует заметить, что Гольдстоун [Goldstone, 1992], применяя свою модель государственного распада с подчеркиванием причинной цепи, порождаемой ростом населения, делает вывод, что Китай в конце XX в. находится в предреволюционной фазе. Таким образом, у нас имеется прямое противоречие между предсказанием геополитической теории и предсказанием демографически центрированного варианта теории государственного распада. Будущие события позволят оценить достоверность этих теорий.

262

расщепляет правящую элиту, подрывая структуру побудительных мотивов у чиновников, понижая их зависимость от центрального иерархического контроля и поощряя оппортунистическое стремление к личной экономической выгоде. Однако эти процессы не могут служить основным объяснением коллапса коммунистического режима; рыночные реформы были мало развиты в Советском Союзе, являлись подспорьем коммунистического правления в Восточной Европе, и были наиболее продвинуты в Китае 1980-х гг., где государство оставалось наиболее сильным. Случаи Венгрии и Польши, где были проведены далеко идущие рыночные реформы, иллюстрируют смешение этих двух видов процессов. Рыночная реформа породила внутренние давления для политических изменений, но это привело к полномасштабной государственной революции только в контексте геополитического кризиса Советского Союза, который опрокинул контроль верховной власти.

Может быть вполне справедливым, как утверждают Уальдер, Ни и Лайн, что рыночная реформа, в конце концов, подорвет социализм в Китае. Этот аргумент о рыночной реформе не подразумевает ни государственного распада, ни демократической революции. Действительно, поскольку экономический рост посредством рыночной реформы будет и дальше усиливать геополитические позиции Китая, следует ожидать, что государство останется сильным, даже хотя бы оно эволюционировало к некоторой иной форме политической экономики, отличающейся от чистого социализма²¹.

Личность. Другой фактор, ретроспективно выдвинутый для объяснения советского низвержения, — это влияние отдельных личностей. Основной аргумент при этом является антитеоретическим: уникальные фигуры, такие как Горбачев, появление которых непредсказуемо, могут создавать ключевые поворотные моменты во Всемирной истории. Это направление анализа легко опровергнуть. Такие всемирно-исторические личности не появляются случайно, у них есть возможность приобрести всемирно-историческую значимость, только если они структурно находятся в такой позиции, где их действия имеют исключительно важные последствия. Такие позиции существуют только при наличии высокоцентрализованных структур власти и при условии, что

²¹ Вариантом модели капиталистического превосходства является стадиальная теория развития, по которой все другие виды экономик в конечном счете уступают дорогу капитализму. Такое теоретизирование вполне может быть вызвано идеологической эйфорией периода антикоммунистического восстания. Эмпирически пока еще пет явных признаков того, что происходит переход от социализма к капитализму. В середине 1990-х гг. еще не ясно, многие ли из государств бывшего Советского блока становятся вполне сформировавшимися рыночными капиталистическими экономиками; возможно, что в течение длитечьного времени гибридные или какие-то другие формы будут преобладать. Похоже, господствующей формой, унаследованной от распада социализма, будет промышленный феодализм (industrial enterprise feudalism) [Burawoy and Krotov, 1992]. Теории экономических переходов [от стадии к стадии] еще предстоит долгий путь его развития, пока она не получит обоснования; без такой теории у нас мало оснований, на которые можно полагаться для систематических предсказаний.

263

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

властные коалиции к этому моменту раздроблены и постоянно сменяют* Короче, условия для появления социально значимых личностей — те, что сфс мулированы в теории государственного распада и родственных ей теориях фс мирования государства и мобилизации социальных движений. Социологам кий способ поставить этот вопрос — это спросить об условиях подъема падения индивидуальной харизмы.

Реформаторское движение Горбачева даст особенно ясный пример toi как харизма зависит от окружающей социальной динамики. Горбачев 6i безвестной фигурой, связанной через Андропова с тайной полицией, пока i не стал в 1985 г. главой Коммунистической партии. Именно когда он вз курс на реформы в ответ на структурный кризис, он стал харизматичесю фигурой; мы можем проследить этого нового общественного деятеля на ма совых собраниях и в поездках, где он был окружен эмоциональным жаром сделался эмблемой либеральных и миролюбивых надежд²². Этот ореол харизк начал разрушаться, когда толпы, которые он мобилизовал, пошли дальше не и принудительная власть его режима была подорвана, оставив его представлял щим слабеющее государственное руководство. Великие личности поднимают! и падают. Более общий социологический урок — уделять внимание условияг при которых, как мы можем ожидать, такие личности вспыхивают и тускнею

Идеология. На советский коллапс иногда ссылаются как на прим( доминирующей роли идеологии. Падение в разных случаях приписывается hi укротимой идее этнического национализма, распространяющимся идеям св< боды или идее капиталистического рынка (в особенности его потребительскс этике). Нет причины сомневаться в существовании этих систем верованш Вопросы же состоят в следующем: «Определяли ли они советские перем< ны?>> и «Обеспечивает ли идеология основание для предсказания вообще, либ для заключения о том, что предсказание невозможно?»

