Манн М. Автономная власть государства: истоки, механизмы и результаты.·
Перевод М.В.Масловского
Опубликовано в книге:
Масловский М.В. Социология политики: классические и современные теории. Учебное пособие. М.: Новый учебник, 2004. С.109-119.
Сегодня нет необходимости доказывать, что большинство общих теорий государства были ложными, поскольку они являлись редукционистскими. Они сводили государство к структурам гражданского общества. Это, по-видимому, справедливо в отношении марксистской, либеральной и функционалистской традиций в теории государства, каждая из которых рассматривала государство главным образом как арену борьбы классов, групп влияния и индивидов, а в функционалистской версии - как воплощение общей воли (в более современной терминологии - основных ценностей и нормативного консенсуса). Хотя такие теории расходятся по многим пунктам, их объединяет отрицание наличия в руках государства значительной автономной власти. Несмотря на критику такого редукционизма и самокритику, подразумеваемую постоянным использованием термина “относительная автономия” в работах современных марксистов (таких как Н.Пулантцас и Г.Терборн [1]), сохранялось странное нежелание анализировать эту автономию.
Еще одно препятствие на этом пути само являлось политическим. Основная альтернативная теория, которая, очевидно, признавала автономию государства, ассоциировалась с довольно неприглядной политикой. Имеется в виду милитаристская традиция в теории государства, получившая воплощение в начале ХХ века в работах преимущественно немецких авторов, как Л.Гумплович, Г.Ратценхофер и К.Шмитт. Они видели в государстве физическую силу, преобладавшую над экономическими и идеологическими структурами, которые выделяли редукционистские теории. Но научные достоинства их теорий были вскоре поглощены политическими ассоциациями с социал-дарвинизмом, расизмом, прославлением государства, а затем и фашизмом. Ирония истории заключалась в том, что милитаристская теория потерпела поражение на поле битвы от объединенных сил марксистской России и либерально-демократических и функционалистских западных союзников. С тех пор мы мало что слышали непосредственно об этой теории. Но ее косвенное влияние ощущалось, особенно в последнее время, благодаря работам таких немецких авторов, как М.Вебер, О.Хинце, Ф.Оппенгеймер [2], на каждого из которых в той или иной степени повлияла немецкая милитаристская традиция.
Я не призываю вернуться к этой традиции даже на ее научном уровне, поскольку при ближайшем рассмотрении она также оказывается редукционистской. Государство само по себе по-прежнему ничто: оно лишь является воплощением физической силы в обществе. Государство не представляет собой арену, на которой разрешаются внутренние экономические и идеологические вопросы; скорее это арена, на которой мобилизуется военная сила для использования внутри страны, но прежде всего в международных отношениях.
Обе эти теории обладают определенными достоинствами, но обе они лишь частичны. Что же произойдет, если мы включим их в единую теорию? Мы получим преимущественно дуальную теорию государства. Она будет содержать два измерения: внутренний экономический/идеологический аспект государства и военный, международный аспект. В современной ситуации в сравнительной социологии, где преобладает смесь марксизма и веберианства, анализ отношений внутри государства скорее всего сосредоточился бы на классовых отношениях. Но поскольку на государство воздействовали бы два типа групп влияния, возникло бы определенное пространство, в котором государственная элита могла маневрировать, противопоставлять интересы классов интересам военных фракций и других государств, тем самым обеспечивая себе автономную сферу и долю автономной власти. Объединение этих двух теорий позволяет нам дать предварительный анализ автономии государства.
Именно к такому выводу пришла теория государства, представленная в работе Т.Скокпол “Государства и социальные революции” [3] , которая в равной степени опирается на идеи Маркса и Вебера. <...> Подобной же точки зрения придерживаются Ч.Тилли и Э.Гидденс [4]. Все эти работы выходят за рамки редукционизма. Их идеи могут получить дальнейшее развитие, что позволит проникнуть в суть проблемы автономии государственной власти, ее природы, степени и последствий.
