ФИЛОСОФИЯ И ТЕОРИЯ
ИСТОРИИ Книга первая. ПРОЛЕГОМЕНЫ
Москва 2002
1.1.
Обоснование проблематики
1.2.
Проблематизация в философии
и теории истории
1.3.
Теоретическая история
как наука и ее место среди других дисциплин
1.4.
Карл Поппер против теоретической
истории
1.5.
Ценности, феноменология
и прагматические предпосылки исследования
1.6.
Смысл истории: предварительные рассуждения
Для ответа, который невозможно высказать, нельзя также
высказать и вопрос.
Тайны не существует.
Если вопрос вообще может быть поставлен, то на него можно
и ответить.
Людвиг Витгенштейн
Вопросы к философии истории фиксируют внешний познавательный
интерес к ее результатам. Книги по философии истории предназначены не только и
не столько для самих специалистов, преподающих эту или смежные дисциплины,
ведущих исследованя по той же тематике, сколько для неспециалистов - всех тех,
кого из личностных, мировоззренческих, культурных, социально-политических или
иных мотивов интересуют общие, философские аспекты истории.
Таким образом, вся работа философии истории может быть
представлена как производство неким цехом профессионалов (вспомним идею
"цеха поэтов" в России 1920-х гг.) "продукции" по
удовлетворению интересов потребителей - не-профессионалов. Наряду с этой
"конечной продукцией" - философски и научно обоснованными ответами на
вопросы об общих аспектах истории существуют и внутренние "цеховые"
методы, технологии, "секреты мастерства", а также свой
профессиональный язык. Каковы же эти " внешние запросы" к
"продукции" философии истории?
Попробуем вместить это весьма широкое и чрезвычайно
размытое поле интересов в несколько по видимости простых вопросов:
1. Что и как вызывает события и изменения в истории?
2. На какие части (во времени и пространстве) делится
история?
3. В каком направлении, как и почему движется история?
4. В чем состоит смысл истории?
5. Каково наше место, роль и предназначение в истории?
Далее этим вопросам будут сопоставлены соответственно
проблемы динамики истории, структуры истории, хода истории, смысла истории и
этико-практического самоопределения в истории.
Предлагать вопросы еще не значит спрашивать. Предложить
вопрос может и попугай. И, в известном смысле, все люди на девять десятых
попугаи.
Лев Шестов
Вопросы, выражающие познавательный интерес
"потребителей" знания, не нуждаются в обосновании. Однако то, что
зафиксированы именно такие, а не другие группы вопросов, нужно мотивировать,
хотя бы с точки зрения исходных данных - источников вопросов. Научно корректным
способом выявления внешних вопросов к философии истории было бы проведение
серий специальных эмпирических исследований (методами контент-анализа текстов,
анкетирования, интервьюирования и т.п.) того, что именно интересует
представителей разных социальных групп в общих, философских аспектах истории.
Оставим полноценное решение этой задачи профессионалам-социологам, а здесь
перечислим только источники представленных выше формулировок:
·
указания на центр мировоззренческого интереса к философии
истории в классических трудах (Вико, Вольтер, Руссо, Тюрго, Кондорсе, Гердер,
Кант, Гегель, Фихте, Маркс, Риккерт, Шпенглер, Тойнби, Ясперс и др.), поскольку
через авторитет классиков, институализацию их идей в каналах образования,
книгоиздательства, массовой информации формируется в основном интерес
непрофессиналов к той или иной области мышления;
·
обобщение интереса к философским вопросам в современной,
прежде всего, российской и западной публицистике, научных и околонаучных
дискуссиях;
·
обсуждение вопросов философии истории в Интернете, где
автором проводится постоянно дейтвующая международная телеконференция по
философии истории и теоретической истории (mailing list PHILOFHI - PHILosophy OF HIstory and theoretical history);
·
многолетний опыт игрового моделирования политического
самоопределения различных стран в научно-образовательной программе международных
переговоров по глобальным проблемам в Интернете (программа ICONS - International COmmunications and Negotiations Simulations);
·
личный преподавательский опыт, общение со студентами
разных специальностей, имеющих и высказывающих интерес к философии истории;
·
результаты исследования требований к
социально-философскому знанию с точки зрения мировоззренческого самоопределения
как одной из главных образовательных ценностей.
Раскрытие соответствующих мотивировок вопросов не имеет целью
обосновать их полноту. Широта и разнообразие возможных интересов по отношению к
такой идейно, этически, социально, политически значимой области мышления, как
философия истории, по-видимому, не имеет границ. Речь пойдет только о
значимости поставленных вопросов 1 - 5, т.е. об их попадании в центр
пересечения интересов со стороны самых разных групп и точек зрения.
В классических трудах, посвященных философскому и
теоретическому осмыслению истории, указания на общее мировоззренческое (а не
специально-философское) значение историософской*
проблематики либо прямо соответствуют
приведенным выше вопросам 1 - 5, либо могут быть
добавлены к каждому вопросу в качестве его конкретизации, но без
принципиального расширения смысла зафиксированного в вопросе познавательного
интереса. Полное текстуальное доказательство потребовало бы непомерного объема
цитат, поэтому ограничимся лишь одним примером.
Карл Ясперс, один из последних общепризнанных классиков
философии истории, выделяет следующие моменты относительно ее мировоззренческой
значимости (номера страниц приводятся по книге Ясперс 1991):
"Цель
моей книги - содействовать углублению нашего сознания современности"
(с.28) (о нашем месте в истории, сравни с вопросом 5);
"Пребывая
в истории, выйти за пределы всего исторического, достигнуть
всеобъемлющего"(Там же) (о нашем месте в истории и о смысле истории см. вопросы
4 - 5);
"Но
можно стремиться и к сознанию единой обобщающей картины миры в ее целостности:
тогда выявляется наличие различных культурных сфер и их развитие; они рассматриваются
отдельно и во взаимодействии; постигается их общность в постановке смысловых
проблем и возможность их взаимопонимания; и наконец разрабатывается некое
смысловое единство, в котором все это многообразие обретает свое место"
(с.30) (деление истории на части (вопрос 2), ее развитие-движение (вопросы 1,3),
смыслы истории (вопрос 4);
"мы стремимся к осознанию ситуации нашего
времени. Однако эта ситуация обладает скрытыми возможностями, которые
становятся зримыми лишь после своего осуществления"(с.141) (о нашем месте в
истории, вопрос 5);
"то,
что человек считает возможным, определяет его внутреннее отношение к
происходящему и его поведение. Условием его самоопределения является способность
различить опасность и отнестись к ней с должной озабоченностью” (о нашем месте в
истории, об историческом самоопределении и о том, чему учит история - об
этико-практических следствиях знания, вопрос 5).
Итак, авторитет последнего общепризнанного классика
философии истории Карла Ясперса подтверждает значимость представленного состава
вопросов 1 - 5.
Ежедневное общение по Интернету с коллегами из многих
стран и просто интересующимися философией истории в течение нескольких лет в
целом только утвердило представление об основном содержании и постоянстве
запросов, фиксированных в вопросах 1 - 5. Кроме почтового списка PHILOFHI, о котором
подробнее будет сказано ниже, в других телеконференциях постоянно обсуждаются
наиболее яркие последние статьи, дискуссии в мировой прессе. О публицистике
тоже будет сказано отдельно.
Что касается спектра академических интересов, то поправку
нужно сделать на философов, воспитанных в англо-американской традиции, где
по-прежнему сильны позиции аналитизма с преобладанием интереса к языку, методу,
логике самого исторического исследования. Также крайне аморфны и плохо
артикулированы интересы множества приверженцев так называемой
"континентальной философии", замешанной в основном на идеях
постмодернизма - здесь в конце концов все упирается в критику любых
рациональных моделей и объяснительных схем, но собственных специфических
интересов и ясных продуктивных идей у этой публики так и не удалось выявить.
Еще не задумываясь, когда и зачем это пригодится, скорее
из чистого любопытства и ориентируясь на практику других телеконференций, я
стал требовать заполнения анкеты от всех желающих присоединиться к
организованной в апреле 1994г. телеконференции - "почтового списка"
по философии истории и теоретической истории (mailing list PHILOFHI - PHILosophy OF HIstory and theoretical history). Среди участников
списка не только философы и историки, но и писатели, журналисты, политики,
преподаватели, чиновники национальных правительств и международных организаций,
большое количество студентов с соответствующими мировоззренческими запросами;
всего с 1994 г. через конференцию прошло более 350 человек из 40 стран. На
сегодняшний день количество участников списка составляет 230 человек, оно
постоянно флуктуирует, в основном отражая циклы академического календаря, но
наблюдается общая тенденция роста со скоростью примерно 30 - 50 человек в год.
Помимо формальных вопросов об адресах, профессии,
статусе, месте работы, анкета включает еще
следующие три вопроса, направленные именно на выявление профиля интересов (в
переводе с английского):
·
ваши основные интересы в области философии истории и
теоретической истории (ФИиТИ),
·
тема вашего текущего исследования, связанного с ФИиТИ,
·
ваши любимые авторы в области ФИиТИ.
Посмотрим, как представлена проблематика по заданным вопросам 1 - 5. Материалом для анализа служили анкеты 260 членов
телеконференции (как нынешних, так и бывших) по сотоянию на февраль 1997 г.
Вопрос 1. Что и как вызывает события и изменения в
истории?
Под эту рубрику попало 17 ответов. Это меньше, чем
ожидалось, но и немало. Приведем наиболее показательные формулировки:
·
"исторические процессы, трансформация и изменения,
история систем, исторические модели и предсказывающие системы";
·
"роль случайности и хаоса в истории, прогрессе;
инновационные источники истории";
·
"цивилизационные процессы";
·
"воздействие технологии на общественное сознание”;
·
"самопроизводящая (self-generating)
сложность”;
·
"крупномасшабные факторы истории,
долговременные вековые изменения (сельское хозяство, индустрия,
информация)";
·
"факторы социальной эволюции";
·
"развитие теории культуры, предназначенной стать
каркасом объяснения того, как культуры формируются и изменяются во времени";
·
"приложение теорий
социокультурного изменения к
взаимодействию между социальными системами и инфекционными
болезнями".
Вопрос 2. На какие части (во времени и пространстве)
делится история?
Как ни странно, этот вопрос не волнует практически никого
из более чем двух с половиной сотен специалистов по философии истории, тех, кто
готовится стать специалистом в этой области или просто интересуется этой
сферой. Пришлось выделить только пять ответов, касающихся кросс-культурных
сравнений и взаимодействий типа:
·
"кросс-культурные сравнения в рамках Западной
цивилизации".
Можно сделать несколько предположений о невнимании к
вопросам периодизации и структурирования истории.
Во-первых, это классическая проблематика метаистории: выделение
стадий - со времен Конта, Сен-Симона, Гегеля, Маркса, Моргана, выделение
культурных миров, цивилизаций в традиции, восходящей к Монтескье и Гердеру. И
тот и другой подходы находятся под столь плотным перескрестным огнем критики со
стороны историков (начиная с Р.Коллингвуда, Л.Февра, М.Блока) и философов
(аналитическая школа, постмодернизм), что не находится желающих рисковать.
Во-вторых, мощь и авторитет современного исторического
знания, представленного в тысячах монографий, специальных журналов и
академических сообществ, вероятно, препятствуют постановке вопросов о
структурировании истории, всегда имеющих оттенок подрыва основ.
В-третьих, всегда имеет место фактор научной моды: теперь
занимаются “нарративами” и “идентичностями”, как раньше выделяли “стадии”
истории и цивилизации, а потом появятся новые научные увлечения. Разумеется,
сам феномен моды также нуждается в объяснении, и не последнюю роль, видимо, в
нем играет фактор положительного подкрепления научных поисков яркими,
убедительными, "продаваемыми" результатами. В этом смысле десятки
известных вариантов структурирования истории остаются по-прежнему менее
убедительными и обоснованными, чем результаты анализа историографических
нарративов.
Здесь нет
возможности проводить дальнейшие расуждения, тем более проверять представленные
гипотезы. Скажем лишь, что несмотря на падение интереса научной общественности
к вопросам структурирования истории, мы от них не отступимся, а выдвинутые
гипотезы будем использовать в качестве полезных предостережений на пути решения
этих проблем.
Вопрос 3. В каком направлении, как и почему движется
история?
К вопросам этого плана тяготеют 36 выделенных ответов.
Часть из них касается всей человеческой истории, часть - ее отдельных
фрагментов. Ответы расположены в хронологическом порядке. Данный список
интересов настолько любопытен, что приводится почти целиком.
·
"проблема макромировой истории";
·
"общая теория социальной эволюции"(2);
·
"концептуальные каркасы всемирной истории";
·
"объяснение процессов очень долгой социальной
эволюции: 10 000 лет назад и более";
·
"пять тысяч лет истории мировой системы";
·
"большие циклы в истории" (4);
·
"малые циклы (от политических выборов до
войн)";
·
"крупномасштабные исторические изменения, особенно
относящиеся к международным отношениям";
·
"подъем и падение цивилизаций" (2);
·
“как и почему формировались и распадались империи";
·
"химерические события в истории";
·
"развитие общего права как эволюционной
системы".
·
"происхождение и эволюция культур, ценностей и
верований";
·
"исторические подходы в археологии бесклассовых
обществ";
·
"нарисовать картину доисторической глобальной
цивилизации, исследование путешествий и других форм взаимодействий, о которых пока так мало известно";
·
"процессы изменений в древности (античности),
интерпретация древних и доисторических верований, как они изменялись и
определяли изменения с течением времени";
·
"развитие цивилизаций вплоть до Возрождения";
·
"подъем индивидуализма";
·
"западная экспансия, теория Запада";
·
"использование языка и мировая гегемония";
·
"Теоретическое Историческое Моделирование; основной
сценарий "что, если бы" в приложении к ситуациям реального мира,
например: что, если бы Гитлер не пришел к власти в Германии, но был лишь мелким
политиком? каков был бы статус Японии и Италии в 1940-е гг.?"
·
"вопросы войны и мира. происхождение
Холокауста"(2);
·
"какова последовательность между созданием
национальных государств,
рыночной экономики и демократии во всемирной
истории?; каково их нынешнее
состояние в странах Восточной Европы и бывшего Советского Союза?"
·
"понимание современных тенденций
глобализации"(2);
·
"Споры вокруг так называемого "конца
истории" (Курно, Кожев, и т.д.),
понятие, которое следует критически рассмотреть",
·
"будущее настоящего мира".
Вопрос 4. В чем состоит
смысл истории?
Вопрос 5. Каково наше
место, роль и предназначение в истории?
Вопросы с такими или сходными формулировками не
зафиксированы. Возможны такие причины.
Во-первых, само понятие смысла истории еще более уязвимо,
чем периодизация истории. До сих пор дает о себе знать дискредитация идей
божественного Провидения, просвещенческого Прогресса, гегельянского
самораскрытия Разума и Свободы, марксистского восхождения к Коммунизму, буржуазной
теории Модернизации. Интеллектуальная энергия в XX в. больше расходовалась не на построение (выявление)
новых смыслов истории, а на дискредитацию старых. Причем наиболее
"энергетически экономной" оказалась позиция отрицания всех возможных
смыслов и даже самой проблемы о смысле
истории как корректной и "осмысленной".
Во-вторых, каждый отвечающий на анкету при вступлении в
некое сообщество профессионалов не может вовсе игнорировать мотив утверждения и
поддержания собственного реноме. В этом аспекте прямая постановка вопроса о
смысле истории, равно как вопроса о роли и предназначении человека в истории,
явно представляется неакадемичной, вызывающе дилетантской. Поэтому даже если
такой интерес существует (а он существует, о чем свидетельствуют дискуссии между
теми же участниками), то при ответе на анкету прямо не раскрывается.
В предуведомлении новым участникам другого, более
широкого по тематике электронного философского форума (PHILOSOP) было даже явно сказано, что
обсуждению подлежат лишь академические философские проблемы; рассуждения о том,
в чем состоит смысл жизни, к таковым не относятся и считаются неадекватными.
Прямой связи здесь нет, но налицо общее отношение к прямым вопросам о смысле
чего-либо (жизни, истории) как к неакадемичным. По крайней мере это
касается англоязычной философской
культуры, к которой по необходимости примыкают и все англоязычные электронные
телеконференции, в том числе PHILOFHI.
В то же время, если прямые вопросы не ставятся, то
ставятся косвенные, пусть и в небольшом количестве (13). Поэтому ниже
представлены интересы участников телеконференции, касающиеся общих проблем
онтологии, природы времени, человека, общества, культуры, аспекты этической и
религиозной интерпретации истории:
·
"теории исторического времени; теоретизация времени
и пространства"(2);
·
"онтологический статус прошлого, концепция возможных
миров";
·
"отношение материальных структур к структурам
сознания";
·
"отношение социального (микро и макро, базис и надстройка) к
психологическому)";
·
"теоретические вопросы "человеческой природы", природы человеческого
общества в целом";
·
"психологическая (психоаналитическая)
реинтерпретация Всемирной истории";
·
"взаимораскрывающее взаимодействие между языком и
историей";
·
"архетипическая реконструкция культуры (Джеймс
Хиллман)";
·
"мораль и этика, этический взгляд на до-историю и
эволюцию";
·
"христианская идея Благодати (милости Господней) и
ее продолжение в нашей идее Культуры";
·
"роль исторической перспективы в политике и
культурной идентичности";
·
"сознание прошлого
как экзистенциальный феномен и
изобретение истории как политический процесс";
·
"необходимость сотрудничества между ныне живущими
цивилизациями (западной, китайской, нндусской и арабо-исламской)".
·
Остальные зафиксированные интересы участников
телеконференции PHILOFHI уже прямо относятся к чисто профессиональной
сфере (частным областям эмпирической истории и историографии, истории идей,
методологии и эпистемологии, научным направлениям и подходам, связи со смежными
науками и сферами познания, преподаванием и т.д.). Разнообразие интересов
весьма широко, приведем лишь несколько примеров:
·
"идея Создания истории; т.е., Создание истории
предполагает роль историка в определении того, какие аспекты, вопросы и части в
прошлом будут частью нашего современного мира; таким образом, прошлое - это не
все, что случилось, но это то, что мы помним";
·
"понятие Художника как историка, в особенности,
священная форма истории как рассказа с историком как рассказчиком; особое
внимание к писанной истории у Чосера, Блейка и Шекспира";
·
"устройство повседневной жизни в масштабе всего
общества";
·
"историография китайской науки";
·
"пуританские корни Христианской Науки";
·
"расовые отношения и мировые диаспоры (Арнольд
Тойнби)";
·
"история менеджмента, которая до сих пор
недостаточно теоретизирована";
·
"практические и теоретические карты будущего как
среды для образовательной деятельности";
·
"сравнение имперского Рима и Теотихуакана, анализ их становления как сложного
общества, политико-военная, социальная,
экономическая, и интеллектуаьная инфраструкутра и развитие, их
последующий упадок и влияние на будущие культуры";
·
"воображение, Томпсон и новые левые, менталитет
марксизма и гегельянства, все общие исследования XVI, XVII и XVIII вв.
по религии, барокко, иезуитству";
·
"влияние британской историографии, литературы, философии, поэзии, риторики и
теологии на немецкую идею философии истории в XVIII
веке";
·
"концепция времени у Карла Маркса, отношение этой
концепции к постструктуралистким идеям времени, особенно у Мишеля Фуко",
·
"годы формирования
советской цензуры (1917-1922)",
·
"Советские Военные Исследования" (Soviet Military Studies,
по-видимому, имеются в виду исследования военных аспектов в истории СССР. -
Н.Р.);
·
"формальные характеристики исторического нарратива
как эффект реального (по Барту) бремени истории (а-ля Хайден Уайт), память и
забвение мест и прошлого этих мест".
Даже эта небольшая подборка достаточно ясно дает понять,
что реальное разнообразие профессиональных н а у ч н ы х интересов нельзя
свести ни к какому обозримому набору вопросов. Постановка вопросов 1 - 5 (1.1)
преследовала совсем иную цель - структурировать наиболее распространенные п у б
л и ч н ы е интересы к философии
истории. В то же время, наличие приемлемых ответов на вопросы 1 - 3 (о динамике, структуре, и ходе
истории) явно послужило бы солидной основой для решения многих специальных
научных проблем из их реального разнообразия. Чтобы убедиться в этом,
достаточно с данной точки зрения вглянуть на приведенный выше список.
Отечественная публицистика при всей ее пестроте вращается
вокруг осмысления причин (вопрос 1) и желательных-нежелательных перспектив
(вопрос 5) переломных событий в российской истории конца нашего века. Даются
диаметрально противоположные толкования роли этих событий и всего нашего
времени в российской и мировой истории (вопросы 2, 5): либо это несчастное
впадение могучей России в морок коммунизма, счастливое пробуждение от него и
возвращение в лоно мировой цивилизации, либо трагический разрыв с православием
и светлое будущее восстановления правой веры, либо возврат к уже преодоленной
стадии "капитализма", либо тупиковый путь и новая стагнация, либо
соскальзывание в пропасть полного распада. Соответственно толкуются и общий образ,
ход, направленность российской истории (вопрос 3) и самый смысл ее столь
драматического развертывания (вопрос 4), в таких версиях как: ополчение мировых
сил Зла на Святую Русь, долгий путь социально-политического
"окультуривания" России, ее вхождения или возвращения в Европу,
фатальные циклы смуты-распада и имперства-стагнации, осуществление особого
неповторимого евразийского пути и т.п.
Окончание "холодной войны" существенно оживило
и западную публицистику, научные и околонаучные дискуссии общего плана, где
наиболее ярким началом дискуссии была статья Ф.Фукуямы о "конце
истории" (Фукуяма 1990). Здесь наиболее проблематичным становится значение
и ценность вклада западной цивилизации в мировую историю, влияния Запада на ее
общий ход (место в истории и направленность истории - вопросы 3, 5),
нравственный долг по отношению к беднейшим странам и народам (как правило,
терпевшим большой ущерб от западного вмешательства, а нередко и поныне
ограбляемым) - это этико-практические следствия исторических знаний (вопрос 5).
Развертывается борьба между традиционным европоцентризмом
и новым направлением анти-европоцентричной Всемирной истории (World History), некоторые
представители которого упорно называют Европу “северо-западным полуостровом
Афроазии”. Эта полемика особенно остро ведется при обсуждении пропорций
государственного исторического образования (от европоцентризма отнюдь не
свободно и российское образование, достаточно сравнить объем сведений в
школьной и вузовской программе истории о Европе и, скажем, Индокитае,
Полинезии, Южной Америке или Центральной Африке, причем по каждой эпохе). По
сути дела это вопросы разбиения истории на части, ее структуры и центрирования
(вопрос 2).
Не ослабевает интерес к причинам и движущим силам
европейской "экспансии" или "прогресса" Нового времени,
соответственно к механизмам исторического развития в другие эпохи и на других
континентах (вопрос 1).
Наконец, глобальные, особенно экологические и
демографические проблемы, нехватка ресурсов, невозможность не то что
остановить, но даже притормозить молох техногенной нагрузки на природу вновь и
вновь будирует вопросы на Западе, в России и во всем мире о самом месте и роли
человеческой истории в эволюции биосферы и во всей истории Земли и Вселенной
(вопрос 4).
С проблематикой исторического самоопределения прямо
связан опыт участия в качестве ведущего в научно-образовательной программе
моделирования переговоров между правительствами стран Европы и мира по
современной реальной глобальной проблематике. В течение многих лет каждый
семестр студенты Новосибирского университета становятся
"правительством" новой страны и каждый семестр автору как
руководителю приходится обсуждать и совместно вырабатывать с ними национальные
приоритеты и интересы, политическую стратегию какой-то новой страны, новой
нации. Философская привычка снабжать мыслительную работу методом и обоснованием
привела к следующим нетривиальным вопросам:
·
какие вообще должны быть основания для принятия системы
национальных приоритетов - нравственные, культурно-этнические,
традиционно-религиозные, глобалистские, геополитические?
·
есть ли что-то общее в этих основаниях для разных стран и
народов, либо они полностью специфичны?
·
при поиске общности как избежать монополизации,
подавления одних культурных ценностей другими (например, вестернизации)?
·
при опоре на специфику как избежать пренебрежения
сторонами чужих приоритетов, имеющих необщезначимые основания, как избежать
соскальзывания к "войне всех против всех"?
Анализ показал необходимость учета двух систем ценностей
- национальных и общезначимых (об этом будет сказано ниже и в следующем
выпуске), а также двух групп сценариев - траекторий национального развития и
траекторий мирового развития.
По сути дела, решение задачи определения системы
национальных приоритетов является частным случаем (социальный масштаб - страна,
народ, нация) ответа на вопрос исторического самоопределения, и на вопрос о том,
чему учит история в практическом ключе (вопрос 5). Эти приоритеты основываются,
как правило, на неявных образах мировой и национальной истории - вместилищах
этих траекторий, а также на неявных ценностных решениях.