В случае с этническими идеологиями структурные условия для этого тип мобилизации были обсуждены выше. Этнический национализм потенциальн существует всегда, но идет ли он в направлении асиммиляции в более круг ныс национальные единицы (господствующая тенденция в последние столе тия; см. [Tilly, 1993, р. 246—247]) или местного сепаратизма, — это очен переменчиво. Вывод, что автономная сила этнической идеологии сама по себ определяет, каким путем она пойдет, будет тавталогисй. То же можно сказат и об идеологических лозунгах капитализма. Прокапиталистическая идеологи, не имеет единого лозунга даже при смене десятилетий XX в., и было несколь ко резких перепадов популярности про- и антикоммунистических идеологий

²² Так, визит Горбачева в Китай в мае 1989 г., целью которого была попытю уменьшить геополитическую конфронтацию, стал катализатором массовой демонстра ции на площади Тянанмынь. Поражение этого восстания показало, что одной толью индивидуальной харизмы не достаточно, чтобы произвести структурное изменение npi отсутствии факторов, перечисленных в теории государственного распада (см. [Li, 1993])

264

Когда и где происходят эти изменения, не было систематически тсоретизиро-вано. Если мы сводим тезис капиталистической идеологии к распространению западных потребительских установок, то поразительно, что современная идеология западных интеллектуалов и массовой культуры — это вовсе не восхваление потребительства, но постмодернистская атака на него. Таким образом, антисоциалистическая идеология диссидентов не совпадала с таковой у предполагаемых проводников идеологии на Западе.

Более теоретический подход к роли идеологии в государственных распадах и революциях обнаруживается в накапливающейся массе исследований, которые послужили источником положений данной работы. Идеологии, ассоциируемые с направлениями, которые принимают революции, довольно разнообразны, и теоретическое объяснение в них недостаточно развито. Гольдстоун [Goldstone, 1992, pp. 416—448] утверждает, подобно Скочпол, что идеологии не являются существенной частью объяснения государственных распадов. (Другими словами, идеология — это ближайшее, но не основное звено причинной цепи; она начинает действовать, только когда внутриэлитный конфликт и государственный фискальный кризис уже достигли значительной степени. Сравните формулировку Моэдл [Moaddel, 1992]). Для Гольдстоуна идеология более точно предсказывает то, что последует после распада. Тем не менее, нам недостает систематической теории того, какая появится идеология в разных типах случаев. Имеются достаточные свидетельства того, что идеологические движения «маршируют назад в будущее». Например, главная вспышка классового конфликта в начале промышленной революции в Англии произошла под влиянием реакционной идеологии рабочих, пытавшихся повернуть время назад, к ремесленному производству, но смогла только заложить основы для регулирования фабричного производства [Calhoun, 1982].

Мое предсказание о [коллапсе] Российской империи включало теоретический довод, что идеология следует за геополитикой. Относительно тех частей Советского Союза, которые попали в геополитическую орбиту близлежащих исламских государств, я предположил, что распространение ислама будет движителем (vehicle) восстания. Престиж идеологии поднимается и падает с государственным могуществом ее наиболее явных приверженцев; таким образом, успех Иранской революции под лозунгами исламского фундаментализма привел к быстрому подъему исламского фундаментализма на соседних территориях, включая Афганистан. Я предполагал, что для основной части Советского Союза государственный распад, и смена режима вполне могли бы произойти под влиянием идеологий какого-либо диссидентского течения в коммунизме. Так оно и оказалось поначалу (горбачевский реформаторский коммунизм), но я не предвидел, что процесс распада быстро повернет в прокапиталис-тическом направлении. Здесь мне следовало бы применить общий принцип, согласно которому идеологии, подобно правителям, делегитимизируются с падениями властного престижа режимов, являющихся их носителями. Точно так же, как поражение в I Мировой войне подорвало идеологический престиж

265

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

капиталистических реформаторов, возглавлявших Российское правительство, и подготовило почву для отката к антикапиталистической идеологии, геополитически обусловленное поражение Советского Союза (и продолжающееся падение властного престижа коммунистов — сторонников реформ Горбачева) вызвало откат к антикоммунистической и прокапиталистической идеологии²³.

Таким образом, при распаде государства, как будто бы имеется тенденция сдвига от одной из двух соперничающих идеологий к другой. Поскольку идеологии обычно не сводятся к паре альтернатив, этот принцип является далеко не всеобщим. Нам нужно лучше теоретизировать условия, которые порождают различные идеологии и выдвигают ту или иную из них на первый план²⁴. Несомненно, идеология может быть инкорпорирована в общую предсказательную теорию государственных распадов, но вместо того, чтобы представлять ее как некую самостоятельную неумолимую движущую силу, нам нужно установить условия для появления ее разновидностей и место, которые они занимают в причинной цепи.

В итоге, конкурирующие объяснения советского распада, рассмотренные здесь, оказались объяснениями ad hoc. Они не опираются на общие принципы, совместимые с объяснением широкого круга явлений. Напротив, геополитическая теория с самого начала основалась на полученных из более широкой сферы сравнительных данных. Геополитическая теория государственного изменения еще далека от совершенства и еще не прошла строгой эмпирической проверки. Тем не менее, она дает более или менее точные предсказания и объяснения. Она хорошо стыкуется с главными направлениями теории и исследований развития государства, государственных распадов и революций. Детали того, как действительно произошел советский распад, согласуются с

²³Идеологический престиж капитализма за время его существования может быть,
таким образом, связан с его геополитическими союзами в такой же степени, как и с
его экономической производительностью. Этому доводу соответствует то, что идеоло
гия капитализма распространялась по миру вместе с британским, а затем американ
ским геополитическим влиянием и подвергалась нападкам как раз в те времена и и тех
местах, где геополитический контроль ослабевал. Этот вопрос требует более система
тического исследования.