Определение государства.
Понятие государства безусловно не является четко определенным. Основная проблема состоит в том, что большинство определений включают в себя два различных уровня анализа: “институциональный” и “функциональный”. Государство может быть определено исходя из образующих его институтов или осуществляемых им функций. Преобладающим является смешанный, но главным образом институциональный подход, впервые предложенный М.Вебером. С этой точки зрения, государство включает в себя четыре основных элемента:
1) совокупность дифференцированных институтов и образующего их персонала;
2) централизация, предполагающая, что политические отношения исходят из центра;
3) территория с четко определенными границами;
4) монополия на введение обязательных для исполнения правовых норм, подкрепленная монополией на средства физического насилия.
Исключая последнее из этих положений, мы будем следовать данному определению. Но все же оно содержит в себе разнородные элементы. Преобладающим является институциональный элемент: государство отличает прежде всего центральное положение его дифференцированных институтов. Однако это определение содержит также и функциональный элемент: сущностью функций государства является монополия на установление обязательных для исполнения правовых норм. Тем не менее основной интерес для нас будут представлять государства как централизованные институты, а также власть их административного персонала, высший слой которого может быть обозначен термином “элита государства”. Основной вопрос, стоящий перед нами, связан с природой власти, которой обладают государства и их элиты. Отвечая на этот вопрос, я буду противопоставлять элиту государства и группы, основы власти которых лежат вне государства, в “гражданском обществе”. В соответствии с моделью власти, принятой в данной работе, они могут быть разделены на три типа: идеологические, экономические и военные группы. Следовательно, вопрос состоит в том, что представляет собой власть элиты государства в отличие от власти идеологических движений, экономических классов и военных элит.
Что мы понимаем под “властью государства”? Как только мы начинаем размышлять над этой банальной фразой, мы сталкиваемся с двумя различными смыслами, в которых могут обладать властью государства и их элиты. Можно обозначить как деспотическую власть элиты государства действия, которые эта элита в состоянии предпринять, не вступая в какие-либо переговоры с группами гражданского общества. Различия в масштабах такой власти могли быть столь огромны, что мы не будем пытаться измерить их сколько-нибудь точно. Китайский император как сын неба “владел” всем Китаем и мог поступить по своему усмотрению с любым индивидом или группой на своей территории. Римский император также обладал властью, которая была в принципе неограниченной, если не считать незначительной сферы, номинально контролируемой сенатом. Некоторые европейские монархи эпохи абсолютизма претендовали на безграничную власть. Современная советская партийно-государственная элита как “попечитель” интересов масс также обладает значительной деспотической властью. <...>
Но существует и второй смысл, в котором можно говорить о “власти государства”, особенно в современных капиталистических демократиях. Мы можем называть инфраструктурной властью способность государства проникать в гражданское общество и обеспечивать выполнение политических решений на всей своей территории. Такая власть была сравнительно слабой в упомянутых государствах прошлого, но она получила значительное развитие во всех индустриальных обществах. Когда сегодня жители стран Запада жалуются на усиление власти государства, это не может относиться к деспотической власти. Прошло лишь сорок лет с момента принятия всеобщего избирательного права в некоторых развитых капиталистических государствах, а политические права этнических меньшинств и женщин продолжают расширяться. Но высказываемое недовольство более справедливо в отношении инфраструктурной власти государства. Такая власть сегодня огромна. Государство может облагать нас налогами; оно хранит обширную информацию о своих гражданах; оно в состоянии навязать свою волю в любом месте на собственной территории; его влияние на экономику очень значительно; оно даже обеспечивает многих из нас средствами к существованию (государственная служба, пенсии, пособия и т.д.). Государство проникает в повседневную жизнь в большей степени, чем когда-либо ранее в истории. <...>
Но кто контролирует государство? В целом в странах капиталистической демократии существование “автономной элиты государства” менее вероятно, чем в обществах прошлого. В этих странах большинство политических руководителей выборны и сменяемы. Считаем ли мы демократию подлинной или нет, лишь немногие станут оспаривать тот факт, что политики в значительной степени контролируются группами гражданского общества, а также подчинены требованиям закона. <...> Если мы обратим внимание на государственных чиновников, то также не обнаружим существенной автономной власти над гражданским обществом с их стороны. Возможно, следует отметить, что тайные решения политиков и бюрократов нередко вторгаются в нашу повседневную жизнь самым бесцеремонным образом. Но их способность изменить основные правила игры и перераспределить власть внутри гражданского общества крайне незначительна без поддержки мощного социального движения.
