Простота распространения информации в современном мире приносит не только позитивные, но и негативные эффекты. Например, лженаучные теории благодаря этому становятся все более популярными. Заключить, какая идея лишь мимикрирует под научную, но не является таковой, может только эксперт, считает член-корреспондент РАН Александр Бондарь, и задача журналиста — найти такого эксперта (источник — «Наука в Сибири»).
Александр Евгеньевич Бондарь — заместитель директора Института ядерной физики им. Г. И. Будкера СО РАН, член-корреспондент РАН, декан физического факультета Новосибирского государственного университета, специалист в области физики элементарных частиц, участник ряда экспериментов на встречных электрон-позитронных пучках, таких как МД-1 и КЕДР на ВЭПП-4, КМД-2 на ВЭПП-2М в Новосибирске, Belle на В-фабрике в KEK, Япония. Индекс Хирша — 74
— Мы бы хотели сделать, скажем так, чек-лист, чтобы человек, прочитав статью о какой-то новой гипотезе, смог понять, стоит ей доверять или нет и дальше проверить её, например, по базам научных публикаций.
А.Е. — Это плохая идея. Для того, чтобы заключить, относится теория к лженаучной или нет, нужна экспертиза. И проводить её должны признанные эксперты, члены научного сообщества.
— Но ведь, чтобы появилась потребность в научной экспертизе, сначала должны возникнуть какие-то вопросы к опубликованной, например в СМИ, теории…
— И новости непроверенные публикуются, и слухи — никто от этого не умер. С общественной точки зрения распространение лженаучной информации, конечно, вредно, но ответственность за это должны нести средства массовой информации. Так называемая лженаука — это довольно разнообразное явление. Есть недостаточно образованные или даже больные люди, которым кажется, что они способны к научной работе. Они занимаются своим делом в собственном доме, никого при этом не затрагивая, максимум — наносят вред бюджету собственной семьи. Однако сплошь и рядом лженауку используют для извлечения выгоды, начиная от псевдонаучных способов лечения и заканчивая распространением ложных теорий по поводу опасности вакцинации и вреде генно-модифицированных продуктов. Первое страшно опасно, потому что легковерные люди платят большие деньги, пытаясь помочь либо себе, либо своим близким, при этом те методы, которые предлагаются — абсолютно не работают, не дают никакого эффекта, больные теряют время, упускают шанс, предоставленный им медициной. Страшилки по поводу прививок провоцируют панику у родителей, и они начинают бояться всех вакцин скопом, а в результате дети погибают от банальных инфекционных болезней. Ещё одно направление — попытка получения государственного финансирования якобы для научных исследований, а на самом деле предлагается полная ерунда под видом науки: вечные двигатели, гравицапы, торсионные поля и так далее.
— Здесь возможна такая ситуация, что журналисты, как правило, действуют по пути наименьшего сопротивления. У них есть эксперты, которые всегда готовы общаться, до которых, например, легко дозвониться.
— Хорошо, пусть с ними взаимодействуют.
— Но среди этих экспертов может затесаться и лжеученый — он же заинтересован в пиаре и с удовольствием будет идти на контакт.
— Что значит «затесаться»? Признанный эксперт — это реальный ученый, с публикациями в научных журналах, результатами исследований, он работает в государственной лаборатории в данной области. В конце концов, за экспертизу ответственна Академия наук. Обращайтесь в РАН, в президиум, вам тут же дадут контакты человека, который может профессионально ответить на поставленный вопрос.
— Как вы считаете, ученые согласятся выступать такими экспертами? Нужно будет потратить время, проверить базы данных научных публикаций, чтобы сделать экспертное заключение.
— Как я уже сказал, это одно из основных направлений деятельности Академии наук. Обязанность ученых — профессионально отвечать на запросы корреспондентов, редакторов газет или других средств массовой информации. Журналистам нужно обязательно прилагать усилия, чтобы найти человека, который профессионально рассмотрит вопрос и даст заключение. Проблема-то еще и в том, что необходимо время, чтобы провести серьезный анализ, а корреспондентам подавай «жареный» факт. А что потом произойдет — неважно, даже если выяснится, что это — полная чушь, зато прочитали, перепечатали.
— Как вы считаете, нужно ли учить журналистов работать с научными базами, вообще давать какой-то базис естественно-научного образования, чуть выше школьного?
— Современная наука очень сложна и обширна, даже сами ученые могут квалифицированно решать только узкий круг вопросов. Знания накапливаются и развиваются широким фронтом, и отдельный специалист может освоить и знать только одну часть, притом небольшую. Подготовить журналиста, который бы смог во всех областях науки квалифицированно сделать заключение, нереально. Вместо этого надо повышать уровень профессиональной этики таким образом, чтобы на вопросы, связанные с наукой, можно было бы писать только в том случае, если корреспонденты проконсультировались и получили профессиональное заключение у исследователя, работающего в этой области.
