·         Оглавление книги

o        Другие публикации

 

Н.С.Розов

ФИЛОСОФИЯ И ТЕОРИЯ

ИСТОРИИ Книга первая. ПРОЛЕГОМЕНЫ

Москва 2002

 

Глава 2. ТЕОРИИ, ПАРАДИГМЫ
И ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПРОГРАММЫ

·                                            2.1. Предназначение теорий

2.2. Теория в истории: логическая структура

2.3. Парадигмы, их состав и использование

2.4. Исследовательские программы

 2.5. Критерий прогрессивности исследовательских программ

2.6. Методологическая лестница: от теорий через модели и данные к описаниям и свидетельствам

 2.7. "метод клещей" и челночные итерации

2.8. Уровни общности причинных репрезентаций по А. Стинчкомбу

2.9. Модели и теории причинных связей в миросистемах по Чейз-данну

2.10. Форма исследовательской программы теоретической истории

2.0. Замысел раздела

В качестве методологической основы для теоретической истории возьмем концепцию развития исследовательских программ Имре Лакатоса [Лакатос, 1995]. Самим Лакатосом и его последователями концепция исследовательских программ использовалась прежде всего для объяснения развития научного познания. Не так много работ, где концепция Лакатоса применялась в качестве нормативного плана организации нового исследования. Во всех случаях сопоставление этой методологии и практики создания и развития научных теорий давало значимые и интересные результаты. Однако после создания данной методологии Лакатосом прошли уже десятилетия. Особенно много в этот период было сделано в сфере социальных и исторических наук (см. выше*), определенные сдвиги произошли в теории познания вообще и в философии социальных наук в частности [Little, 1991; Bunge, 1996].

Поэтому в данном разделе сделаны определенные уточнения схемы исследовательской программы по Лакатосу, направленные главным образом на ее конструктивизацию – применимость в качестве логической и методологической основы теоретико-исторических исследований. Цель теоретической истории – построение проверяемых теорий, позволяющих объяснять и предсказывать явления динамики, структуры и хода истории Исследовательские программы – это рамки или каркасы, в которых рождаются, сохраняются, сосуществуют, конкурируют, сталкиваются с аномалиями и обновляются теории в течение двух и более поколений исследователей. Поскольку до сих пор среди пред­мет­ных исследователей гораздо более распространенным понятием, чем "исследо­ватель­ская программа" является "парадигма", то после представления теории как цели исследования анализируется взаимосвязь между теориями, парадигмами и исследовательскими программами. После этого – уже в конструктивном ключе – раскрывается структура исследовательской программы и соответствующая общая стратегия теоретико-исторических исследований.

 

2.1. Предназначение теорий

Теории ничего не доказывают, зато позволяют выиграть время и отдохнуть, если ты вконец запутался, стараясь найти то, что найти невозможно.

Марк Твен

Теории являются моментами, продуктам­и и исходными пунктами развивающегося человеческого знания. Они являются компактным логически упорядоченным хранилищем достигнутого знания (о логической структуре теорий см. 2.2). Теории используются прежде всего для дальнейших исследований, в практической деятельности и для культурной трансляции при смене поколений (в системе образования).

2.1.1. Теории для исследований. В рамках одной исследовательской программы  теории используются как исходный пункт для дальнейшего углубления, уточнения, расширения или обобщения знаний, а соответственно, для построения новых теорий, которые так или иначе должны быть соединены со старыми. При встрече теории с аномалиями требуется коррекция и построение новых версий теории. Конкури­рующие исследовательские программы, как правило, используют "чужие" теории прежде всего как объекты критики, с тем чтобы "расчистив поле", занять это место собственными теориями. В рациональной философии познания и науке все эти процессы считаются оправданными, соответственно, теории должны быть выражены с максимальной ясностью и определенностью, должны быть открытыми для критики и коррекции. Кроме того, теории желательно представлять как совместимые в понятийном, логическом и языковом планах с другими уже существующими теориями, по крайней мере, в рамках одной и той же исследовательской программы. Этим обеспечиваются возможности сопоставления, синтеза и обобщения теорий. Эти общие требования в полной мере относятся к историческим теориям. Логика, понятия и языковая форма исторических теорий должны быть совместимы (хотя бы сопоставимы) с соответствующими формами социальных (социо­логических, политологических, экономических, антропологических, культурологических), а также демографических, психологических, географических, экологических теорий (о месте теоретической истории в системе наук см. 1.2).

2.1.2. Теории для практики. Теория используется на практике как основа решения задач, поскольку она позволяет рассчитывать (предска­зы­вать) результаты операций с объектами посредством операций с теоретическими заместителями (моделями) этих объектов, без выполнения (зачастую невозможного или сопряженного с большими


издержками) операций с самими объектами. Иными словами, теория должна позволять из условий – значений одних понятий П1... Пk – получать решения т. е. значения (в общем случае) других понятий Пl... Пn [Никаноров и Персиц, 1977]. Соответственно, теория должна быть выражена так, чтобы в ней явно были представлены понятия для задания условий и искомых как элементов типовых задач, решения которых требует современная или предполагаемая в будущем практика. В идеале теория должна быть снабжена типовыми подходами, процедурами и примерами решения задач. Такого рода требования могут показаться неприемлемыми или преждевременными для исторических теорий. Тезис о неприемлемости был отклонен в проведенной апологии теоретической истории как рациональной науки [Розов, 1995; Rozov, 1997; ]. С тезисом о преждевременности спорить трудно, заметим только, что задачи глобальной и национальной практики, требующие теоретико-исторических знаний, в общем виде уже были поставлены. Сами же методологические требования к теориям, представленные выше, даже если и преждевременны, все равно могут служить полезным ориентиром в историческом теоретизировании.

2.1.3. Теории для системы образования. В принципе, преобразование научных теорий в форму, приспособленную для учебного процесса, – это самостоятельная область задач дидактики как части педагогики.  Ученые-теоретики редко нагружают себя дополнительной обязанностью беспокоиться о том, чтобы теория была приемлема для процессов передачи знаний из поколения в поколение. Это особенно характерно для тех областей науки, новейшие достижения которых volens-nolens воспринимаются образованием (естественные науки, математика, информатика, экономика).

В социальных науках и истории ситуация существенно иная. Здесь скорее царит недоверие, пренебрежение к результатам новейших, особенно теоретических исследований. Социальные и исторические теории добираются до учебных кафедр в течение долгих десятилетий. Особенно это относится к нашей стране, отделенной от наиболее динамично развивающихся западных социально-исторических наук языковым барьером, финансовым барьером (практическое отсутствие новых западных книг и периодики в библиотеках российских университетов), а в недавнем прошлом – железной стеной идеологической нетерпимости. Достаточно сказать, что до сих пор во многих российских вузах сочинения Тойнби и Парсонса подаются как современное состояние социальных и исторических знаний.

В этих условиях исследователи в области теоретической истории просто обязаны заботиться о приемлемости формы полученных результатов для восприятия преподавателями и студентами. Главными предметами заботы здесь служат мотивация потенциальных преподавателей и дидактические качества представления знания.

Среди разнообразных подходов обеспечения мотивации выделим лишь то, что напрямую связано с логикой и семиотикой представления теорий. Если ориентироваться на творческих преподавателей, преподавателей-исследователей (о более широком распространении результатов теоретической истории говорить пока рано), то новые исторические теории должны помогать им составлять в единое стройное целое учебные курсы, представлять разнообразный материал как частные приложения и примеры действия одного и того же набора теорий. Кроме того, каждый преподаватель-исследователь творчески руководит научной работой своих учеников, сам ведет исследования. Новые исторические теории должны позволять ему строить эффективные программы этих исследований.

В плане логики и семиотики эти требования означают, что представление теорий должно быть по возможности сопоставимым с традиционным учебным материалом (например, с образовательными стандартами или современными учебными пособиями по истории и социальным наукам); представление теорий должно позволять организовывать этот материал как ясное и осмысленное целое.

Теории должны представляться не столько как замкнутые монады, сколько как интеллектуальные провокации, призывающие к дальнейшим исследованиям, направленным на их опровержение, коррекцию, апробирование на новом материале. В идеале каждая историческая теория должна быть снабжена набором методов и процедур приложения ее к новому материалу, а также для проверки ее в новых эмпирических областях. Только при этом условии есть надежда, что преподаватели-исследователи в области социальных наук и истории возьмут новую теорию на вооружение в своей профессиональной работе.

