18 ноября в рамках литературного фестиваля «Белое пятно» в Научной библиотеке НГУ прошла встреча с известным писателем Леонидом Юзефовичем.
Поздоровавшись, Леонид Абрамович сразу же сказал, что две самые главные его книги — документальные романы («Самодержец пустыни» и «Зимняя дорога»). Однако читать лекцию про биографический жанр ему не хочется. Это скучно. Может нам просто поговорить? Редакция представляет выдержки из этой беседы.
Леонид Абрамович Юзефович — российский писатель, сценарист, кандидат исторических наук. Автор документального романа о бароне Унгерне «Самодержец пустыни», цикла исторических детективов о сыщике Иване Путилине, детективного романа «Казароза», сценария сериала «Гибель империи». За роман «Журавли и карлики» Леонид Юзефович назван лауреатом первой премии «Большая книга» 2009 года. В 2015 году вышел в свет его документальный роман о забытом эпизоде Гражданской войны на Дальнем Востоке – «Зимняя дорога». За эту работу в 2016 году Юзефович награжден премией «Национальный бестселлер».
Каждый человек проходит определенный путь. Наверное, вначале все литераторы пишут стихи. Я их писал и до сих пор иногда пишу. Однако, поэзия — это когда твой собственный жизненный опыт (лирический, эмоциональный) тебе кажется уникальным. В юности ты считаешь себя существом, не похожим на других. Потом литератор переходит от стихов к прозе. Это связано с тем, что ты уже воспринимаешь свой опыт как часть опыта других людей, и в этом плане он интересен. И, наконец, в конце жизни ты начинаешь свой жизненный опыт считать ничтожным. Ты словно убираешь себя. Конечно, полностью себя нельзя ниоткуда убрать, но в принципе этому соответствуют занятия документальной прозой и жанрами, где личностное и индивидуальное начало отступает на второй план. Поэтому мои последние книги документальны.
— Ваш роман «Самодержец пустыни» посвящен белому барону Унгерну. Его фигура очень не однозначна. Унгерна обвиняли в особой жестокости. Ваше отношение к нему? Оправдываете ли его?
У меня нет однозначного отношения к Унгерну. Я занимаюсь им всю жизнь, моя первая книга о нем вышла в 1993 году (я долго не мог ее издать), а последняя — пять лет назад. Я отношусь к Унгерну со смесью восхищения и отвращения… Видимо, из этого микса и родилась энергетика романа, ведь «Самодержец пустыни» самая известная из моих книг. Возможно, ее известность связана именно с тем, что я не знаю, как относится к Унгерну.
Я его не оправдываю. Знаете, есть такие примитивные оправдания: чекисты, мол, расстреляли больше людей, чем Унгерн. Но это все равно, что из двух человек оправдать одного только потому, что он убил десять, в то время как второй — тридцать. Каждый отвечает за себя.
Мой друг Сергей Львович Кузьмин — автор лучшей научной биографии Унгерна. Однажды он решил его оправдать и стал честно подсчитывать всех жертв, говоря, что барону вечно приписывают какие-то мифические тысячи убитых. Я сейчас не могу вспомнить точную цифру, но Кузьмин насчитал 286 или 386 убитых. Да, это не тысячи, но 286 человек — это тоже очень много.
Унгерна есть за что уважать. Оправдывать его не надо. Это вообще разные вещи. Здесь как со Сталиным: есть за что уважать, но нет оправдания тому, что он делал. Как там сегодня говорят: успешный менеджер или кровавый палач? А зачем это сталкивать? Он эффективный менеджер и кровавый палач — всё вместе. Не нужно это разделять. Понимаете, в истории вообще не стоит занимать какие-то стороны, для этого есть современность. И даже в ней занимайте какую-нибудь сторону с осторожностью…
В моем романе «Зимняя дорога» нет хороших белых и плохих красных или плохих красных — хороших белых. Один читатель мне написал, что автор не смог сформулировать идею романа. На самом деле, я нарочно ее не формулирую. Она должна сама выплывать из книги. Есть два человека: белый генерал Анатолий Пепеляев и красный командир Иван Строд. Каждый из них борется за хорошее и против всего плохого. В другое время они могли бы быть друзьями. Могли оказаться, наоборот, Пепеляев у красных, а Строд у белых. Могли оба служить у белых или оба у красных. Это абсолютная случайность. В юности мне внушали, что все красные были за революцию, а все белые — за царя. На самом деле, если ты живешь в 18-м году в Омске или Новониколаевске, значит, ты попал в Белую армию. А живешь в Перми — попал в Красную. И дальше из этого складывается твоя судьба. Конечно, люди перебегали, но перебежать психологически сложно. Если ты уже воевал, как признать, что ты воевал за неправое дело?