²⁴Сделанные Вутноу [Wuthnow, 1989] систематические сравнения того, какие
европейские государства приняли или отвергли протестантизм, Просвещение и социа
листические движения XIX в., служат здесь, возможно, основой для нашей наиболее
развитой модели. Центрированная на государстве теория Вутноу родственна модели
государственного извлечения ресурсов Скочнол — Гольдстоуна — Тилли. Централь
ный процесс, лежащий в основе главных новых идеологических движений, — это появ
ление новых экономических и организационных ресурсов, которые усиливают госу
дарственный сектор. Когда это случается вместе с патовой ситуацией между государ
ственными деятелями и управляющими собственностью консерваторами (вариант
модели Скочнол), открывается возможность для третьей фракции культурных деяте
лей (cultural entrepreneurs); их успех зависит от уровня патовой ситуации между
двумя ветвями внутриэлитного конфликта, а также от степени экспансии новых мате
риальных и организационных средств культурного производства.

266

ПРЕДСКАЗАНИЕ В МАКРОСОЦИОЛОГИИ: СЛИЧАЙ СОВЕТСКОГО КОЛЛАПСА

процессами, ожидаемыми на основе этих моделей. Резонно заключить, что геополитическая теория — ото тот краеугольный камень, на котором может строиться дальнейшая работа по получению предсказаний (см. Приложение).

Насколько велика возможная точность предсказания

Современная геополитическая теория не является точной. Исторические атласы показывают, что условия, которые детерминируют геополитически выгодные или неблагоприятные характеристики, изменяются довольно медленно, в течение столетий [Collins, 1978]. Поскольку государство контролирует военную силу на своей территории, относительный расклад такого рода ресурсов выявляется в существенно более короткие периоды войн и связанных с ними острых ресурсных напряжений; главные войны в основном длятся от двух до пяти лет, редко — более десяти. Это дает нам два различных временных порядка: длительное, медленное, латентное наращивание или сокращение ресурсов, прерываемое периодами войн, когда такие сдвиги проявляются в открытых изменениях территориального могущества. Условия, которые определяют, когда войны действительно разражаются или, соответственно, когда войн избегают, включают великое множество других факторов²⁵. Эти факторы, по-видимому, случайно уравновешивают друг друга на длительном отрезке времени, однако, как мы можем заключить, долговременное направление изменения относительного расклада ресурсов в конечном счете ведет либо к экспансии, либо к [территориальному] сокращению государства. Когда мы применяем геополитическую теорию к актуальным предсказаниям, остается некоторая присущая ей неточность. С помощью исторических атласов я подсчитал, что геополитические ресурсы дают предсказательную точность до единиц приблизительно в 30—50 лет; в рамках таких периодов невозможно узнать (из одних геополитических данных), когда произойдут наиболее острые и значительные военно-обусловленные кризисы. В 1980 г. я предсказал, что Советский Союз распадется в течение следующих 30—50 лет. Честно говоря, я был удивлен, что это случилось так скоро, но это определенно произошло во временных рамках моего предсказания²⁶.

²⁵Имеются некоторые успехи в предсказании возникновения войн, определив
шем существование конкретных стартовых точек, в которых происходят международные
споры; эмпирически успешная модель строится на соотношении ресурсов и моделях
альянсов противостоящих государств [Bueno dc Mesquite and Lalman, 1992].

²⁶He все аспекты советского распада были включены в мое геополитическое
предсказание. Было отмечено, что переход был относительно бескровным, с продолжи
тельной революционной борьбой только в одном случае (Румыния). По-видимому, дан
ный паттерн опровергает теорию революционного изменения, во всяком случае теорию,
воплощенную в изречении Маркса: «Насилие является повивальной бабкой всякого
старого общества, когда оно беременно новым». Однако геополитическая теория и
теория государственного распада не подразумевают, что каждый переход является
насильственным, но утверждают только, что накопление ресурсных напряжений на
основе организованных средств насилия приводит в движение процессы, которые за
канчиваются сменой режима.

267

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

Из-за факторов этого промежуточного звена или мезоуровня причинное ти — например, потому что всегда могут быть созданы дипломатические сок зы, которые нейтрализуют любую отдельную силу или слабость, — иногд утверждалось в гораздо более широком смысле, что геополитические ресурс] по своей сущности не способны предсказывать изменения государственног могущества. Манн [Mann, 1989] оспаривает принадлежащую Кеннсд [Kennedy, 1978] формулировку геополитической теории, говоря, что люба такая модель является необоснованной, так как дипломатические союзы н предсказуемы. Но разве на самом деле дипломатия является царством свс бодных выборов? Пока еще не было систематического столкновения межд литературой по дипломатии и литературой по геополитической теории, но рз зумно полагать, что дипломатия следует за геополитикой. Я предлагаю дв гипотезы:

ГИПОТЕЗА 1. — Геополитически сильные государства навязывают союзы более слабым государствам, непосредственно примыкающим к зон их военной экспансии; наоборот, слабые государства ищут защиты с стороны соседних сильных государств или уступают навязыванию сою за с ними.

ГИПОТЕЗА 2. — Там, где достигается ситуация баланса сил (т. е в зонах, где многие государства покушаются на границы друг друга) государства создают альянсы по принципу «враг моего врага — мо\ друг». Эти альянсы ведут к геополитическому паттерну шахматной доски i раздробленности внутреннего региона, предсказываемой геополитическим прин ципом 3. Эти срединные или внутренние регионы существуют только до те: пор, пока не сильны окраинные государства; когда ресурсы могущества ку мулятивно наращиваются в противоположных концах такого срединноп региона, альянсы имеют тенденцию превращаться в биполярные блоки, гд( диктуют крупнейшие государства. Исторические примеры, начиная от рим ской экспансии до советского и американского альянсов XX в. внушают мысль что (отнюдь не вопреки геополитическим принципам) дипломатия — это гсо политика, ведущаяся другими средствами.