2.2. Теория в истории: логическая структура

Следующий критерий состоит в том, что лучшая теория (с ее побочными допущениями и эвристикой) та, которая максимизирует согласованность, т. е. вводит наиболее удачные объяснительные модели в непротиворечивую общую картину функционирования мира. Методологический эмпиризм может быть частью критерия согласованности: наиболее достоверная теория та, которая максималь­но укоренена в эмпирическом мире через разнообраз­ные объяснительные "субмодели", входящие в нее. Край­ний (основанный на принципе "все или ничего") эмпиризм невозможен. Но гибкий эмпиризм, работающий где необходимо, с неточностями и интуитивными понятиями и оставляющий много места для теоретической работы, которая связывает разные факты, – это ядро науки. Надо работать неопозитивистски, чтобы преуспеть в позитивизме.

Рэндалл Коллинз

2.2.1. Строгое определение теории. В социальных науках отношение к понятию "теория" нельзя назвать особенно аккуратным. Под те­о­­рией здесь могут понимать учение, доктрину, концепцию, модель, схему, парадигму, собственно любую понятийную конструкцию с какой-либо степенью общности. Далее это общее и расплывчатое значение термина "тео­рия" использоваться не будет. Под теорией будем понимать идущее из классической логики и теории познания XX в. "жесткое" представление. С этой точки зрения теория есть дедуктивно организованная совокупность суждений, сформулированных в замкнутой системе понятий. Иначе говоря, каждая теория в своей точной (эксплицированной) форме должна включать как минимум следующие компоненты: базовые неопределяемые понятия, производные понятия, аксиомы (невыводимые в рамках данной теории постулаты в терминах базовых и производных понятий) и теоремы, т. е. суждения, выводимые по определенным правилам из аксиом. Пусть этот идеал строгости остается, как правило, недостижимым для имеющихся исторических и макросоциологических теорий, но он должен быть задан как ориентир уточнения теорий в будущем.

2.2.2. Номологическое объяснение. Как было показано в 3.2 и 3.4, логическая схема номологического (основанного на законах) объяснения и предсказания Карла Гемпеля [Гемпель, 1942/1998], несмотря на десятилетия бурного возмущения и разгромной критики среди ученых-гума­ни­та­риев, в результате оказалась в основе наиболее успешных исследовательских программ теоретической истории, в частности Роберта Карнейро и Рэн­далла Коллинза. Поэтому в качестве одного из ориентиров мы также полагаем способность теории объяснять и предсказывать явления через дедуктивный вывод суждений о следствиях класса E из суждений о начальных условиях класса C и универсальных законов L1, L2..., т. е. суждений о причинной связи между начальными условиями и следствиями. Полное объяснение имеет место тогда, когда согласно законам L1, L2,... условия класса С необходимы и достаточны для следствий класса Е. Суждения, выражающие законы L1, L2,..., имеют статус теорем или аксиом в составе теории. До прохождения эмпирической проверки эти суждения имеют статус теоретических гипотез H1, H2 ... . В этом случае следующим образом определяются эмпирические гипотезы или предсказания, которые, как мы знаем, могут быть не только натуральными относительно будущего, но также структур­ными и антипационными относительно исторического прошлого (см. 3.8). Эмпирические гипотезы (предска­за­ния обнаружения фактов) суть суждения P1, P2 ... о том, что в данных конкретных условиях с1, с2 ... (при конкретных обстоятельствах в опре­деленном времени и месте, входящих в класс условий С), при условии верности теоретических гипотез H1, H2... (или законов L1, L2 ... для уже проверенной теории), непременно должны (были) произойти следствия е1, е2 ... (явления в определенном времени и месте, входящие в класс следствий E).

2.2.3. Теоретическое описание, вложение и синтез теорий. Под теоретическим описанием понимается совокупность теорий, относящихся к одной предметной области [Никаноров, 1977]. Систематическое соотнесение теорий этой совокупности позволяет проводить их синтез, т. е. превращать теоретическое описание в единую синтезированную теорию. Принимается подход, согласно которому каждое понятие есть (вырож­ден­ная либо свернутая) теория, а каждая теория есть (развитое либо развернутое) понятие [Там же]. Благодаря такому подходу сколь угодно сложная теория может быть свернута и "вложена" в качестве понятия в другую, охватывающую теорию. Такое "вложение" теории в теорию является частным случаем синтеза двух и более теорий, суть которого в отождествлении некоторых понятий из этих теорий [Никаноров, 1977; Никаноров и Персиц, 1977; Освоение и концептуальное проектирование ..., 1990]..

2.2.4. Пример геополитической теории Р. Коллинза. Гео­по­­лити­чес­кие принципы Коллинза 1-3 о ресурсном и окраинном преимущест­вах и чрезмерном расширении  [Коллинз, 1998]) являются аксиомами его теории (они ниоткуда не выводятся дедуктивно, будучи по происхождению индуктивными обобщениями). Принципы 4 - 5 о периодическом упрощении геополитической структуры (завоевании всей ойкумены одной-двумя окраинными и наиболее обеспеченными ресурсами империями) и о фрагментации срединных областей являются теоремами (хоть и выведенными из аксиом без полной логической строгости).

Все эти принципы являются универсальными законами L1-5, поскольку устанавливают причинное соответствие между классами условий С1 (ре­сур­с­­ное и окраинное преимущество, отсутствие чрезмерного расширения), С2 (про­игрыш в ресурсах, невыгодное центральное положение между ресурс­но богатыми и окраинными противниками, чрезмерное расширение) и соответствующими классами следствий: Е1 (дальнейшее геополитическое рас­ширение) и Е2 (прекращение расширения и распад).

В 1980 г. Коллинз сопоставил конкретные данные для оценки геополитического положения США и СССР на конец 1970-х гг. и установил, что по всем показателям данные для США входят в класс С1, что означает ресурсное и окраинное преимущество, отсутствие чрезмерного расширения, в то время как данные для СССР по тем же показателям входят в класс С2, т. е. проигрыш в ресурсах, прежде всего, в населении и доходах на душу населения, чрезмерное расширение, выражаемое в слабости коммуникаций, контроля и наличия вокруг хартленда нескольких этнических слоев, готовых к сопротивлению, а также невыгодное центральное положение между странами Запада, Китаем и Исламским миром.

На этой основе (законы L1-5 и конкретные условия с1 ... сn) в 1980 г. Коллинз сделал в нескольких докладах, а в 1986 г. опубликовал прогноз о распа­де Советской империи (т. е. СССР со всеми другими странами, где были дис­лоцированы советские войска) в течение 30 - 50 лет (т. е. времени действия геополитических тенденций). Очень важно отметить, что здесь не было точного предсказания событий, которые произошли в 1989 г. (распад Варшавского блока) и в 1991 г. (распад СССР). Было предсказано лишь,  что в течение определенного периода (30 - 50 лет) в Советской империи произойдут явления из класса Е2, а именно прекращение расширения и распад, в то время как с другой сверхдержавой – США – этого не произойдет. Именно этот прогноз оправдался, что согласно общепринятым критериям резко повысило достоверность самой теории (см. 5.4.5 о подкреплении теорий по Дюркгейму – Стинчкомбу).

Успешное предсказание всегда исключительно эффектно (достаточно вспомнить общекультурный эффект первого успешного предсказания Эдмундом Галлеем появления кометы 1682 г. в 1758 г.). В то же время, как справедливо отмечали Поппер и Гемпель, с логической точки зрения теоретические (основанные на универсальных законах) предсказание и объяснение симметричны. В этом смысле Коллинз мог бы сделать дедуктивный вывод о распаде Советской империи не в 1980, а в 2000 г., и качество самой логики объяснения-предсказания от этого бы не пострадало. При этом сохранилось бы глубокое отличие этого истинного (номологического) объяснения от множащихся сейчас объяснений ad hoc – объяснений без явного указания на универсальные (верные не только для СССР данного периода) законы, а также на необходимые и достаточные начальные условия.