… У нас часто говорят: «История переписывается. Историки подобны проституткам: сегодня скажут одно — завтра другое». Это очень грубый взгляд на историю вообще. Потому что любая история переписывалась и будет переписываться. Переписывается не только история Советского Союза, но и история Древнего Рима, Вавилона. Появляются новые сведения, рождаются новые люди, меняется жизнь вокруг нас. Все это помогает нам понять какие-то моменты, которые были не поняты теми, кто жил раньше. Не потому, что они были глупее, просто понимали другое.
После того как вышла моя книга о бароне Унгерне, в России следующая книга на эту тему появилась через 15 лет. Конечно, в этом промежутке было написано еще штук 20 книг! Но всё это была чепуха: одни барона восхваляли, другие обличали, при этом в архив никто не ходил и ничего не читал. По-настоящему новое слово об Унгерне сказал Сергей Кузьмин 15 лет спустя. Тему такого масштаба как история Пепеляева и Строда тоже нельзя так просто закрыть. Но должно пройти время. Лет через 10–15 появится человек, который о всей этой истории напишет как-нибудь по-другому.
— Вы в 18–19 лет познакомились с буддизмом. Как буддизм повлиял на Ваше мировоззрение?
Мне кажется, во всём, что я сегодня говорю, можно увидеть какой-то буддийский посыл. Видеть, что мир пребывает в постоянном изменении, что не надо никого осуждать, становиться на чью-то сторону... Конечно, это — примитивный подход к буддизму, но, наверное, это во мне оттуда. Да, я когда-то увлекался буддизмом, но не как верующий человек, а скорее просто потому, что меня в юности занесло в Бурятию и Монголию. Я ездил разговаривать с ламами, прочитав одну книжку по буддизму, причем популярную! Это ведь сейчас я понимаю, как это выглядело: приехал какой-то дурак, который совершенно ничего не знает, задает глупые вопросы. Но они были со мной очень терпеливы. А мне было 22 года, и я считал себя большим специалистом...
— Вы живете и в Москве, и в Петербурге. Можете объяснить такое сосуществование в двух городах?
Среди прочих, есть житейская причина: у меня жена и младший сын — музыканты. Мне иногда бывает с ними тяжело, потому что часть практики происходит дома. Правда, теперь сын женился и с нами больше не живет, да и жена уже не так активно практикуется. Мне нравится жить на два города, потому что расширяется пространство жизни. Однако скоро станет уже тяжело, возраст, придется прибиваться к какому-то берегу…
…Я люблю ходить на концерты классической музыки. В театры не хожу никогда, не люблю. Последний раз я там был лет десять назад. В кино хожу очень редко и мало его смотрю. Последний фильм, который я видел в кинотеатре, – это картина Сергея Снежкина, который он снял по моей повести «Контрибуция» (тоже о генерале Пепеляеве). В начале съемок я высказывал много претензий из-за исторических ошибок, неточностей. В фильме от моей повести остались рожки да ножки, но когда я увидел окончательный вариант, я с ним вполне примирился. По-моему, фильм получился не плохой.
— Расскажите о своих поэтических пристрастиях.
Во-первых, это поэзия на родном языке. Мне кажется, никакую иностранную поэзию по-настоящему чувствовать и любить нельзя. Есть только два западных поэта, которые стали фактом русской поэзии. Как их не переведи, а все равно получается хорошо. Это Лорка и Киплинг.