— А вот если такая ситуация: журналист нашел исследователя, поговорил с ним, ученый — квалифицированный специалист, работает в научном институте — согласовал с ним текст, опубликовал, и тут выясняется, что в этом тексте не всё корректно. Как в такой ситуации быть журналисту — нужно ли показывать текст еще одному эксперту, если с одним уже проконсультировался?
— Ничего страшного не произойдет, вам в газету напишут три-четыре эксперта, которые прочитали и увидели этот текст. Их мнение также необходимо обнародовать. Ученые тоже делают ошибки. Опубликовали — получили отзывы профессионалов, которые сказали, что вот здесь — неточность, вот здесь — неправильно. Их мнение тоже можно издать. Тем более в такой уважаемой газете, как «Наука в Сибири», это должна быть вполне нормальная практика. В том-то и дело, что научные вопросы нужно решать в процессе дискуссии. Есть объективные критерии, например данные экспериментов, а потом исследователи могут уже между собой обсуждать их и установить, что верно, а что — нет. А самый образованный журналист этого сделать не может в принципе. Вы приводите мнение эксперта и на него ссылаетесь, а эксперт, дорожа своей репутацией, не будет передавать вам неверную информацию.
—Зачастую в журналистском материале многие вещи упрощаются. До какого момента это делать корректно, а когда начинается уже искажение фактов?
— Моя точка зрения такая: научно-популярные статьи, оценки или мнения экспертов должны писаться профессионалами в той теме, о которой говорится. Профессионал чувствует эту грань, до которой можно упростить материал. Искусство написания научно-популярных текстов в том и состоит, чтобы найти деликатный баланс между тем, как с одной стороны человеку без специальной подготовки объяснить смысл научной работы, а с другой — чтобы это объяснение не было профанацией.
— То есть в этой цепочке места журналистам нет вообще, им не стоит писать на научную тематику?
— Почему нет? Журналист, во-первых, должен найти человека, уже имеющего опыт и вкус к написанию научно-популярных статей в области, в которой он профессионально работает. А во-вторых, корреспонденту следует помочь ученому, условно говоря, красиво преподнести материал: подобрать иллюстрации, проработать стилистику. Это непросто, журналист выступает в качестве первого читателя такого текста, ориентируясь на которого автор поймет, что стоит упростить или переформулировать.
— А какая польза будет в этом для ученого? Получается, что он выполняет функцию журналиста.
— Это не польза для ученого, это польза для науки. Популяризация — важнейший элемент в работе исследователя. Здесь логика очень простая. Общество финансирует науку — особенно фундаментальную. Расходы на нее значительны, и налогоплательщик вправе понимать, на что идут его деньги. Ещё один момент — работа с молодежью. Для привлечения кадров в науку важно, чтобы интерес к исследовательской деятельности проявился как можно раньше, ещё в школе, а этого можно добиться, только если рассказывать о науке доступным языком. Вот это два основных мотива, которые, по моему мнению, обязывают ученого тратить часть своего времени и усилий, объясняя, чем он занимается и чем это интересно и полезно для общества.
— Есть такая точка зрения, что первый мотив — общение с налогоплательщиками, обществом — не всегда работает в России из-за не совсем прозрачного распределения финансирования, где решения о выделении средств на ту или иную работу принимаются чиновниками.
— Я не разделяю эту точку зрения, хотя и согласен с тем, что у нас недостаточно цивилизованная система распределения средств бюджета на финансирование фундаментальной науки. Но ведь чиновник, который участвует в этом механизме, тоже человек. Его позиция будет более осмысленной, если он хотя бы на обывательском уровне будет понимать, о чем идет речь. Хотя я вполне понимаю, что есть процедуры, которым при решении вопросов финансирования науки должен следовать чиновник, и, наверное, у него недостаточно большой диапазон для маневра и учета собственных предпочтений. Надо сказать: постепенно наша система движется в разумном направлении, когда для решения вопроса, какому проекту выделить деньги, привлекается экспертиза. Другое дело, что и эксперты могут быть не всегда добросовестны. Да, наша система пока недостаточно цивилизованна, может быть, недостаточно контролируется научной общественностью, но я оптимистично смотрю в будущее: нет другого пути, кроме как прийти к цивилизованной форме решения вопросов финансирования. Поэтому нужно встречное движение и со стороны ученых, я имею в виду не к чиновникам, а к обществу, чтобы люди понимали важность научных исследований для развития социума.
Записала Юлия Позднякова
Фото: Юлии Поздняковой