Если делать эти образы и решения явными, требовать для
них исторических, этико-философских оснований, то становятся необходимыми
знания и по всем предшествующим вопросам: о динамике и механизмах исторического
движения (вопрос 1), о структуре национальной истории и объемлющей структуры
всемирной истории (вопрос 2), о ходе истории, вмещающем все траектории и
сценарии национальных историй (вопрос 3), о смысле, предназначении истории
человечества в целом (вопрос 4) и исторического предназначения каждого народа в
отдельности (вопрос 5).
Если учесть растущий уровень рефлексии правящих и
интеллектуальных элит многих стран относительно направлений национального
развития, а также ускоряющиеся перемены в мире, соответствующую необходимость
гибкой корректировки политической стратегии и системы приоритетов в каждой
стране, то можно ожидать, что недалеко времена, когда целенаправленная работа
по историческому самоопределению станет необходимой и перманентной составной
частью выработки политической стратегии развития в каждой уважающей себя
державе. В этом смысле рассуждения о том, что философия истории должна
систематически давать "продукт" в ответ на внешние социальные
"запросы" (см.1.1), могут оказаться уже отнюдь неотвлеченными.
В течение многих лет преподавательской работы автор
систематически использовал общение со студентами, испытывающими интерес к
проблематике философии истории, но ранее всерьез ею не занимавшихся (т.е.
"не испорченных" специальной литературой), для выявления реальных
внешних запросов "публики" к "цеху" философии истории.
Нужно сказать, что ничего принципиально нового по отношению к текущей
публицистике это, как правило, не давало. Соответственно и выхода за пределы
состава вопросов 1 - 5 не было. Разнообразие достигалось лишь за счет
нюансировки внутренней проблематики каждого вопроса. Иногда появляются
любопытные "пограничные вопросы", например, "возможно ли вообще
и насколько оправдано целенаправленное влияние какой-либо социальной группы на
ход истории?" Этот вопрос серьезен, содержателен, но при ближайшем
рассмотрении оказывается, что на него нельзя ответить, не ответив на скрытые в
его составе иные вопросы: что такое вообще ход истории и каковы его внутренние
причины и закономерности (вопросы 1, 3), как определить свое место и роль в
истории, например, для той социальной общности, которая имелась в виду, какова
должна быть ее этически и исторически обснованная направленность действий
(вопрос 5).
Исследование проблемы общезначимых ценностей и соответствующих
этико-философских требований к ценностям социально-гуманитарного образования в
современном мире (Савицкий 1990,1992, Розов 1993а,1993б) показало, что ценность
общекультурной компетентности раскрывается как способность человека адекватно
ориентироваться и действовать в ситуациях различного смыслового и
социально-временного масштаба. Такими масштабами являются в социальном
измерении: семейно-родовой, локальный (свой город, край), этнокультурный,
национальный (общество, страна), цивилизационный, общечеловеческий; во временном измерении дни, недели, месяцы,
годы, десятилетия, столетия, тысячелетия.
При этом в образовании должны быть учтены такие аспекты
подготовки по каждому кругу ситуаций как исторический,
теоретико-информационный, смысловой, проблемно-практический и коммуникационный.
Таким образом, философия истории как существенный компонент формирования
общекультурной компетентности "отвечает" за ориентацию человека в
"ситуациях" максимального социально-временного масштаба, а именно в
аспекте судеб стран и цивилизаций в течение столетий и тысячелетий (вопрос 2,3
о частях и направленности истории).
В теоретико-информационном плане становится необходимым
знание о движущих силах, механизмах, закономерностях исторического развития
(вопрос 1), в смысловом плане - о предназначении и смысле человеческой истории
(вопрос 4). В плане определения места своего времени (десятилетий жизни) и
общности, с которой человек идентифицируется (семья, город, край, этническая
общность, социальная общность, нация) становятся значимыми аспекты
исторического самоопределения. Необходимость проблемно-практического компонента
в составе общекультурной компетентности диктует необходимость установления
этико-практических императивов даже в, казалось бы, не предназначенных для этого
"ситуациях" масштаба столетий, тысячелетий (вопросы о том, "чему
учит история", о том можно ли что-то делать и что именно, чтобы как-то
"скорректировать" ее ход - вопрос 5).
Острота глобальной экологической и демографической
проблематики в последние десятилетия ХХ в. показала, что эти решение этих
вопросов уже не является досужим схоластическим упражнением ума. Если история
так ничему нас и не научит, то она и впрямь может кончиться.
Есть три способа отвечать на вопросы: сказать
необходимое, отвечать с приветливостью и наговорить лишнего.
Плутарх
Лапидарность поставленных выше вопросов (1.1.1. вопросы 1
- 5) наряду с плюсами простоты (очевидно, кажущейся) имеет и минусы. Согласие
отвечать на любой вопрос означает принятие предпосылок вопроса, но они далеко
не всегда очевидны. Согласившись отвечать на вопросы 1 или 4, мы уже вынуждены
предполагать, что "что-то движет историю" или что "история имеет
смысл". Преобразуем первоначальные "наивные вопросы" в группы
более развернутых и осторожных проблем. Установим, что в рамках каждой группы
список проблем открыт и по мере надобности будем его дополнять. Одновременно
ограничим список самих групп. Это вовсе не означает, что вообще нет и не могут
появиться другие интересы публики, различных социальных и политических
субъектов относительно философии истории. Однако во избежание рассеивания
внимания сосредоточимся на твердо фиксированном круге проблем, иначе на
реальное продвижение трудно рассчитывать. Судя по всему и эта область слишком
широка, поэтому вероятно продолжение ряда данных самоограничений.
Если вопросы к философии и философам истории
сформулированы как выражение познавательного интереса со стороны "внешнего
потребителя", то проблемы рациональной философии истории (далее РФИ)
должны отражать внутреннее профессиональное понимание цели, плана и
принципиального метода исследования.
Проблемы относятся к вопросам в принципе так же, как
внутренние требования к новому проекту сложной электронной аппаратуры
(например, современного цветного телевизора или музыкального центра) относятся
к учитываемым в этом проекте запросам конечного потребителя (используем здесь
пример, популярный в школе С.П.Никанорова, среди специалистов по системному
анализу и концептуальному проектированию). Прием каналов, качество изображения
и звука, удобство в управлении, совместимость с дополнительным оборудованием
представляют собой несложный перечень основных требований к бытовому
телевизору. Однако, чтобы удовлетворить эти запросы, инженерам-электронщикам
приходилось ставить и решать совокупность сложнейших профессиональных
технических задач, многие из которых требовали специальных научных
исследований. Вся эта профессиональная "кухня" обычному потребителю,
как правило, не нужна и не интересна, его волнует только одно - "включишь
- работает". Однако решение профессиональных проблем конструкторов
электронной аппаратуры в конечном счете направлено на выполнение
переформулированных внешних запросов - как добиться технической реализации
"приема каналов", "высокого качества изображения",
"удобства управления" и т.д.
Не удивлюсь буре возмущения или радостного глумления по
поводу приведенной технической метафоры. Действительно, святая святых
философской мудрости, излюбленное лоно философских откровений - философия
истории - сравнивается с квинтэссенцией презренной массовой культуры - цветным
телевизором. Большего оскорбления для высоких умонастроений историософской
духовности и ожидать нельзя. Обвинения в удручающей механистичности мышления
автора, по-видимому, будут самыми мягкими.
Не беда. Чем более скандально сравнение, тем лучше оно
запоминается. При всех поправках на различие природы предметной области,
специфики социально-философского познания и т.п. нельзя не признать, что
современное техническое мышление в своей конструктивности и эффективности
существенно опережает мышление научное, причем не только гуманитарное, но даже
естественное. Объясняется это достаточно просто - очевидностью и
непосредственностью обратной связи. Техническая ошибка сигналит, как правило,
уже при изготовлении макета или опытного образца: узел автомобиля заклинивает,
телевизор дает помехи, компьютер "зависает". В абстрактных
дисциплинах, математике и логике, жизнь ошибки также скоротечна, обнаружить ее
помогает прозрачность и нормированность структуры знания, наличие и выполнение
высоких стандартов профессиональной подготовки специалистов. Ошибка в
естественнонаучных областях обычно обнаруживается, но отнюдь не всегда и
существенно позднее: когда-то где-то до нее доберутся коллеги-экпериментаторы.
То же имеет место в лингвистике, экономической науке, эмпирической истории и
эмпирической социологии. Однако ошибки в большинстве других областей
социального, гуманитарного, особенно философского познания практически
ненаказуемы: почти никогда нельзя доказать с достоверностью, что это именно
ошибка, а не специфика личной авторской концепции или никем пока не понятое
духовное откровение. Что греха таить, социальные теоретики, гуманитарии нередко
пользуются этим "преимуществом", но обратной стороной его является
крайне медленное развитие социального и гуманитарного познания, не говоря уже
об удручающе низкой его практической эффективности.
Данная ситуация имеет объективную природу и, по-видимому,
не преодолима в обозримом будущем. Но, понимая ее, мы вправе хотя бы выбрать
отдаленный ориентир профессиональной продуктивности и точности решений. Речь
вовсе не идет о том, чтобы в чем-то уподобить философские и социальные
концепции техническим изобретениям (резерв эвристичности технических метафор,
начиная с "человека-машины" Ламеттри, уже давно исчерпан). Скорее,
речь идет о повышении планки интеллектуальной ответственности. Техническое
мышление является ответственным вынужденно, поскольку качество его продукции
налицо. В философии, особенно в таких областях как социальная философия и
философия истории, такой очевидности и быстроты обратной связи не будет
никогда. Принять более высокую, чем "объективно требуется", планку
интеллектуальной ответственности можно только на основе свободного этического
выбора. Это и есть лучший вид испытания в аспекте той самой пресловутой
"духовности".
В нашем случае принятие высокой планки означает
готовность признать, что все философские умствования по поводу философии истории
рано или поздно будут оценены грубо и прагматично - есть ли в результате
"сухой остаток" в виде ответов на внешние вопросы публики к
профессионалам-философам (1.1 вопросы 1 - 5).
Философы нередко ведут себя как малые дети, которые
нацарапают что-то карандашом на бумаге и спрашивают взрослых: "Что это
такое?"- Это часто случается, когда взрослый рисует что-нибудь ребенку,
приговаривая: "Вот это человек", "Вот это дом" и т.д. И
тогда на рисунке взрослого ребенок тоже делает загогулину и спрашивает: а вот
это что такое?
Людвиг Витгенштейн
Рациональная философия истории должна обеспечить
ценностные, прагматические, методологические и онтологические основания для
развертывания исследований теоретической истории.
Перечислим внутренние "цеховые" проблемы
философии истории:
·
проблемы истории философии истории (об авторах, книгах,
идеях прошлого);
·
методологические и логические проблемы истории и
философии истории (о методах, подходах, процедурах исследования);
·
онтологические проблемы, проблемы значимости (о базовых
сущностях и категорях, основах парадигм и концепций, ценностях как основаниях
отбора существенного в материале);
·
концептуальные и терминологические проблемы (о понятийном
аппарате, конкретных моделях, схемах, теориях как развитии парадигм и
концепций);
·
проблемы преподавания истории и философии истории;
·
частные проблемы эмпирической истории.
Проблема ценностных предпосылок теоретико-исторического
исследования
Это старая проблема,
хорошо осознанная еще Г.Риккертом и М.Вебером (Риккерт 1912, Вебер 1990,
с.570): что значимо в истории, что достойно отбора, описания и объяснения, на
основе каких ценностей нужно определять эту значимость и проводить этот отбор?
Конечным продуктом решения данной проблемы должны быть ценностно обоснованные
критерии отбора и указания на основные области феноменологии исторической
действительности, предназначенные для дальнейшего теоретического описания.
Проблема прагматических требований к теориям исторической
динамики
Даже если
феноменология задана, теории можно строить в самой разной логике, с разной
степенью абстрактности и широты, с акцентами на разные узлы явлений и
сущностей. Поэтому требуется ограничение со стороны последующей практической
приложимости таких теорий. Проблема состоит в выявлении иерархии практических
задач, соразмерных философии истории и теоретической истории, т.е. задач
глобального, цивилизационного, национального масштабов, наиболее нуждающихся в
теориях исторического развития, формулировании комплекса требований к таким
теориям с прагматической точки зрения.
Проблема гносеологических предпосылок и методологии
исследования
Необходимо задать и обосновать исходные принципы
рационального познания, в рамках и с ориентацией на которые предполагается
вести исследование. Существует также проблема преодоления критики самой
возможности теоретической истории, причем наиболее сильной и последовательной
представляется критика К.Поппера (Поппер 1993). Решению этой проблемы
преодоления посвящена специальная работа (Розов 1995), практические выводы из
нее представляет список методологических нормативов теоретической истории,
который будет приведен далее. Центральная проблема общей идеи, метода и плана
исследования требует либо выбора из существующих методологий, либо комбинации
таковых, либо оригинальной разработки. В данной работе предполагается
использовать методологию исследовательских программ Имре Лакатоса (Лакатос
1995). Соответственно построение методологии исследования предполагается вести
как заполнение основных элементов лакатовской схемы: твердого ядра, защитного
пояса и положительных эвристик программы.
Проблема установления онтологических предпосылок
Никакое исследование не может быть начато без исходных
онтологических предпосылок. Как правило, они неосознаны, полуосознаны, по
крайней мере явно не формулируются. Это зачастую ведет не к открытости взгляда,
а напротив, к ригидной привязанности к скрытой фоновой онтологии, неспособности
отказаться от предубеждений. Решение проблемы установления и явной фиксации
исходной онтологии направлено на осознанное построение некоторого условного
"мира" с фиксированными "правилами игры", по которым в
дальнейшем будут строиться теории и модели. В случае систематических неудач и
провалов этих теорий и моделей может быть принято решение о порочности самих
принятых "правил игры" - онтологических предпосылок, которые будут
модифицированы.
Предполагаются наиболее значимыми следующие области
онтологического постулирования:
·
сущности и явления истории;
·
причины и следствия в истории;
·
факты, события, тенденции и законы в истории;
·
онтологические слои реальности или "сферы
бытия" истории;
·
априорные представления о смысле (смыслах) истории.
·
Теории представляют собой не ответы на загадки, а ответы,
на которых мы можем успокоиться
Вильям Джемс
Теории исторической динамики должны строиться не только
для нужд мировоззрения и философии, но также в качестве необходимого знания для
решения современных задач социальной практики в глобальном, национальном и
локальном масштабах (ср. с вопросом 5
об историческом и этико-практическом самоопределении).
Данный тезис далеко неочевиден, и, прежде, чем
продвинуться дальше, следует преодолеть распространенную современную установку,
отрицающую необходимость и значимость теорий исторической и социальной динамики
для нужд социальной практики, установку, утверждающую излишность и/или
опасность таких теорий.
Подавляющее большинство историков и философов,
значительная часть представителей социальных наук (антропологи, социологи,
политологи, экономисты, психологи) отвергают саму возможность теоретического
познания в сфере истории. К чему же стремится противостоящее этой массе
меньшинство? Общая направленность мышления в этом лагере меньшинства
представляется весьма странной: это установка, идущая еще от О.Конта и
Г.Спенсера, строить знание о социальной и исторической реальности по образцам
естественнонаучного знания. Увы, такого подобия достичь не удается уже в
течение полутора сотен лет (к радости противоположного лагеря большинства).
Для обеих сторон остается выпавшим аспект практической
применимости теоретического знания. Однако авторитет естественных наук держится
не только и не столько на логической "образцовости" их теорий (которой
на самом деле нет, даже в механике), сколько на бесспорной эффективности
применения этих теорий в практике: в промышленных технологиях, сельском
хозяйстве, медицине. Адекватным ориентиром при построении социальных и
исторических теорий должна быть не частная форма естественнонаучных теорий и
тем более не погоня за формальными параметрами и количественной точностью, а
лишь общая логика теоретического познания и эффективность для решения задач
социальной практики.
Историческим же теориям адекватны проблемы и задачи
долговременного социального развития: глобальные, национальные и локальные. На
всех этих уровнях задачи развития довольно редко грамотно ставятся и еще реже
эффективно решаются, причем с ростом масштаба эта эффективность снижается по
экспоненте. Развитие корпорации, города, провинции, попавших в удачную
экономическую конъюнктуру, бывает очень успешным. То же касается и решения
задач развития - реформирования небольших стран. Крупные страны и регионы мира
чаще дают обратные примеры. Наконец, проблемы глобального развития, особенно в
сфере экологии, экономики, разоружения представляются вовсе неразрешимыми.
До последнего времени господствовали две крайние
практические парадигмы социального развития: стихийно-органическая и искусственно-конструктивистская. Согласно
первой история движется и может двигаться только как стихийное, не зависящее от
человеческих целей и разума складывание обстоятельств; поэтому всякие попытки
искусственного вмешательства и регулирования поэтому всегда бесполезны, излишни,
а нередко опасны и вредны. Наиболее последовательно это направление выражено в
идее "спонтанного порядка" Фридриха фон Хайека. Допустимо лишь
решение шаг за шагом текущих мелких частных задач. К такому взгляду склонялся
даже рационалист Поппер в своей идее пошаговой социальной инженерии (Поппер
1993). Если внимательно рассмотреть программные документы национальных
правительств западных стран и наднациональных сообществ (например, Европейского
союза), то станет видно безусловное доминирование выхваченной из Тойнби
терминологии "ответа на вызовы", отражающей именно эту идеологию
частичных реакций на текущие события при отказе от разработки и проведения
целостной долговременной стратегии развития.
С точки зрения второй, искусственно-конструктивисткой парадимы
решения социальных задач должны иметь вид целостных и всеохватных проектов и
программ действий, подобно проекту здания и плана его строительства.
Крупномасштабным воплощением такой парадигмы была попытка "построения
социализма и коммунизма" в России и ее сателлитах, которая, очевидно,
провалилась, какими бы причинами это не объяснялось. Это вовсе не означает
смерти самой конструктивистской парадигмы.
Постоянно возрождаются лозунги создания мирового
социалистического правительства, причем
идущие вовсе не от коммунистов, а от респектабельных западных университетских
профессоров. Именно на мировое правительство возлагаются надежды на решение
экологических проблем, сокращение устрашающего разрыва между бедными и богатыми
странами и т.д.
По сравнению со стихийным и конструктивистским
представляется значительно более обещающим направление via media, включающее,
например, доктрину "устойчивого развития", в которой сочетаются программы искусственно
регулирующих усилий с трезвым пониманием неустранимости естественных
разнонаправленных процессов исторического развития. Таким образом,
рождается новая синтетическая парадигма, но она еще весьма слаба.
Рассмотрим отношение трех выделенных парадигм к теориям
исторической динамики.
С точки зрения
стихийно-органической парадигмы все теории истории "от лукавого", они
заведомо ложны, но даже если бы были верными, их применение к живому
органическому росту истории может быть только пагубным и губительным.
Конструктивистский подход вроде бы приветствует теории
исторических изменений, поскольку пытается держать марку строжайшей научности и
обоснованности своих рекомендаций, планов и проектов. На деле же сложнейшая
реальность истории, соответствующая ей сложность и неоднозначность
теоретического знания рано или поздно начинают раздражать конструктивистов,
мешать их стройному взгляду на мир, поэтому неизбежна тенденция к упрощению и
догматизированию примитивных схем, которые должны, во-первых, оправдывать
проекты и программы, во-вторых, быть понятными массам в целях их идеологической
обработки.
Такова схема Энгельса-Сталина "пятичленки"
формаций для коммунистической конструктивистской идеологии, такова и не менее
примитивная "теория модернизации" для буржуазной конструктивистской
идеологии.
Только для третьей, искусственно-естественной парадигмы
оказываются действительно необходимыми теории исторической динамики. Для
встраивания искусственного "протеза" реформ в "организм"
социального целого (эта удачная метафора принадлежит В.С.Степину, Степин 1991,
с.199) требуется достоверное научное знание об этом "организме", его
естественной динамике. В этой парадигме не отрицается возможность применения
проектного мышления, разработки и реализации программ, регулирующих и
направляющих социальные процессы и исторические тенденции. Но только с помощью
теорий исторической динамики возможно искусственное стимулирование (толчок,
запуск) и уверенная поддержка естественных процессов и тенденций исторического
развития.
Опасны ли теории исторической динамики, теории структуры
и хода истории? Да, опасны, это необходимо признать. Допустим, они не более
опасны, чем фундаментальные физические и химические теории, на основе которых
создаются и производятся отравляющие вещества, ядерные боеголовки и другие
средства массового поражения. Но те же естественнонаучные теории лежат в основе
производства энергии, новых материалов, средств связи и транспорта, прочих благ
цивилизации. "Все полезное опасно, безопасно только бесполезное"
(С.П.Никаноров).
Исторические теории опасны их возможным применением через
насилие, разрушение, жертвы. Теоретическое знание никогда не бывает
безошибочным, а ошибки теорий могут войти в состав массовых идеологий и повлечь
за собой становление антигуманных, например агрессивных и тоталитарных
общественных систем.
Усилия для предотвращения таких опасностей должны
предприниматься не в обскурантистском направлении запрета на познание, а в
цивилизованном правовом контроле за применением результатов этого познания,
распространении и повсеместном правовом закреплении гуманистических ценностей,
что создаст непреодолимые препятствия для антигуманных приложений социального
научного знания.
Когда много спрашивают - мало думают и плохо помнят
Максим Горький
Проблемы теоретической истории сопоставим внешним
вопросам 1-3, представим их в виде более развернутых и точных вопросов, а также
снабдим требованиями к "идеальным ответам" (что в полной мере не
выполнимо, но служит познавательным ориентиром).
Какие закономерности (движущие силы, механизмы,
универсальные и локальные законы) при каких условиях определяют основные типы
существенных исторических изменений в различных масштабах времени и
пространства?
Предполагается, что дальнейшее деление проблем этого
круга должно идти по линии временных и социально-пространственных масштабов: от
микроуровня повседневности индивида и семьи к макроуровню эпохальных переходов
всего человеческого рода.
Требования
к идеальному ответу: ответ должен содержать комплекс взаимосвязанных теорий
исторической динамики, позволяющих объяснять и предсказывать существенные
изменения, характер существенных событий во всем пространстве и в разных
масштабах рассмотрения Всемирной истории;
Вопрос 2. На какие части (во времени и
в пространстве) делится история?
Возможна ли единая периодизация и единое
социально-пространственное членение Всемирной истории? Если да, то каковы
критерии и процедуры деления? Каковы результаты обоснованной периодизации -
вертикальной структуры истории (фазы, стадии, формации, эпохи и т.д.)? Каковы
результаты обоснованного социально-пространственного членения - горизонтальной
структуры истории (локусы, общества, мировые системы, цивилизации, ойкумены и
т.д.)?
Требования
к идеальному ответу: ответ должен содержать следующий набор данных:
способ выявления структуры истории как совокупность явных
абстрактных принципов членения Всемирной истории либо спектр таких способов с
явными критериями предпочтения;
интерпретаторы - логические и концептуальные средства
соотнесения этих принципов членения с феноменологией истории, примеры такого
соотнесения;
структура макроистории - применение указанных способов
членения и интерпретаторов для максимально крупного масштаба Всемирной истории
человечества, например, от начала палеолита в масштабе тысячелетий/континентов
и столетий/супрасоционов (исторических систем, включающих несколько обществ);
точечные структуры различных масштабов - примеры
построения структуры истории для пар социально-пространственного и временного
масштабов, например, столетия/ойкумены, столетия/общества,
десятилетия/общества, десятилетия/провинции, десятилетия/локусы;
полная структура истории - применение уточненных способов
членения и интерпретаторов для всей феноменологии Всемирной истории (это работа
для больших коллективов профессиональных историков)
.
Вопрос 3. В каком направлении, как и почему движется
история?
Каков общий ход Всемирной истории, т.е. объяснение
сложившейся структуры истории через динамику истории (переходы, трансформации,
циклы, тенденции, прогресс и регресс, эволюция)?
Требования
к идеальному ответу. Ответ должен содержать следующий ряд данных:
- ход макроистории - структура макроистории, объясненная
с помощью комплекса теорий исторической динамики;
- ход Всемирной истории "в пунктире" - точечные
структуры истории в различных масштабах, объясненные теориями исторической
динамики;
- полное изложение хода Всемирной истории - объяснение
каждого элемента полной структуры истории теориями исторической динамики
(задача будущих поколений историков).
Мы чувствуем, что, если бы даже были получены ответы на
все возможные научные вопросы, наши жизненные проблемы совсем не были бы
затронуты этим. Тогда, конечно, уж не осталось бы вопросов, но это и было бы
определенным ответом.
Людвиг Витгенштейн
Фундаментальные (не вспомогательные, как показано в 1.4)
проблемы философии истории предполагается решать только на основании
результатов (хотя бы эскизных, предварительных, гипотетических) решения проблем
теоретической истории (1.7). Фундаментальные проблемы рациональной философии
истории также сопоставлены внешним вопросам
4 - 5 (1.1.1).
Вопрос 4. В чем состоит смысл истории?
Есть ли у истории смысл, а если да, то в каком смысле?
Если нет, то что следует из бессмысленности истории в социально-философском,
этическом, политическом, идеологическом плане?