Это рассуждение позволяет нам сделать вывод о том, что в науке истории целесообразно стремиться именно к объяснениям прошлых явлений в логике Гемпеля, блестяще примененной Коллинзом. Более того, с учетом воз­можности структурных и антипационных предсказаний прошлого (см. 3.8) теоретическая история вполне вправе рассчитывать на новые, неожиданные и впечатляющие результаты. Нельзя исключать и того, что натуральные предсказания будущего на основе теории станут со временем развитой областью приложения теоретико-исто­рических знаний в глобальном, национальном и региональном прогнозировании. Предполагаемое теоретическое описание включало бы наряду с геополитической теорией также социологическую, политологическую, эко­номическую, культурологическую, демографическую и другие теории, относящиеся к факторам кризиса и распада больших социальных систем. Выше говорилось, что синтез теорий осуществляется посредством отождествления понятий. Например, понятие ресурсов в геополитической теории Коллинза включает экономическое богатство, количество населения и величину территории. Эти понятия, очевидно, нуждаются в уточнении, например, значение имеет не столько формальная величина, сколько так называемая эффективность территории – ее потенциал для получения экономического богатства при имеющемся уровне технологии. После уточнения эти понятия естественным образом могут и должны быть отождествлены с соответствующими понятиями экономической, демографической и географической теорий.

2.2.5. Условный пример аксиоматической теории по М. Бунге. Теория Коллинза близка к идеалу дедуктивно-организованной, аксиоматической теории в социальных и исторических науках, но она не строилась со специальной ориентацией на этот стандарт, т. е. нужна еще специальная и немалая работа для приведения этой теории к соответствующему виду. Возможны ли в принципе аксиоматические теории в социальном и историческом познании? А если да, то можно ли привести хотя бы условный пример? Позаимствуем такой пример из недавней книги Марио Бунге "Находя философию в социальной науке" [Bunge, 1996]. Сразу заметим, что данная теория не претендует на истинность (более того, ниже я постараюсь показать, в чем ее ложность), но здесь главным для нас является не содержание, а сам принцип логического построения. С помощью условной теории Бунге раскрывает интуитивное представление о том, что участие страны в гонке вооружений разрушает экономику страны и снижает качество жизни ее населения. Вначале Бунге приводит набор из четырех аксиом.

Аксиома 1. В каждом фискальном году сумма гражданских и военных инвестиций постоянна.

Аксиома 2. Темп технологических инноваций является возрастающей функцией от инвестиций в исследования и развитие (в отечественной терминологии – в НИОКР, т. е. научно-исследовательские и опытно-конструк­тор­ские разработки. – Н. Р.).

Аксиома 3. Коммерческая конкурентоспособность является возрастающей функцией от [темпа] технологических инноваций.

Аксиома 4. Жизненные стандарты (уровень качества жизни) являются возрастающей функцией от гражданских инвестиций [Bunge. P. 125].

Далее Марио Бунге приводит некоторые логические следствия из этих аксиом.

Королларий 1. Чем больше военные затраты, тем меньше гражданские (из аксиомы 1).

Теорема 1. В той мере, в какой гражданские инвестиции снижаются по отношению к военным, темп технологических инноваций падает (из короллария 1 и аксиомы 2).

Теорема 2. Коммерческая конкурентоспособность падает в связи с растущими военными затратами (из теоремы 1 и аксиомы 3).

Теорема 3. Жизненные стандарты падают в связи с растущими военными затратами (из аксиом 1 и 4) [Ibid.].

Каждая аксиома выглядит вполне приемлемой, теоремы достаточно строго выводятся из аксиом. В то же время факты говорят о том, что такие лидеры в производстве вооружений как США, Швеция, Великобритания, Франция никак не являются странами, население которых обижено низким качеством жизни, более того, все эти страны находятся как раз на вершине по данному показателю. В чем же дело? По-видимому, секрет в том, что при составлении своих аксиом Бунге ориентировался только на традиционную экономическую парадигму, в которой единицей анализа является страна или общество (и в этом сходны столь разные теории Адама Смита, Маркса, Кейнса, Ростоу, Хайека и т. д.). Как только мы переходим к миросистемной парадигме, где единицей анализа является не страна, а миросистема, в данном случае мир-экономика, где указанные страны входят в ядро, то ситуация меняется.

Многие страны ядра производят, продают оружие на внешнем рынке в весьма значительных объемах. Кроме того, поскольку производством и продажей занимаются частные или полугосударственные фирмы, то при росте объемов продаж растут и налоговые вливания в государственную казну (против аксиомы 1 и короллария 1).

Далее, как известно, в указанных странах (особенно быстро и эффективно в США) технологические инновации, полученные в сфере вооружений (новые материалы, конструкторские решения, достижения в электронике, связи, организационном управлении и пр.) находят применение в сфере гражданского производства, иначе говоря, в аксиоме 4 жизненные стандарты, оказывается, испытывают благотворное влияние не только непосредственно от гражданских, но и косвенно от военных инвестиций. Неверными оказываются и теоремы 1 - 3.

Означает ли сказанное, что здесь оправдывается гонка вооружений? Вовсе нет. Проданное на рынке оружие кто-то покупает: прежде всего, это государства, как раз и тратящие на вооружения большую часть из казны, которая могла бы быть потрачена на гражданские инвестиции, в точном соответствии с аксиомой 1. Иначе говоря, жизненные стандарты падают или как минимум не растут, как могли бы, но не в тех странах, которые производят оружие, а в тех, которые его покупают. Иными словами, гонка вооружений является мощным ускорителем роста разрыва между бедными и богатыми на планете.

Что же происходит, когда военным производством занимается только государство, внешние продажи либо отсутствуют, либо незначительны в масштабе всего производства, а технологические инновации в военной технологии строго засекречены и почти не проникают в гражданские технологии? Вот тут уже все идет в точности по теории Марио Бунге, и отечественный читатель хорошо знает на примере нашей страны, к чему это приводит. Причем длится это не только в течение советских и постсоветских десятилетий, как мы привыкли думать, но столетий, начиная даже не с Российской империи Петра, а с начала роста Московии в конце XIV в. Вполне понятно, какие важнейшие сферы гражданского производства страдали от хронических государственных недоинвестиций в строительство дорог, в коммуникации, связь, энергетику, качественное жилищное строительство, крупную пищевую промышленность с конкурентоспособной продукцией, медицинскую промышленность и фармацевтику – все то, где мы ощущаем острый дефицит и/или непомерные цены сейчас, спустя шесть столетий с начала этой грустной истории. К таким мыслям приводит рассмотрение некоторых, на первый взгляд, чисто условных теорий.

Подчеркнем еще раз: аксиоматическая форма теорий ни в коей мере не является гарантией их истинности. Напротив, она наиболее явно высвечивает ошибочные утверждения, предпосылки, логические связи, если они есть. Эта ясность и прозрачность аксиоматических теорий, открытость для критики и коррекции, легкость изменения содержания через переформулировку или замену аксиом обеспечивают данной форме теорий наивысший, наиболее предпочтительный методологический статус.

2.3. Парадигмы, их состав и использование.

В теории познания нет, пожалуй, более модного и одновременно более расплывчатого понятия, чем парадигма. Сам Томас Кун понимал ее как

признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений [Кун, 1977. С. 11].

Логическая и методологическая неопределенность термина "достиже­ния" бросалась в глаза, что послужило началом бесконечных и не особенно плодотворных дискуссий о том, что же считать парадигмами: теории, концепции, отдельные постулаты, онтологические или гносеологические предпосылки и т. д. Марио Бунге предпринял очередную попытку дать строгое определение парадигмы. Согласно Бунге, парадигма включает пять компонентов:

P = <B, H, P, A, M>,

где B (body) – тело, или основа фонового знания, включающего философские принципы, научные концепции, данные, сведения; H (hypotheses) – мно­жество особых субстантивных гипотез; P (problematics) – проблематика как множество чисто познавательных проблем; A (aim) – познавательная цель; M (methodics) – вся совокупность релевантных процедур [Bunge, 1996. P. 79-81]. Соответственно, сдвиг парадигм или смена перспективы по Бунге – это радикальное изменение в H (гипотезах) или P (проблематике) или в обоих компонентах [Ibid. P. 81].