Таким образом, государства в условиях капиталистической демократии слабы в одном смысле, но сильны - в другом. Они слабы “деспотически”, но сильны “инфраструктурно”. Следует четко различать эти два типа государственной власти. Первое из этих понятий означает власть элиты государства над гражданским обществом. Второе означает способность государства проникать в гражданское общество и централизованно координировать его деятельность посредством своей собственной инфраструктуры. Второй тип власти допускает возможность того, что само государство - просто орудие сил гражданского общества, то есть что оно совсем не имеет деспотической власти. Эти два измерения власти аналитически могут считаться автономными. На практике между ними, конечно, может существовать определенное взаимоотношение. Например, чем сильнее инфраструктурная власть государства, тем больше объем обязательных для исполнения правил и, следовательно, тем выше вероятность деспотической власти над отдельным индивидом, а также, возможно, над маргинальными группами и меньшинствами. Все инфраструктурно мощные государства, включая капиталистические демократии, сильны по отношению к индивидам и более слабым группам гражданского общества, но капиталистические демократии слабы по отношению к доминирующим группам - по крайней мере в сравнении с государствами прошлого.
Эти два измерения государственной власти дают нам четыре идеальных типа. (См. Табл.1)
|
Деспотическая власть |
Инфраструктурная координация Слабая Сильная |
|
Слабая Сильная |
Феодальное Бюрократическое Имперское Авторитарное |
Феодальное государство является наиболее слабым, поскольку оно обладает малой степенью как деспотической, так и инфраструктурной власти. Средневековое европейское государство, приближавшееся к этому идеальному типу, находилось под контролем монарха, независимых феодалов, духовенства и городов. Имперское государство обладает своим собственным аппаратом управления, но имеет лишь ограниченные возможности воздействовать на гражданское общество без помощи других групп, пользующихся властью. Оно соответствует понятию патримониального государства, которое использовалось М.Вебером и Р.Бендиксом [5]. Государства древности, как Египет, Ассирия, Персия и Римская империя, приближаются к этому типу. У меня были сомнения по поводу использования термина бюрократическое государство, поскольку он часто вызывает негативные ассоциации. Однако бюрократия обладает большими организационными возможностями, но она не может ставить свои собственные цели; бюрократическое государство контролируется группами гражданского общества, а их решения осуществляются с помощью государственной инфраструктуры. К этому типу приближаются современные капиталистические демократии. Авторитарное государство предполагает более институционализированную форму деспотизма, в которой соперничающие группы не могут избежать рамок инфраструктуры государства и не существуют отдельно от государства (что отличает бюрократический тип). Вся власть в обществе сосредоточена в руках государства. Оно обладает значительной деспотической властью над группами гражданского общества и развитой инфраструктурой для ее осуществления. В той или иной степени к этому типу приближаются нацистская Германия и Советский Союз. Но они, по-видимому, пожертвовали определенной частью инфраструктурного контроля ради усиления деспотической власти. Это не означает отрицания того факта, что такие государства содержат в себе конкурирующие группы влияния, которые могут иметь опору в “гражданском обществе”. Но в авторитарном государстве власть осуществляется директивами его органов, поэтому такие группы соревнуются за непосредственный контроль над государством. Иначе обстоит дело в капиталистических демократиях, где власть правящего класса пронизывает все общество, а государство в целом принимает правила игры и принципы капиталистической экономики.