Если смысл истории единствен и неизменен, то в чем именно
он состоит? Если смыслы истории множественны и изменчивы, то каков общий ход
этих изменений и каковы процедуры установления (обнаружения/построения) смыслов
истории в разных ситуациях и с точки зрения разных ценностей?
В5. Каково наше место, роль и предназначение в истории?
Какими должны быть пути или подходы к историческому
самоопределению, т.е. установлению (обнаружению/конструированию) своего места в
Истории со стороны сообществ (цивилизаций, наций, культур, религий, социальных
слоев, этносов) и индивидов в контексте установленных структуры, хода и смысла
истории?
Каковы этические и практические выводы из результатов
решения поставленных проблем? Каковы обоснованные процедуры построения
ценностей и целей в связи с историческим самоопределением для разных масштабов
общностей (например, народ-нация как совокупность этносов страны, этнос, фирма
или компания, род как фамилия или преемственность семей, индивид, международное
интеллектуальное сообщество)? Каковы примеры применения этих процедур?
Итак, проблемы поставлены. Будем относиться к ним серьезно,
их решение - неблизкая цель, требующая долгого пути и тщательной подготовки.
Поэтому следующий разговор будет посвящен предпосылкам: ценностным и
прагматическим, которые позволяют сузить тематику, обоснованно выделять
существенное в истории, уточнить требования к теориям, чтобы они были полезны
для научного обеспечения современной глобальной практики.
Проблемы РФИ должны быть поставлены так, чтобы конечным
результатом их решения были ответы на поставленные выше "внешние"
вопросы 1 5. В то же время, сразу
отвергнем чисто схоластический подход - попытки решения проблем путем только
философских рассуждений в отвлечении от научных исторических знаний. Философия
истории с необходимостью должна опираться на науку историю, эта позиция
представляется в рамках принципов РФИ очевидной, поэтому не будем тратить время
на ее специальное обоснование. Встает вопрос, на какую науку историю следует
опираться? Традиционная наука история (историография) - это прежде всего
эмпирическая история, центром внимания которой является достоверное знание о
фактах. Разрыв пространственных, временных, социальных, логических масштабов
между философией истории и эмпирической историей настолько велик, что
появляется необходимость в среднем промежуточном звене. И это звено имеется.
Здесь речь идет об истории "больших длительностей" (longue duree, Ф.Бродель),
выявлении универсальных законов в истории (К.Гемпель), системном и
кибернетическом подходах к истории (Л.фон Берталанфи, К.Боулдинг, Е.Ласло),
анализе исторических систем, мировых систем (И.Валлерстайн, А.Г.Франк,
К.Чейз-Данн, Т.Холл), синтезе истории, социологии, политической науки (М.Вебер,
Э.Дюркгейм, Ч.Тилли, М.Манн, Д.Широ, Р.Коллинз), макросоциологии и теории
социальной эволюции, включающей в качестве центрального аспекта большие
исторические закономерности (М.Харрис, Г.Ленски, С.Сандерсон), новых
недогматичных, неидеологизированных версиях "исторического
материализма" (И.Дьяконов). Всю совокупность направлений, характерных
применением научной логики теоретических понятий и гипотез, моделей и теорий к
выявлению закономерностей исторического развития в относительно крупных
социально-пространственных и временных масштабах, будем далее называть теоретической
историей.
К созданию теоретической истории прямо призывали отцы
системного подхода Л.фон Берталанфи и К.Боулдинг (Берталанфи 1969, Boulding 1970). Были также
призывы отменить порочную практику пользования историками социологической
наукой как складом теоретических понятий, приобретаемых для частных нужд,
приступить к самостоятельному построению историками собственной теоретической
науки (см. статью с характерным названием "От исторической социологии к
теоретической истории" Jones 1976). В то же
время принципиальную логическую невозможность утверждал К.Поппер (Поппер,
1993).
Общие вопросы методологии теоретической истории остаются
весьма неясными. Эта проблематика в отечественной научной среде слишком надолго
зациклилась на противостоянии "формационщиков" и
"цивилизационщиков"(Философия и историческая наука,1988, Формации или
цивилизации,1989). Некие общие объединяющие идеи также появляются, но еще
довольно сумбурные, при отсутствии или сомнительности эмпирического обоснования
(см. Актуальные проблемы теории истории, 1994).
В то же время в мировой, прежде всего американской и
западноевропейской науке за последние десятилетия накоплен солидный и почти еще
не востребованный в нашем социально-философском и историческом познании багаж
научных результатов, а главное - резко вырос интеллектуальный потенциал
подходов, методов, концепций, понятий, касающихся теоретического описания
социальных систем и их исторического развития (см. перечень этих подходов со
ссылками, дополняющий критику аргументов Поппера против теоретической истории,
в работе Розов 1995).
Образ теоретической истории видится, с одной стороны, как
необходимое звено, соединяющее философию истории и традиционную эмпирическую
историю, с другой - как синтез разнородных парадигм социального и исторического
знания.
Часть поставленных вопросов (1 - 5) требует ответов не от
философии, а от науки, а именно от теоретической истории. Поэтому проблемы РФИ
- это и проблемы собственно историософские (вопросы 4 5), и проблемы теоретико-исторические (вопросы 1 - 3).
В широком понимании
теоретическая история охватывает все, что касается приложения теорий и
теоретических методов в познании исторической действительности. "Всю
совокупность направлений, характерных применением научной логики теоретических
понятий и гипотез, моделей и теорий к выявлению закономерностей исторического
развития в относительно крупных социально-пространственных и временных масштабах,
будем далее называть "теоретической историей. Такое понимание полезно,
поскольку позволяет "стягивать" и интегрировать накопленное
теоретическое знание об истории из разных, зачастую дисциплинарно изолированных
направлений. В то же время широкое и весьма размытое понимание теоретической
истории препятствует разработке единой методологии. Поэтому в данной части
работы обратимся к узкому пониманию теоретической истории как специфической
дисциплины со своим предметом, методом и проблематикой.
Теоретическая история в
узком смысле есть научная дисциплина, направленная на изучение
закономерностей, результатов и направленности крупных
качественно-количественных изменений в истории (зарождения, роста и развития,
упадка, распада, трансформации человеческих сообществ) путем заимствования из
других наук, синтеза и проверки гипотез, моделей и теорий, через сопоставление
их с данными традиционной эмпирической истории.
Итак, в данном определении существенно сужены и предмет и
метод теоретической истории.
Предметом является не все, что вообще может
заинтересовать теоретика в истории (т.е. практически весь универсум
накопленного эмпирического знания), а только крупные сдвиги -
качественно-количественные изменения более или менее автономных сообществ
(будем называть их далее макроисторическими изменениями).
Традиционная наука-история, большей частью направленная
на выявление и связное описание фактов, касающихся жизни людей и человеческих
сообществ прошлого, обозначается здесь как эмпирическая история.
Теоретическая история использует в качестве исходного
материала и основы для проверки гипотез результаты эмпирической истории. В этом
смысле теоретическая история является пристройкой, как бы
"паразитирует" на мощном древнем теле эмпирической истории. Однако
результаты самой теоретической истории затем с неизбежностью пронизывают все
это тело подобно нервной системе, заставляют переосмыслить прежние устоявшиеся
дискурсы и направляют интерес и деятельность эмпирической истории по новым
руслам. Если до времени выделения теоретической истории как самостоятельной
дисциплины с собственным предметом, проблематикой и методами учитывать
теоретический компонент в науке-истории (см. о нем ниже), то обнаруживается его
не меньшая древность и исключительная значительность для всего развития этой
почтенной науки. Таковы объяснительная модель "хибрис" у Геродота и
восходящих к гиппократовской медицине психологических объяснительных законов
Фукидида. В своей "Идее истории" Р.Дж.Коллингвуд убедительно
показывает, что на всем своем протяжении эмпирическая история была пронизана
теорией и главными побудителями крупных прогрессивных сдвигов в историческом
познании являлись именно сменявшие друг друга теоретические парадигмы
(линейность, структурность, провиденциализм истории в раннехристианской и
средневековой традиции, упор на человеческие страсти у историков Возрождения,
законосообразность, цикличность и поступательность исторических эпох у Вико,
прогрессизм Просвещения, диалектика Гегеля, политэкономия Маркса, атомизм и
эволюционизм XIX в. и т.д.).
Таким образом, теоретическая история оказывается вовсе не
"паразитической пристройкой", а напротив, самим мозгом эмпирической
истории, во все века управлявшим этим гигантским телом собирания, критики и
взаимоувязки фактов прошлого.
Историки, до сих пор желающие ради собственного
спокойствия очистить свою науку от "чуждых ей" теоретических
построений и обобщений, должны задуматься о том, что происходит с любым
огромным, даже весьма здоровым и благополучным телом, если его освободить от
мозга.
Что же лежит в основе отчуждения историков от теории?
Историки в своем большинстве очень сочувствуют распространенным в философии и
гуманитарных науках обоснованиям невозможности теоретических обобщений в историческом
познании. Тезис о том, что неповторимость и уникальность явлений истории
исключает всякую возможность применения общих теорий, установления каких-либо
законов, восходит еще к В.Дильтею, В.Виндельбанду и Г.Риккерту, классическим
различениям объяснительных наук о природе и понимающих наук о культуре,
номотетических и идеографических методов и т.д. (Дильтей, 1924;
Видельбанд,1904; Риккерт, 1911). Суть различения, как известно, состояла в
протесте классически образованной гуманитарной немецкой профессуры против
агрессивной экспансии тогдашнего естествознания, гордого своим бурным ростом,
весьма плоского в исходных онтологических предпосылках (атомизм, физикализм,
линейный эволюционизм и прогрессизм) и не желающего учитывать какую-либо
специфику социальных и гуманитарных наук.
Жесткое разведение наук о природе и наук о культуре имело
также свою ипостась в противопоставлении номотетической социологии и
идеографической истории. Лучшие социологи и историки (Э.Дюркгейм, М.Вебер,
Л.Февр, Ф.Бродель и др.) всегда протестовали против этого расщепления, сами
стремились в своих работах и призывали других не разделять, а максимально
интегрировать социальное и историческое знание (см. об этом в разделе 3.4).
Лучшие историки - это обычно создатели общих теоретических моделей, пусть и
неотрефлексированных в качестве таковых.
"Историки опираются на теории - знают они об этом
или нет. Великим историком, работы которого привлекают внимание широких кругов,
делает способность создавать теорию, показывать более общую схему, скрытую под
грудой рассказанных частностей. Менее значительны обычно те историки, которые
оперируют наивными, принятыми как данность концепциями или старыми теориями,
вошедшими в обычный дискурс"(Коллинз, 1994. С. 85).
Несмотря на это, доктрина об уникальности исторического,
ставящего запрет на любые попытки установления общих закономерностей,
удивительно живуча, особенно в среде профессиональных историков и так
называемых "культурологов". Эта установка имеет под собой, по всей
вероятности, вовсе не научные и логические, а чисто социально-профессиональные
основания.
"Историзм кажется разновидностью профессиональной
идеологии историков. Способ их существования - описание конкретного, частного,
а возрастающая интеллектуальная конкуренция в сфере их деятельности вынуждает
специализироваться и осаживать всех вторгающихся в их территорию. Отсюда
склонность историков к неприятию любых положений о существовании общих
процессов, и особенно тезиса, что такие процессы можно обнаружить только путем
сравнения эпох и областей исследования (т.е. выходя за пределы их
исследовательских специальностей). Историки часто берут на вооружение
идеологию, не позволяющую сознательно развивать общую объяснительную теорию."
(Коллинз, 1994. С. 85).
Учитывая это, надеяться на смену установки можно будет
вовсе не в результате действия логической и научной аргументации, а лишь при
смене критериев профессиональной оценки исторических работ.
Мир не стоит на месте, монолит традиционного протеста
историков против теории давно распался. Появились новые научные направления,
прямо соединяющие обобщенное модельное, теоретическое мышление с кропотливым
историческим трудом (например, миросистемный анализ Ф. Броделя и И. Валлерстайна,
историческая социология Ч. Тилли и др.). Созданы национальные и международные
ассоциации, направленные на соединение социальных теорий с историческим знанием
(Social Science History Association и др.), издаются
десятки журналов по этой тематике. Плоский эмпиризм выглядит уже весьма
непривлекательно в ведущих западных академических сообществах, научных журналах
и университетах, соответственно и историки там все активнее обращаются к
теориям и избавляются от пуризма "уникальности" исторических явлений.
Только когда соответствующий сдвиг критериев и
социаль-
но-профессиональных условий произойдет в нашей
исторической науке, можно будет надеяться, что отечественные историки осознают
следующую простую истину. Теоретизирование в истории вовсе не означает
поклонения марксистским или каким-либо иным догматам посредством насилия над
фактами, не означает также безответственного "парения" над фактами в
спекуляциях о "духе" или в комбинировании "дискурсов", а
напротив, является увлекательным восхождением к новому, стройному и целостному
видению столь любимых историками фактов, которое, однако, фактами может быть и
опровергнуто, что открывает дорогу новому, более совершенному видению.
В нашей стране после отхода от догматичного
"исторического материализма" и наряду со счастьем погружения в
наконец-то разрешенный (но уже исчерпывающий себя) цивилизационизм, все
увереннее пробивают дорогу такие подходы, как альтернативизм (раскрывающий
нелинейный и неоднозначный характер исторических изменений), социоестественная
история, новые версии теории социальной эволюции, существенная реформированная
теория формаций или фаз развития обществ (Коротаев, 1992, 1995; Кульпин, 1992;
Алаев, 1987; Дьяконов, 1994; и др.). Высокий научный уровень зарубежных и
отечественных направлений позволяет с достаточным оптимизмом смотреть в будущее
теоретической истории как юной науки с очень древними и почтенными корнями.
Теоретическая история является наукой, т.е. направлена на
получение в рамках принятых предпосылок нового, по установленным правилам
проверяемого знания. Философия истории, в том числе рациональная философия
истории наукой не является, а является философской дисциплиной, поскольку
систематически рефлексирует и обновляет собственные предпосылки и критерии
истинности, причем новое получаемое знание не подлежит проверке по каким-либо
стандартным правилам.
Философия истории включает несколько направлений
(религиозная, прогрессистская, идеалистическая-спекулятивная, марксистская, эволюционная,
аналитическая, научно-материалистическая и т.д., причем возможны различные
деления и классификации). Каждое направление по-своему строит свои отношения с
науками в целом и с эмпирической и теоретической историей, частности (от
полного отрицания до прислуживания в качестве артикуляции уже имеющихся методов
исторической работы). Поэтому корректно можно говорить только о выбранном
направлении рациональной философии истории - РФИ (см. Предисловие к 1-му
выпуску "Начал": Розов, 1997б, а также Розов 1993, 1995, 1997а).
Отношение этих направлений познания было раскрыто при
формулировании и обсуждении фундаментальных проблем рациональной философии
истории. Теоретическая история сталкивается с множеством серьезных затруднений
методологического, онтологического, ценностного характера, поэтому постоянно
нуждается в решении соответствующих философских проблем. Таков первый слой
вспомогательных проблем философских предпосылок. Результаты теоретической
истории сами нуждаются в философском осмыслении, соответственно сформулированы
фундаментальные проблемы смысла истории и этико-практического самоопределения в
истории.
Теоретическая история в широком смысле охватывает всю
область пересечения социальных и исторических наук (историческая социология,
историческая психология, макросоциология, миросистемный анализ, социальная
культурология и др.).
Теоретическая история в узком смысле (см. там же)
является одной из таких наук, принадлежащих одновременно к обоим кругам.
К историческим наукам наряду с указанными выше
теоретическими дисциплинами относят все аспектные отрасли эмпирической истории:
военная история, политическая история, история дипломатии, история права,
история хозяйства, история культуры, история религии, история литературы,
история искусств, история науки, история философии (как научно-эмпирическая, а
не философская дисциплина), история техники, история медицины, история
образования, урбанистическая история, история семьи, а также множество иных
историй более частных аспектов социальной действительности.
Принцип отношения к ним теоретической истории такой же,
что и к эмпирической истории в целом: опираться на добытые факты, на основе
теоретического знания давать их переосмысление, определять концептуальные и
методологические перспективы дальнейших эмпирических исследований.
Традиционно на Западе к социальным наукам относят
социологию, экономику, политологию и культурную антропологию. (Как всякая
жесткая классификация эта структура подвержена деформации и размыванию.
Известны проблемы слияния-размежевания антропологии, социологии и социальной
психологии; не тривиальна также задача четкого различения политэкономии,
политологии, экономической истории, макросоциологии и миросистемного анализа.)
На пересечении социальных и естественных наук находятся экология, демография,
политическая и экономическая география; на пересечении социальных и
гуманитарных наук - социолингвистика, культурология; на пересечении социальных,
естественных и гуманитарных наук - психология.
В социальных науках, как правило, удельный вес
теоретического знания существенно больше, чем в исторических. Кроме того,
именно из социальных наук (особенно из социологии и политэкономии)
теоретическая история обычно черпает понятия, модели и концепции. Поэтому стоит
проблема размежевания с последующим определением механизмов сотрудничества.
Насколько стара проблема отношений между историей и
социологией, показал И.Валлерстайн в своем Президентском письме членам
Международной социологической ассоциации (ISA), распространенном в сети Интернет.
Валлерстайн начинает с цитирования предисловия Дюркгейма
к журналу столетней давности (1898):
"Даже сегодня, редко когда историки интересуются работой
социологов и чувствуют, что это для них важно. Слишком общий характер наших
теорий, их недостаточная документированность приводят к тому, что ими
пренебрегают: социологические теории не рассматриваются как философски
значимые. И тем не менее история может быть наукой только в той степени, в
которой она объясняет вещи, но нельзя объяснять без сравнения. Даже простое
описание едва ли возможно иначе; мы не можем описать адекватно уникальный факт,
что-либо, относительно чего у нас есть лишь несколько примеров при отсутствии
достаточного общего видения <...>
Таким образом, мы служим выявлению самой причинности
истории, когда мы убеждаем историка выйти за пределы его обычной перспективы,
заглянуть за рамки выбранной для исследования специфической страны или периода
и заняться общими вопросами, вызванными теми специфическими фактами, которые он
наблюдает. Но, как только история начинает сравнивать, она становится не
отличимой от социологии. И наоборот, социология не только не может обойтись без
истории, но на самом деле нуждается в историках, которые должны быть
социологами. До тех пор, пока социолог будет чужаком, вторгающимся в область
историка, чтобы получить интересующие его данные, он будет лишь скользить по
поверхности. Попав в незнакомую среду, социолог фактически неизбежно оставит
без внимания наиболее значимые данные, либо они будут просто раздражать его.
Только сам историк знаком с историей настолько, чтобы быть способным
использовать исторические данные. Следовательно, далеко не будучи непримиримыми,
эти две дисциплины имеют естественную тенденцию к сближению, и все, кажется,
указывает на то, что они предназначены соединиться (se confondre) в общую дисциплину, в которой элементы истории и
социологии будут совмещены и объединены. Это кажется невероятным, что, тот, кто
должен выявлять данные, не владеет методами сравнения, для которых именно эти
данные подходят; а тот, кто сравнивает данные, не имеет понятия, как они были
получены. Развитие историков, которые знают, как смотреть на исторические данные
как социологи: равно как развитие социологов владеющих всеми техниками
историков, - вот цель, которую мы должны преследовать в обоих случаях (Durkheim, 1898. Цит. по Wallerstein,
1995).
Далее Валлерстайн обращается уже не к социологу, а к
историку Марку Блоку.
"В 1928, он (М. Блок) написал Берру (своему издателю
и также историку - Н.Р.) письмо, в котором он сожалел о узкой концепции
истории, которой придерживаются столь многие историки и которую разделяют столь
многие социологи. Он говорит затем о социологах: "Их великая ошибка, на
мой взгляд, состoяла
в том, чтобы пытаться строить их "науку" рядом и поверх истории,
вместо того, чтобы реформировать историю изнутри". Вот это уж
действительно пища для размышления о наследстве социологии. Совершили ли мы великую
ошибку, не пытаясь преобразовывать историю изнутри?" (Wallerstein, 1995).
В заключительном аккорде Валлерстайн четко формулирует
собственную позицию:
" Я лично согласен с Дюркгеймом. Просто я не могу
себе представить, что какой-либо социологический анализ может иметь силу без
помещения данных полностью в рамки их исторического контекста, также я не могу
себе представить, что можно проводить исторический анализ без использования
концептуального аппарата, который, как случилось, мы назвали социологией. Но
если это так, есть ли вообще место для двух отдельных дисциплин? Это кажется
мне одним из основных стоящих перед нами вопросов, поскольку мы обсуждаем
будущее социологии и социальных наук в целом в двадцать первом
столетии"(там же).
При всем уважении к Валлерстайну и поддержке призыва к
социологизации истории и историзации социологии, я сомневаюсь в возможности и
даже целесообразности полного слияния этих дисциплин. Слишком высока
вероятность утраты ценных специфических черт той и другой дисциплины в общем
аморфном смешении. Мое альтернативное предложение состоит в конституировании
промежуточного звена - теоретической истории, которая использовала бы
объяснительные методы и теории различных социальных наук (в том числе
социологии) на фактическом материале, добытом традиционной, эмпирической
историей (пусть даже оснащенной некоторыми методами социологического,
экономического, демографического анализа и т.д.). В чем же тогда специфика
самой теоретической истории?
Теоретическая история отличается от остальных социальных
наук прежде всего спецификой предмета. Грубо говоря, большинство социальных
наук фокусируют внимание на синхронии социальной действительности: к тому, что
происходит в современности, либо в рамках каждой из выделяемых эпох в истории.
Теоретическая история сосредоточивает внимание на диахронии - сдвигах между
эпохами, переходах и трансформациях, их
условиях и закономерностях.
Эта предметная специфика обусловливает следующие
особенности теоретической истории. С одной стороны, теоретическая история по
необходимости интегративна: она не может оставить без внимания ни политику, ни
экономику, ни право, ни культуру, ни социальную сферу, ни технологию, ни
экологию, ни демографию; более того, она вынуждена постоянно искать сущностную
и концептуальную связь между этими и другими разнородными сферами. Отсюда
следует необходимость широкого заимствования результатов, особенно обобщений,
моделей, теорий из каждой из соответствующих "профильных" наук, а
также особая роль методов концептуального синтеза.
С другой стороны, теоретическая история оказывается дамой
не только с широким кругом "знакомств", но и с изменчивостью
"симпатий". Политология во всех ситуациях ищет и находит отношения и
структуры власти. Экономика - производство и обмен. Экология, теория и история
технологий - формы взаимодействия человека с природной средой. Демография -
динамику количественных изменений популяции. Социология - социальные структуры,
институты и взаимодействия. Культурология - формы мировоззрения.
Теоретическая история никогда не порывает ни с одним из
этих "фаворитов", но в зависимости от специфики изучаемой эпохи может
по-разному расставлять ранги их значимости, а иногда при достаточных основаниях
возносить "второстепенные" сферы и уделять максимум внимания
соответствующим наукам, например, географии, религиоведению, психологии масс,
медицине, истории науки, истории образования, теории массовых коммуникаций и
т.д.
Дискуссии между философами и историками (см. публикации в
"Вопросах философии": Философия и историческая наука 1988, Формации и
цивилизации 1989, Гуревич 1990, Межуев 1994) имеют два любопытных свойства.
Во-первых, это глубокий разрыв в мышлении, причем не
только относительно понимания задач исторического познания и сущности
человеческой истории, но в самих формах мысли и языка, что нередко приводит к
досадному взаимонепониманию.
Во-вторых, это удивительный унисон, трогательное согласие
в неприятии (в диапазоне от запальчивой критики до презрительного
пренебрежения) рационального, теоретического осмысления истории. Для историков,
привыкших "в эпоху исторического материализма" укрывать свою научную
и человеческую порядочность в приверженности чисто эмпирической истории, все
рациональные схемы, модели, гипотезы и теории кажутся опасным возвращением к
идеологическому догматизму. Для философов, теоретическая история представляется
принципиально невозможной, либо они видят в ней нежелательного конкурента в борьбе
за право определения целостной структуры, "цели", "смысла"
или "идеи" истории. Поэтому при всем разрыве в мышлении и общении
эмпирическому историку и чурающемусяся рационального теоретического мышления
философу оказывается легче и удобнее сосуществовать без теоретической истории:
изредка поругивая друг друга, каждый из них волен беспрепятственно (и
безответственно?) продолжать привычную деятельность - искать и описывать новые
данные, пополняя уже существующие громады фактологии, или витать в небесах вольных
спекуляций об "идее истории".
Данная статья вносит диссонанс в эту идиллию, указывая на
значимость и возможность среднего, недостающего звена - теоретической истории.
Именно, теоретическая история должна представлять в
целостных схемах, моделях, теориях обобщения эмпирических данных. Именно теория
должна направлять поиск новых исторических сведений, цель которого не
мифическая "полнота" (уже обусловившая кризис наиболее авторитетной в
современности исторической школы - школы "Анналов"), а проверка и коррекция
гипотез, развитие рационального теоретического познания человеческой истории.