Подход Бунге заслуживает внимания и, возможно, дальнейшего развития, но смущает его слабая реальная применяемость самими учеными-пред­метниками, например макросоциологами или историками, работающими над теорией. Если философы науки могут позволить себе роскошь кропотливо выявлять указанные выше множества и составлять соответствующие списки по каждой научной традиции, претендующей на статус парадигмы (чего, впрочем, и сами философы науки не делают), то для ученых явно требуется, пусть не столь точное, зато рабочее и операциональное определение парадигмы. По-видимому, после десятилетий споров и недоумения правильнее будет не пытаться сузить понятие парадигмы до какой-то точно определенной методологической категории и не выстраивать его как сложный всеобъемлющий комплекс познавательных компонентов, но оставить его как есть, поскольку именно эта расплывчатость, судя по всему, отвечает невозможности реально выявить методологический статус устоявшихся научных построений (или достижений по Куну). Поэтому, особенно не меняя классическое определение Куна, будем далее понимать под парадигмой устойчивую связную совокупность философских и/или научных взглядов, служащую основой ученым как минимум двух поколений ставить проблемы, планировать и проводить исследования для их решения.

В этой совокупности взглядов могут присутствовать и теории (см. 2.1), и концепции (предтеории, не достигшие еще строгой дедук­тивной структуры, соответствующей объяснительно-предска­затель­ной силы), и схемы (поня­­­тия, связанные отношениями), и модели (еще один крайне расплывчатый термин, о котором будет сказано ниже), и разного рода предпосылки и основания (онтологические, гносеологические, ценностные). Будем считать также, что постановка и решение проблем покрывают понятие познавательной цели по Бунге, а то, что при решении теоретических проблем выдвигаются и проверяются гипотезы, используются разного рода методики и процедуры, тоже вполне очевидно и включения в определение не требует. Кроме того, смена гипотез и методик представляется достаточно частым явлением внутри одной парадигмы. Поэтому сдвигом парадигм следует считать смену самой основы научных и философских взглядов, как правило, тесно связанную со сменой главных или типовых проблем. Кроме того, в нашем определении связность знаний, устойчивость и сохранность этой основы в течение двух и более поколений дают простые и достаточно мощные отличительные признаки парадигм от непарадигм, которые у Бунге и самого Куна отсутствовали. Отличать парадигмы от концепций, схем и моделей будем на основании, во-первых, отношения целое – часть, исходя из того, что в рамках каждой парадигмы могут сосуществовать многие концепции, схемы и модели, во-вторых, на основании более продолжительной "жизни" парадигм по отношению к концепциям и теориям, которые в своем большинстве живут не дольше, чем их авторы: парадигмы в этом смысле являются результатом отсеивания концепций и теорий, синтеза оставшихся парадигм при смене поколений ученых. Эта принадлежность определяется посредством выявления общего смыслового инварианта и/или идейной пре­емственности. Возможно, и нередко случается, что концепции, теории, схе­мы и модели одновременно, как бы разными своими частями, принадлежат не к одной, а двум и более парадигмам. Например, концепция эволюции Т. Парсонса принадлежит и к эволюционной, и к структурно-функ­цио­нальной парадигме. С точки зрения метода теоретической истории знание о парадигмах и умение их выявлять имеет большое значение для реструктуризации теоретического поля, т. е. выявления конкурирующих взглядов, нахождения или построения адекватной исследовательской программы. Дело в том, что по каждой крупной проблеме есть практически необозримое множество частных концепций. Структурирование их в исследовательские программы в точном смысле термина (см. ниже) – самостоятельная и весьма трудоемкая задача. Наиболее целесообразно работать на "молярном уровне" – с группировками конкурирующих концепций и теорий в виде парадигм. Таким же образом следует определиться с той исследовательской программой, которая представляется наиболее адекватной. Если же такой нет, то следует выбрать наиболее близкую парадигму (либо провести синтез парадигм), но далее результат этой работы уже необходимо превратить в более четко структурированную исследовательскую программу.

2.4. Исследовательские программы

Прогресс состоит не в замене неверной теории на верную, а в замене одной неверной теории на другую неверную, но уточненную.

Стивен Хокинг  

Сам Имре Лакатос дает два основных определения центральному понятию своей методологии: одно – через ряд теорий, а второе через две группы правил. Связующим звеном при этом является представление о некой непрерывности между теориями, задаваемой как раз этими группами правил.

Именно ряд или последовательность теорий, а не одна изолированная теория, оценивается с точки зрения научности или ненаучности. Но элементы этого ряда связаны замечательной непрерывностью, позволяющей называть этот ряд исследовательской программой. Такая непрерывность – понятие, заставляющее вспомнить "нормальную науку" Т. Куна, – играет жизненно важную роль в истории науки; центральные проблемы логики открытия могут обсуждаться только в рамках методологии исследовательских программ [Лакатос, 1995. С. 78].

Если рассмотреть наиболее значительные последовательности, имевшие место в истории науки, то видно, что они характеризуются непрерывностью, связывающей их элементы в единое целое. Эта непрерывность есть ничто иное, как развитие некоторой исследовательской программы, начало которой может быть положено самыми абстрактными утверждениями. Программа складывается из методологических правил: часть из них – это правила, указывающие, каких путей исследования нужно избегать (отри­ца­тельная эвристика), другая часть – это правила, указывающие, какие пути надо избирать и как по ним идти (положительная эвристика) [Там же. С. 79].

К последнему пассажу Лакатос делает многозначительное примечание.

Можно было бы сказать, что положительная и отрицательная эвристики дают вместе примерное (неявное) определение "концептуального каркаса" (и значит, языка). Поэтому, если история науки понимается как история исследовательских программ, а не теорий, то приобретает определенный смысл утверждение, что история науки есть история концептуальных каркасов или языков науки [Там же. С. 183].

Явная отсылка к Куну и сопоставление правил (эвристик), задающих непрерывность ряду теорий, с концептуальным каркасом, заставляют соотносить понятие исследовательской программы с понятием парадигмы. Получается, что каждая исследовательская программа является парадигмой (концептуальным каркасом, объединяющим философские и/или научные взгляды на протяжении как минимум двух поколений исследователей, см. 2.3). В то же время, отнюдь не каждая парадигма является иссле­до­ва­тельской программой. Дело в том, что исследовательская программа удов­летворяет существенно более строгим правилам. Парадигма должна как бы "дорасти" до того, чтобы получить право называться исследовательской программой.

Во-первых, программа должна включать ряд теорий, а не только концепций, моделей, представлений и т. п. Причем теории здесь понимаются в строго научном смысле (см. 2.1). Кроме того, имеются в виду непременно фальсифицируемые теории, получившие какое-либо эмпирическое подкреп­ление (в противном случае в контексте эмпирически обоснованного научно­го  познания  их  положения  имели бы статус лишь гипотетических суж­дений).

Во-вторых, имеется важное уточнение того, что именно в парадигмах позволяло "ставить проблемы, планировать и проводить исследования для их решения" (2.3): появляются специфические мето­дологические правила – отрицательные и положительные эвристики, задающие непрерывность в ряду теорий (см. выше, во втором определении Лакатоса). Если назвать выполнение этих двух условий "научной развитостью", то новое определение приобретает простой вид, оставаясь при этом вполне конструктивным и операциональным.

Исследовательская программа есть научно развитая парадигма.

Парадигмы (см. 2.3) начальной стадии развития науки включают, как правило, только концепции (предтеории). При дальнейшем научном развитии в некоторых парадигмах концепции становятся теориями, появляются положительные и отрицательные эвристики, соответственно, эти парадигмы получают статус исследовательских программ. Так, множество концепций геополитики группировались по считанному количеству парадигм (органи­цист­ской парадигме Ратцеля – Челлена – Хаусхофера, парадигме «земля – суша» Маккиндера – Мэхана – Спайкмена и др.). Но по вышеприведенным критериям только парадигма факторов геополитической динамики (В. Макнил, А. Стинчкомб, П. Кеннеди) достигла статуса исследовательской программы, когда Р. Коллинз превратил множество разрозненных концепций, положений и гипотез об этих факторах в стройную геополитическую теорию, которая была не только фальсифицируемой, но также позволила предсказать новые, неизвестные ранее явления (распад Советской империи) в точном соответствии с критерием прогрессивности Лейбница – Лакатоса (см. ниже).

2.5. Критерий прогрессивности исследовательских программ

Лучшей похвалой гипотезе (когда ее истинность уже доказана) является то, что с ее помощью могут быть сделаны предсказания о неизвестном ранее явлении или еще небывалом эксперименте.

Лейбниц

Именно ряд или последовательность теорий, а не одна изолированная теория, оценивается с точки зрения научности или ненаучности.