Все это идеальные типы. Но мой выбор реальных исторических примеров, приближающихся к ним, вскрывает две основных тенденции, которые требуют объяснения. Во-первых, происходил долговременный рост инфраструктурной власти государства, огромный толчок которому дало развитие индустриального общества, но который заметен и в доиндустриальную эпоху. Во-вторых, в каждый исторический период происходили значительные изменения в степени деспотической власти - недеспотические государства существовали в конце четвертого тысячелетия до н.э. в Междуречье (“примитивная демократия” ранних городов-государств), в первом тысячелетии до н.э. в Финикии, Греции и Риме, в средневековых республиках и городах, а также и в современном мире. История деспотизма была историей колебаний, а не непрерывного развития. <...>
Многообразие функций государства
Вопреки утверждению редукционистских теорий, большинство государств на практике не ограничивались исполнением какой-либо единственной функции. Их функции являлись чрезвычайно многообразными. Как допускает двухмерная модель, мы можем выделить внутренние (экономические, идеологические) и внешние (военные) функции государства. Но существуют также различные виды деятельности, каждый из которых является функциональным для определенных социальных групп. Это можно проиллюстрировать обращением к четырем, вероятно, наиболее распространенным формам государственной деятельности.
1. Поддержание внутреннего порядка. Это может отвечать интересам всех, по крайней мере всех законопослушных граждан государства. Данная функция может также ограждать большинство от узурпации со стороны групп, обладающих социальным и экономическим могуществом. Но, возможно, наибольшее значение имеет здесь защита существующих отношений собственности от неимущих масс. Эта функция, по-видимому, служит прежде всего интересам экономически доминирующего класса.
2. Военная оборона либо агрессия, направленная против внешних врагов. “Партия войны” редко включает в себя все общество или даже один определенный класс внутри него. Оборона может быть действительно коллективной; агрессия обычно опирается на более специфические интересы. Такие интересы могут разделяться “младшими сыновьями”, не имеющими прав наследства, либо какой-то фракцией аристократии, купечества или капиталистов. В системе нескольких государств война обычно включает союзы с другими государствами на основе общности религии, этнического происхождения или политической философии. Эти интересы лишь в редких случаях могут быть сведены к экономическому классу.
3. Содержание системы коммуникаций: дорог, судоходных рек, денежного обращения, мер и весов, рыночной торговли. Хотя лишь немногие государства монополизировали все эти виды деятельности, все государства отвечали по крайней мере за некоторые из них, регулируя их из центра. Это соответствовало “общим интересам” и более специфическим интересам групп, занятых в торговле.
4. Экономическое перераспределение: распределение недостаточных материальных ресурсов между различными экологическими нишами, возрастными группами, полами, регионами, классами и т.д. Эта функция заключает в себе сильный элемент коллективизма. Тем не менее во многих случаях перераспределение направлено на специфические группы, особенно экономически неактивные, зависящие от поддержки государства. Экономическое перераспределение имеет также международное измерение, поскольку государство обычно регулирует внешнюю торговлю и валютный обмен, единолично или в союзе с другими государствами. Это также создает особую группу влияния внутри торгового слоя, которая однако же редко приходит к согласию по вопросам торговой политики.
Эти четыре задачи необходимы для всего общества либо для входящих в него групп влияния. Наиболее эффективно они осуществляются управленческим персоналом централизованного государства. Выполнение этих задач ставит государство в функциональные взаимоотношения с разнородными, часто взаимно пересекающимися группами, между которыми оно может маневрировать. Любое государство, включенное в многообразные властные отношения, может противопоставлять друг другу различные группы влияния.