Именно на основе результатов теоретической истории может
и должна строиться философия истории, по крайней мере, признающая принципы
рационального мышления и познания (таковую и будем называть далее рациональной
философией истории). Из частных эмпирических фактов истории действительнно
никакую "идею истории" не вывести (Межуев 1994), но на базе
теоретически и эмпирически обоснованной структуры истории (в терминах эпох, фаз,
стадий развития, цивилизаций, формаций, мировых систем и т.д.), на основе
рационального знания о механизмах, тенденциях, закономерностях хода и путей
истории, рассуждения об ее "идее" или "смысле" становятся
интеллектуально ответственными и дающими существенно большую надежду на
плодотворность.
Наиболее сильную, последовательную и всестороннюю критику
идеи теоретической истории и связанному с ней "историцизму" дал Карл
Поппер в своих двух известных книгах "Нищета историцизма" и "Открытое
общество и его враги" (Поппер 1993, 1992). Несмотря на то, что этим книгам
минуло уже более полувека, критика Поппера остается по существу не преодоленной
ни в нашей (по понятным причинам), ни в зарубежной философской литературе.
Данная статья посвящена обоснованию возможности теоретической истории, ее
"апологии", говоря старинным философским языком. Эта апология
строится как анализ и преодоление (опровержение или ограничение) критических
положений К.Поппера, как ответ на его вызов теоретической истории, да и самой
философии истории в лице "историцизма".
Почему же объектом для "критики критики"
выбраны книги Поппера? Разве нет более ярких и яростных врагов по отношению к
теоретичности, рациональному научному подходу, строгой логике в "науках о
духе"? Мой ответ может показаться парадоксальным : дело в том, что я п о ч
т и в о в с е м с о г л а с е н с Попппером в отношении его критики историцизма
и возможности теоретической истории. Кроме того, я поддерживаю Поппера именно в
его отстаивании правомерности строгой логики, теоретичности и рационального
научного подхода в социальных и исторических науках. Но чем ближе
методологические позиции автора критики к нашим собственным, тем более
серьезное препятствие для нас представляет эта критика. Положения Поппера не
являются интеллектуальным препятствием, к примеру, для последователей
Хайдеггера, рассуждающих о "несокровенности бытия" и подобных вещах,
для приверженцев постмодернизма, которые саму логику, дедукцию, теорию и все
рациональное познание могут расценивать только как реализацию принуждающей,
насильственной, "фаллической" природы власти. Равным образом, каким
бы издевательствам в соответствующих сочинениях ни подвергалась рациональная
наука, рациональная философия, теоретическая история, меня это ни сколько не
затрагивает. Но когда человек из моего "карасса" ясно и весьма
убедительно доказывает невозможность той философии и той науки, которыми я
занимаюсь, то становится просто необходимым мобилизовать все силы для ответа.
Поппер не единожды, а многократно и с разных сторон
отвергает возможность теоретической истории и критикует "историцизм".
Почему же недостаточно одного раза? Очевидно, Поппер замечает каждый раз
некоторые "лакуны" в едином фронте своего наступления на историцизм.
Поэтому общая структура его критики имеет сходство с цепью "тропов"
скептицизма (Пиррон, Секст Эмпирик). Сходство становится особенно прозрачным,
если модифицировать следующим образом известное классическое рассуждение
предшественника скептиков софиста Горгия:
а) законы исторического развития не существуют;
б) если они и существуют, то они непознаваемы;
в) даже если они познаваемы, то они тривиальны и ничего
не объясняют.
Критика с подобной структурой такова, что даже успешно
пройдя через первые "заслоны", каждый раз приходится заново
отстаивать свою правоту для новых и новых "заслонов" - аспектов
критики.
На мой взгляд, суждения Карла Поппера, реконструированные
и отчасти дословно приведенные ниже в 10 тезисах, являются ясными, сильными,
очень убедительными и даже во многом истинными. В соответствующих 10 разделах
этой части работы будут представлены аргументы в защиту теоретической истории и
философскому осмыслению "хода истории" соответственно по каждому из
представленных тезисов. В конце статьи будут перечислены наиболее интересные
современные направления теоретической истории в зарубежной и отечественной
науке, а также представлены методологические выводы - формулировки решений,
значимых для дальнейшей разработки рациональной философии истории как
исследовательской программы (Розов 1992, 1993б), сделаны заключительные
замечания о философской проблеме "смысла истории".
1.4.1. Первый тезис
Поппера. Теории или интерпретации
То, что в истории считается теорией, на деле
является лишь одной из возможных точек зрения, непроверяемой гипотезой, которую
правильнее называть исторической интерпретацией.
С общей смысловой направленностью рассуждений Поппера
(Поппер 1993, с.173-174) можно согласиться, но с учетом следующих замечаний и
уточнений. Поппер в соответствии со своим излюбленным критерием научности как
фальсифицируемости жестко увязывает статус теории с ее провяряемостью и
возможностью опровержения. Все конструкции, не удовлетворяющие этому критерию,
Поппер лишает права называться теориями и называет их историческими интерпретациями,
выбор которых относительно произволен. Мой вопрос заключается в следующем: в
реальной научной практике, в частности, в образцовых для Поппера физических и
других естественных науках все ли теории и теоретические положения обязаны быть
проверяемыми сами по себе, непосредственно? Самый поверхностный анализ уже
показывает, что в каждой науке есть слой общих теоретических утверждений,
которые сами проверены быть не могут, зато служат логическими основаниями для
более конкретных уже проверяемых теорий и утверждений. В физике такими
примерами могут служить закон сохранения энергии и другие законы термодинамики,
исходные постулаты квантовой теории и т.д.
Являются ли законы сохранения в физике "проверяемыми
гипотезами" в смысле Поппера? Нужно учитывать, что из общих теоретических
положений вытекают логические следствия двух принципиальных типов. Во-первых,
устанавливаются абсолютные границы для возможных явлений, в этом смысле любые
вечные двигатели оказываются за пределами этих абсолютных границ, устанавливаемых
законом сохранения энергии. Во-вторых, уже внутри этих границ, при соблюдении
определенных (как правило, идеальных и в реальности недостижимых) условий общая
теория объясняет (и предсказывает) характеристики перехода объекта из одного
состояния в другое. Так, по закону сохранения энергии при превращении энергии
из одной формы в другую ее общее количество остается неизменным. В каком же
смысле закон сохранения энергии проверяем? С одной стороны, все многочисленные
и разнообразные попытки построить вечный двигатель оказались несостоятельными.
Заметим однако, что по этому критерию данный фундаментальный теоретический
закон почтенной науки физики не отличается от того, что в сфере истории Поппер
лишил права называться теориями и назвал полупрезрительно "историческими
интерпретациями". Действительно, попробуйте найти общество без
воспроизводства социальных отношений и институтов, трансляции культурных
образцов, технологического развития и т.д.
С другой стороны, закон сохранения энергии проверяется в
специальных экспериментальных ситуациях, когда производится как можно более
точный подсчет количества энергии замкнутой системы при переходе из одного
состояния в другое. Принципиальным моментом для нас здесь является то, что
закон сохранения никогда не проверяется сам по себе, непосредственно, а только
через промежуточные слои теорий и экспериментальных моделей, касающихся разных
форм энергии: механической, тепловой, электромагнитной, световой.
Итак, между философскими предпосылками (интерпретациями в
смысле Поппера) и собственно научными, проверяемыми теориями должно быть
соединяющее их звено: общая теория или общие теоретические положения. В науке
истории, наряду с исходными точками зрения (познавательными ннтенциями) и
интерпретациями (онтологическими предпосылками) могут быть также общие теории
или теоретические утверждения, которые не обязаны быть непосредственно
проверяемыми; в то же время пока еще нет принципиальных возражений против
возможности появления в науке истории теорий среднего уровня с их моделями,
которые уже могут поддаваться проверке.
Вопрос об уровнях обобщения в истории обсуждался в нашей
литературе. А.Я.Гуревич пишет: "Какого "масштаба" и
"ранга" познавательные категории пригодны в нашем исследовании -
общефилософские и предельно генерализующие или же "теории среднего
уровня", идеально-типические модели, которые строятся исходя не из
глобальных конструкций, а вбирая в себя опыт исторического исследования? Я
убежден в том, что историку необходима теория, но теория, не отрывающаяся от
исторической почвы; то, в чем он нуждается, - не всеобъемлющая система, а
комплекс теоретических посылок, поднимающихся над эмпирией, но ни в коем случае
не порывающих с ней" (Гуревич 1990,с.42).
С А.Я.Гуревичем можно согласиться во всем, кроме одного -
резкого неприятия наиболее обобщенного, философского уровня осмысления истории.
В то же время консенсус может быть найден, если мы, философы, признаем
справедливым требование историков - ни при каком уровне обобщения не отрываться
от богатства и разнообразия исторической реальности и ни в коем случае не
догматизировать свои схемы, главным статусом и предназначением которых должна
быть эвристичность.
1.4.2. Второй тезис Поппера. Законы и
тенденции истории
То,
что в истории принимают за закон развития, реально является лишь тенденцией, но
тенденции не имеют универсального, закономерного характера и ничего не
объясняют.
К.Поппер приводит свою, ставшую уже классической, схему
объяснения (и предсказания) явлений через дедукцию суждений о явлении-следствии
из суждений универсального закона и суждений о "начальных условиях" -
явлении-причине (Поппер, 1993, с.141-142). Затем он распространяет эту схему на
регулярные явления с наблюдаемыми тенденциями "роста" или
"прогресса" и показывает, что на каждом шаге эти тенденции зависят от
"специфических начальных условий", которые, вообще говоря, в любой
момент могут перестать существовать (Там же, с.148).
В данном пункте я полностью разделяю позицию Поппера, в
том числе относительно критики "главной ошибки" историцизма. Рассуждению
Поппера я бы даже придал статус методологической нормы: как нельзя строить
теоретическую историю. Итак, тенденции сами должны быть объяснены с помощью
законов, и Поппер не возражает в принципе против такой возможности (Там же,
с.143, 149, 175-178). Это приводит нас к проблематике следующего тезиса.
1.4.3. Третий тезис
Поппера.
Универсальные законы
и законы среднего уровня
Сами
тенденции, действующие в определенном историческом периоде, вообще говоря,
могут быть объяснены через т.н. "законы", ограниченные рамками
данного периода. Однако при этом нарушается один из важнейших постулатов
научного метода, который состоит в том, "что сфера истинности наших
законов является неограниченной".
Специфические начальные условия, регулярность которых необходима
для продолжения тенденций в определенном историческом периоде, резонно
объяснять через законы, действительность которых ограничивается рамками данного
периода. Иначе говоря, речь идет о локальных законах или законах (и
соответствующих им теориях) "среднего уровня".
Однако Поппер видит в такой трактовке законов нарушение
важнейшей нормы научного исследования. Приведем его аргументацию. "Один из
важнейших постулатов научного метода состоит в том, что сфера истинности наших
законов должна быть неограниченной. Если бы наши законы сами были подвержены
изменению, то изменение никогда нельзя было бы объяснить с помощью законов.
Следовало бы допустить, что изменение является чудом. И тогда научному
прогрессу наступил бы конец, ибо новые и неожиданные наблюдения не ставили бы
нас перед необходимостью пересматривать наши теории: ad hoc-гипотеза, что
законы изменились заранее "объясняла" бы все, что угодно. Для
социальных наук эти аргументы справедливы не в меньшей степени, чем для
естествознания" (Там же, с.119-120). В данном случае с Поппером придется
поспорить. Он недопустимым образом упрощает ситуацию, даже на своем излюбленном
поле естественных наук. Оптические законы распространения световых лучей
существенно различаются для кристаллических, жидких и газообразных сред. Если
лед в сосуде тает, а затем вода испаряется, то получается элементарный
наглядный пример изменения законов распространения света для данного
пространственно-временного отрезка, но никакого "чуда" при этом не
потребовалось. Поппер мог бы возразить, что в любом случае действуют некие
универсальные законы оптики, а характеристики среды являются частными
переменными. В принципе, можно согласиться с этим тезисом, но в научной
практике вывод всего и вся из абстрактных универсальных законов, хоть и
подразумевается как абстрактная возможность, но никогда не реализуется. Берут
сразу подходящие для ситуации законы среднего уровня, и отнюдь не переживают
из-за их "неуниверсальности".
Вместе с тем, Поппер прав в том, что новые законы не
должны возникать подобно "Богу из машины" или ad hoc-гипотезе. Сам
переход от одних локальных законов к другим должен быть объяснен. Основой
объяснения должны служить общие для них универсальные законы, либо локальные
законы высшего уровня. Очевидно, что для человеческих популяций (сообществ)
подобная, уже собственно историческая изменчивость локальных законов является
более принципиальной и значимой.
1.4.4. Четвертый
тезис Поппера. Тривиальны ли законы истории?
Даже если есть универсальные законы (действующие во всех
исторических периодах), то, как правило, они совершенно тривиальны, неинтересны
и подразумеваются в самом элементарном здравом смысле. Соответственно,
выявление универсальных законов никакого научного интереса не представляет.
Поппер пишет: "Если мы говорим, что причиной смерти
Джордано Бруно явилось его сожжение на костре, то не обязательно упоминать при
этом универсальный закон, гласящий, что все живые существа при высокой
температуре погибают. Такой закон неявно подразумевается" (Поппер, 1993,
с.166-167). В другом месте: "В истории нет таких унифицирующих теорий,
вернее, есть множество тривиальных универсальных законов, которые мы принимаем
без доказательств. Эти законы практически не представляют никакого интереса и
абсолютно не способны внести порядок в предмет рассмотрения. Например, если мы
объясняем первый раздел Польши в 1772 году, указывая на то, что Польша не могла
противостоять объединенным силам России, Пруссии и Австрии, то неявно применяем
некоторый тривиальный универсальный закон, такой как: "Если из двух армий,
которые примерно одинаково вооружены и имеют приблизительно одинаковых
полководцев, но одна из них имеет подавляющее превосходство в живой силе, то
другая никогда ее не победит". (...) Такой закон может быть назван законом
социологии военной власти, но он слишком тривиален, чтобы поставить серьезные
проблемы перед изучающими социологию или вызвать их интерес" (Поппер 1992,
с.305-306).
Тезис Поппера о тривиальности исторических законов, равно
как приводимые им примеры, не являются, к сожалению, сильными местами в его
системе аргументации. Если человек способен усмотреть в явлении лишь
тривиальные законы, то это никак не свидетельствует об отсутствии законов
нетривиальных, интересных и продуктивных в научном отношении. Множество людей до
Галилея наблюдали падающие предметы и катящиеся по плоскости шары, но ничего,
кроме тривиальностей, они за этими явлениями не усматривали. "Чем тяжелее
тело, тем оно быстрее падает - это природное сущностное свойство каждого
тела" - что может быть тривиальнее этой "истины", восходящей еще
к Аристотелевой физике? Галилей посмотрел на ситуацию иначе, и это сыграло
немалую роль в становлении всего новоевропейского естествознания.
Суждения и примеры Поппера верны только в узких границах
исторического атомизма, в которые он сам себя добровольно заключил. В то же
время есть множество как классических, так и современных научных направлений
теоретической истории, работающих с крупными историческими целостностями,
длительными процессами и тенденциями (см. предпоследний раздел статьи). С
учетом этих идей сам масштаб проблем радикально меняется.
Своим примером о причине гибели Джордано Бруно на костре
Поппер поставил себя в весьма слабую позицию, чем не хотелось бы пользоваться.
Читатель может сам поразмыслить о спектре интересных проблем и возможных
продуктивных теорий, касающихся причины роста религиозного сектантства,
возрожденческой гордыни, автономизации науки по отношению к официальной религии
и церкви (Бруно был носителем всех трех тенденций), а также проблем
эффективности меняющихся способов борьбы официальной религии или идеологии с
инакомыслием.
Вопрос о разделе Польши в 1772 году выводит на глобальные
исторические проблемы хода и методов борьбы за сферы влияния между
военно-политическими и экономическими блоками государств в Европе второй
половины 18 века: между Австрией, Швецией, Францией и взятой в помощницы
Турцией, с одной стороны, и Россией, Пруссией, Англией - с другой. Почему
иногда в таких "схватках гигантов" слабые стороны подвергаются
разделу и аннексии (как было неоднократно с Польшей, Чехословакией, Западной
Украиной), а иногда державы-гиганты смиряются с независимостью страны-карлика и
даже защищают ее статус нейтральности (здесь примерами являются Швейцария,
Лихтенштейн, Люксембург). Сейчас, в 1990-х годах карта Европы вновь
разморожена. Судьбы частей бывшей Югославии, молдавского Приднестровья, Крыма,
Закарпатья, Абхазии, Южной Осетии, Чечни будут решаться в ближайшие годы, может
быть, десятилетия. Борьба держав-гигантов за сферы влияния, если и стала за 200
лет несколько внешне цивилизованней, но продолжает быть весьма острой и
жесткой. Так что проблемы и факторы (в том числе и локальные законы)
самостояния небольших стран в этих условиях оказываются не то, что интересными
и актуальными, но критическими для выживания.
Тривиальна причина, почему ослабленную раздорами Польшу
хладнокровно поделили три геополитических хищника, - это так. Но не тривиальным
должен быть ответ на вопрос, при каком комплексе условий хищникам выгоднее
бывает сохранить суверенность слабой страны. Не тривиальны и более общие
законы, лежащие в основе сепаратистских и объединительных тенденций.
Поппер волен считать, что никаких других законов, кроме
банальных истин здравого смысла в истории нет. Я себе такую вольность позволить
не могу.
1.4.5. Пятый тезис Поппера. Проблема объяснения цепи явлений
Не
может быть какого-либо закона долговременного развития, поскольку каждая цепь
явлений в каждом своем звене подчиняется новым комбинациям законов.
В качестве аргумента своей атомистической позиции
относительно исторических фактов и законов Поппер вновь приводит аналогию с
естествознанием, говоря, что даже для объяснения падения яблока приходится
привлекать актуальную и не повторяющуюся последовательность законов (Поппер
1993, с.135).
Данный аргумент Поппера является характерным примером
того, как попадают в ловушку собственных неверно избранных предпосылок.
Во-первых, Поппер продолжает считать "законами" только предельные
универсальные, фундаментальнейшие причинные связи типа законов тяготения в
естествознании или тривиальностей типа "все живое погибает в огне",
"какая армия сильнее, та и победит" и т.п. Выше я постарался
показать, что теоретическую историю интересуют совсем иные законы, в основном
законы среднего уровня, причем объяснение явлений с их помощью вполне научно
корректно. Во-вторых, если суждение Поппера в целом верно относительно каждой
отдельной единичной цепи событий, то для типовых цепей, для общей
направленности событий, для тенденции дело обстоит совершенно иначе.
Следует согласиться с Поппером, что не может быть единого
"чистого" универсального закона, который объяснял бы цепь единичных
явлений. Но нет запрета на существование и поиск устойчивых констелляций
законов среднего уровня, объясняющих типовую направленность или тенденцию таких
цепей явлений в более широком масштабе рассмотрения.
1.4.6. Шестой тезис Поппера. Холизм
тотальностей и холизм моделей
Нельзя
создать общей исторической теории на основе обобщения частных наблюдений, но
холизм (целостный исследовательский подход) в социальных науках, в том числе в
истории, также не возможен, поскольку в принципе невозможно охватить все
аспекты и элементы социального целого.
Расширение масштаба точки зрения на предмет подразумевает
целостный познавательный подход - холизм, но Поппер выдвигает специальные
аргументы и против холизма. В данном случае Поппер проводит критику весьма
корректно и выделяет два варианта холизма, соответствующих разным пониманиям
термина "целостность".
"Из современной холической литературы остается
неясным, в каком смысле употребляется слово "целостность". Оно
обозначает:
(а) совокупность всех свойств и аспектов вещи и особенно
всех отношений между состовляющими ее частями; и
(б) некоторые особые свойства или аспекты рассматриваемой
вещи, а именно те, благодаря которым она выступает как организованная
структура, а не как "простое множество" (Поппер 1993, с.89).
Поппер отвергает возможность исследования целостностей
как "тотальностей" в смысле (а) и не протестует против приемлемости
научного исследования целостностей как селективных абстрактных моделей в смысле
(б).
К настоящему времени этот тезис представляется достаточно
очевидным и в системном подходе, и в общей научной методологии. Поэтому,
присоединяясь к попперовской критике "холизма тотальностей", будем
далее использовать "холизм моделей", не претендующий на охват
"всех" элементов, аспектов и отношений предмета исследования.
1.4.7. Седьмой тезис Поппера. Проблема
измерений в истории
Даже если какие-либо законы исторического
развития могут быть выявлены, то соответствующие гипотезы невозможно проверить,
поскольку невозможен или крайне затруднен количественный анализ данных в науке
истории, кроме того, невозможно установить необходимые и достаточные условия
для наступления определенного исторического события.
Мы подошли к самым серьезным аргументам Поппера против
теоретической истории, значимость которых подтверждается слабостью (если не
сказать - отсутствием) достигнутых, проверенных и признанных результатов в этой
сфере социального знания.
Не считая социальные, исторические гипотезы вообще не
проверяемыми, Поппер справедливо указывает на невозможность или крайнюю
затрудненность количественного анализа данных даже в такой математизированной
социальной науке как экономика. Однако этот анализ является принципиально
необходимым в тех случаях, когда действуют противонаправенные факторы.
Серьезность приведенного аргумента многократно
усиливается при переходе от современной экономики к исторической экономике, где
вообще доступ к количественным данным (как правило, отрывочным и односторонним)
является редкой удачей. Для социальных, политический, культурных,
технологических, психологических и иных аспектов исторического знания до сих
пор в принципе непонятно, что и как может быть количественно измерено
(относительно преуспевшими можно считать только методы контент-анализа
текстовых источников, см., например, "Математика ... 1986).
Решение этой проблемы должно быть компромиссным по
отношению к двум крайностям: максималистскому и, очевидно, невыполнимому
требованию проверки теоретических гипотез точными количественными данными и
ренегатскому отказу от каких-либо измерений и оценок силы тех или иных факторов
в истории. В методологии социальных наук хорошо известны следующие,
возрастающие по точности, типы измерительных шкал:
- шкала наименований, где производится различение
объектов и им присваиваются имена (то же, что группировка или классификация);
числа здесь могут использоваться только в качестве имен, подобно буквам
алфавита;
- шкала порядка, по которой объекты располагаются в
соответствии с относительной степенью выраженности выбранного параметра (каждый
последующий объект "больше" предыдущего, но это все, что фиксируется
данной шкалой); каждой градации шкалы порядка (и объектам в ней) может быть
сопоставлено число, но значение имеет только порядок;
- шкала интервалов, когда числа, сопоставленные объектам,
указывают не только на их порядок, но и на "расстояние" между ними по
выбранному параметру;
- шкала отношений (с единицей измерения), позволяющая
указывать во сколько раз параметр выражен больше у одного объекта, чем у
другого;
- абсолютная шкала (с нулем), позволяющая проводить
независимое измерение параметра в единичных объектах, через сопоставление значений
и использование при этом (в общем случае) весь ряд вещественных чисел.
Максималистский подход требует измерения исторических
данных в абсолютной шкале (как это привычно в физике). Отказ от любых
измерений, прокламируемый приверженцами Дильтеевской позиции о специфике
предмета или метода "наук о духе", является, по сути дела,
самоограничением мышления только шкалой наименований (группировки,
классификации, описания единичных явлений).
Я согласен, что возможные рамки применения в науке
истории шкалы отношений и абсолютной шкалы чрезвычайно узки. Но они существенно
расширяются при снижении требуемой точности и переходе к шкале интервалов, и,
особенно, к шкале порядка.
Все историки всегда пользовались и пользуются шкалой
порядка, хоть могут и не подозревать об этом (как герой Мольера не знал о том,
что говорит прозой). Всем нам привычны суждения историков о том, что одно
сословие богаче или политически влиятельнее другого, что одна армия сильнее
другой, что города, ремесла, торговля "растут", "развиваются",
"расширяются" (то есть по некоторым параметрам больше в последующих
периодах, чем в предыдущих) - но в каждом таком случае уже неявно используется
шкала порядка!
Вряд ли кто-то всерьез будет пытаться точно вычислить
количественное отношение между факторами, способствующими развитию торговли в
каком-то обществе (мировой системе, цивилизации, ойкумене), и факторами,
препятствующими этому развитию. Зато мы можем выяснить, что первые были
настолько сильнее, что уже к такому-то времени было построено столько-то новых
торговых городов, перевалочных пунктов, торговых дорог и открыто морских путей.
Если фактология достаточно богата, то в теоретических гипотезах можно даже
ввести условные интервалы, причем суждения об этой шкале будут опираться на
расположенные в шкале интервалов эмпирические данные.
Оставим пока этот сложный вопрос методологии измерений в
науке истории, но согласимся, что при разумном снижении максималистских
требований к точности, возможности таких измерений, особенно с использованием
шкалы порядка, весьма богаты, интересны и перспективны.