Лакатос

Согласно И. Лакатосу, исследовательская программа может быть теоретически или эмпирически прогрессивной. Она теоретически прогрессивна (или образует теоретически прогрессивный сдвиг проблем), если каждая новая теория имеет добавочное эмпирическое содержание по сравнению с предшественницей [Лакатос, 1995. С. 55]. В терминологии С. П. Никано­ро­ва это означает, что каждая новая теория имеет более широкую область или даже новые области интерпретации [Никаноров, 1977]. Если же эмпирическое содержание новой теории меньше, чем содержание прежней (как правило, в результате добавления ad hoc гипотез), то такая последовательность считается теоретически регрессивной. Последовательность теорий эмпирически прогрессивна,

если какая-то часть этого добавочного эмпирического содержания является подкрепленной, то есть если каждая новая теория ведет к действительному открытию новых фактов [Лакатос, 1995. С. 55],

т. е. в новой области интерпретаций гипотезы этой теории прошли проверку, и их не удалось фальсифицировать. Отсюда следует методологический императив: так развивать исследовательскую программу теоретического описания исторической динамики, чтобы при обнаружении и преодолении аномалий (исторических случаев, противоречащих предсказанию теории, не укладывающихся в концептуальную модель) каждая последующая версия теории увеличивала свое эмпирическое содержание и (желательно) указывала на новые, ранее неизвестные факты. Как указывает Лакатос, эта норма впервые была заявлена еще самим Лейбницем в письме к Конрингу в 1678 г. (см. эпиграф. Цит. по: [Лакатос, 1995]).

Казалось бы, открыть что-либо новое в прошлом человечества, не извест­ное ранее историкам, практически невозможно. Это может быть верно относительно единичных фактов-событий, но фактами являются также концептуально новые, нетривиальные обобщения разнородных исторических данных, поэтому в этой сфере вполне можно надеяться на открытия (см. 3.8 об антиципационных и структурных предсказаниях). Как известно, теории не могут прямо и непосредственно проверяться сопоставлением с эмпирическими данными. Рассмотрим два промежуточных методологических уровня – теоретические и описательные модели.

2.6. Методологическая лестница:от теорий через модели и данные к описаниям и свидетельствам

 

Опыт никогда не ошибается, ошибаются только суждения ваши, которые ждут от опыта того, чего в нем нет.

Леонардо да Винчи

2.6.0. Рассмотрим "вертикальный" разрез исследовательской программы, понимая под отношением "выше – ниже" отношение "более абстрактное, общее и теоретическое – более конкретное, узкое и эмпирическое". Совокупность уровней в этой шкале назовем методологической лестницей. Далее будем рассматривать следующий ее вариант, ориентированный на синтез познавательных средств теоретической истории с традиционными средствами и приемами работы эмпирической истории, историографии и смежных наук (прежде всего текстологии, архивного дела, археологии). Итак, в данном варианте методологическая лестница включает следующие уровни:

 

1) философские основания теории;

2) научные основания теории (из более общих, базовых, смежных дисциплин или смежных теорий той же дисциплины);

3) теории и концепции (предтеории);

4) теоретические или концептуальные модели (обычно представляемые в схемах, диаграммах, графах и т. п.);

5) поле эмпирической проверки: формы представления данных, эмпирические гипотезы, эмпирические модели и релевантные факты;

6) нормализованные данные (факты, приспособленные для упорядочения эмпирических моделей с помощью эмпирических форм);

7) эмпи­рические описания (собственно тексты историографии – статьи и монографии, в основе которых лежат дискурсивно упорядоченные факты);

8) факты – суждения о явлениях, эмпирически обоснованные согласно современным науч­ным критериям;

9) "сырые данные" или репрезентации свидетельств – "источ­­ники" (например, фотокопии, публикации, переводы документов, фотографии археологических останков, их точные текстовые описания и т. п.);

10) свидетельства как материальные "оригиналы" для репрезентаций (архивные документы, музейные экспонаты, текстовые и нетекстовые археологические останки).

 

Значимость столь детального выделения методологических уровней (ступеней) определяется, во-первых, задачами структурирования и взаимоотнесения познавательных средств теоретической истории (главными для настоящего выпуска), во-вторых, последующим конструированием общего метода теоретической истории, в-третьих, необходимостью распознавания ошибок, которые, как правило, совершаются именно на "стыках" между методологическими уровнями.

Будем рассматривать эту лестницу "сверху", начиная от теорий (см. рис. 2.6.0). За этим формальным решением стоит важная предпосылка. При традиционном индуктивном движении от эмпирического материала к обобщениям, моделям и теориям выбор последующих элементов диктуется во многом первоначально взятым материалом. Однако в теоретическом исследовании (хоть и основанным на эмпирических проверках) начальным пунктом является теоретическая проблема объяснения – предсказания какого-либо класса явлений вместе с набором теорий, подобранных для этих целей. При этом выбор последующих элементов (при "нисхож­дении" по методологической лестнице) диктуется уже в первую очередь теоретическими соображениями.

 


 


2.6.1. Философские основания исторических и макро­социо­ло­ги­ческих теорий

Когда слушающий не понимает говорящего, а гово­рящий не знает, что он имеет в виду, – это философия.

Вольтер

Здесь отметим только, что эти основания выступают в роли явных или неявных (первое предпочтительней) предпосылок для положений теории. Главные группы этих предпосылок включают: онтологические предпосылки (фикси­рую­щие глубинные свойства бытия, положенного в основу изучаемой предметной области, – этому будет посвящен один из следующих выпусков-глав данной работы); познавательные или гносеологические предпосылки, фиксирующие представления о правомерных и предпочтительных подходах, методах и средствах познания (собственно, им посвящены выпуски-главы 3 - 5, т. е. включая и настоящий выпуск); ценностные предпосылки, фиксирующие базовые нормативные представления исследования, касающиеся прежде всего оснований и критериев значимости феноменологии, а также прагматической направленности теоретической работы (см. 1.4). Для исторических и макросоциологических теорий философские основания могут черпаться прежде всего из философии истории, социальной философии, философии культуры, философской антропологии и философии природы; теории познания и логики; этики, аксиологии; а также опосредованно из метафизики и онтологии.

2.6.2. Научные основания теории

Наука – это систематическое расширение области человеческого незнания.

Роберт Гутовский

Наряду с философскими основаниями теории и концепции имеют, как правило, явные или неявные научные основания, т. е. лежащие в основе положений теории предпосылки, относящиеся не к предельным основаниям (чем занимается философия, см. выше), а к основаниям знания, подлежащего, в принципе, проверке по установленным логическим правилам и критериям (т. е. знания, характерного для науки в целом).

Научные основания теории (например, макросоциологической) могут иметь источником широкие общенаучные подходы (например, системный подход, научный марксизм или веберианство), более общие науки (теоре­тическую социологию), базовые науки (геогра­фию, демографию), смежные науки (геопо­ли­тику, культурологию, соци­аль­ную антропологию и т. д.), теории той же дисциплины (другие ма­кро­социологические теории).

Общенаучные основания отличаются от конкретно-науч­ных тем, что служат в качестве предпосылок (постулатов) не для одной науки (группы смежных наук), а для многих наук, весьма различающихся между собой по предмету исследования. Так, кибернетические, и шире – системные основания, относятся к биологическим, техническим и социальным наукам.

Сложнее отличить общенаучные основания от философских (2.6.1). И те, и другие не подлежат непосредственной эмпирической проверке. По-видимому, границу следует прокладывать по таким измерениям, как степень абстрактности и широта охвата. Философские основания, по определению, имеют предельный характер и в абстрактности, и в широте по отношению к иным сферам познания, духовного и практического освоения действительности. Философия предоставляет основания не только для наук, но также для идеологии, теологии, искусства, литературы, "здравого смысла", практики и т. д. Общенаучные основания (например, системные, эволюционные, логико-методо­ло­ги­ческие, квалиметрические и т. д.), хоть и являются весьма абстрактными и широкими, но все же ограничены в своей "юрисдикции" лишь системой наук.

2.6.3. Теории или предтеории (концепции); тео­ре­ти­чес­кие опи­сания

Красивые теории, как и красивые женщины, часто бывают неверными.