Существует и третий порядок времени — намного короче, чем любо! из приведенных выше. Это время общественного движения. Его сердце виной являются два или три дня, в течение которых власть в государств* как бы подвешена и балансирует, мобилизуются толпы на улицах и волнь энтузиазма или страха образуют массивные социальные сети, не последнюк из которых составляют военные, примыкающие то к одному, то к другому центру власти. Вокруг этого микрофокуса времени, когда действительш осуществляется переход государственной власти, — революционных «дней» народной славы — существует полумрак полуинтенсивной мобилизации длящейся несколько недель. Этот период может растягиваться на месяцы если энтузиазм движения распространяется на ряд центров государственной власти, таких как различные столицы Восточной Европы осенью и зи-

268

мой 1989—1990 гг. или республики Советского Союза, начиная с 1990 г. и далее²⁷.

Этот микрофокус времени мобилизации является настолько эмоционально интенсивным и настолько способным к созданию символов, что он имеет тенденцию затмевать два других порядка временных процессов (десятилетние или вековые сдвиги в соотношении государственных ресурсов и несколько лет военного напряжения), которые делают его возможным. Было журналистским клише, особенно летом 1991 г., удивляться тому, что советский режим смог измениться так быстро. Однако с точки зрения социологии было бы как раз удивительно, если бы изменения в государственном управлении не произошли быстро. Ядром государства (монополии организованной военной силы) является коалиция сил принуждения, участники которой дисциплинируют друг друга посредством угроз. Когда такая коалиция раскалывается и сменяется другой, она должна быстро пройти через некий спусковой момент, поскольку для каждого отдельного ее участника чрезвычайно опасно остаться за пределами побеждающей коалиции. Эти спусковые точки порождают крайние, весьма заразительные эмоции и создают ощущение, что все колеблется на весах, что это момент свободы и выбора. Именно это порождает распространенное представление, что революции беспричинны и непредсказуемы.

Тем не менее прохождение через такие спусковые точки само по себе сильно структуировано двумя первыми порядками временных процессов, которые я обсудил. Когда именно эта спусковая точка будет пройдена, не предсказуемо, по крайней мере с более «макро» точки зрения, но [вполне] предсказуемо, что такие спусковые точки будут иметь место внутри более крупного временного отрезка, когда макро-порядки причинности перешли определенный порог.

Вложенные уровни предсказания от макро- к микроуровню. То, что я рассматривал здесь, является проблемой макро/микро. Вопрос о различных порядках причинной и предсказательной точности хорошо подчеркивает характер отношений между макро- и микроуровнем. Что нас интересует — так это континуум, а не дихотомия. Крайняя область макроуровня содержит те паттерны причинной связи, которые являются относительно самыми крупными во времени и пространстве, в то время как крайняя область микроуровня включает паттерны социальной организации, которые могут распознаваться в последовательно меньших срезах времени и пространства. Таким образом,

²⁷ Эти недавние случаи представляются частью более общего процесса «революционного заражения» в тесно связанных государствах; лучшим примером является волна революций весной и осенью 1848г., распространившаяся из Швейцарии, Италии и Франции через германские государства, Австрию, Венгрию и затем улегшаяся в течение следующего года. Другая волна восстаний прошла по городам всей Германии и Центральной Европы в конце I Мировой войны [Kinder and Hilgemann, 1968, p. 328, 406]. Теория «революционного заражения» еще должна быть сформулирована.

269

Рис. 6. Вложенные макро- и микроуровни предсказуемости государственного распада

Вложенными в такие временные периоды являются умеренно крут масштабные процессы, такие как войны и государственные распады. (Учит вал неточность нашего словаря для таких случаев, мы могли бы рассматривг их как нижнее «макро» или верхнее <<мезо>>; они связывают тысячи или mj л ионы не видящих друг друга действующих лиц в цепях отношений, котор могут развертываться в течение нескольких лет). Проблема неточности пр< сказания на этом верхнем мезоуровне касается прежде всего инициирован конфликта или распада, которое может быть по своей сущности случайш постольку, поскольку оно зависит от сцепления множества более мелких кр зисов, как в «нормальных случайностях» по Перроу [Perrow, 1984]. Одна» как только процесс распада начинает осуществляться, он демонстрирует зн чительную долю теоретического порядка в том смысле, что абстрактш черты расползания принудительных коалиций и их замены другими обнар живаются широко и даже универсально. Вспомним, однако, что успешное пре сказание требует сочетания обоснованной общей теории плюс эмпирическо знания релевантных стартовых точек; предсказание часто невозможно сд лать в разгар развертывания событий еще и потому, что информация об эт] эмпирических условиях недоступна.