1.4.8. Восьмой тезис Поппера.
Единичность Всемирной истории
Как бы
ни обстояло дело с гипотезами, законами, теориями, касающимися сходных,
регулярных и вообще множественных исторических явлений, но невозможно в
принципе выявить закон развития во Всемирной истории человечества, поскольку
это единичный процесс и о нем возможны лишь единичные эмпирические утверждения.
Придется согласиться с Поппером, что теоретические гипотезы
о Всемирной истории как о единичном явлении не возможны. Однако аналоги этих
гипотез, примененные не ко Всемирной истории, а к ее различным частям во
времени и географическом пространстве, могут быть сформулированы и проверены.
Таким образом, придется довольствоваться предположением о том, что гипотезы,
верные для частей, верны (при соответствующих поправках) и для целого. Пусть
такой статус знания не удовлетворяет жесткому попперовскому стандарту
"научного метода", зато он вполне соответствует более мягким и
жизненным критериям самой науки истории.
Теоретическая история не обязана и не может быть более
точной и сторгой, чем эмпирическая история. Теоретическое знание о Всемирной
истории возможно; пусть оно никогда не будет столько же строгим, сколько знание
в теоретической физике (как того хотел бы Поппер), но нет принципиальных
препятствий, чтобы сделать его не менее строгим, чем знание в эмпирической
истории.
Кроме того, при недостижимости теоретических суждений о
самой Всемирной истории, огромным достижением будет получение знания о том, что
в ней действуют такие-то закономерности, объясняющие ход и взаимодействие
частных историй и описываемые целым комплексом взаимосвязанных теорий.
1.4.9. Девятый тезис Поппера.
Непредсказуемость развития науки
В любом случае "невозможна теория
исторического развития, основываясь на которой можно было бы заниматься
историческим предсказанием", поскольку логически невозможно предсказать
развитие научного знания, а оно оказывает значительное воздействие на человеческую
историю. "Это значит, что теоретическая история невозможна".
Доводы в пользу этого утверждения Поппер развертывает
следующим образом:
"Если развивающееся человеческое знание существует,
то мы не можем предвидеть того, о чем будем знать только завтра. (...) никакой
научный прорицатель (будь то человек или вычислительная машина) не может научно
предсказать свои собственные результаты, которые будут получены в будущем.
Добиться здесь успеха можно будет только тогда, когда произойдет само событие и
предсказывать будет поздно; предсказание станет послесказаниемю" (Там же,
с.5-6).
С моей точки зрения, эта аргументация со всей своей
логической строгостью и мощью ломится в открытые двери. Я даже готов открыть их
еще шире. На исторические события влияют (ничуть не менее, чем научное знание)
новые идеологии, новые правовые и экономические идеи, новые философские течения
и концепции, новые направления в религии и морали, новые явления в культуре,
формах досуга, социальных потребностях, новые технологии. Ко всем этим и
множеству других факторов попперовское рассуждение о невозможности предсказания
относится не в меньшей степени, чем к развитию научного знания.
В предыдущих разделах я уже отказался от историцизма и
признал, что теоретическая история никогда не станет столь же точной наукой,
как теоретическая физика (см. обсуждение тезисов 2 и 8).
Однако к теоретической истории в моем понимании критика
Поппера не относится. Его удар бьет мимо цели. Поппер справедливо указывает,
что даже в наиболее точных областях естествознания детальный прогноз событий на
основе знания законов и начальных условий возможен лишь в искусственно или
естественно изолированных ситуациях (астрономические события в Солнечной
системе, там же, с.72,160). В остальных случаях в естествознании и, тем более,
в социальных науках предсказанию подлежат только г р а н и ц ы, в пределах
которых будут происходить те или иные непредсказуемые события. Точность
предсказаний можно наращивать, то есть сужать эти границы, но никогда не до
степени детальных пророчеств: зачем науке отнимать хлеб у астрологов,
каббалистов и духовидцев.
Исторические тенденции и локальные законы, которые
предполагается использовать в теоретической истории и рациональной философии
истории, не являются абсолютными и универсальными (см. тезисы 2-3). Они сами
действуют лишь в с в о и х г р а н и ц а х, которые я предлагаю называть
рамками выполнимости (законов или тенденций).
При такой методологической установке социальные прогнозы
вполне допустимы (как модельные, "игровые" для исторического
прошлого, так и реальные для будущего), причем при полном согласии с
попперовским тезисом о непредсказуемости развития научного знания.
Решение состоит в том, чтобы составлять и использовать
социальный прогноз с учетом предпосылки, что будушие непредсказуемые научные
открытия (равно как идеологии, ценности, философские, религиозные, моральные
идеи и т.п.) не нарушают рамок выполнимости тех законов и тенденций, на основе
которых делается прогноз. Если для данного случая такой предпосылки принять
нельзя, то принимается решение о расширении (ослаблении) рамок выполнимости,
что приведет к меньшей точности прогноза. Когда значимость прогноза слишком
велика, чтобы мы отказались его делать в угоду дистиллированной научной
точности, тогда предпринимается обратный ход. Такого рода балансировка -
нормальный режим научной методологии. Самое важное, чтобы при обнаружении
невозможности достичь в чем-либо абсолютной точности у нас не опускались руки.
Парадокс состоит в том, что высокая интеллектуальная ответственность, строгий
рационализм и большой мыслительный труд Карла Поппера, обусловившие его вывод о
невозможности максималистской версии теоретической истории привели к тому, что
очень многие махнули рукой на само это научное направление. В результате в социальном
и историческом познании только укрепился безответственный иррационализм,
органически связанный с отказом от серьезного труда продуктивного
теоретического мышления в сфере истории.
1.4.10. Десятый
тезис Поппера. Ответственность за будущее
Историцизм,
утверждающий некий объективный, закономерный "ход истории", который
можно только сокращать или облегчать, но нельзя остановить или принципиально
изменить, является э т и ч е с к и порочной доктриной, независимо от его
подтвержденности результатами "теоретической истории". Мы сами
ответственны за историю, в которой нет ни фатального "хода", ни
гарантии "прогресса", ни собственного "смысла". Мы сами
свободны придать тот или иной смысл истории и должны "глубже осознать тот
факт, что прогресс зависит от нас, от нашей бдительности, от наших усилий, от
ясности концепции относительно наших целей и реалистического выбора таких
целей".
Последний из выделенных мною аргументов Поппера носит уже
этический и экзистенциальный характер, что, между прочим, не делает его слабее
по сравнению с предыдущими гносеологическими и методологическими аргументами.
Речь идет о том, что признание какого-либо
"объективного хода истории" или присущего ей "смысла"
несовместимо с принципом о т в е т с т в е н н о с т и каждого из нас и всех
вместе за то, что произойдет с нами и с миром в будушем. По мнению Поппера,
признание хода и смысла истории отрицает также нашу с в о б о д у. Протест
Поппера против "объективного хода истории", фатальная
предопределенность которого позволяет нам перекладывать на него нашу
ответственность за будущее, легко снимается. Когда мы отказались от признания
каких-либо абсолютных, безусловных законов и тенденций в истории и приняли
решение об учете рамок выполнимости для локальных законов и тенденций, то тем
самым уже были отвергнуты фатализм и предопределенность.
К примеру, в современном мире имеют место очень мощные
тенденции роста разрушительного техногенного влияния на атмосферу, почвы, реки
и Мировой океан. Признание этих тенденций фатальными означало бы (в полном
согласии с Поппером) снятие с себя ответственности и прекращение какой-либо
экологической деятельности. В то же время есть локальный, но очень
показательный опыт остановки такого рода тенденций. Еще 20-30 лет назад рост
загрязнения атмосферы в Токио имел самые угрожающие темпы. Сегодня же это
город, конечно, не с идеально чистым воздухом (для мегаполисов такое вообще
вряд ли возможно), но уже вполне приемлемый для жизни и здоровья людей.
Получается, что в какой-то момент тенденцию роста загрязнения удалось повернуть
вспять. Из рамок выполнимости тенденции роста загрязнения города был совершен
переход в рамки выполнимости тенденции сокращения загрязнения. Практически это
было осуществлено за счет последовательной, долговременной стратегии ежегодного
ужесточения санкций за выбросы в атмосферу, инвестирования экологически чистых
технологий и проектов и т.д. То, что удается в рамках города, хуже удается во
всей стране и пока совсем не удается в глобальном масштабе. Но фатализма все
равно нет, и от ответственности за будущее нас никто не избавит.
Поппер слишком поспешно, без какой-то попытки анализа,
привязывает прогресс истории к наличию у нее цели. То, что история движется к
определенному изначально установленному целевому состоянию (Царствию Божьему,
Коммунизму, "точке Омега" и т.д.), действительно, представляется
крайне сомнительной идеей. Хотя она и неопровержима, но рациональное мышление,
пользуясь "бритвой Оккама" (не умножай сущностей сверх необходимости)
вполне может от этой идеи отказаться.
С "прогрессом" дело обстоит гораздо сложнее. О
"прогрессе" или "регрессе" в истории можно судить совсем не
привлекая идею "цели истории". Для этих суждений вполне достаточно
некоторой принятой специальным решением системы ценностей. Важно, что при любой
системе ценностей история будет полна и "прогрессов", и
"регрессов", что ставит методически сложные задачи абстрагирования
для выявления самых общих результирующих тенденций.
Короче говоря, согласившись с Поппером, что ни о каком
безусловном и абсолютном законе прогресса в истории, двигающем ее к некой
единой цели, не может быть и речи, я никак не могу согласиться с другой частью
его утверждения. С моей точки зрения, о прогрессе (равно как и о регрессе) в
истории можно рассуждать вполне корректно, рационально, с опорой на
эмпирические данные, что предполагает рефлексию ценностных оснований для такого
рода суждений, причем сами эти ценности не очевидны и могут меняться со
временем.
1.4.11.
Методологические выводы
Сформулируем основные
выводы для дальнейшей разработки рациональной философии истории и теоретической
истории:
- необходимо четко различать онтологические,
общетеоретические и собственно теоретические положения, к которым должны
предъявляться разные требования, прежде всего, относительно проверяемости;
- избегать абсолютизирования любой онтологии или общей
теории; несмотря на их непроверяемость, должны быть выработаны критерии, по
которым непродуктивные общие теоретические и даже онтологические положения
могут быть скорректированы или даже заменены другими; - учитывать возможность и
оправданность существования многих онтологий; следует поставить и решить
проблему соотнесения этой множественности с классическим представлением о
единственности научной истины;
- отказаться от такого "способа проверки" как
подбор подтверждающих примеров для выбранной онтологии и теории (в чем особенно
грешили О.Шпенглер, А.Тойнби, Л.Гумилев); напротив, следует стремиться находить
"аномалии", отсутствие которых будет тогда лучшим подтверждением
теории, а наличие - стимулом для ее пересмотра, коррекции или замены;
- учитывать зависимость исторических тенденций от условий
их выполнения, которые в общем случае не абсолютны и могут существенно
измениться, даже перестать существовать;
- по возможности выявлять и указывать для каждой
тенденции ее "рамки выполнимости" и факторы, влияющие на их
измениение;
- универсальные законы "для всех человеческих
сообществ" должны быть конкретизированы в (локальных) законах среднего
уровня, которые не только различны для разных сообществ, но и могут меняться со
временем для каждого отдельного сообщества;
- переход от одних локальных законов к другим сам должен
быть объяснен законами более высокого уровня;
- уровень локальных законов определяется широтой (в общем
системном смысле) своих рамок выполнимости; в таком случае сама жизнь
сообщества по некоторым локальным законам может приводить к выходу за указанные
рамки и попаданию в "зону действия" новых локальных законов;
- учитывать, что, несмотря на возможную тривиальность
причинных объяснений каждого атомарного исторического факта, объяснение крупных
сцеплений и последовательностей этих фактов не может быть тривиальным, но
именно такой тип объяснений интересует теоретическую историю;
- учитывать в этих объяснениях закономерности, по крайней
мере, трех групп: существование общества (или более крупной социетальной
системы) как целого, воспроизводства и развития в истории, смены одного типа
общества другим типом;
- признавая невозможность объяснения длительной цепи
явлений с помощью одного закона, учитывать вероятность устойчивых констелляций
законов, объясняющих сходство типовых цепей явлений;
- целью теоретической истории следует считать не
получение одной теории об уникальной Всемирной истории, а получение комплекса
взаимосвязанных теорий, обясняющих ход и взаимодействие множества частных
историй;
- теории исторического развития могут быть использованы
для предсказания не событий, а лишь границ протекания процессов, причем с
предпосылкой, что рамки выполнимости теорий не изменятся;
- отказываясь от суждений о "цели истории",
теоретическая история может и должна внести ясность в вопросы о
"прогрессе" и "регрессе", пользуясь явно сформулированными,
недогматичными ценностными критериями; такие суждения никого не избавляют от
ответственности, поскольку сохраняется свобода исторического самоопределения,
отношения к прогрессу и самим ценностям.
1.4.12. Реальность
теоретической истории
Читатель вправе спросить: сколько же можно заниматься
абстрактным доказаательством возможности теоретической истории? где реальные
подходы, исследования, результаты?
Во-первых, вне зависимости от верности или неверности
отдельных положений , труды К.Маркса, М.Вебера, Р.Коллингвуда, А.Тойнби,
Б.Малиновского, Р. Мертона, Л.Уайта уже представляют собой весомый вклад в
теоретическую историю.
Во-вторых, наряду с классическими учениями в последние
десятилетия сделано значительное продвижение в теоретическом осмыслении
закономерностей истории. Здесь я могу только перечислить основные направления и
дать ссылки: - системные и кибернетические концепции исторической динамики,
социальных изменений, переходов от одних исторических
целостностей к другим, анализ структур истории (Boulding 1970, Prigogine 1986, Laszlo 1991, Lloyd 1993);
- концепции воспроизводства и развития крупных
исторических целостностей в диахронии, сравнительный анализ мировых систем,
(Braudel 1958, Wallerstein 1980, Tilly
1984, Chase-Dunn 1989, Chase-Dunn and Hall 1993);
- концепции возникновения и развития цивилизаций (Тойнби
1991, Wilkinson 1987)
- концепции смены мировых военно-политических и
экономических гегемоний, длительных геополитических циклов и "генеральных
войн" (Modelski 1987, Rasler and Thompson 1994)
- концепции социальных революций, социальной эволюции,
смены правящих режимов, развития "технологий власти" в обществе и
т.д. (Chirot 1994, Scocpol 1979, Sanderson, Campbell and Lindberg 1991, Mann 1987).
В третьих, в отечественной науке несмотря на пагубное
давление идеологизированного "исторического материализма" появлялись
отдельные, но весьма значительные работы, развивающие теоретическую историю
(Грушин 1961, Барг 1984, Гумилев 1991). Особого внимания заслуживает недавняя
книга И.М.Дьяконова "Пути истории" (Дьяконов, 1994), где теоретическая
модель 8-фазового хода истории обеспечена явными диагностическими признаками
каждой фазы и краткими, но добротными эмпирическими подтверждениями (в скобках
замечу, что если судить по западным библиографиям, а мне их пришлось
просматривать сотнями, то мировой социальной и исторической науке по-настоящему
известны лишь три русских имени: П.Сорокин, Н.Кондратьев и И.Дьяконов).
Право на новые собственные ценности - откуда
возьму я его? Из права всех старых ценностей и границ этих ценностей.
Фридрих Ницше
1.5.1. Традиционные и новые
познавательные ориентации истории и философии истории
Проблема ценностных предпосылок теоретико-исторического исследования формулируется следующим
образом: "Что значимо в истории, что достойно отбора, описания и объяснения, на основе
каких ценностей нужно определять эту значимость и проводить этот отбор?
Конечным продуктом решения данной
проблемы должны быть ценностно обоснованные критерии отбора
и указания на основные области феноменологии исторической
действительности, предназначенные для
дальнейшего теоретического описания"*
Учитывая уже имеющиеся результаты осмысления ценностной
нейтральности/ангажированности социально-исторического знания (см. Риккерт,
1912; Вебер, 1990), согласимся, что:
а) историческое описание - это всегда отбор "существенных"
явлений;
б) при отборе "существенного" не обойтись без ценностных
критериев (ср.: "...Даже чисто эмпирическому научному исследованию направление указывают культурные,
следовательно, ценностные интересы",- Вебер, 1990, с.570);
в) исходя из принципов рационального мышления, эти ценностные критерии
необходимо сделать явными.
Карл Поппер прямо призывал
строить осознанно "интересную нам" историю (Поппер,
1993). Попытаемся определить, что же "интересно" (значимо,
существенно, ценно) в истории с точки зрения
философии ценностей. Иными словами, это последовательная разработка
"точки зрения" на
Всемирную историю, которая будет далее использоваться в данной
исследовательской программе.
Наиболее древними и распространенными основаниями исторического интереса,
по-видимому, являются политико-идеологические стремления оправдать, возвеличить
свой народ, веру, социальную группу, укоренить в древности и тем самым повысить
легитимность существующей власти. Понятие
"легитимность" относительно новое (М.Вебер), но
соответствующая ему проблема оправдания и идейного, религиозного, исторического
обоснования власти в глазах населения почти столь же древняя, сколь древни сами
отношения власти-подчинения среди людей.
С точки зрения утверждения легитимности история предстает как серия
победоносных войн и успешных реформ, проведенных великими праотцами и их
прямыми продолжателями - нынешней правящей элитой (т.е. современной летописцу,
придворному историку и т.д.). За неимением блестящих побед и благодеяний упор
делается на духовные завоевания. Всемирная история при таком подходе неизбежно
получается этнически, конфессионально или национально центрированной.
Грубые и откровенно тенденциозные версии такого подхода в целом отошли в
прошлое, по крайней мере в среде профессиональной, уважающей себя исторической,
социальной, политической науки. Однако мягкие формы политико-идеологической
тенденциозности не просто распространены, но до сих пор практически повсеместны
для национальных версий Всемирной истории! Очевидно, это связано с такой
социальной функцией исторического знания, как воспитание патриотизма через все
существующие (как правило, лояльные по отношению к своему государству)
академические и образовательные институты.
Современные монографические исследования историков-профессионалов уже
бывают свободны от такого рода предвзятости, что обусловливает широкое
разнообразие познавательных ориентаций: в фокус внимания историков попадают
формы правления, технологии, армии и вооружения, коммуникации, экономические и
классовые отношения, превращения менталитета, идеологии, особенности
повседневной жизни и т.д.
Для последних десятилетий характерно сосредоточение интереса на
"забытых" группах и слоях, темах исторического прошлого - женщинах,
детях, слугах, рабах, "цветных", "социальной черни",
разного рода маргиналах: незаконнорожденных, сектантах, бродягах, ворах,
эмигрантах, проститутках, наркоманах, гомосексуалистах, сумасшедших, калеках и
т.п.
Пишутся истории костюма, рукоделия, жестикуляции, практики гаданий и
предсказаний, тайного сыска и шпионии, детских игр, детской сексуальности,
каннибальства, разного рода извращений и отклонений в поведении, тюрем, ночлежек
и притонов, больниц и сумасшедших домов, казней и пыток, эпидемий, роли крыс и
разнообразных паразитов в жизни людей прошлого и т.д. Отчасти это можно связать
с исчерпанием традиционного материала культурных антропологов: когда экзотика
"примитивных народов" оказалась описанной и каталогизированной, стали
искать и в больших количествах находить ее в истории, в том числе в виде
"забытых", ранее замалчиваемых сторон, казалось бы, хорошо известной
европейской истории. В такой нетрадиционности познавательного интереса весьма
преуспело направление так называемой социальной истории, имеющее источником и
главным пропонентом знаменитую школу "Анналов" (Зельдин, 1993; Зидер,
1993; Пименова, 1993; Hareven, 1996). В этой
ориентации явственно просматривается нонконформистский протест против
многовекового традиционного интереса историков к одной, действительно узкой
сфере: "благородным деяниям великих мужей", т.е. как правило,
публичной политической и военной деятельности белых, взрослых, свободных, здоровых
мужчин с высоким социальным статусом.
Надо отдать должное школе "Анналов" и всему направлению
социальной истории за указание на реальное разнообразие, разноцветье
общественных групп и слоев прошлых веков и десятилетий. Однако нонконформизм
(равно как и конформизм по отношению уже к новой моде среди историков) не
должен быть основанием выбора познавательных приоритетов для теоретической
истории.
1.5.2. Люди прошлого как цели
познавательной деятельности
Да и вообще, что природе до
каких бы то ни было ценностей? Это и не её вовсе дело, это дело человека - ценить, любить,
ненавидеть, огорчаться, радоваться.
Лев Шестов
Согласно категорическому императиву Канта люди должны быть не только средством,
но также и целью нашей деятельности. Распространим этот императив на нашу
познавательную деятельность в сфере теоретической истории и получим следующий
тезис: люди прошлого не должны быть только средством для нашего
познания чего-то другого, но сами
должны стать целью нашего познания.
Возможны самые разные трактовки такой познавательной цели, поскольку
человек - это микрокосм, богатство аспектов которого рядоположено богатству
аспектов его окружения. Можно центрировать интерес на исторической психологии,
мышлении, восприятии, менталитете людей прошлого, семье, характере труда и
досуга, структурах и деталях повседневной жизни. Что же в наибольшей степени отвечает направленности Кантова
императива?
С достаточной уверенностью можно утверждать, что основанием императива являлось признание человеком
разумности и субъективности других людей. Отсюда делаем следующий шаг - к
уважению чужой субъективности, далее - к уважению содержания и значимостей этой
чужой субъективности.
Приложив эту максиму к ситуации исторического познания, согласимся с тем,
что исследователь должен уважать, не лишать значимости все то, что было значимо для людей прошлого, в изучаемом
пространственно-временном фрагменте истории.
Таково первое требование познавательной ориентации исторического
исследования: по возможности учитывать или даже фокусировать внимание на том,
что было субъективно значимо для людей прошлых эпох, т.е. на их мировоззрении,
ценностях и потребностях.
Приняв данную познавательную установку, мы сталкиваемся как минимум с двумя
трудностями фундаментального характера. Во-первых, разнообразие, пестрота,
практическая необозримость, калейдоскопическая смена мировоззрений, ценностей и
потребностей обществ, этносов, социальных групп делает весьма сомнительным решение
проблем целостного теоретического описания и философского осмысления процессов
Всемирной истории. Нужно было бы выбрать некий сквозной аспект в
мировоззрениях. Но на каком основании делать этот выбор?
Во-вторых, за бортом оказываются очевидно важные для хода истории факторы:
военные, политические, экономические, технологические, демографические,
географические, экологические и т.д. Вынести их за скобки - значит заняться уже
не собственно философией истории, а философией истории мировоззрений, если
таковая возможна. Включить вновь всю эту сверхсложность факторов - значит вновь
утерять точку зрения как избирательную познавательную
ориентацию.
Необходимо некое твердое основание общезначимости, которое должно послужить
нитью Ариадны в историософском и теоретико-историческом исследовании.
Такое основание возьмем из внешней по отношению к философии истории области
- этики и теории ценностей. Используем результаты этико-философских
исследований по выявлению и обоснованию общезначимых ценностей (Rowls, 1971; Apel, 1983; von Kutschera, 1991). Достаточно
детальное обоснование кардинальных и субкардинальных ценностей в качестве
общезначимых проведено в монографии "Философия гуманитарного
образования" (Розов, 1993), позже оно развернуто и использовано при
анализе современных социальных проблем разного масштаба в работе "Ценности в проблемном мире:
Философские основания и социальные приложения конструктивной аксиологии"
(в печати).
В сжатом виде принципиальная логика рассуждения состоит в следующем.
1.5.3. Этика ценностного сознания в 10
тезисах
Нельзя суждения о должном выводить из
суждений о сущем.
Краткая формулировка "Закона Юма"
Постулат генерализации.
Нельзя обязывать - или аналогично -
запрещать одному человеку, не обязывая или разрешая в аналогичных случаях то же
самое другим людям.
Франц фон Кучера
V есть одна из ценностей некого S тогда и только
тогда, когда S готов
предпочтительно апеллировать к V и признавать
законность такой апелляции кем-либо другим при рациональном оправдании
действия.
Николас Решер
Идея логического обоснования этики ценностного сознания состоит в том,
чтобы на основе определенных допущений и принципов, каждый из которых по
отдельности либо очевиден, либо вполне приемлем, с использованием общеизвестных
истин здравого смысла, научных знаний вывести новые, нетривиальные и достаточно
жесткие нормативные принципы, которые позволяли бы продуктивно
взаимодействовать и сотрудничать представителям с разными и даже
антагонистическими ценностными системами и моральными установками, причем без подавления
этого разнообразия, а только с помощью достижения согласия об определенных
общезначимых рамках поведения.