NN

Выше  теории  были  определены  как  дедуктивно  организованные  совокуп­ности суждений, построенных в замкнутой системе понятий (см. 2.1‑2). Реально, в начале теоретического исследования приходится иметь дело с предтеориями или концепциями, то есть связанными сово­куп­ностями суждений, лишенными как строгой дедуктивности (выво­ди­мости теорем из аксиом), так и понятийной замкнутости (построения всех произ­водных понятий из конечного числа базовых неопределяемых понятий). Подлежащие проверке положения (пред)теорий называются теоретическими гипотезами, которые относятся к этому же методологическому уровню.

 

 

2.6.4. Теоретические, или концептуальные модели

Если миф сталкивается с мифом – это в высшей степени реальное столкновение.

Станислав Ежи Лец

Сле­дующая после (пред)теорий ступень нашей методологической лестни­цы – теоретические (или концептуальные) модели. Рассмотрим вначале са­­мо понятие модели. В самом широком смысле модель есть заместитель объ­екта,  применяемый  для  его  познания и/или практического преобразования.

Как известно, модели могут иметь самую разную природу – от материальных моделей (макетов, опытных образцов) до концептуальных моделей (в предметных понятиях), графических моделей (в рисунках, диаграммах, таблицах и т. п.), математических моделей (в точных математических понятиях), имитационных, машинных или компьютерных моделей (фикси­ро­ванных в языках программирования), формализованных моделей (фиксиро­ванных средствами формальной знаковой системы).

Модели можно классифицировать не только по их природе, но и по методологическому статусу. В данном случае в теоретических исследованиях вообще и в теоретико-исторических исследованиях в частности наиболее значимыми являются теоретические и эмпирические модели. Теоретическая модель, или (что то же) модель теории, понимается как интерпретация (в строгом логическом смысле) теории, то есть как такая взаимосвязь идеализированных объектов, свойства, отношения и связи которых полностью подпадают под суждения теории. Идеализированные объекты соотносятся с основными понятиями теории и понимаются как такие искусственно созданные мыслительные конструкты, которые обладают теми и только теми свойствами, которые фиксированы в этих понятиях. С этими конструктами исследователь обращается как с заместителями реальных объектов, поэтому идеализированные объекты также являются моделями. Наиболее известными идеализированными объектами являются точки, прямые и плоскости в геометрии, идеальный газ в термодинамике.

В социологии, если, например, задать понятия малой группы (или социального института) с четким перечнем признаков а1, а2, ... аn, то идеализированным объектом будет мысленно сконструированная малая группа (или институт), характеризуемая только данными признаками и никакими больше. Очевидно, что идеальные типы Макса Вебера – это ничто иное, как идеализированные объекты сложных социально-исто­ричес­ких понятий. По­этому идеальные типы, будучи сами теоретическими моделями, могут выступать и как части охватывающих теоретических моделей.

Рассмотрим некое теоретическое суждение, например 1-й принцип геополитической теории Коллинза (см.  2.2), состоящий в том, что "при прочих равных условиях более ресурсно богатые державы с течением времени территориально расширяются за счет менее ресурсно богатых держав". Теоретической моделью здесь будет комплекс отношений между иде­а­лизированными объектами, такими как "державы", "ресурсы", "тер­ри­то­рии", "временные периоды", причем именно такой комплекс, который полностью подпадает под вышеприведенное теоретическое суждение. Легко видеть, что идеализированные объекты здесь (как и во всех прочих случаях) представляют собой значения (модели) тех понятий (как базовых, так и производных), в терминах которых построены теоретические суждения.

Ес­ли вместо теории приходится иметь дело с концепцией (как предтеорией), то теоретическая модель также теряет свою строгость и имеет статус концептуальной модели. Характерно, что концепции и концептуальные модели практически не различаются теоретиками познания и самими предметными исследователями. Действительно, нестрогие суждения об объектах (состав­ляющие концепцию) не легко отличить от описания самих идеализированных объектов и отношений, представленных в описаниях разного рода, то есть также в нестрогих суждениях (что составляет концептуальную модель). Тем не менее это в ряде случаев делать целесообразно, чтобы лучше уяснить пути дальнейшего обязательного расхождения между суждениями (как частями теории) и идеализированными объектами (как частями теоретической модели).

В. С. Степин называет идеализированные объекты абстрактными объектами, а построенные из них модели называет теоретическими схемами [Степин, 1976]. По существу, разница здесь только терминологическая. Тем не менее, чтобы «не пропадал» термин, будем отличать теоретическую модель от концептуальной схемы.

Схема является лишь частью модели. Теоретическая модель (как модель всей теории) может включать две и более концептуальных схем, которые со­­ответствуют лишь отдельным сегментам теории. Поскольку схема всегда отображает отношения и взаимосвязи между идеализированными объектами, обычным графическим способом представления служат разного рода блок-схемы, диаграммы и графы, причем блоки и вершины графов обознача­ют идеализированные объекты (сущности, переменные), а стрелки между блоками  и  ребра  графов – отношения  и  взаимосвязи между этими объектами.

Далее в данном выпуске приведены достаточно детально разработанные средства представления схем с помощью ориентированных графов в том числе увязанных с аппаратом линейной алгебры .

2.6.5. Поле эмпирической проверки: формы пред­ста­в­ле­ния данных, эмпирические гипотезы, эмпирические мо­де­ли и релевантные факты

Вечная трагедия науки: уродливые факты убивают красивые гипотезы.

Томас Гексли

Поле эмпирической проверки понимается как совокупность таких познавательных конструкций, каждая из которых позволяет сопоставлять непосредственно следствия из теоретических положений с релевантными данными, полученными в результате эмпирического исследования. Главной частью каждой из таких познавательных конструкций является форма представления данных, т. е. структура, которая, с одной стороны, позволяет упорядочивать имеющиеся, либо в принципе доступные, релевантные эмпирические данные, с другой стороны, позволяет таким же образом и теми же средствами (в тех же ячейках формы) представлять следствия из теоретических положений.

Эмпирическая гипотеза есть суждение, являющееся следствием из теоретической гипотезы (проверяе­мого положения теории или концепции), полученное для пространственно-временного сегмента реальности, из которого берутся релевантные данные. В определенном смысле эмпирическая гипотеза есть предсказание, какие данные должны быть получены в таком-то времени и месте при условии, что верна теоретическая гипотеза.

Модель эмпирической гипотезы является результатом ее задания средствами формы представления данных. Например, если такой формой является график, то так называемая "тео­ретическая кривая" есть ничто иное, как модель эмпирической гипотезы, поскольку такая кривая является геометрическим местом точек, удовлетворяющих эмпирической гипотезе как суждению (в том числе, если это суждение выражено в виде уравнения, системы уравнений, функционального соотношения и т. д.). Эта кривая вполне правомерно названа теоретической, поскольку выражает прежде всего тезис теоретической гипотезы (лишь приспособленный для данного времени и места с помощью эмпирической гипотезы). Модель эмпирической гипотезы сопоставляется непосредственно с моделью релевантного факта с помощью формы представления данных.

Под релевантным фактом здесь понимается суждение, сделанное на основе анализа данных и обоснованное в соответствии с современными научными стандартами, причем относящееся к тому же содержанию, что и содержание эмпирической гипотезы. В нашем примере с графиком "эмпи­ри­ческая кривая" (или полученный эмпирически набор точек на графике) есть модель релевантного факта, удобная для наглядного сравнения с "тео­ре­тической кривой" – моделью эмпирической гипотезы. Релевантные факты, прочие факты и данные входят в эмпирическую модель, под которой понимается результат упорядочения данных (см. 2.6.6) из некоторого пространственно-вре­мен­ного сегмента в соответствии с формой представления данных.

Иными словами, эмпирическая модель есть заместитель предмета изучения как фрагмента действительности, заданный в форме, специально пред­назначенной для сопоставления с положениями теории. Наиболее удобными  и распространенными формами представления данных являются, как известно, разного рода таблицы, гистограммы и графики.

2.6.6. Нормализованные данные понимаются здесь как факты, приведенные к виду, допускающему их упорядочение с помощью форм представ­ления данных (например, таблиц, гистограмм или графиков). Весьма существенно, что в каждой ячейке заполненной таблицы, равно как и в каждом столбике гистограммы, в каждой нанесенной точке графика должно быть представление некоторого факта (пусть даже весьма примитивного по своей структуре). О шкалировании и стандартизации шкал, порядке перехода от нормализованных данных к гипотезам см. 5.6.8.3-7.