Сужая фокус еще более, мы достигаем нижнего мезоуровня времени м билизации движения и вложенных в него бурных часов апогея коллективно]

270

поведения²⁸. Имплицитно эти рассматриваемые события нижнего мсзоуровня выбраны из более широкого круга подобных временных периодов, в которые преобладает заведенный порядок и явно не случается ничего такого, что заслуживало бы анализа. И опять главная неточность предсказания связана, главным образом, с определением времени, когда активность того или иного рода возникает в данном регионе. В содокладе Курана [Kuran, 1995] на этом симпозиуме* дается более веская причина, почему точное определение времени этих спусковых точек не может быть предсказано самими участниками событий. Этой причиной является теория непредсказуемости на третьем уровне вложенного макро-микро-континуума, точки возникновения оппозиционных социальных движений. Заблуждение в отношении предпочтений, которое является нормальным условием для субъектов внутри взаимно принудительной коалиции, может само рассеяться только в особых условиях (которые в конечном итоге выводятся из вложенного макроуровня процессов на уровень государственного распада). Однако, как только спусковая точка пройдена, динамика социального движения и пиковые периоды коллективного поведения следуют сильно структурированным паттернам. Толпы даже в апогее эмоционального энтузиазма не ведут себя хаотично, а демонстрируют значительную социальную координацию вплоть до уровня настоящих микропаттернов [поведения] [McPhail, 1991, р. 158—184]. Такие спусковые точки могут быть также охарактеризованы как переход через условия критической массы; этот переход происходит при сетевых условиях, определенных Марвеллом и Оливер [Marwell and Oliver, 1993].

Коротко говоря, проблема предсказания неточности возникает именно в тех точках, где мы переходим с более крупного уровня макроанализа на другой, вложенный в него уровень социального взаимодействия; эта вложенность ведет нас прямо к сдвигу во временных порядках, к которому и относится неточность. Таким образом говорится, что на основе рассмотрения факторов, которые действуют на протяжении данного отрезка времени (например, полувека), невозможно предсказать со сколько-нибудь значительной точностью наступление процессов, которые осуществляются в течение 3—10 лет; то же самое справедливо в отношении между вложениями, последовательно сужающимися во времени.

Препятствия для успешного социологического предсказания

Существует множество причин, почему социологи не делают более качественных предсказаний. В кратком перечислении это неспособность отличить

²⁸ Я обозначаю это как «нижнее мезо», оставляя <<микро>> для действительно малых средств взаимодействия между немногими субъектами «лицом к лицу» в направлении вниз, к ультра-микроуровню разговорно-эмоциональных или невербальных ритмов.

* См. примеч. 1 в начале статьи. — Прим. ред.

271

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

эмпирическую экстраполяцию от теоретически обоснованного предсказан и неспособность теоретиков собрать адекватные данные об эмпирических ctj товых точках, которые могут быть отправными для предсказаний. Кроме то существует значительное количество конкурирующих теорий во многих < ластях и относительно слабая концентрация внимания на том, какие напр! ления теории имеют самый высокий уровень обоснованности (по тем kj териям, которые я обсудил выше). Более того, значительная часть метатс ретических дискуссий в социологии касается не какого-либо конкретного < держательного объяснения, а абстрактных причин, почему такое объяснен (и тем более предсказание) человеческих действий невозможно и, может бы также аморально. Не вступая в долгие дебаты по поводу историцизма, интс претивизма и гуманизма, я бы только заметил, что невозможность предска; ния отвергается в рассмотренном случае коллапса Варшавского пакта и СС( и что в социологии есть многие другие области, где соответствующее cocf доточение внимания на наилучшем образом обоснованной объяснительн теории вместе с достаточной информацией об эмпирических стартовых точк может дать другие успешные предсказания²⁹.

Предыдущие препятствия для предсказания являются внутренними отн сительно сообщества социальных исследователей. Существуют также внешн условия, которые, весьма вероятно, являются препятствиями для макросоци логического предсказания политически значимых событий. Одно из них — э влияние политических идеологий общества, членами которого мы также явл емся. Я уже отметил, что на протяжении большей части 1980-х гг. и либерал] и консерваторы были скованы стереотипным образом Советского могуществ К концу 1980-х гг. либеральные реформы Горбачева уже шли вовсю, но г зеты Соединенных Штатов писали о них только на внутренних страница Во время президентской кампании 1988 г. претендент Майкл Дукакис и норировал в иностранной политике инициативы военной деэскалации, дал несмотря на то, что опросы показывали, что Горбачев был более популярен Соединенных Штатах, чем любой американский политик. В начале лета 1989 i всего за несколько месяцев до того, как в Восточной Европе начался открь тый распад, президент Буш и его администрация придерживались установк] что реформы были только уловкой и что необходимо продолжать наращив; нис военной мощи [Facts on File World Political Almanac, 1986—1989].

Можем ли мы извлечь социологический урок из поведения американски политиков в конце 1980-х гг. относительно динамики идеологии? Оказь вается, идеологии, проявившиеся во время предыдущих конфликтов, измен/ ются медленно, даже когда меняются лежащие в их основе структурные уел с вия. И только когда происходит драматическое, открытое изменение в поверх

²⁹ Вопрос негуманное™ или аморальности предсказаний должен обсуждаться оп дельно. В данном случае я чувствую, что не было ничего аморального в 1980г. попытке способствовать тому, чтобы преодолеть гонку ядерных вооружений.