Общая структура данной логической конструкции состоит в следующем: задаются
исходные допущения вости Дж.Роулза), придадим постулату генерализации всеобщий
и непреложный нормативный статус., определения вости Дж.Роулза), придадим
постулату генерализации всеобщий и непреложный нормативный статус., схема
логического вывода, нормативный постулат; при совмещении этих суждений и схем
выводятся новые нормативные принципы и определяются новые понятия. На основе
заданных определений, представлений здравого смысла и научных знаний
определяется состав общезначимых (минимальных, но обязательных для всех)
ценностей: кардинальных и субкардинальных. Проводится их отличие от так
называемых "высших" ценностей
и задается главный принцип этики ценностного сознания с опорой на новые
понятия.
Исходные посылки и определения
Задаются следующие исходные допущения и определения:
а) субъекты (индивиды или сообщества) в подавляющем большинстве имеют свои
ценности и потребности и считают себя вправе им следовать и их защищать;.
б) для осуществления любым субъектом S своих ценностей и потребностей Е (специфических для
субъекта, его этоса, т. е. этосных ценностей) всегда объективно необходимы
определенные условия C;
в) требования к данным условиям С, объективно необходимым (хотя и
недостаточным) для осуществления любых ценностей и потребностей субъектом S, называются
кардинальными ценностями в отношении субъекта S;
г) всеобщность (распространение на всех субъектов) обязанности не нарушать
какие-либо ценности в отношении субъекта S называется общезначимостью этих ценностей, которые
приобретают при этом статус безусловных прав субъекта S.
Схема логического вывода
Принимается "императив ненарушения прав" как
схема логического вывода в следующей формулировке*.
Посылки:
а) субъект S1 должен не нарушать
право субъекта S2 осуществлять Е;
б) для осуществления E любым субъектом S объективно необходимы условия C;
в) для сохранения условий C нельзя нарушать
ценности V по отношению к
субъекту S.
Следствие:
г) субъект S1 должен не нарушать
ценности V по отношению к субъекту S2.
Иначе говоря, внутрь логической конструкции нормативных суждений инкапсулируются
ненормативные (т.е. не прескриптивные, а дескриптивные) суждения, получаемые с
помощью объективного ("нормативно неангажированного") познания,
прежде всего научного.
Постулат генерации
Принимается постулат генерализации в следующей формулировке: в общем случае, заявляя свое право,
признавай его и за другими людьми; вменяя другим людям обязанности, признавай
их и за собой.
Несогласие с данным постулатом в принципе
возможно, но несогласные ставят себя в уязвимую позицию, поскольку
лишаются нормативной основы для протеста против ущемления их прав, налагания на
них обязанностей теми субъектами, которые за собой эти права оставляют, а от
обязанностей освобождаются, причем в
общем случае, т. е. без каких-либо специальных оснований для этого неравноправия.
Далее, исходя из общих представлений о равноправии и справедливости (ср. с
универсализмом категорического императива И.Канта, защищающим "всех
разумных существ", и теорией
справедливости Дж.Роулза), придадим постулату генерализации всеобщий и непреложный
нормативный статус.
*__________________
Данная схема вывода
перекликается с "импликативным императивом" (К.Апель, В.Хесле) и
также предполагает возможность включения ненормативного (например, научного)
знания для определения того, какие условия С объективно необходимы для
осуществления этосных ценностей Е, нарушение каких ценностей V наиболее разрушительно или опасно для условий С.
Принцип всеобщности защиты прав
Каждый, кто считает себя вправе иметь и осуществлять собственные ценности
и потребности, считая,
что другие люди обязаны не нарушать эти права (см.
посылку а), должен признать на основе принятого постулата генерализации вости
Дж.Роулза), придадим постулату генерализации всеобщий и непреложный нормативный
статус.
, что каждый другой субъект (индивид или сообщество нынешнего, всех прошлых
и всех будущих поколений) имеет право на осуществление своих ценностей и
потребностей, соответственно должен признать собственные обязанности не
ущемлять эти права других субъектов.
Принципу защиты прав придается всеобщий и непреложный нормативный статус,
поскольку, согласно посылке (а), тех субъектов, которые считают себя вправе
осуществлять собственные ценности и потребности, подавляющее большинство, а те,
кто отказываются от следования собственным ценностям и потребностям (например,
смирившиеся с собственным униженным положением социальные и половозрастные
группы), все равно нуждаются в защите от притеснения.
Согласно данному принципу утверждаются права следования каждым субъектом
своим ценностям и потребностям, но в границах ненарушения таких же прав других
субъектов (ср. с тем же по сути, но менее точно сформулированным принципом
"свобода каждого ограничена свободой других").
Таким образом, каждый субъект (в роли S1) должен не нарушать право каждого другого субъекта (в
роли S2) осуществлять его
этосные ценности и потребности E.
Обоснование общезначимости кардинальных
ценностей
Совмещение принципа всеобщности защиты прав вости Дж.Роулза), придадим
постулату генерализации всеобщий и непреложный нормативный статус., императива
ненарушения прав , предпосылки объективных условий и определения кардинальных ценностей (предпосылка в) влечет
всеобщность обязанности не нарушать кардинальные ценности по отношению к кому
бы то ни было.
Точнее, каждый субъект должен не нарушать кардинальные ценности по
отношению к каждому другому субъекту, т.е. не ухудшать общих условий
осуществления кем-либо его этосных ценностей и потребностей.
Таким образом, согласно определению, кардинальные ценности общезначимы и
имеют статус безусловных прав каждого субъекта.
Состав кардинальных ценностей
В состав кардинальных ценностей, необходимых условий осуществления любым
субъектом S своих этосных
ценностей и потребностей, входят следующие компоненты:
а) жизнь, здоровье, свобода мысли, свобода принятия и выполнения человеком
решений относительно собственной жизни;
б) личное достоинство, понимаемое здесь как право на защиту от публичного
унижения и неправового физического насилия, также считается кардинальной
ценностью, поскольку постоянная опасность, тем более практика публичного
унижения и физического насилия неизбежно деформируют психику и препятствуют
осуществлению права на свободный выбор и следование этосным ценностям и
потребностям (что может быть доказано историческими наблюдениями и объективными
методами психологии);
в) возможность иметь семью и продолжать род, воспитывать своих детей по
собственному усмотрению причисляется к кардинальным ценностям, поскольку в роли
субъекта может выступать не только субъект или сообщество современников, но
также "диахронное сообщество", состоящее из двух и более поколений:
семья, род, клан, этнос. Очевидно, что защита такой преемственности необходима
для воспроизводства этосных ценностей и потребностей при смене поколений;
г) доступность культуры общества, означающая, с одной стороны, достижение
некоторого минимального уровня развития познавательных способностей субъекта
(грамотность и т.п.), с другой - открытость источников культурной информации
(библиотеки, школы и т.д.), считается кардинальной ценностью, поскольку лишение
некоторых субъектов (по расовому, половому, имущественному, сословному или иным признакам) такого
доступа ущемляет их право на ценностное
самоопределение и соответствующую свободу жизнестроительства;
д) право добывать своим трудом жизненные блага для трудоспособных и
минимальное жизнеобеспечение (пропитание, одежду, жилье) для нетрудоспособных и
безработных также считаются кардинальной ценностью, поскольку без этого
осуществление этосных ценностей и потребностей в общем случае невозможно.
Определение и общезначимость
субкардинальных ценностей
Сами кардинальные ценности могут быть поставлены на место условий С в
структуре императива ненарушения прав (посылка б), в этом случае на месте V ( посылка в)
окажутся некие другие ценности (называемые субкардинальными), ненарушение
которых является необходимым условием осуществления кардинальных ценностей.
При дальнейшем рекурсивном применении тех же процедур к субкардинальным
ценностям можно выделять суб-субкардинальные ценности и т.д.
Применение к этим ценностям тех же принципов позволяет считать субкардинальные ценности со всей последующей
подчиненной иерархией также общезначимыми*. Поэтому можно говорить об общезначимых
ценностях первого порядка (кардинальных), второго порядка (субкардинальных),
третьего порядка (суб-субкардинальных) и т.д.
Состав субкардинальных ценностей
определяется на основе их определения
и состава кардинальных ценностей:
а) для сохранения жизни каждого человека необходимы безопасность (военная
безопасность, внутренняя безопасность от преступности, безопасность от
стихийных бедствий);
б) для здоровья - минимальное жизнеобеспечение (пропитание, одежда, жилище)
и экологические условия (состояние атмосферы, воды, продуктов питания, уровня
радиации, климата*);
в) для свободы и достоинства - социальные (традиционные - моральные и/или
правовые) гарантии и нормы окружения, защищающие от публичного унижения и
неправового физического насилия, защита известного комплекса гражданских свобод
(свободы совести, свободы слова, свободы собраний и ассоциаций,
неприкосновенности жилища, защиты собственности и пр.), какая-либо форма
реального участия в
принятии социально значимых
решений общества (через
институты
*________________________
Общезначимость
субкардинальных ценностей, в частности, означает, что люди нынешних поколений
не имеют права нарушать экологические ценности, лишать доступа к ресурсам людей
всех последующих поколений. Это касается, например, загрязнения среды, вырубки
лесов, хищнического потребления или распродажи невозобновимых ресурсов. Данный
принцип является твердым этическим основанием доктрины устойчивого развития (не оставлять потомкам условий
худших, чем достались нам).
представительства, выборов, традиционные институты кланов, советов
старейшин и т.п.);
г) для права иметь семью, продолжать род, воспитывать детей по своему
усмотрению - запрет на вмешательство в семейное воспитание (за исключением
случаев физического насилия и публичного унижения по отношению к членам своей
семьи), предоставление доли ресурсов общества на образовательные институты для
этнокультурных меньшинств;
д) для доступа к культуре общества - запрет на утаивание или
систематическое искажение информации (например, исторической) в школах,
библиотеках, прессе и т.п., обязательная грамотность в письменных культурах,
обязательное начальное образование, возможности продолжения образования в
современных обществах.
Различение общезначимых и высших
ценностей
Каждый субъект вправе иметь и, как правило, имеет среди своих этосных
ценностей собственные высшие ценности как главные ориентиры его устремлений, на
достижение которых, по его мнению, следует тратить основную часть усилий,
времени и ресурсов*. Общезначимые ценности в общем случае не являются высшими и
не должны навязываться в качестве таковых каким-либо субъектам (индивидам или
сообществам) в силу постулата генерализации
и принципа всеобщности защиты прав.
Общезначимые ценности суть ценности "минимальные" - они
составляют необходимую общую минимальную платформу для вынужденного
взаимодействия субъектов с разными этосными, в том числе разными (и даже
противоречащими друг другу!) высшими ценностями.
*_____________
Примерами таких высших
ценностей могут быть Бог, Благодать, Спасение для верующего, Красота для
художника, Истина для ученого, Добро для моралиста, Долг для стоика,
Воздержание для аскета, Справедливость для судьи, Талант и Признание для
артиста, Наслаждение для гедониста, Польза для прагматика, Обычай для
традиционалиста, Власть для политика, Победа и Мощь для военного, Свобода
(личности и деятельности) для либерала, Свобода (своей нации или этноса) для
патриота-сепаратиста, Целостность страны/империи (с сохранением всех провинций)
для патриота-державника и т.д. Отметим существенное отличие такого рода высших
ценностей от заданного состава кардинальных
и субкардинальных ценностей, а
также принципиальную возможность каждой этосной группы договориться по этой
минимальной базе общезначимых ценностей даже при наличии антагонизма по высшим
ценностям (Свобода этноса versus Целостность державы, Воздержание аскета versus Наслаждение гедониста и т.д.).
Принцип этики ценностного сознания
состоит в совмещении максимально широкого плюрализма относительно разных
этосных, в том числе, высших ценностей у разных субъектов (индивидов или
сообществ) с жесткой ригористической защитой всего круга общезначимых (кардинальных, субкардинальных и т.д.) ценностей.
1.5.4. Общезначимые ценности и
мировоззрения прошлого
Без идеала над собой человек, в
духовном смысле этого слова, не может правильно жить. Ценности же, составляющие
этот идеал, открываются в истории, и, с прогрессом культуры, они, подобно
звездам на небе, одна за другой вступают в горизонт человека. Это не старые ценности, не новые ценности, это просто ценности.
Алоиз Риль
Как влияет доктрина ценностного сознания на решение проблемы значимости
исторического материала?
Прежде всего среди пестроты и разнообразия аспектов мировоззрения, ценностей
и потребностей людей прошлого особый интерес начинают представлять не высшие,
устремляющие (как правило, связанные с властью, социальным статусом, религией,
богатством), а "минимальные" ценности - прототипы и разного рода
эквиваленты современных кардинальных и субкардинальных ценностей.
Защита человеческой жизни, забота о безопасности, защита свободы и
достоинства, терпимость к иноверию, инакомыслию и вообще чужому, забота о
здоровье и санитарии, признание прав заводить семью и продолжать род, забота о
сохранении несущих свойств окружающей природы - все это оказывается сквозным
стержнем исторического интереса с точки зрения доктрины общезначимых ценностей.
Каков был уровень осознания и практической защиты соответствующих ценностей
в разных обществах и разных эпохах? Что и каким образом влияет на изменения
этих ценностей?
Как видим, здесь есть некое пересечение с классическими, перешедшими из
Просвещения через Канта в немецкую философию истории идеями рассмотрения
Всемирной истории как прогресса Разума и/или Свободы. По крайней мере, все
прогрессы и регрессы в понимании и практическом осуществлении принципа свободы,
безусловно, попадают в выделенный сектор познавательного интереса.
Основное различие состоит в том, что речь пойдет уже не о развертывании
одной высшей Идеи в едином историческом Прогрессе, а, по всей вероятности, о
стагнациях, чередующихся с частичными подъемами, редких удивительных взлетах,
нередких провалах и регрессах, иначе говоря, о сложной нелинейной динамике
развития всего спектра минимальных
ценностей, связанных с защитой основных условий жизни и активности людей.
1.5.5. Общезначимые ценности и
объективные факторы
исторической динамики
Большая часть людей довольна
жизнью, пока не задеты их честь или
имущество
Николо Макиавелли
Вначале коротко рассмотрим "активную" общезначимость ценностей,
т.е. обязанность их соблюдать действующими субъектами. Согласно правовому
принципу "закон обратной силы не имеет", до формулирования и
институирования в общественном сознании некоей нормы нельзя никого обвинять в
ее несоблюдении. В юридическом смысле обвинять нельзя, однако моральные оценки
насилия в истории (нарушения ценностей жизни, здоровья, свободы, достоинства и
т.д.) вполне возможны, хотя и с поправками на специфику "тогдашней морали".
На основе кардинальных ценностей строится обобщенный гуманистический
критерий оценки той или иной социально-исторической целостности: каков в данном
месте и времени объективный уровень защиты кардинальных ценностей
(перечисленных выше) для представителей
различных социальных групп. Такова операционализация хорошо известной
человекоцентричной установки в социальных и исторических науках.
Теперь рассмотрим детальнее аспект
"страдательной" общезначимости кардинальных ценностей по отношению к
тем субъектам (индивидам и сообществам), которые терпят разного рода изменения
условий для сохранения своей жизни и здоровья, отстаивания своей свободы,
достоинства, доступа к культурной информации, возможностей содержать себя и
семью, продолжать род.
Можно смело предположить, что эти условия и изменения условий были всегда
объективно значимы для всех поколений людей, причем автономно от степени
осознания ими этой значимости. Разумеется, изменение жизненно важных условий не
может пройти незамеченным, но осмысляется средствами имеющихся культурных кодов.
Действительно, условия безопасности, климата, питания, санитарии, отношений
власти, принуждения, насилия, правила доступа к культурной информации и
экономическим ресурсам с точки зрения минимального жизнеобеспечения были и
будут объективно значимы в силу некоей видовой общности представителей
человеческого рода. "Природа человека", разумеется, исторически
изменчива, в настоящее время это не требует доказательств, но видовые границы
этих изменений достаточно стабильны. Общезначимые условия человеческой
жизнедеятельности соответствуют именно этой стабильности границ.
То же можно сказать и о субкардинальных ценностях, соответствующих условиям
поддержания указанных выше условий. Так, истощение и засоление почв, истощение
ресурсов базовых процессов жизнедеятельности, отрешение групп и слоев населения
от принятия социальных решений также всегда объективно значимы, хотя уже не
прямо, а опосредованно влияют на осуществление людьми их ценностей и
потребностей. При любой глубине рассмотрения объективных условий осуществления
этосных ценностей и потребностей можно выявить техноприродные (ландшафтные,
климатические, ресурсные, техногенные) и социальные в широком смысле
(традиционные, политико-правовые, экономические, геополитические, военные)
аспекты. Достаточно очевидно, что как техноприродные, так и социальные условия
осуществления этосных ценностей и потребностей сообществ меняются с ходом
истории.
На этой основе формулируется ценностная предпосылка выбора феноменологии
для теоретико-исторических исследований: значимо
прежде всего то, что в наибольшей мере влияет на объективный уровень
общезначимых ценностей, иначе говоря, что определяет (улучшает или ухудшает)
условия осуществления этосных ценностей и потребностей представителями изучаемого
исторического сообщества.
1.5.6.Феноменология исторической
динамики
Тот, кто не запоминает прошлого,
осужден на повторение его.
Сантаяна
Существенным признано то в истории, что влияет
на смену (рост или падение) уровня защиты общезначимых ценностей. Таким
образом, существенными должны считаться явления, прямо связанные:
а) с жизнью и здоровьем людей: война и опасность войны, судьбы побежденных,
характер внутреннего порядка безопасности, защищенность от стихийных бедствий,
эпидемий;
б) с достоинством, основными свободами личности, правом иметь семью и
воспитывать потомство: структура и
характер политико-правовых отношений (их прототипов и аналогов),
возможности социального выбора для представителей разных групп, социальные гарантии свобод (традиционные,
правовые), нормы социального
общения, культурная, языковая, религиозная политика;
в) с минимальным жизнеобеспечением: ресурсы, известные и доступные для
популяции на данной территории, формы контроля над ресурсами и социальные
нормы, относящиеся к доступу и распределению ресурсов и производимых благ,
характер потоков и скопления благ (в том числе символических - денег и их
аналогов), тенденции изменений окружающей среды с точки зрения ресурсов и
условий жизнеобеспечения;
г) с мировоззрением, ценностями и потребностями людей: произведения
литературы, искусства, философии, науки, материальной культуры; мифы, религии,
верования, идеологии, утопии и т.п.
Разумеется, это только первый, поверхностный слой. Например, здесь не
упомянуты техника и технология, но вполне очевидна их значимость для вопросов
войны, доступа к ресурсам и производства новых ресурсов, для большинства форм
экономической деятельности.
Таким образом, попытавшись вначале сузить феноменологию, мы вернулись к
практически необъятной ее широте. Однако это уже другая широта: она имеет в
каждом случае "стяжку" по отношению к выявленным общезначимым
ценностям, появляется как бы "линейка", с помощью которой можно
расширять или сужать спектр видения по отношению к явно заданному "центру
притяжения" - уровню защиты общезначимых ценностей в данном месте и
времени исторического прошлого по отношению к представителям разных социальных
групп.
Далее будет предпринят подход к выделению особо значимых для теоретического
описания предметных областей Всемирной истории с точки зрения познавательного
обеспечения глобально-практических задач, связанных с безопасностью, мировой
бедностью, экологией, конверсией научно-технического прогресса и др.
1.5.7. Применение исторических теорий в
социальной практике
Философские учения о жизни зачастую так
же обманывают, как вывески с надписью: "Стирка белья" на толкучке.
Вздумай кто явиться сюда с бельем, он будет сильно разочарован, - вывеска
выставлена для продажи.
Серен Киркегор
Знания об истории использовались так или иначе в политике и социальной
практике с давних времен. Что нового вносит теоретический подход?
Достаточно очевидно, что без привлечения теорий и моделей исторические
знания могут использоваться в практике лишь в
форме эмпирического знания о прецедентах. "Там-то тогда-то тот-то провел такую-то реформу и добился
(не добился) успеха" - это пример стандартной формы знания об
историческом прецеденте, причем
эмпирические детали могут быть сколь угодно подробными, сути
дела это не меняет.
Следует ли отбросить знания о прецедентах в пользу теорий и моделей исторической динамики? Ни в коем
случае. Каждый прецедент является богатейшим источником информации, прежде всего для проверки и коррекции самих
теорий и моделей. Зачем же тогда нужны
последние, почему знания о прецедентах не достаточны?
Само эмпирическое знание об
исторической ситуации, прецеденте не позволяет решить, что было существенным, а что нет. Поэтому
все исторические прецеденты, включая самые известные и изученные (на пример,
Французская революция 1789-1794 гг. или
Октябрьская революция в России 1917 г.), допускают широкий спектр толкований, вплоть до взаимоисключающих.
Знание разных прецедентов, их
сравнение и сопоставление уже гораздо
более надежно, поскольку позволяет
выявить инвариантные закономерности. Однако любые инварианты уже имеют статус
модели! Например, именно на модельном уровне столь изящно и эффективно
построено изложение практических рекомендаций в "Государе" Н.Макиавелли. Почему же
не ограничиться уровнем модели?
Зачем забираться в абстрактные выси теорий?
Все индуктивно полученные модели имеют по меньшей мере следующие
ограничения:
·узость применения,
отсутствие корректного подхода для
переноса моделей на новые ситуации;
·понятийная
ригидность, привязанность к эмпирическим источникам, денотатам модельных
понятий;
·отсутствие слоя
абстрактных теоретических понятий, что обусловливает невозможность понятийных
трансформаций, которые, как правило,
необходимы при постановке и решении
исследовательских и практических
задач;
·скрытость,
непрозрачность внутренних управляющих законов, соответствующая
невозможность проверки гипотез,
малая объяснительная и
предсказательная сила;
·громоздкость, логическая аморфность и необозримость
моделей при росте числа типовых ситуаций.
Именно для снятия этих ограничений строятся теории как дедуктивно
организованные совокупности суждений, построенные в аппарате точно определенных
абстрактных понятий. При наличии такого рода теории индуктивная модель не
отбрасывается, а преобразуется в частную интерпретацию теории - теоретическую
модель. Такая модель уже является прозрачной, допускающей многообразную
проверку своих суждений-гипотез.
Исторический прецедент, как правило, понимается как пересечение нескольких
моделей и, соответственно, нескольких теорий. Благодаря этому прецедент
становится прозрачным, с помощью моделей и теорий в нем выделяются существенные
стороны, механизмы и внутренние законы.
Эта прозрачность ценна не сама по себе, а как необходимое условие
использования исторических знаний в
социальной практике. Никому не
нравится "механический перенос" какого-либо исторического опыта на
новую реальность. Однако мало кто
задумывается о том, что без теоретического
и модельного знания об исторических прецедентах любой перенос будет неизбежно механическим. Различия будут состоять
лишь в количестве переносимых деталей. Без теории остается в принципе
неизвестным, как, почему и какие
именно знания о прошлом нужно использовать.
Представим абстрактную модель приложения теорий в постановке и решении
практических задач. Под практической задачей будем понимать точно
сформулированное намерение некоторого субъекта (индивида, сообщества)
осуществить перевод некоторых входов в определенные выходы, иначе говоря,
начать и обеспечить протекание процесса с определенной целью и ограничениями.
Теоретическое знание используется при этом как поставщик моделей этого
процесса. Прежде чем приступить к решению практической задачи "в
натуре", ее решают в мысленном плане и на разного рода моделях
(физических, математических, электронных). После нескольких кругов итераций
создается решение практической задачи, теоретически обоснованное и проверенное
на эмпирическом (модельном) уровне.
В практическом плане человеку требуются, как правило, серии явлений в некоторых нормативно заданных рамках
характеристик. Однако для получения этих явлений необходимо преобразование
сущностей. Теории и модели предназначены именно для мыслительного оперирования
сущностями.
Зафиксируем общие методологические требования к теориям и
моделям исторической динамики, исходя из необходимости их использования
для постановки и решения задач социальной практики:
1)
теории исторической динамики должны быть дедуктивно организованными
совокупностями суждений, модельные интерпретации которых представляют механизмы
и процессы исторических изменений, условия их "запуска" и ориентации,
устойчивые констелляции этих механизмов;
2) эти модели должны позволять определять, при каких начальных и
последующих условиях выделенный социальный объект как явление-причина порождает
серии явлений-следствий в нормативно заданных рамках;
3) модели должны позволять определять необходимые и достаточные условия (а
также воздействия, создающие эти условия) прекращения изменения социального
объекта в нормативно нежелательном направлении, условия смены тенденций его
изменений.
1.5.8. Современная глобальная
проблематика: основания и приоритеты
А мир, выходит, пусть стоит на месте,
пока ты не выработаешь методологии?
Робер Музиль
Содержательные требования к теориям и моделям исторической динамики могут
быть сформулированы, если известно, хотя бы в общих чертах, для решения каких
социальных задач они будут использоваться. Задачи локального и национального
уровня весьма специфичны. Поскольку философия истории и теоретическая история
имеют видение всемирного масштаба (см. вып. 1, предисловие), то и их теории
должны предназначаться в первую очередь для решения социально-практических
задач глобального уровня.