Следует отметить, что один из примеров такой стратегии “Разделяй и властвуй” часто являлся предметом социологического анализа. Это относится к “переходному государству”, действующему в условиях глубоких экономических преобразований в процессе перехода от одного способа производства к другому. При этом не существует единого господствующего класса, а государство может использовать противоречия между традиционными группами влияния и вновь возникающими группами. Такое положение дел рассматривалось в обеих классических теориях стратификации. Маркс анализировал попытки Луи Бонапарта натравливать друг на друга фракции промышленного и финансового капитала, мелкой буржуазии, крестьянства и пролетариата, чтобы расширить свою собственную власть. Это “бонапартистское балансирование” особо подчеркивалось Н.Пулантцасом, хотя Маркс (как и Пулантцас) недооценивал способность Бонапарта добиться успеха [6]. М.Вебер был поражен способностью прусского государства использовать утрачивающий экономическое влияние класс землевладельцев (юнкерства), чтобы удерживать власть в том политическом вакууме, который был создан нерешительностью поднимающихся буржуазного и пролетарского классов. В обоих случаях разнообразные группы нуждались в государстве, но ни одна из них не могла захватить над ним контроль. Другим примером может служить развитие абсолютизма в Европе. Монархи противопоставляли друг другу феодалов и буржуазию, землевладельцев и горожан. В особенности различались военные функции государства и функции, выполняемые по отношению к экономически господствующим классам. Государства использовали войну как средство уменьшения своей зависимости от классов.
Все это знакомые примеры балансирования государства между классами или фракциями классов. Но возможности такого балансирования гораздо более значительны, если государство вовлечено в многообразные отношения с группами, более узкими, а в ряде случаев более широкими, чем классы. Поскольку большинство государств исполняют различные функции, они могут осуществлять разные формы маневрирования. Подобное маневрирование выступает источником власти государства.
Территориально централизованный характер государства
Определение государства выделяет его институциональный, территориальный, централизованный характер. Это является важнейшей предпосылкой власти государства. Как отмечалось, государство не обладает специфическими средствами осуществления власти, отличными от экономических, военных и идеологических. Средства, используемые государством, представляют собой лишь комбинацию этих форм, которые также являются средствами осуществления власти во всех социальных отношениях. Однако власть государства не сводится к ним также и в ином социо-пространственном и организационном смысле. Только государство обладает централизованной властью над определенной территорией. В отличие от экономических, идеологических и военных групп гражданского общества, властные ресурсы элиты государства исходят из центра и охватывают четко ограниченную территорию. Государство является местом, включающим центр и охват единой территории. Поскольку основные формы автономной власти государства проистекают из этой его особенности, важно показать, что государство действительно отличается социо-пространственно и организационно от основных властных групп гражданского общества.
Центры экономической власти - корпорации, торговые дома, поместья, плантации и т.д. - обычно находятся между собой в отношениях конкуренции или конфликта. Верно, что по своей внутренней структуре некоторые из них (например, современная корпорация или поместье средневекового феодала) могут быть относительно централизованы. Но, во-первых, они ориентируются на использование экономических возможностей, которое не подчинено четко установленным правилам. Во-вторых, сфера действия современных и некоторых исторических экономических институтов не является территориальной. Они не осуществляют общий контроль над определенной территорией, но контролируют специализированную функцию, которую стремятся распространить за пределы государственных границ при наличии соответствующего спроса. Корпорация Дженерал Моторс не управляет территорией вокруг Детройта; она управляет сборкой автомобилей и контролирует некоторые стороны экономической жизни своих сотрудников, акционеров и потребителей. В-третьих, в тех случаях когда экономические институты являлись территориально централизованными (как феодальное поместье), они либо были подчинены контролю имперского государства либо принимали на себя политические функции (судопроизводство, содержание военных формирований), отбирая их у слабого феодального государства и становясь тем самым “минигосударствами”. Таким образом, государство не может быть просто орудием классов, поскольку оно действует в иной территориальной сфере.