272

ностных отношениях, на первый план выдвигается новый набор идеологических символов. До 1989 г. господствующие во всем мире взгляды состояли в том, что коммунистические государства были прочными и могущественными; всего через несколько лет в такой же степени общим мнением стала вера, что они были обречены на поражение. Ни один из этих взглядов не базировался (или не базируется) на хорошо обоснованном теоретическом понимании основ государственной власти. Социальные исследователи способны внести вклад в такое понимание до той степени, до какой они могут отделить себя, по меньшей мере, в какой-то части своей жизни от популярных политических идеологий,

Что сделать это трудно, показывает случай Пола Кеннеди. Кеннеди в 1987 г. опубликовал общее исследование подъемов и падений государственного могущества применительно ко всем главным государствам современного мира. Кеннеди самостоятельно сформулировал некоторые из главных принципов геополитической теории (которые я перечислил выше), основывая свой анализ на принципах ресурсного преимущества (1) и чрезмерного расширения (4). Тем не менее, он не применил эти принципы к будущему упадку советского могущества, потому что его главной заботой была опасность упадка Соединенных Штатов, прежде всего как результата чрезмерного расширения военного могущества Соединенных Штатов по земному шару. Здесь очевидно влияние идеологических убеждений. Кеннеди выражал точку зрения американских либералов, озабоченных тем, чтобы избежать повторения ошибки Вьетнамской войны; в его теории эта озабоченность присутствовала в виде принципа чрезмерного расширения военного могущества на отдаленные регионы, имеющего результатом упадок могущества из-за истощения ресурсов. Теоретические принципы Кеннеди и стоящие за ними исторические сравнения верны настолько, насколько далеко они идут; его предсказание потерпело неудачу из-за идеологических убеждений, сфокусировавших его внимание на государстве, которое он больше всего хотел предостеречь, — его собственном, — и в то же время заставивших его упустить перспективу рассмотрения государства, в котором геополитические напряжения были наибольшими.

Имеются также более рутинные причины, в силу которых мы не развиваем или не используем предсказательную силу объясняющей социологии. Обычный дискурс и ритуалы социального взаимодействия имеют тенденцию утверждать уже существующие социальные институты, так что они кажутся прочными и неизменными. Этнометодологические исследования повседневной аргументации показывают, что социальные субъекты (actors) предпочитают воспринимать постоянный фон нормальности как нечто само собой разумеющееся; когда какой-то случай вызывает брешь в нормальных ожиданиях, мы стараемся как можно быстрее залатать эту брешь, вновь придавая ей нормальную форму. Это — одна причина того, почему рядовые социальные субъекты воспринимают макроструктуры мира через линзы идеологий, хотя эти идео-

273

логии всего лишь навязывают миру некое произвольное ощущение порядка Тем не менее, рутинное поведение исследователей и теоретиков социологии н< является тем же самым, что рутинное поведение обычных субъектов; мы на копили интеллектуальные ресурсы, которые позволяют нам собирать воедиш согласованные и эмпирически обоснованные модели социальных процессов категории которых не должны быть теми же, что и принимаемые за само co6of разумеющиеся категории повседневной жизни. Можно показать, что социоло гическая теория может использоваться для более надежных предсказаний нежели доступные «невооруженному глазу». Это использование теории naei социологии возможность внести свой особенный и существенный вклад.

Будущие перспективы предсказательной социологии

Способность социологии делать надежные предсказания является признаком зрелости этой дисциплины. Надежное предсказание — это не единовременное предприятие; оно основывается на кумулятивном развитии теории и исследований. Изучение перспективных путей и тупиков, накопление данных и обнаружение отличий и взаимосвязей, осознание сложности и стратегическое упрощение центральных моделей — для всего этого нужны поколения. Было бы удивительно, если бы такой прогресс не произошел после 100 лет институционального существования социологии, приблизительно с основания «American Journal of Sociology», одновременно с академической и профессиональной организацией социологии и в Соединенных Штатах, и во Франции. Макродинамика политических изменений является одним из наиболее давних и постоянных объектов исследовательского интереса в социологии; увлеченность и энергия, с которыми она изучалась на протяжении лет, сделали ее центром теории, способной приносить все больше пользы, по мере того как более отточенные варианты теории будут выработаны в будущем.

Приложение

Дальнейшее применение теории геополитики и государственного распада

Чтобы проиллюстрировать общую приложимость теории геополитики и государственного распада, рассмотрим вкратце оценку будущей политической стабильности в двух тревожных районах середины 1990-х гг.

Южная Африка имеет крупные геополитические преимущества по сравнению со своими соседями на Африканском континенте (и по отношению к нескольким слоям более северных государств): у нее есть преимущества в размерах и ресурсах, так как она обладает самым многочисленным населением и крупнейшей экономикой, она занимает окраинную позицию в противоположность многофронтовым государствам; в непосредственной близости от нее нет других сильных и способных к экспансии государств; в ее сегодняшнем положении нет опасности чрезмерного военного расширения, хотя в

274

будущем через многие десятилетия оно могло бы стать проблемой, если бы Южная Африка воспользовалась своими геополитическими преимуществами, чтобы основать империю из государств-клиентов. Главным условием, до 1994 г. удерживавшим Южную Африку от экспансии, была внутренняя война между черным и белым населением; в более ранней публикации [Collins, 1978, р. 32] я предположил, что в следующие десятилетия после того, как черное большинство возьмет политический контроль, Южная Африка войдет в фазу экспансии. Поскольку внешний конфликт приносит солидарность, а легитимность следует из престижа международного могущества, экспансия военного могущества Южной Африки будет благоприятствовать успешной инсти-туционализации ее режима. (Заметим, что экспансия не обязательно основывается на открытом завоевании; она могла бы принять форму, похожую на могущество Соединенных Штатов за рубежом в период после 1945г.: воз-главление коалиций союзников и выполнение миротворческих миссий).

Противоположным случаем является геополитическое предсказание будущего бывшей Югославской Федерации и ее непосредственных соседей. Здесь смешение населения и экономических ресурсов препятствует приобретению явного преимущества любым из этих государств и государственных фрагментов; все находятся в той или иной степени во «многофронтовой ситуации». (Следовательно, исторически они были объединены только крупными империями, основанными в зонах с более концентрированными ресурсами к северо-западу или юго-востоку). Это формула политики сдвигающегося баланса сил; этническая шахматная доска является результатом многих веков таких геополитических изменений. До того времени, когда Европейское Сообщество станет интегрированной и экспансионистской военной силой, берущей под свое крыло государства-клиенты, можно ожидать, что этот регион Балкан будет в военном отношении взрывоопасным, характеризующимся низкой режимной легитимностью *.