Не явится ли противоречием то, что о современных глобальных проблемах мы
будем говорить до философского осмысления вопросов хода и смысла истории,
исторического самоопределения? Нет, реальная практика не может ждать и не ждет
никогда полноты теоретических и философских обоснований, ее задачи вытекают из
реальных трудностей и кризисов современных обществ. Практические задачи
глобального масштаба существуют вне зависимости от продвижения или
непродвижения теории. Другое дело, что впоследствии, на основе теоретических
знаний о структуре, динамике и ходе истории, а также разработанных философских
представлений о смысле (смыслах) истории, возможно и вероятно последующее
внесение существенных корректировок в постановку и стратегии решения этих задач
глобальной практики.
Следующий список практических задач глобального развития основан на
доктрине ценностного сознания, кратко представленной выше (и более подробно в
работах Розов, 1992, 1994). В особом комментарии нуждается последовательность
групп задач: от наиболее острых и неотложных к более перспективным, условия для
решения которых еще не созрели.
Степень остроты и неотложности определяется реальностью, масштабом и
опасностью нарушения выделенных выше общезначимых (кардинальных и
субкардинальных) ценностей. В то же время перспективность задач (например,
связанных с развитием образования и средств массовых коммуникаций и информации)
отнюдь не означает, что в этих сферах нет практических задач на сегодня.
Очевидно, что работа над каждой группой задач должна вестись параллельно.
Приоритеты остроты и неотложности означают только центрированность, фокус
сосредоточения внимания, усилий и ресурсов. После решения первой группы
практических задач создаются условия для перенаправления основной части усилий
и ресурсов на следующую группу задач и т.д.
1.5.9. Современная глобальная
проблематика: основные группы задач
Порядок мира тревожен, он - родное дитя беспорядка и может не
совпадать с нашими мыслями о том, что хорошо и что плохо.
Александр Блок
Не требуй слишком многого и не бойся
того, что твое справедливое требование
ни к чему не приведет.
Людвиг Витгенштейн
Создание
эффективных и недорогих систем безопасности на ойкуменическом*
(мировые
регионы) и глобальном уровнях
Данные системы должны позволять, с одной стороны, защищать кардинальные
ценности всего населения каждой ойкумены, поддерживать стабильность, разрешать
территориальные, межэтнические и прочие конфликты преимущественно мирным путем,
с другой - существенно перенаправить ресурсы национальных государств с
оборонительных целей и программ на мирные.
Приоритетность данной группы задач определяется, во-первых, прямой связью
безопасности с кардинальными ценностями
жизни, здоровья и свободы, во-вторых, фактической общеизвестной гипертро-
*___________________
Здесь используется калька с
исконно греческого слова "ойкумена", а не латинизированного
"экумена". Во-первых, это позволяет отличать
нейтрально-географическое "ойкуменическое" от
"экуменического" как устоявшегося обозначения воссоединительных
движений в христианстве. Во-вторых (и это главное), использование греческого
оригинала в русском тексте служит знаком прямой преемственности русской
культуры и языка от Эллады и Византии, поэтому пользование лексическими
услугами другого преемника - Рима, латыни и взросшей на этой почве западной
культуры - представляется излишним.
фией производства оружия, оборонного сектора в каждом государственном
бюджете. Если не сократить долю ресурсов, затрачиваемых на производство
вооружения, не снизить геополитическую напряженность в каждой ойкумене и между
ойкуменами, то все надежды на существенный прорыв в решении остальных задач
глобальной практики (см. ниже) окажутся тщетными.
Преодоление
массовой бедности, голода, эпидемий, перенаселенности
Богатые раньше нас встали, да все и
расхватали.
Богатый - в пир, убогий - в мир (по
миру).
Нивка не моя, а серп чужой.
Нужда закона не знает, а через шагает.
Денег много - великий грех, денег мало
- грешней того.
Согрешишь и еще, когда в брюхе тощо.
Русские народные
пословицы
Здесь идет речь о таком изменении порядка мировой экономики, доступа к
планетарным ресурсам, при котором развитым странам и международным корпорациям
(пусть не всем, но хотя бы некоторым) стало бы выгоднее оказывать поддержку в социально-экономическом
и культурном развитии беднейших мировых регионов и стран, использовать рост
человеческих ресурсов в них, чем делать расходы на безопасность от волн
миграций, эпидемий, социальной и военной агрессии со стороны этих наиболее
неблагополучных регионов.
Соответственно, речь идет о создании и реализации таких программ помощи и
поддержки, которые запускали бы в беднейших странах механизмы исторического
саморазвития. Решение этих задач должно также включать цивилизованные,
гуманные, но достаточно эффективные формы контроля над рождаемостью. Масштабное
решение этих задач невозможно без достижения стабильной и недорогой глобальной
безопасности. Но и без решения задач бедности и перенаселенности невозможно
решение последующих экологических задач.
Действительно, как защитить леса от вырубки, если на доходах от продаж
древесины кормится огромное и растущее население?
Задачи
преодоления и предотвращения экологических кризисов, установления режима
устойчивого развития
Устойчивое развитие по определению совмещает социально-экономический,
культурный, технологический прогресс с сохранением (в идеале восстановлением)
условий природной среды, которые, по меньшей мере, не должны ухудшаться при
смене человеческих поколений (см. Meadows et al., 1992).
Задачи данной группы прямо направлены на защиту субкардинальных
экологических ценностей (качества воды, воздуха, почв, продуктов питания,
ландшафтов - техноприродных ниш человеческой жизни, свойств атмосферы, уровня
излучений и т.д. Общеизвестно, что решение экологических задач требует огромных
ресурсных вложений. Только при решении задач групп 2.9.1 - 2.9.2, станет
возможным, во-первых, переориентировать национальные бюджеты с безопасности на
экологию, во-вторых, стимулировать массовый рост потребностей людей жить в
экологически здоровом окружении, достигнуть в этом широкого социального
консенсуса и канализировать личные средства граждан для решения экологических
задач.
Вообще говоря, на пороге XXI в. решение задач
трех указанных групп уже представляется утопией, если в течение всего грядущего
столетия их удастся решить хотя бы в основном - это уже будет триумфом
человеческой рациональности и доброй воли. Пока же мы склонны согласиться с
неутешительными прогнозами (см., напр. Sanderson, 1995) о коллапсе мировой системы уже
в первой трети столетия. Причина проста - слишком мало делается (почти ничего!) для решения проблем
всех указанных групп 2.9.1 - 2.9.3, но в каждой из них кризис нарастает (гонка
вооружений, недоверие и отчуждение, демографический рост, голод, бедность,
социальная агрессия, загрязнение среды и истощение ресурсов). Усиливая друг
друга, эти тренды приведут к серии войн с вероятным применением оружия
массового уничтожения, всплеску эпидемий, возможно, к техногенным природным
бедствиям также с массовыми жертвами. Этот пессимистический сценарий глобальной
динамики представляется неминуемым, если не будет существенного, зримого
продвижения в решении хотя бы первых двух групп задач 2.9.1 - 2.9.2. Какие
дальнейшие перспективы глобального развития имеются в случае осуществления
оптимистического сценария (решения задач указанных групп 2.9.1 - 2.9.3)?
Дальнейшие рассуждения по этому поводу проведены в жанре "изобретения
будущего" (см. Suzuki, 1990).
1.5.10. Экологическая и социокультурная
конверсия
научно-технического прогресса
Здесь нужны особые пояснения. Хотя сам термин "научно-технический
прогресс" давно вышел из моды, особенно в философской и гуманитарной
сферах, соответствующий реальный процесс получения и накопления новых знаний,
повышения эффективности технологий, изобретения качественно новых технологий
вовсе не прекратился. Сегодня не нужно доказывать, что прогресс по одной группе
параметров (эффективность в выполнении целевых функций), как правило,
сопровождается регрессом - накоплением пагубных побочных эффектов для экологии,
здоровья людей, социальных отношений и общения, культурных традиций и т.д.
Контроль над этими побочными эффектами, их минимизация, возможно,
переориентация - суть задач конверсии научно-технического прогресса.
Принципиальные технические ценности и ориентиры уже давно известны - это замкнутые, безотходные,
ресурсосберегающие технологии,
минимизация использования невозобновимых ресурсов (нефть, газ, уголь) и
максимально эффективное
использование возобновимых
ресурсов: гидроэнергии рек, солнечной радиации, силы ветра, приливно-отливной
энергии. Но экономическая практика, частная и государственная инвестиционная и
технологическая политика практически во всех странах (некоторые подвижки идут
только в Скандинавии, Германии, Австрии) до сих пор ориентированы на прежнюю
тупиковую модель энерго- и ресурсопотребления. Задачи экологической конверсии
прогресса состоят именно в переориентации этой практики и политики.
Переориентация научно-технического прогресса означает смену приоритетов в
производстве товаров и услуг, соответственно и в направлениях научного поиска.
В наиболее развитых странах уже начался процесс частичного замещения
(потеснения) ценностей удовольствия ценностями здоровья, здорового окружения,
образованности, развития культурной среды и социальных возможностей для себя,
детей и потомков и т.д. Заметим, что престиж и комфорт отнюдь не перестали быть
ценностями, просто понимание того, что престижно и что комфортно, существенно
изменилось. Вместе с тем индустрия удовольствий и развлечений - эта огромная
инерционная мегамашина - продолжает наращивать мощность, включая в орбиту
нуворишей из мировой периферии (в том числе и наших "новых русских").
Разумеется, никакими запретами проблему не решить, но государства и
международное сообщество вполне способны через налоговые механизмы, льготы,
инвестиции дать благоприятный режим менее прибыльным сейчас, но социально и
культурно гораздо более перспективным направлениям бизнеса и технологий.
Организация богатой развивающей среды для детей, обустройство ниш городской и
сельской жизни, адекватных потребностям в общении, отдыхе, поддержании
здоровья, культурном развитии и т.д., требуют не меньших финансовых и
интеллектуальных вложений, требует не менее совершенных и сложных
технологических разработок, чем устройство развлекательных заведений, индустрия
удовольствий. Таким образом, речь идет отнюдь не о "свертывании"
общества потребления, а именно о смене направленности, "экологизации"
и "окультуривании" вначале элитарного, а затем и массового
потребления.
1.5.11. Совершенствование
политико-правовых форм национального, ойкуменического и глобального социального
устройства
Это весьма древние задачи социального реформирования (современники и даже
предшественники возникновения первых государств в Шумере и Египте). Заслуга
историософского, глобального осознания значимости этой группы задач, создания
широкой программы действий, которая отчасти уже выполнена, а отчасти ждет
осуществления, принадлежит Иммануилу Канту (Кант, 1784).
На национальном уровне необходимо эффективное совмещение демократических
форм социального консенсуса, специфических традиционных устоев и традиций,
придающих системе социокультурную легитимность, механизм учета прав и интересов
разного рода меньшинств (игнорируемых, как правило, в простых формах
мажоритарной демократии), институтов гибкого и оперативного ответа на вызовы,
которые преодолевали бы неповоротливость демократических форм, но при этом не
ущемляли бы ее главных устоев, достоинств с точки зрения нахождения консенсуса,
прав граждан.
Нельзя не отметить, хотя бы коротко, существенные пороки современных форм
демократического устройства, требующие преодоления. Массовое сознание
избирателей в большинстве случаев направлено на собственные нужды. В то же
время нужды граждан других стран, а также последующих поколений остаются за
бортом и не получают должного представительства при принятии политических,
экономических (особенно ресурсных), правовых решений.
Сознание политиков и чиновников сильно деформировано близкой перспективой
ротации, стремлением понравиться избирателям для продления срока правления.
Сращивание интересов финансовых элит с властью через денежную поддержку выборов
хорошо известно. Как преодолеть эти пороки, не впадая в другую, еще более
опасную крайность (отмена ротации, выборов) - одна из генеральных задач
политико-правового реформирования.
На уровне ойкуменическом (допустим, в рамках Европейского сообщества,
постсоветского пространства, Тихоокеанского региона, региона Северной и Центральной
Америки и т.д.) требуются новые формы совмещения национального суверенитета,
сокращения или ликвидации внутренних перегородок, создания ойкуменических
политико-правовых институтов, дополнительных по отношению к национальным. Этот
уровень и его институты - промежуточный между глобальным и национальным -
должен быть использован для решения проблем, выходящих за рамки национальных
границ, но имеющих свою ойкуменическую специфику.
На глобальном уровне требуется эффективная координация взаимодействия и кооперации
стран и ойкумен, что диктует задачи реформирования существующих глобальных
институтов (в настоящее время центрированных вокруг Организации Объединенных
Наций).
Заметим также, что императивы гибкости, эффективности, учета прав
меньшинств, сохранения устоев и достоинств демократии, преодоления ее
современных недостатков не теряют своей силы при переходе от национального
уровня к ойкуменическому и глобальному.
1.5.12. Совершенствование систем
социокультурного
и антропного воспроизводства
Здесь речь идет прежде всего о реформировании систем воспитания и
образования, систем массовых коммуникаций и информации, сетей социокультурных
взаимодействий (см. Савицкий, 1992). Направленность этих реформ задается
необходимостью решать и поддерживать решения указанных выше групп проблем 2.9.1
- 2.9.5 силами не одного, а многих последующих поколений людей (пока найденные
решения будут еще эффективными).
Соответственно каждое новое поколение должно быть готово к несению этой ноши
(включая, разумеется, и переосмысление, переформулировку проблем и т.д.)
двояким образом: во-первых, чувствовать и принимать на себя ответственность за
решение указанных задач глобальной практики, во-вторых, достигать разнообразных
требуемых способностей для их решения. На это должны работать и системы
образования, и системы массовых коммуникаций, и всевозможные институты
гражданского общества (религиозные, профессиональные, клубные,
культурно-просветительные, благотворительные и т.д.).
Если решения задач безопасности, преодоления бедности и перенаселенности,
экологического кризиса, конверсии прогресса и реформирования политико-правовых
режимов не будут закреплены в институтах воспроизводства новых поколений людей,
то неизбежен распад этих решений и новая волна взаимоусиливающих кризисов. По
каждой группе проблем необходимы сложные и тонкие решения, поскольку потенциал
простых решений уже полностью исчерпан. А чем сложнее и тоньше решения, тем они
более хрупки при передаче от поколения к поколению. Поэтому без специального
закрепления этих решений в институтах антропного воспроизводства не обойтись.
1.5.13. Индивидуальная свобода и
необходимость глобальной практики
Уповайте на Бога, ребята, но порох
держите сухим.
Оливер Кромвель
Цена свободы - вечная бдительность.
Томас Джефферсон
Даже на этом весьма поверхностном уровне рассмотрения глобальных проблем
уже явственно проглядывают философские противоречия, требующие разрешения.
Например, говоря об общезначимых ценностях, мы в числе кардинальных ценностей
выделяли свободу, в том числе свободу индивида выбирать для себя род занятий,
образ жизни, воспитывать детей по своему разумению и т.д.
Затем, при рассмотрении глобальной проблематики вдруг выясняется, что эта
декларируемая свобода сжимается как шагреневая кожа: оказывается, люди не могут просто в свое удовольствие выбирать
ценности и удовлетворять свои
потребности. Вместо этого каждое поколение должно заботиться о безопасности,
преодолении голода и бедности, экологии, конверсии прогресса, реформировании
политико-правовых институтов. Воспитание и образование детей так же должно быть
жестко направленно на ответственность
и способности в решении всех
этих неподъемных задач.
Налицо противоречие, принципиальное решение которого таково. Забота о
решении проблем глобальной практики - это всегда забота о сохранении
общезначимых, как правило, субкардинальных ценностей (безопасность, мир,
социальный порядок, здоровая экологическая среда и т.д.). Использование свободы
для отказа от этой заботы неминуемо приведет к нарушению уже кардинальных
ценностей: жизни (убийства на войне и при социальных беспорядках), здоровья
(эпидемии, голод, болезни от ухудшения продуктов питания, воздуха, воды и
т.д.), достоинства и самой свободы (при эскалации кризисов и последующего социального
насилия). Такие последствия в рамках доктрины ценностного сознания считаются
недопустимыми, соответственно недопустимым считается и пренебрежение проблемами
глобальной практики.
Как же перейти от абстрактной ответственности всех за все (т.е. фактически
безответственности) к более конкретным требованиям ограничения свободы? Груз
ответственности и необходимой компетенции за решение всех указанных задач
глобальной практики разделим на три большие части.
Стратегическая ответственность и компетентность состоят в способности
принимать адекватные и эффективные решения, организовывать их реализацию. Этот
груз должен быть возложен на политические, финансовые, интеллектуальные элиты современного мира по
принципу: кому многое дано, с того многое и спросится. Свобода элит и каждого
отдельного лидера не отменяется, но существенно ограничивается. Лидер на то и
лидер, чтобы принимать адекватные решения. При уклонении от решений по
указанным выше проблемам будет неминуемо усиливаться весь букет кризисов: кризис
безопасности, бедности и перенаселенности, экологические кризисы и т.д.
Историческая вина падет не на простых людей, а именно на лидеров, правящие
элиты.
Профессиональная ответственность и компетентность появляется при стыковке
программ решения указанных проблем с формами деятельности и подготовки широких
масс населения. Для новых систем безопасности нужны будут по-новому обученные
чиновники и военные. Для преодоления голода, бедности, перенаселенности
потребуются строители, учителя, социальные работники, организаторы производств,
врачи, местные духовные лидеры (священнослужители и т.п.), опять же чиновники.
Для преодоления экологических кризисов необходимы конструкторы и производители
новых материальных технологий, приборов и систем мониторинга среды, работники
экологического просвещения, контроля, возможно, экологической полиции и судов и
т.д. Кроме того, программы решения глобальных проблем неминуемо приведут к
установлению во всех рутинных областях деятельности новых ограничений и
способов, которым нужно будет овладевать новым поколениям.
Свобода каждого "простого человека" (не лидера, ответственного за
крупные социальные решения) в любом случае ограничена необходимостью для этого
человека зарабатывать на хлеб насущный, а для этого получить то или иное профессиональное
образование. Профессиональная ответственность и компетентность за решение
глобальных проблем означают именно согласование личной профессиональной
подготовки с требованиями программ глобальной практики.
Наконец, гражданская ответственность и компетентность касаются готовности
каждого человека сознательно делиться частью своего дохода в виде обязательных
налогов (не исключая и добровольных пожертвований) для решения проблем
глобальной практики. Компетентность здесь касается умения избирателя разобраться,
какие политические силы и лидеры предлагают наиболее рациональное распределение
ресурсов для решения национальных проблем, связанных с глобальной практикой.
Ответственность реализуется в реальной выплате налогов гражданами и
общественном согласии относительно долей бюджетных ресурсов (из собранных
налогов и иных доходов), которые направляются на решение каждой проблемы.
В данной части работы научная деятельность привязывается вначале к
ценностям, затем к ценностно-определенной феноменологии, наконец, к
гуманистическим задачам глобальной социальной практики. Может создаться
впечатление, что проводится идея формирования гуманистических и
морально-полезных теорий общественного развития. От таких предположений следует
жестко отмежеваться. Направление, выбор
области исследований в силу ограниченности ресурсов науки, каждого отдельного коллектива и исследователя не может игнорировать ценности
и практику. Но при создании нового научного знания воцаряется лишь один
Бог - научная истина, здесь не должно быть никаких уступок внешним
требованиям морализма любого
толка, будь то
религиозная благочестивость, светский гуманизм, общественная польза, политическая
корректность и т.п. Для тех, кто не прочь морализировать само
существо научного знания, предлагается
поразмышлять над следующей цитатой одного из классиков европейской
социологии:
"Сочетание общественной пользы теории с истинностью,
доказываемой на опыте, есть один из тех
принципов, которые мы отклоняем
априори. Всегда ли эти две стороны объединены? На этот вопрос можно ответить только
наблюдая факты; и тогда
обнаружится, что в некоторых случаях они совершенно независимы. Итак,
прошу читателя постоянно иметь в виду, что там где я утверждаю нелепость
теории, я ни в коем случае не стремлюсь косвенно утверждать, что она вредна обществу, наоборот, она может
быть для него очень полезной. В общем и
целом одно и то же изучение может быть отвергнуто с экспериментальной точки
зрения и признано с точки зрения общественной пользы и наоборот" (Парето Вильфредо. Трактат по общей социологии. Цит. по Арон,
1993).
1.5.14. Требования глобальной практики
к теориям исторической динамики
Ботаник не должен полоть сорняки. Он вычислит скорость их роста, и с него
довольно.
Сирил Паркинсон
Задачи организации недорогих и
эффективных систем безопасности на глобальном, ойкуменическом и национальном
уровнях требуют теоретического описания (позволяющего в идеале не только объяснять,
но и предсказывать) следующих предметных областей в масштабе Всемирной истории:
·периоды устойчивого
мира, равновесия интересов, их происхождение и
поддержание;
·главные факторы и
механизмы нарушения мирных периодов, распада ранее эффективных систем
безопасности;
·закономерности
развития долговременных территориальных и других ресурсных конфликтов, прочих
кризисов безопасности, факторы их эскалации, замораживания, свертывания,
трансформации;
·закономерности
эволюции геополитических стратегий, перспективы их дальнейшей
"естественной эволюции" и возможности целенаправленных действий по ее
изменению;
·разнообразные
"естественно-исторические" механизмы установления эффективных систем
безопасности.
Задачи преодоления голода, бедности, перенаселенности требуют
теоретического описания следующих предметных областей в масштабе Всемирной
истории:
·закономерности
протекания социально-экономических и демографических кризисов, необходимые и
достаточные условия для торможения, остановки, переориентации кризисогенных
тенденций;
·закономерности
демографической динамики, возможности управления ею;
·удачные и неудачные
прецеденты перераспределения ресурсов, условия и закономерности углубления или
преодоления бедности и голода при разных формах социально-экономического и
иного вмешательства.
Задачи
преодоления и предотвращения экологических кризисов требуют
теоретического описания следующих предметных областей в масштабе Всемирной
истории:
·закономерности
протекания экологических кризисов, необходимые и достаточные условия для
торможения, остановки, переориентации кризисогенных тенденций;
·происхождение,
закономерности развертывания и трансформации разных типов экологических
режимов;
·прецеденты
естественного и искусственного установления равновесных, устойчивых
экологических режимов;
·разнообразные
механизмы "самонастройки" на устойчивые экологические режимы, факторы
их "запуска" и поддержания;
·типичные и главные
причины разрушения устойчивых экологических режимов, возможности
предотвращения.
Задачи
экологической и социокультурной конверсии научно-технического прогресса требуют теоретического
описания следующих предметных областей в масштабе Всемирной истории:
·закономерности
протекания социокультурных кризисов, вызванных техническими инновациями,
необходимые и достаточные условия для торможения, остановки, переориентации
кризисогенных тенденций;
·закономерности
динамики и смены ценностей потребления, производства товаров и услуг,
технического изобретательства, научного поиска;
·прецеденты успешной
и безуспешной смены приоритетов в потреблении, производстве, технических
новациях;
·"естественно-исторические"
механизмы ценностной переориентации технического прогресса и научного познания,
возможности рационального управления.
Задачи совершенствования
политико-правовых форм национального, ойкуменического и глобального социального
устройства требуют теоретического описания следующих предметных областей в масштабе
Всемирной истории:
·закономерности
протекания политико-правовых кризисов, необходимые и достаточные условия для
торможения, остановки, переориентации кризисогенных тенденций;
·механизмы динамики
(как эволюционной, так и революционной) политико-правовых режимов и форм;
·взаимосвязь этой
динамики с геополитическими, экономическими, социальными, культурными
процессами (как условиями, средой, стимулами, инструментами реформирования
режимов);
·успешные и
безуспешные прецеденты целенаправленного реформирования (социальной инженерии)
политико-правовых режимов;
·возможности
искусственного запуска и поддержания естественных механизмов развития
политико-правовых режимов и форм.
Задачи совершенствования систем
социокультурного и антропного воспроизводства требуют теоретического описания
следующих предметных областей в масштабе Всемирной истории:
·закономерности
протекания кризисов антропного воспроизводства, необходимые и достаточные
условия для торможения, остановки, переориентации кризисогенных тенденций;
·прецеденты успешных
и безуспешных реформ в сфере антропного воспроизводства (системах воспитания,
образования, религии, морали и идеологии, массовых коммуникаций);
·закономерности
"естественного" саморазвития систем антропного воспроизводства и
возможности "искусственных" (социоинженерных) воздействий.
1.5.15. Дальние перспективы и ближайшие
задачи теоретической истории
Трудолюбивый земледелец сажает деревья,
плодов которых он сам никогда не увидит.
Цицерон
Полноценное теоретическое описание предметных областей Всемирной истории,
указанных в предыдущем разделе - это горизонт для многих десятилетий, масштаб
задач для нескольких поколений исследователей,
многих десятков монографий и многих сотен статей.
Не секрет, что направленность научного поиска в настоящее время
определяется не только (а может быть и не столько) личными интересами ученых,
сколько политикой экономической поддержки (в форме грантов, государственного
финансирования научных тем и т.д.). Общественная актуальность теоретического
описания указанных областей прямо вытекает из способа их выявления - на основе
острейших приоритетных задач глобальной и национальной практики. Поэтому
понимание значимости этих глобально-практических задач теми, кто принимает
решения по поддержке научных исследований (в государственных структурах,
академических сообществах, разного рода фондах-грантодателях), рано или поздно
должно быть реализовано в соответствующей политике экономической поддержки
теоретико-исторических исследований.