2.6.7. Эмпирические описания в науке истории суть тексты историографии – статьи и монографии, в основе которых лежат дискурсивно упорядоченные факты. Большинство исторических монографий, в том числе тех авторов, которые не слышали и не хотят слышать ничего об эмпирических моделях или формах представления данных, модели и формы все-таки используют. Дело в том, что повествование (нарратив) в историографии традиционно построено хронологически и разбито на стадии или периоды – это ничто иное, как "случаи". Далее, если нарратив хоть в какой-то степени  концептуально осмыслен и систематизирован, то в разных периодах описывается приблизительно сходный набор тем (например, ландшафт, климат, ресурсы, хозяйство, экономика, политика, внешние отношения, культура). Уже у Фукидида каждая стадия Пелопонесской войны была представлена через две главные категории: речи военных лидеров и битвы. Однако любые такого рода универсальные (в рамках выбранного предмета и периодов) категории представляют собой ничто иное, как общие понятия, применение которых зиждется на серьезной (и не очевидной) предпосылке: в каждом периоде существовали такие объекты, и именно их описание в каждом периоде необходимо и достаточно для поставленных историографических целей. Несложно понять, что это просто "столбцы" (стандартные темы для каждого периода) и "строки" (сами периоды) той невидимой таблицы, а точнее, наиболее общей эмпирической модели, которую имеет в своем умственном взоре (пусть даже не осознавая этого) и воплощает в структуре своего дискурса историограф.

2.6.8. Факты

Прежде всего нужны факты, а уж потом их можно перевирать.

Марк Твен

Ненадежнее фактов разве что цифры.

Джордж Кеннинг

Факты суть суждения о явлениях, эмпирически обо­­снованные согласно современным научным критериям [см. Ракитов, 1970]. Под­черк­нем, что родовым понятием для факта является именно суждение (тезис). Сами исторические события, процессы, случаи – это не факты, документы или археологические находки – не факты, фотографии или магнитофонные записи – не факты, численные значения по какому-то признаку – не факты и т. д.

Фактом будет суждение о явлении или классе явлений (например, о событиях, процессах, случаях в истории), обоснованное по установившимся в науке на текущий момент критериям эмпирической обоснованности, в том числе с помощью документов, находок, фотографий или записей. Фактом будет суждение, что такое-то явление (класс явлений) там-то и тогда-то по такому-то аспекту характеризовалось таким-то признаком (либо численным значением параметра).

Таким образом, когда утверждается, что таблица, заполненная численными значениями (а также соответствующие гистограммы или график), представляет нормализованные данные или факты, это означает, что каждое число в таблице может и должно быть проинтерпретировано именно как суждение приведенной выше формы. Это означает также, что к этим суждениям (стоящим за числами) могут и должны применяться современные научные критерии достоверности.

2.6.9. "Сырые данные", а также "источники" понимаются как разного рода репрезентации свидетельств, т. е. физические, графические, лингвистические модели (заместители) свидетельств, создаваемые в познавательных целях. Репрезентациями свидетельств являются, например, фотокопии, публикации, переводы документов (т. е. "источников"), фотографии археологических останков, их текстовые описания, расшифровки магнитофонных записей и т. п. "Сырые данные" отличаются от фактов тем, что это не суждения, а предметы (обычно "изобразительной" природы) или тексты (напри­мер, хозяйственные документы), к которым, как правило, не приложимы критерии научной обоснованности. Факты должны быть еще только получены из "сырых данных" (источников и репрезентаций останков) путем специальных логических процедур, что, собственно, и является основой деятельности и профессионального мастерства эмпирического историка. Тем более "сырые данные" следует отличать от нормализованных данных, которые, как было сказано выше, все являются фактами (пусть даже с простейшей логической структурой).

2.6.10. Свидетельства суть материальные "оригиналы" для репрезентаций. В науке истории это прежде всего подлинные архивные документы (а не их копии или публикации), музейные экспонаты, текстовые и нетекстовые археологические останки и т. п. Текстовые свидетельства (как и их репрезентации) часто называются источниками, хотя более корректно говорить об (архивных) оригиналах источников. Дело в том, что между оригиналом и его любой репрезентацией, даже факсимильной, всегда есть некоторый "зазор", о котором историки, работавшие в архивах, хорошо знают. О строгих средствах репрезентации, учета и сопоставления свидетельств см. 5.7.6.1.

2.7. "Метод клещей" и челночные итерации

Адекватность социаль­ной онтологии оценивается в данном подходе через ее эвристичность для теоретизации социально-исторической реальности. Сами теории оказываются как бы "зажатыми" между онтологией (предельными основаниями теоретических понятий и суждений, см. 2.6.1) и фактологией (эмпи­ри­чес­кими данными, касающимися исторических событий и процессов).

Один полюс (уровень 1) – это универсальная онтология социально-ис­то­рической действительности, сложность которой настолько велика, что мо­жет быть удержана мышлением (по крайней мере на начальных этапах) лишь в форме метафор, например, квазипространственных. Другой полюс – фак­тологические описания динамики единичных обществ, фиксированные в традиционной историографии или отдельных исторических фактах (уров­ни 7 – 8). Между этими полюсами совершаются челночные движения – ите­ра­ции уточнения онтологических метафор (вплоть до теорий и теоретичес­ких моделей, уровни 3 – 4) и итерации обобщения фактов (вплоть до фор­ми­­­рования нормализованных данных и эмпирических моделей, уровни 6 – 5).

Неудачная онтология, обычно основанная на некорректном обобщении частного фрагмента эмпирики, неизбежно деформирует основанные на ней теории. Во избежание этого используется "метод клещей": движение мышления от двух гносеологически противоположных полюсов к "сжатию середины" – фиксации собственно теоретических положений (см. рис. 2.7)


Иначе говоря, теории и теоретические модели (уровни 3 – 4 методологической лестницы) являются результатом "встречи" или "столкновения" движений "сверху" от философской и научной онтологии (уровни 1 – 2) и "снизу" от данных и фактов (уровни 6 – 8). Критическая зона столкновения – это поле эмпирической проверки (уровень 5). В этом смысле "сверху" или со стороны теории вся громада философских и научных оснований, теорий, концепций, моделей, теоретических гипотез и форм представления данных используется для одной задачи – формулирования эмпирической гипотезы (как суждения) и представления модели эмпирической гипотезы средствами формы представления данных (например, в виде "теорети­чес­кой кривой" на графике). С другой стороны, "снизу" или со стороны эмпирии вся громада добываемых свидетельств и их репрезентаций ("сырых данных"), фактов и нормализованных данных используется тоже для одной задачи – получения (формулирования) релевантного факта, представления его модели средствами той же формы представления данных (например, в виде "эмпири­чес­кой кривой").

Итак, два этих центростремительных направления исследования ("клещи") смыкаются в логическом сравнении суждений: эмпирической гипотезы с релевантным фактом, для которого служит наглядное сравнение модели эмпирической гипотезы с моделью релевантного факта.

2.8.  Уровни общности причинных репрезентаций по А. Стинчкомбу

 Сопоставим с методологической лестницей (2.6) классификацию элеме­нтов теоретического знания по основанию общности, сделанную  Артуром Стинчкомбом. Поясняющие примеры он приводит из учения Зигмунда Фрейда, а также из теоретико-исторического и социально-эконо­ми­ческого учения К. Маркса, что тем более должно быть интересно отечествен­ным читателям, в большинстве воспитанным на марксизме или пост­марксистской парадигме обществоведения.

Стинчкомб выделяет следующие уровни общности репрезентации причинных связей:

2.8.1. Общие идеи о причинности, касающиеся того, что может считаться фактом, какие формы логической аргументации принимаются как достоверные.

Общий аргумент Маркса о том, что материальный мир существует и все наблюдаемые явления имеют материальные причины, есть пример такого уровня [Stinchcombe, 1968. P. 48, 49].

Это ничто иное, как гносеологические предпосылки, относящиеся к ступени методологической лестницы "философские основания" (2.6.1).

2.8.2. Общие представления о причинности, о видах при­чин и причинных структурах, используемых при объяснении разнообразных явлений. Сюда относится, в частности,

Марксово представление, что общественные отношения в производительных деятельностях создают интересы и мотивы, которые люди переносят в другие сферы жизни [Stinchcombe, 1968. P. 49].