ЛИТЕРАТУРА

Amalrik, Andrei. Will the Soviet Union Survive until 1984? N. Y.: Harper and Row, 1970.

Andreski, Stanislav. Military Organization and Society. Berkeley: Univ. of California Press, 1971.

Becker, Abraham S. Silting on Bayonets: The Soviet Defense Budget and the Slowdown of Soviet Defense Spending. Santa Monica, Calif.: RAND/UCLA Center for the Study of Soviet International Behavior, 1986.

Idem. Ogarkov's Complaint and Gorbachev's Dilemma: The Soviet Defense Budget and Party-Military Conflict. Santa Monica, Calif.: RAND, 1987.

* Это предсказание Р. Коллинза, сделанное в 1994 г. и опубликованное и 1995 г., вполне подтверждается недавними трагическими событиями в албанском Косове. — Прим. ред.

275

РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ

Bcndix, Rcinhard. Tradition and Modernity Reconsidered // Comparative Stua in Society and History, 1967. 9. P. 292-346.

Bernslein, Alvin H. Soviet Defense Spending. Santa Monica, Calif.: RAND, 198

Bcssingcr, Mark R. Nonviolent Public Protest in the USSR, December 1, 1986 December 31, 1989. Washington, D.C.: National Council for Soviet and East Europe Research, 1990.

Boulding, Kenneth. Conflict and Defense. N. Y.: Harper and Row, 1962.

Bucno de Mesquite, Bruce and Lalman, David. War and Reason. New Hav( Conn.: Yale Univ. Press, 1992.

Bucno de Mesquite, Bruce, Siverson, Randolph M. and Woller, Gary. \\ and the Fate of Regimes: A Comparative Analysis // American Political Science Revie 1992. 86. P. 638-646.

Burawoy, Michael and Krotov, Pavel. The Soviet Transition from Socialism Capitalism // American Sociological Review, 1992. 57. P. 16—38.

Calhoun, Craig. The Question of Class Struggle. Chicago: Univ. of Chicago Pre: 1982.

Chase-Dunn, Christopher. Global Formation: Structures of the World Econom Oxford: Blackwell, 1989.

Collins, Randall. Long-Term Social Change and the Territorial Power of States Research in Social Movements, Conflicts and Change, 1978. P. 1—34.

Idem. Does Modern Technology Change the Rules of Geopolitics? // Joum of Political and Military Sociology, 1981. 9. P. 163-177. Idem. Weberian Sociological Theory. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1986. Idem. Maturation of the State-Centered Theory of Revolution and Ideology _tSociological Theory, 11 (March), 1993. P. 117-128.

Collins, Randall and Waller, David V. What Theories Predicted the Sta Breakdowns and Revolutions of the Soviet Bloc? // Research in Social Movement Conflicts, and Change, 1992. 14. P. 31-47.

Idem. The Geopolitics of Ethnic Mobilization: Some Theoretical Projectioi for the Old Soviet Bloc // Legacies of the Collapse of Marxism. Ed. by Joh H. Moore. Arlington, Va.: George Mason Univ. Press, 1994. P. 79—104.

Coser, Lewis A. The Functions of Social Conflict. Glencoe, III.: Free Press, 1956

Downing, Brian M. The Military Revolution and Polilical Change: Origins < Democracy and Autocracy in Early Modern Europe. Princeton, N. J.: Princeton Unh Press, 1993.

d'Encausse, Hclenc C. Decline of an Empire: The Soviet Socialist Republics i Revolt. N. Y.: Harper and Row, 1979.

Enggass, P. M. Geopolitics: A Bibliography of Applied Political Geography. Monticellc III.: Vance Bibliographies, 1986.

Evans, Peter В., Rueschcmcyer, Dietrich and Skocpol, Theda (eds.) Bringin the Stale Back. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1985.

Facts on File: World Political Almanac. N. Y.: Facts on File, 1984-1991.

Gaddis, John Lewis. International Relations Theory and the End of the Cold Wa // International Security, 1992. 17 (3). P. 5-58.

Gelman, Harry. The Soviet Turn toward Conventional Force Reduction: Th< Internal Struggle and the Variables at Play. Santa Monica, Calif.: RAND, 1989.

Gilpin, Robert. War and Change in World Politics. N. Y.: Cambridge Univ. Press 1981.

276

Goldstone, Jack A. Revolution and Rebellion in the Modern World. Berkeley and Los Angeles: Univ. of California Press, 1991.

Idem. Immanent Political Conflicts Arising from China's Environmental Crisis // Occasional Papers Series of the Project on Environmental Change and Acute Conflict. American Academy of Arts and Sciences, Cambridge, Mass, 1992.

Hanncman, Robert A., Collins, Randall and Gabriele, Mordl. Discovering the Long-Term Dynamics in Abstract Theory: Simulation Experiments with Stale Legitimacy and Imperialist Capitalism // Sociological Methodology, 1995. Vol. 25.

Hepplc, Leslie W. The Revival of Geopolilics // Political Geography Quarterly. 1986. 4(4). P. 21-36.

Keesing's Record of World Events. London: Longman, 1984—91.

Kennedy, Paul. The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. N. Y.: Random House, 1987.