Что касается любимой поэзии на родном языке — вся русская классика, без исключения. В XX веке есть некоторые пробелы, из больших поэтов я не очень люблю Пастернака и Цветаеву…Я знаю много современных поэтов. Даже могу всем рекомендовать Ирину Евсу из Харькова, Александра Кабанова из Киева, Марию Ватутину из Москвы.
— Кого Вы читаете из современных писателей?
Отдельные вещи мне нравятся у многих разных авторов. Но самыми значимыми для меня современными писателями являются: Алексей Иванов, Захар Прилепин, Александр Терехов и Евгений Водолазкин. Я сейчас в самолете четыре часа читал последнюю книгу Алексея Иванова «Вилы». Это книга о пугачевском бунте. Она потрясающая.
В юности, когда все читали Трифонова или Распутина, на меня очень подействовал Владимир Маканин. Мне неловко говорить, но его роман «Асан» я не читал, потому что люблю именно раннего Маканина. «Где сходилось небо с холмами», «Предтеча», «Голоса», «Антилидер» и т.д. Эти вещи очень меня волновали, но я их не перечитываю.
Я вообще почти ничего не перечитываю. И всегда удивляюсь, когда люди говорят: я перечитываю книгу. Но ведь ты перечитываешь не книгу — перечитываешь себя. И это болезненный момент. Поэтому перечитываю я что-то такое, что совсем «не про меня». Например, моих любимых античных историков.
И еще, примерно с 20 лет близким мне писателем стал Лесков. Это единственный писатель, у которого я прочел собрание сочинений. Если кто помнит, это был красный 11-томник. Понравилось не всё, но думаю, Лесков не должен стоять рядом с Писемским, Глебом Успенским и даже Гончаровым (при все моем уважении к Гончарову). На мой взгляд, его место рядом с Толстым и Достоевским…Хотя Толстой и Достоевский — гиганты, смотрящие на человека несколько свысока. Я бы сказал так: Лесков и Чехов — это писатели, соразмерные человеку.
— Как Вы относитесь к своей славе?
О, что такое слава? Слава писателя в современном мире очень мала. Посмотрите, как мало нас собралось в этом зале. Меня может иногда узнать продавщица в книжном магазине — это и есть верх современной литературной славы. Она очень-очень скромная.
И напоследок то, с чего собственно началась эта встреча. Поклонникам творчества Юзефовича, наверное, уже хорошо знакома эта притча, но трудно удержаться и не привести ее здесь.
Притча о Курице с большой буквы
Сейчас любят выпускать сборники притч, а я люблю их читать. Но мне бы тоже хотелось рассказать притчу, которая произошла со мной. В 1991 году по моему детективу снимали фильм «Сыщик Петербургской полиции». Детектив – это жанр, где требуется, чтобы подозрение падало на всех героев, и нужно было бросить тень на повара. Режиссер решил дать ему в руки курицу, которую повар будет ощипывать со зверским видом. На съемочную площадку в клетке привезли курицу. Все вокруг знали, что когда подойдет время снимать сцену, курицу зарежут. Все относились к этому спокойно — курицы для того и существуют.
И вдруг эта курица снесла яйцо! И как только она это сделала, она стала не просто курица с маленькой буквы «к». Она стала Курицей, которая снесла яйцо, отношение к ней изменилось. Помощницы режиссера начали говорить: как же мы будем её резать, она яйцо снесла… Эта птица как-то очеловечилась в наших глазах. Если бы она клевалась или кричала, её никто бы не пожалел. Но она сделала то, для чего она предназначена (природой или Богом, это как вам угодно). Она снесла яйцо и поселила в наших сердцах сочувствие, стала для нас важна. Я думаю, что в принципе все мы должны делать то, к чему предназначены. На понимание нашего предназначения может уйти много времени. Оно может придти к нам и в тридцать лет, и в сорок. Но если мы станем делать то, для чего мы предназначены, то Бог или природа будут к нам более милосердны.
Дина Голубева