Без этой стыковки останется прежний разрыв между интеллектуально и научно
убогими практическими программами, с одной стороны, и "Касталией"
исторических и социальных исследований, внешне самодовольной, но тайно страдающей
от социальной невостребованности, - с другой.
Как же совместить необъятную широту выявленных исследовательских перспектив
с ограниченными возможностями, доступными в рамках данной работы? Каковы должны
быть ближайшие, наиболее необходимые на начальном этапе, решаемые задачи
теоретической истории?
Достаточно очевидно, что для нужд практики первостепенную значимость имеет
решение задач исторической динамики, поскольку закономерности, тенденции,
циклы, механизмы изменений во всемирной истории хотя и не повторяются в
деталях, но явно имеют некие инварианты, которые можно и нужно использовать при
решении глобально-практических задач. Проблемы хода и структуры истории крайне
значимы в мировоззренческом смысле, но по актуальности для практики не могут сравниться
с проблематикой исторической динамики.
Сопоставим потребности теоретического описания с априорно
поставленными задачами описания теоретической динамики:
Вопрос 1. Что и как
вызывает события и изменения в истории? (Проблемы исторической динамики. Какие закономерности (движущие силы,
механизмы, универсальные и локальные законы) при каких условиях определяют
основные типы существенных исторических изменений в различных масштабах времени
и пространства?)
Предполагается, что дальнейшее деление проблем этого
круга должно идти по линии временных и социально-пространственных масштабов: от
микроуровня повседневности индивида и семьи к макроуровню эпохальных переходов
всего человеческого рода.
Требования к идеальному ответу: ответ должен содержать
комплекс взаимосвязанных теорий исторической динамики, позволяющих объяснять и
предсказывать существенные изменения, характер существенных событий во всем
пространстве и в разных масштабах рассмотрения Всемирной истории."
Перечислим теперь основные требования к теориям, основанные на совмещении
указанных императивов:
·теории должны
объяснять и предсказывать существенные изменения;
·эти существенные
изменения относятся к сферам
безопасности, жизнеобеспечения, экологии, научно-технического прогресса,
политико-правовых режимов и антропного воспроизводства;
·теории должны
позволять решать задачи преодоления кризисов, т.е. определять необходимые и
достаточные "искусственные" воздействия на "естественные"
кризисогенные процессы и тенденции для их торможения, остановки, переориентации;
·теории должны
объяснять и предсказывать как
"естественно-исторические" закономерности изменений, так и
ход, последствия "искусственных", социоинженерных вмешательств и
управления;
·теории должны
позволять решать задачи "искусственных" запусков и поддержания
"естественных" процессов саморазвития в желаемом направлении;
·теории должны быть
взаимосвязаны, составлять комплекс теорий;
·теории должны
соединять разные масштабы рассмотрения (от микро- к макро - уровням).
Далее, примем во внимание наличие
широкого и сильного арсенала накопленных в мировой науке концепций, схем,
моделей и теорий исторической динамики (см. обзоры этой литературы в книгах: Sanderson, 1990, 1995a, 1995b; Snooks, 1996; краткий список
основных направлений и работ - Розов, 1995).
Многие из них неплохо интерпретируют прошлое, очень немногие действительно
объясняют (в логике дедуктивного вывода следствий Modelski, Thompson, 1994) и лишь единичные -
предсказывают исторические изменения (Collins and Waller, 1992; Collins, 1995). Выявлены,
достаточно хорошо описаны разные типы обществ, исторических систем
(мир-империи, мир-экономики и т.д.), цивилизаций, ойкумен (Дьяконов, 1994; Chirot, Mann, 1986; Wallerstein, 1974, 1980; Eisenstadt, 1980; Melko and Scott, 1987). Уже
появились работы по взаимной увязке этих ранее изолированных подходов и
концепций (Wilkinson, 1987; Hall and Sanderson, 1995).
В последние десятилетия появились также эмпирические и обобщающие работы по
выделенным областям тематики теоретической истории:
·безопасность,
агрессия, насилие, войны, имперство и
сепаратизм (Taagepera, 1968; Galtung et al., 1980; McNeill, 1982; Elias, 1982; Olson, 1982; Modelski, 1987; Mann, 1987, 1993; Carneiro, 1970, 1988; Chase-Dunn and O'Reilly, 1989; O'Connell, 1989; Dudley, 1991; Eckhard, 1992; Chirot, 1994; Collins and Waller, 1992; Rich and Shipley, 1995; etc.);
·бедность,
перенаселенность, отсталость, эпидемии и голод (Angel, 1975; Harris, 1977; Durand, 1977; Cohen, 1977, 1989; McNeill, 1979; Boserup, 1981; Rotberg and Rabb, 1985; Gallowey, 1986; Allen, 1992; Livi-Bacci, 1992; Green, 1993; Lee, 1993; Sanderson, 1995b);
·история
взаимодействия общества с окружающей средой, история экологичесих кризисов (McNeill, 1980; Lamb, 1982; Lenski and Nolan, 1984; Bailes, 1985; Crosby, 1986; Richards, 1986; Simmons, 1989, 1993; Ponting, 1991);
·история техники,
технологий и техногенных кризисов (White, 1962; Daumas, 1969; Laudan, 1977; Temple, 1989; Pacey, 1990);
·политические и
социально-экономические кризисы и развитие, классовые волнения и конфликты (MacMullen, 1976; Skocpol, 1979, 1996; Tilly, 1978, 1990; White, 1988; Yoffee, 1988; Tainter, 1988; Goldstone, 1991; Witt, 1992; Rueschemeyer etr al., 1992; Collins, 1995; Hodkinson, 1995);
·развитие образования,
систем социальной информации, прочих институтов антропного воспроизводства
(Савицкий, 1992; Bourdieu and Passeron, 1977; Boli J., et al., 1985;
Benavot and Phyllis, 1988; MacDonald 1988).
Беда в том, что
непосредственно соединить, даже
увязать между собой эти достижения совершенно невозможно - слишком
велико разнообразие подходов и методов,
парадигм и онтологий, языка и понятийного аппарата.
При учете всех этих факторов вырисовываются следующие
ближайшие задачи теоретической истории:
·составить единую (по
необходимости довольно абстрактную, вероятно, системную) платформу
онтологических предпосылок и концептуального аппарата для последующей
реконструкции и синтеза частных концепций исторической динамики;
·отобрать наиболее
конструктивные, эмпирически обоснованные, способные к развертыванию концепции и
схемы, реконструировать и синтезировать их в единую абстрактную интегральную
модель исторической динамики;
·реконструировать
концепции основных типов социально-исто-рических целостностей (допустим, типов
обществ, исторических систем, цивилизаций и ойкумен);
·соединить
абстрактную модель динамики с концепциями этих целостностей и построить типовые
модели исторической динамики;
·опробовать на
примерах исторических изменений способности этих моделей служить основой для
построения объяснительных гипотез;
·проинтерпретировать
в терминах построенных моделей основные компоненты выделенных предметных
областей: кризисы, их протекание и противодействия, естественные закономерности
и искусственные вмешательства в сферах безопасности, жизнеобеспечения, экологии
и т.д.;
·составить эскизные
исследовательские программы для дальнейших теоретико-исторических изысканий на
основе требований значимости, построенных онтологии, моделей, концептуального
аппарата и методов.
·
1.6.1. Поппер против
объективного смысла истории
Мы подошли к
последнему в обсуждении попперовской аргументации и самому туманному, но и
самому волнующему вопросу о смысле истории. Это вопрос уже не теоретической
истории, а философии истории. Поппер расправляется с ним с завидной лихостью:
"Хотя история не имеет цели, мы можем навязать ей свои цели, и хотя
история не имеет смысла, мы можем придать ей смысл" (Поппер,1992, с.320).
Эти хлесткие строки могут у одних людей вызвать ужас, а у
других восхищение. Какие бы эмоции они ни вызывали у читателя, я предлагаю
отвлечься от гнева или восторга и непредвзято поразмышлять над затронутой
Поппером принципиальной проблемой самого отношения Человека и Истории.
Чисто логически позиция Поппера представляется
безупречной. Сами предметы, включая нашу историю, безотносительно к человеку,
его познанию, практике и мировоззрению, собственного смысла не имеют. Для
внешнего наблюдателя, пока у него нет н и к а к и х онтологических или
ценностных предпосылок относительно истории, она не может иметь н и к а к о г о
смысла. Вопрос заключается в том, вправе ли мы исходить из принципа
"чистой доски", полного отсутствия таких предпосылок, когда
рассуждаем о смысле истории. Ведь все мы, несмотря на многообразие различий,
являемся не инопланетянами, а людьми, частью той самой истории, о смысле
которой рассуждаем. На это, вслед за Р.Коллингвудом и К.Ясперсом, справедливо
указал В.М.Межуев (Межуев 1994).
Мышление привычно ищет простых путей, и в философской
традиции всегда есть наготове для этого две главные альтернативы.
Первая, догматическая, традиционалистская, холистическая
дает авторитетный ответ на все вопросы. Сюда относятся религиозно-философские,
идеологические и квази-научные доктрины (типа учений Шпенглера и Тойнби). Для
них смысл истории не является загадкой: он объективен, известен, а люди лишь по
своему неведению или греховности могут его отрицать. Вторая, релятивистская,
волюнтаристская, индивидуалистическая альтернатива ярко представлена в
высказываниях Карла Поппера. У самой истории смысла нет, но каждый человек
вправе придать ей свой, субъективный смысл, причем индивид неограниченно
свободен в этом своем выборе.
Для догматизма, конечно же, все в истории имеет смысл (как
часть Божественного Провидения или момент классовой борьбы), но смысл этот
задан в исходных установках, так что конкретная история может лишь подтверждать
или детализировать его. Для волюнтаризма ничего в истории собственного смысла
не имеет, но тут же приобретает "приданный" смысл, если встать,
например, на "позицию борьбы за открытое общество", как к тому
призывает сам Поппер. Легко увидеть, что его позиция вполне подходит на роль
очередной историософской догмы. (Догматизм тоже развивается и обновляется,
причем, во многом за счет ассимиляции "окаменелых панцирей", которые
сбрасывает с себя волюнтаризм, отправляясь на поиски новых идей.)
В двух представленных крайних противоположностях есть
любопытная общая черта: полное равнодушие к тому, что содержится в самой
истории. Что бы мы ни узнали нового о прошлом человечества, о жизни людей,
расцветах и упадках обществ в разные века и эпохи - ничто не способно изменить
догматически "найденный" или волюнтаристски "приданный"
смысл истории. Исследование и изучение истории ради демонстрации уже известных
заранее истин я считаю уделом проповедников, пропагандистов и прочих идеологов;
это занятие недостойно науки и рациональной философии.
Многообразие и изменчивость наших познавательных и
мировоззренческих установок по отношению к истории может означать многообразие
и изменчивость ее смыслов, но не их отсутствие. Если же имеются или проявляются
инварианты установок, то вполне резонно утверждать существование или появление
соответствующих инвариантных смыслов, через синтез которых можно прийти к
искомому единому смыслу истории. Может быть, таких инвариантов нет и процедуры
синтеза неправомерны, тогда от идеи единого смысла в истории придется
отказаться. По крайней мере, открывается поле для серьезных философских размышлений
на эту тему.
Предлагаемую мною позицию относительно проблемы смысла
истории нельзя назвать простой, четкой и однозначной. Скорее в ней больше
моментов зыбкости, неравновесности и неопределенности. Вне зависимости от
человека смысла истории нет. Но и сам человек не волен по своему капризу
придавать любой смысл истории или лишать ее смысла вовсе. Смысл истории
субъективно-объективен, по-видимому, множественен и изменчив, вероятно меняется
совместно с самим ходом истории, с превращениями человеческих качеств, с
развитием самого познания людьми своей истории.
Читатель может в этом месте воскликнуть: так выкладывай
же карты! Сколько можно говорить вокруг да около, о внешних, статусных,
формальных признаках? В чем же само содержание смысла истории по мнению автора?
Здесь я должен признаться, что своего читателя, особенно
столь внимательного и терпеливого, добравшегося через лабиринты рассуждений к
этим строкам, я искренне люблю и рад сделать для него все, что в моих силах. Но
ответить на справедливо заданный вопрос не могу - не знаю на него достойного и
достаточно обоснованного ответа. Если бы знал, то не нужны бы мне были ни
полемика с Поппером, ни проект новой теоретической истории, ни само предприятие
рациональной философии истории, шагом выполнения которого является данный
текст.
·Догадки, дебютные
идеи, смутные интуиции есть. Но пока еще нет достаточных интеллектуальных
средств, инструментов и полученных с их помощью знаний, чтобы отличить проблеск
истины от многочисленых отблесков лжи. Рациональные доводы для философа и
ученого - то же, что слово для поэта. Нет доводов - догадки ускользают. "Я
слово позабыл, и мысль бесплотная в чертог теней вернулась"
(О.Мандельштам). Не знаю как для читателя, но для меня в результате анализа
аргументации Поппера стали значительно яснее контуры теоретической истории как
главного научного инструмента рациональной философии истории.
·
Смысл мира должен находиться вне мира. В мире все есть как оно есть, и все
происходит, как оно происходит; в нем нет ценности - а если бы она и была, то
не имела бы ценности.
Людвиг Витгенштейн
Какая наивность требовать понятности от метафизических предположений
Лев Шестов
Обратимся к внутренней структуре самого понятия "смысл".
Как правило, смысл некоторого объекта А (например, поступка, события,
череды событий, поступков, деятельностей, процессов) означает отношение А к
другому объекту В, обладающему более глубоким бытийным и/или ценностным
статусом. Говоря об истории, таким объектом В резонно считать охватывающий по
отношению к А временной и социально-пространственный сегмент реальности, а
точнее - путь от объективно значимого в начале к объективно-значимому в конце
соответствующего периода.
В качестве начальной эвристической идеи предложим понимание смысла
исторического события (череды событий, поступков и деятельностей, процессов)
как его место и роль в переходе охватывающей исторической ситуации из
"начального" состояния в "конечное", причем в
объективно-значимых аспектах.
Место и роль события могут и должны быть выявлены только на основе познания
хода истории в ее данном фрагменте. Соответственно, эта роль определяется
объективным значением события в динамике охватывающей исторической системы в
рамках аттрактора, либо в ее кризисном блуждании в бифуркационной зоне
(состояние современной России, между прочим), либо в трансистемном переходе от
одного аттрактора к другому.
Ход истории определяется как ее структура, объясненная через динамику
истории. Иначе говоря, сосуществование, взаимодействие, последовательность и
смена обществ, цивилизаций, мировых систем, ойкумен, фаз и эпох их превращений
объясняется через действие внутренних механизмов исторического развития (такова
задача-максимум теоретической истории, см.выше).
Еще сложнее обстоит дело с тем, что считать объективно-значимым в начале и
конце рассматриваемого периода. Согласно принимаемой точке зрения, объективно
значимыми являются условия для обеспечения трех следующих групп процессов:
- биологическое выживание и воспроизводство данного сообщества
(соответственно, значимыми практически всегда являются аспекты обеспечения
пропитания, минимальной инфраструктуры, военной безопасности, защиты от
массовых эпидемий и экологических бедствий);
- социально-экономическое и социокультурное воспроизводство сообщества
(передача из поколения в поколение основных образцов деятельности, мышления,
традиций, социальных отношений и структур и т.д.);
- реализация интересов, потребностей и ценностей основных социальных групп
данного сообщества.
Итак, смысл исторического события (череды событий) состоит в его роли при
смене состояний охватывающей исторической ситуации, причем в аспекте изменения
условий для трех вышеназванных блоков процессов.
Смысл (части) истории определяется как ее роль в логике развития
охватывающих систем в пространственно-временном, бытийном (онтологическом) и
ценностном аспектах.
Априорная форма смысла истории задается как система научных знаний,
философских представлений и логических методов, включающая:
а) абстрактный смысл произвольной части Всемирной истории (история
континента, цивилизации народа, эпоха, период, событие); познавательные запросы
относительно этой части и охватывающей ее системы; способы
"исчисления" содержательного исторического смысла произвольной части
Всемирной истории на основе знаний - ответов на эти запросы;
б) примеры такого исчисления для конкретных эпох, периодов, событий; в)
абстрактный смысл Всемирной истории как ее роль в развитии охватывающей
системы, выявляемая на основе познания динамики, структуры и хода истории;
познавательные запросы к теоретической истории, философские и научные запросы
относительно охватывающей системы; способ исчисления содержательного смысла
Всемирной истории на основе полученных знаний;
г) требуемые знания теоретической истории, требуемые философские
предпосылки;
д) исчисление содержательного смысла Всемирной истории на основе данных (в)
и (г).
Отказавшись от запредельных материй, мы попадаем на платформу ранее
принятых предпосылок об ограниченности онтологии истории биотехносферой,
психосферой, социосферой и культуросферой (см. раздел 3 данной книги). . Нет
запрета на выбор любой их этих сфер как носителя главных ценностей. Однако мы
отдадим предпочтение "крайним" аспектам - биотехносфере с ценностью
выживания человеческих популяций как безусловно общезначимой, и культуросфере
как "штатному" хранилищу всех человеческих ценностей, включая
ценности "души" и "общества".
Социосфера и психосфера, по сути своей, поставляют возможности и
ограничения для реализации ценностей и потребностей людей, большая часть
которых, видимо, относится к социальным отношениям и психическим влечениям и
чувствам. Однако, кардинальная нижняя платформа (жизнь, здоровье, продолжение
рода) и высота ориентиров (ценности как высшие образцы) принадлежат
соответственно биотехносфере и культуросфере. В то же время, структурные и
качественные изменения этих двух сфер - явления весьма медленные и нечастые.
Изменения же социосферы относительно часты, быстры (в историческом масштабе
времени) и крайне значимы для живущих в это время людей, об интересах которых
мы не имеем права забывать (см. априористский этический подход, изложенный в
начале данной работы).
Те же предпочтения опробуем обосновать и в плане "глубины бытия".
На бытийный приоритет биотехносферы указывает даже не столько ее
"материальность" и "объективность", сколько укорененность в
этой сфере таких кардинальных и неотменимых для человека категорий как жизнь и
смерть. Психосфера и социосфера показывают весьма высокую пластичность и
изменчивость на протяжении всемирной истории, поэтому их бытийность скорее
инструментальна, а не фундаментальна для человеческого рода. Иное дело с
культуросферой: здесь главную роль играет уже не столько изменчивость, сколько
аккумуляция достижений человеческого духа, сущностных способностей человека по
Канту (Кант 1994). С другой стороны, такие компоненты культуросферы как научные
и философские знания по своему универсальному содержанию или хотя бы интенции к
таковому рядоположены универсуму бытия. Даже не соглашаясь с Гегелем о
вторичности природы по отношению к духу, нельзя не признать бытийную глубину
мира самого человеческого духа - культуросферы.
1.6.3. Многослойность смыслов истории
Итак, будем рассматривать три главных аспекта смысла явлений: экологический
смысл (относящийся к биотехносфере), социально-исторический смысл и
культурно-исторический смысл.
Экологический смысл исторического события состоит в его роли в изменениях
биотехносферы при переходе ситуации из "начального" состояния в
"конечное". Так, ще задолго до ХХ века вполне определенный
экологический смысл (как правило негативный для других видов) имели
неолитическая революция, миграции и появление металлургии, повлекшие к
изведению большей части лесов планеты и населявших их животных.
Социально-исторический смысл события будет состоит в его роли с точки
зрения расширения-сужения возможностей осуществления общезначимых ценностей
между начальным и конечным состояниями ситуации (см.выше ценностные основания и
общегуманистический критерий в истории).
По предварительным оценкам такие возможности существенно сужались по
появлении государств (по сравнению с чифдомами - вождествами), при переходе к
средневековью (конец личной свободы земледельцев, см.Дьяконов 1994), при
создании товарных производств с массовым применением рабского труда (создание
Римской империи в отношении к рабам, организация хлопководства в
Южно-Американских штатах до Гражданской войны), при создании тоталитарных
обществ (формирование российского коммунизма и германского фашизма в ХХ веке).
Напротив, защита общезначимых ценностей (см. 1.5.3) объективно повышалась
при создании больших мир-империй с обеспечением внутренней безопасности
производства и торговли (Ахеминидская держава, Римская империя для свободных,
арабские халифаты, древний и средневековый Китай, империя Моголов в Индии,
Московское царство и др.), с появлением абсолютистких монархий, защитивших
людей от бесконечных усобиц, со становлением демократических обществ в странах
ядра мир-экономики (но только для граждан этих стран).
Наконец, культурно-исторический смысл события состоит в его роли в сдвигах
и приращениях систем образцов культуросферы с точки зрения сужения или
расширения смыслового и образного пространства выбора ценностей и ориентиров
индивидами и сообществами. Эта проблематика является поистине terra incognita, где нет даже
предварительных оценок.
В рамках данной схемы на место сообщества можно в принципе поставить весь
человеческий род, а на место череды событий - всю историю человеческого рода.
Тогда смыслом прошлой истории человечества следует считать роль всего хода
истории (см. выше) в изменении условий для трех блоков процессов от некоторой
условной границы "доисторического", например, пять тысячелетий назад,
согласно Франку и Джилсу (Frank and Gills 1993),к
современности.
Представленное понимание смысла истории формирует точку зрения и критерии
значимости для постановки и решения задач теоретической истории. Принимается
познавательная направленность (точка зрения, интерес, лежащий в основе выбора
явлений для анализа) на жизнь и мировоззрение индивидов и сообществ в
разнообразии их типов, а также на механизмы и ход изменения материальных,
социально-экономических, политико-правовых и социокультурных условий жизни,
условий реализации потребностей, интересов и ценностей.
Философия истории традиционно (Гердер, Кант, Фихте, Тейар де Шарден, Ясперс
и др.) обращает свой взор и на будущее человечества. Соответственно, смысл всей
истории следует считать открытым, а его текущее понимание зависит от
предвосхищаемых (прогнозируемых, проектируемых) условий существования
человеческого рода в будущем. Граница этого будущего срока должна быть
достаточно отдаленной для возможности создания долговременных стратегий
национального и глобального развития, но в то же время - осязаемой и реальной.
Например, сто лет - это немалый срок для темпов современной истории, но это
время, которое застанут дети наших внуков, а внукам есть возможность что-то
передать непосредственно уже сейчас и в ближайшие десятилетия.
Для формирования разнообразных культурно- и национально-специфичных позиций
с минимально-необходимыми общими основами гуманистического и ответственного
мировоззрения в глобальном масштабе, для формирования соотвествующих стратегий
заполнения мыслимого отрезка нашего общего глобального будущего требуется
философское решение проблем исторического самоопределения, этических и
практических следствий из понимания хода и смысла истории.
а) в изменении условий биотехносферы для жизни человеческого рода (что
стало с ландшафтами, ресурсами и т.д. с точки зрения общезначимых витальных
ценностей, биологического разнообразия),
б) в появлении, росте и эволюции форм (институтов, государств и проч.)
социосферы с точки зрения уровня защиты общезначимых гражданских и
социально-экономических ценностей (что стало с безопасностью индивидов, защитой
их достоинства, свободы, права на долю ресурсов),
в) в наращивании культуросферы как хранилища передаваемых из поколения в
поколение образцов достижений творческого духа человека (что стало с системами
образцов с точки зрения расширения или сужения внутренней свободы человека в
выборе ценностей и ориентиров жизни и деятельности).
Так в чем же именно состоит смысл истории? Наш подход состоит не в поиске
очередного трюизма, а в разработке филососфского и теоретико-исторического
инструментария, которые помогали бы разным людям и сообществам в разных
исторических ситуациях по-разному отвечать на этот вопрос, судя во всему,
относящийся к разряду "вечных" или "проклятых" вопросов
философии, а точнее - к классу глубоких затруднений - скрытых сокровищ
философии (Collins, 1998). Чтобы
приоткрылся смысл истории, нужно много узнать о ее принципиальной динамике,
ходе и структуре, для этого требуется сложный концептуальный и методический
аппарат. Дальнейшее изложение будет посвящено именно этим моментам.
В смысловом пространстве, построенным по этим или иным эскизным наметкам,
уже могут уточняться и обоснованно решаться остальные фундаментальные проблемы
философии истории: проблемы исторического самоопределния сообществ и индивидов,
проблемы этико-практических следствий. Таковы в общих чертах перспективы
дальнейших историософских исследований с помощью представленных понятийных
конструкций.
·
К началу главы Следующая глава
·
* Здесь и далее термин "историософский" будем
использовать как полный синоним более громоздкого
"философско-исторический" (или "относящийся к философии
истории"), таким образом, никаких специальных религиозных,
эсхатологических и т.п. коннотаций здесь не подразумевается.
*
Здесь и далее в обзоре интересов к философии истории цифры в скобках означают
количество однотипных ответов от разных участников телеконференции.