Kinder, Hermann and Werner Hilgemann. Atlas Historique. Paris: Stock, 1968.

Kornai, Janos. The Socialisl System: The Political Economy of Communism. Princeton, N. J.: Princeton Univ. Press, 1992.

Kuran, Timur. The Inevitability of Future Revolutionary Surprises // American Journal of Sociology. Vol. 100. 1995.

Li, Jie-li. Geopolitics of the Chinese Communist Party in the Twentieth Century // Sociological Perspectives. 1993. 36. P. 315-333.

Liddell-Harl, B. H. History of the Second World War. N. Y.: Putnam, 1970.

Luttwak, Edward. The Grand Strategy of the Roman Empire: From the Firsl Century A. D. to the Third. Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 1976.

Mann, Michael. The Sources of Social Power, vol. 1. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1986.

Idem. Comments on Paul Kennedy's The Rise and Fall of Ihe Great Powers // British Journal of Sociology. 1989. 40. P. 331-335.

Marwell, Gerald and Pamela Oliver. The Critical Mass in Collective Aclion: A Micro-Social Theory. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1993.

McNeill, William H. The Rise of the West: A History of the Human Community. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1963.

McPhail, Clark. The Myth of Ihe Madding Crowd. N. Y.: Aldine, 1991.

Moaddel, Mansoor. Ideology as Episodic Discourse: The Case of the Iranian Revolution // American Sociological Review. 1992. 57. P. 357—379.

Modclski, George and W. R. Thompson. Sea Power and Global Politics since 1494. Seallle: Univ. of Washington Press, 1988.

Morgenthau, Hans J. Politics among Nations. N. Y.: Knopf, 1948.

Moore, Barrington Jr. Social Origins of Dictatorship and Democracy. Boston: Beacon, 1966.

Nee, Victor and Peng I л an. Sleeping with Ihe Enemy: A Dynamic Model of Declining Political Commitment in State Socialism // Tlieory and Society. 1994. 23. P. 253-296.

Norpoth, Helmut. Guns and Bulter and Government Popularily in Brilain // American Political Science Review, 1987. 81. P. 949-970.

Office of Technology Assessment, U. S. Congress. // Tlie Effects of Nuclear War. Washington, D. C.: Government Printing Office, 1979.

Ostrum, Charles W., Jr. and Dennis M. Simon. Promise and Performance: A Dynamic Model of Presidential Popularity // American Political Science Review. 1985. 79. P. 334-358.

277

Paige, Jeffrey M. Agrarian Revolution. Berkeley: Univ. of California Press, 19

Parker, Geoffrey. The Military Revolution: Military Innovation and the Rise the West. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1988.

Perrow, Charles. Normal Accidents. N. Y.: Basic, 1984.

Roedcr, Philip G. Soviet Federalism and Ethnic Mobilization // World Polih 1991. 43. P. 196-232.

Schelling, Thomas C. The Strategy of Conflict. Cambridge, Mass.: Harvard Ui Press, 1962.

Sedaitis, Judith B. and Jim Butterfield (eds.) Perestroika from Below: Soi Movements in the Soviet Union. Boulder, Colo.: Westview, 1991.

Skocpol, Theda. States and Social Revolutions. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 19

Singer, J. David. Explaining War. Beverly Hills, Calif.: Sage, 1979.

Singer, J. David and Paul F. Diehl. Measuring the Correlates of War. A Arbor: Univ. of Michigan Press, 1990.

Slinchcombe, Arthur L. Agricultural Enterprise and Rural Class Relations American Journal of Sociology. 1961. 67. P. 165—176.

Idem. Constructing Social Theories. N. Y.: Harcourt Brace, 1968.

Stone, Lawrence. The Family, Sex and Marriage in England, 1500—1800. Lond Wcidenfeld and Nicolson, 1979.

Szelenyi, Ivan and Balazs Szclcnyi. Why Socialism Failed: Toward a Theory System Breakdown—Causes of Disintegration of East European State Socialism // T7ie< and Society. 1994. 23. P. 211-231.

Tilly, Charles. From Mobilization to Revolution. Reading, Mass.: Addison-Wesl 1978.

Idem. Coercion, Capital, and European Stales, A. D. 990-1990. Oxford: Blackw

1990.

Idem. European Revolutions, 1492-1992. Oxford: Blackwell, 1993.

Thompson, William R. On Global War: Historical-Structural Approaches to Wo Politics. Columbia: Univ. of South Carolina Press, 1988.

Van Creveld, Martin. Supplying War: Logistics from Wallenstein to Patton. N. Cambridge Univ. Press, 1977.

Idem. Technology and War: From 2000 B.C. to the Present. N. Y.: F Press, 1991.

Walder, Andrew G. The Decline of Communist Power: Elements of a Theory Institutional Change // Theory and Society. 1994. 23. P. 297-324.

Waller, David V. Ethnic Mobilization and Geopolitics in the Soviet Union: Tows a Theoretical Understanding // Journal of Political and Military Sociology. 1992. \ P. 37-62.

Wallerstein, Immanuel. The Modern World System, vols. 1—3. San Diego, Cal Academic Press, 1974-1989.

Waltz, Kenneth N. Theory of International Politics. N. Y.: Columbia Univ. Pre 1979.

Weber, Max. Economy and Society. N. Y.: Bedminster Press, [1922] 1968.

Wuthnow, Robert. Communities of Discourse: Ideology and Social Structure the Reformation, the Enlightenment and European Socialism. Cambridge, Mass.: Harvs Univ. Press, 1989.