Аналогичные замечания могут быть сделаны относительно идеологических движений. Идеологии, если они не являются государственными, обычно распространяются даже более диффузно, чем экономические отношения. Внутри территории государства они распространяются посредством сетей коммуникации среди различных категорий населения (классы, возрастные когорты, городское/ сельское население и т.д.). Они также часто пересекают государственные границы. Идеологии могут создавать централизованные институты, подобные церкви, но эти институты обычно организованы в большей степени функционально, чем территориально. Идеологические движения обладают не только духовной, но и социо-пространственной “трансцендентностью”, что является противоположностью территориальным границам государства.
Справедливо, что военная власть в значительной степени пересекается с государством, особенно в современных государствах, которые монополизируют средства организованного насилия. Тем не менее целесообразно провести различие между этими двумя формами власти. Нет возможности остановиться здесь на этой проблеме подробно [См.: 7]. Можно сделать лишь два простых замечания. Во-первых, не всякие военные действия наиболее эффективно организуются централизованно - партизанские отряды и феодальные дружины дают пример сравнительно децентрализованной военной организации, которая успешно действовала во многие исторические периоды. Во-вторых, сфера эффективного контроля военной власти не охватывает единую территорию. <...>
Организационная автономия государства лишь частична, и во многих случаях она оказывается довольно незначительной. Дженерал Моторс и капиталистический класс в целом, католическая церковь, феодальные лорды или американские военные способны либо были способны влиять на государство, опорой которого они являлись. И все же они не могли сами исполнять функции государства, если только они не изменяли свою собственную социо-пространственную и организационную структуру. Автономная власть государства проистекает из этих различий. Даже если какое-то государство должно лишь институционализировать отношения между данными социальными группами, это достигается путем концентрации ресурсов в руках института, который обладает иными социо-пространственными и организационными чертами по сравнению с этими группами. Гибкость и быстрота действия предполагают концентрацию власти принятия решений и постоянство персонала. Децентрализованные нетерриториальные группы интересов, которые прежде всего и создают государство, в меньшей степени способны его контролировать. Территориальная централизация обеспечивает государство потенциально независимой основой мобилизации власти, которая необходима для общественного развития и существует только в распоряжении самого государства.
Если мы объединим необходимость, множественность функций и территориально централизованный характер государства, то в принципе сможем объяснить его автономную власть. С помощью этих средств элита государства получает независимость отгражданского общества, которая, не являясь абсолютной, все же не менее значима, чем власть любой другой группы. Власть данной элиты не может быть сведена к власти других групп ни прямо ни “в конечном счете”. Государство - это не просто арена классовой борьбы, орудие классового господства, фактор социальной сплоченности, выражение основных ценностей, центр процессов социального распределения, институционализация военной силы (как это имеет место в различных редукционистских теориях). Оно представляет собой особую социо-пространственную организацию.
Примечания
1. Poulantzas N. Pouvoir politique et classes sociales. Paris: Maspero, 1972.; Therborn G. What does the ruling class do when it rules? London: New Left Books, 1978.
2. The historical essays of Otto Hintze. Ed. by F.Gilbert. New York: Oxford University Press, 1975.; Rustow A. Freedom and domination: A historical critique of civilization. Princeton: Princeton University Press, 1982.; Oppenheimer F. The state. New York: Free Life Editions, 1975.
3. Scocpol T. States and social revolutions. Cambridge: Cambridge University Press, 1979.
4. Tilly C. As sociology meets history. New York: Academic Press, 1981.; Giddens A. A contemporary critique of historical materialism. London: Macmillan, 1981.
5. Weber M. Economy and society. New York: Bedminster Press, 1968.; Bendix R. Kings or people. Berkeley: University of California Press, 1978.
6. Perez-Diaz V. State, bureaucracy and civil society: A critical discussion of the political theory of Karl Marx. London: Macmillan, 1979.
7. Mann M. The sources of social power. Vol.1. A history of power from the beginning to 1760 AD. Cambridge: Cambridge University Press, 1986. Ch.1.
· Mann M. States, war and capitalism: Studies in political sociology. Oxford: Basil Blackwell, 1988. P.1-19.