В методологической лестнице общие представления о причинности и инвариантных причинных структурах имеют статус философских онтологических оснований (2.6.1) и общенаучных оснований (2.6.2). Суждения о частных видах причин и причинных структурах, характерных для отдельных областей действительности, относятся уже к конкретно-научным основаниям [Ibid.]. Сюда входит и приведенный пример Марксовой идеи о производстве и переносе интересов и мотивов.

2.8.3. Широкие различения классов явлений, каждый из которых имеет особый тип объяснений, либо явления одного класса считаются причин­ами явлений другого класса. Так, Фрейд различал виды поведения, контролируемые и не контролируемые сознанием (оговорки, сны, истерические симптомы и т. д.).

Маркс различал множество властных отношений и права собственности ("отно­шения собственности" или "производственные отношения"), которые по его мнению имели большое число эффектов и в свою очередь были систематически обусловлены исторической стадией экономического развития [Ibid.].

Наиболее широкие различения классов явлений носят онтологический характер (2.6.1). В частности, на этом уровне выделяются "миры" по Попперу (см. более детальное различение таких "миров", или "сфер бытия" в [Розов, 1997а]; детальному анализу этих вопросов онтологии будет посвящена специальная глава данной работы). Далее, внутри каждого "мира" (как сферы бытия) могут быть проведены весьма общие различения, входящие в общенаучные концепции и основания (2.6.2), в частности, общесоциологические различения Маркса, приведенные выше Стинчкомбом. Речь может идти, наконец, о собственно научных концепциях (предтеориях как комплексах суждений, не строгих относительно требований дедуктивной логики и понятийной замкнутости) и о концептуальных моделях – собственно классах явлений, подпадающих под понятие концепции (2.6.3-4).

2.8.4. Идеи о причинах как переменных

Идеи, что причины явлений одного широкого класса, вероятно, являются переменными в другом широком классе явлений. Например, теория Фрейда утверждает, что объяснение большей части поведения, сознательно не контролируемого, состоит в структуре бессознательных мотивов, особенно сексуальных, производных от подавления этих мотивов в детстве. Или Маркс утверждал, что большая часть политических явлений должна быть объяснена отношениями собственности [Ibid.].

Представления о том, что явления одного класса служат в общем случае причинами явлений другого класса (подсознательные комплексы для некон­тролируемых сознанием поведений в концепции Фрейда, производствен­ные отношения для надстроечных явлений в концепции Маркса) составляют концептуальную схему причинности, относятся соответственно и к ступени теорий (2.6.3), и к ступени теоретических моделей (2.6.4). Схе­мы причинности могут связывать явления из разных "миров", и в этих случаях  будем  называть  такие  связи  причинными каналами связи сфер бытия.

2.8.5. Объяснительные теории

Теории, состоящие в том, что одна отдельная переменная широкого класса явлений объясняет отдельную переменную (или множество переменных) в другом классе явлений. Например, Маркс утверждал, что бонапартизм ("популистская диктатура", как мы назвали бы ее сегодня) был обусловлен преобладанием "мелко­буржу­аз­ного" способа производства (харак­теризуемого представителями малого бизнеса и мелкими фермерами). Он думал, что мелкий буржуа (особенно вышедший из крестьян) одновременно стремился к уравнительности и имел трудности в организации класса, нуждаясь, таким образом, в демократически ориентированной диктатуре [Idem. P. 50].

Данный уровень Стинчкомб называет теориями (ср. 2.1 и 2.6.3). Сами же переменные – это ничто иное, как идеализированные (абст­ракт­ные) объекты, составляющие основу теоретической модели (2.6.4).

2.8.6. Эмпирические следствия из теорий

описывающие наблюдения, которые могли бы быть сделаны, если бы теория была верна. Так, Маркс утверждал, что если мелкобуржуазное производство приводит к бонапартизму, то Луи Бонапарт во Франции должен был иметь сильную поддержку со стороны мелкобуржуазных групп. Современные марксисты могли бы утверждать, в свою очередь, что развитие бонапартизма в Египте или Мексике тоже будет поддержано мелкими крестьянами и мелкими бизнесменами [Idem. P. 50].

Далее Стинчкомб отмечает: в действительности диктатуры в этих странах наиболее широко поддержаны пролетариатом, что подрывает тезис Маркса [Idem. P. 51]. В терминах методологической лестницы данный познавательный компонент значится просто как эмпирическая гипотеза – выведенное из теории (или ее "точки роста", т. е. теоретической гипотезы) суждение об ожидаемых наблюдениях в определенном времени и месте. Эмпирическая гипотеза формируется с помощью формы представления данных и относится к ступени поля эмпирической проверки (2.6.5).

2.8.7. Суждения проверки

Утверждения, что наблюдения в отдельном случае поддерживают или отвергают эмпирическое уточнение уровня 6 (здесь 2.8.6. – Н. Р.). Так, Марксовы утверждения, что фактически мелкобуржуазные группы поддержали Луи Бонапарта, или Фрейдовы утверждения, что в его исследовании случаев подавленные желания были найдены, относятся к этому ряду [Ibid.].

(В следующем разделе Стинчкомб указывает на поддержку Луи Бонапарта вовсе не мелкобуржуазной массой, а крупным бизнесом и крупными землевладельцами [Ibid.]. Здесь, конечно же, речь идет о релевантном факте, который сопоставляется с эмпирической гипотезой (2.6.5 и 2.7).

Итак, методологическая лестница (2.6) полностью соответствует фундаментальным методологическим разработкам одного из крупнейших современных исторических социологов, по книгам которого, в том числе и по книге "Построение социальных теорий", 1968 г., учились последующие поколения исследователей в этой области. Кроме того, можно заметить, что наша методологическая лестница предлагает более тонкие различения и расширяет спектр уровней как "вверх" (к предельно абстрактной теории – фи­лософии), так и "вниз" (к предельно конкретной эмпирии – свидетельствам).

2.9. Модели и теории причинных связей в миросистемах по Чейз-Данну

 Кристофер Чейз-Данн, один из признанных лидеров миросистемного анализа, в своей книге "Глобальная формация" выделяет только три методологических уровня представления причин социально-исто­ри­ческих явлений, динамики мировых систем [Chase-Dunn, 1991. P. 304].

2.9.1. "Теория глубокой структуры, или главного движи­­те­ля мировой системы". К этому уровню Чейз-Данн относит такие концепции, как Марксова теория капиталистического способа производства. На этом уровне утверждаются структурные тенденции долговременной динамики роста и воспроизводства социально-экономических систем. С точки зрения представлений о методологической лестнице, здесь объединяются ступени научной парадигмы и теории (2.6.4-5).

2.9.2. Модель переменных. На следующем уровне, по Чейз-Данну, "модель является спецификацией причинных отношений между переменными, которые являются чертами целой миросистемы или ее составных частей, таких как зоны, национальные государства и т. д." [Ibid.]. Этот уровень моделей по Чейз-Данну прямо соответствует уровню 5 по Стинчкомбу: "Теории, состоящие в том, что одна отдельная переменная широкого класса явлений объясняет отдельную переменную" (2.8.5), и вместе с тем, уровню теоретических моделей в методологической лестнице (2.6.4). Здесь в методологии Чейз-Данна достаточно очевидно неразличение теорий и моделей. Теоретические модели и в особенности их главные части – схемы естественнее и нагляднее всего изображаются графически – в виде диаграмм, блок-схем и графов. Модели, представленные в виде ориентированных графов (тренд-графов), в которых переменными-вершинами являются исторические тенденции, а связями-ребрами – положительные или отрицательные воздействия, называются тренд-структурами. Примерами тренд-структур являются "причинная модель эффектов последовательности гегемоний в иерархии ядро – периферия" [Idem. P. 278], итеративная модель связи экологических, демографических, технологических и социально-политических переменных [Idem. P. 102], модель связи факторов геополитической динамики (4.4.4, [Collins, 1998]). Чейз-Данн также описывает методы проверки утверждений этого уровня моделей [Chase-Dunn. P. 309-333], но к ним мы еще вернемся (см. 5.5.2; 5.6; 5.7.6.6).

2.9.3. Дескриптивные или описательные модели, фиксирующие по Чейз-Данну отношения во времени между несколькими циклами и тенденциями (трендами) миросистемы. В моделях этого рода не устанавливаются причинные отношения между переменными. Модели И. Вал­лер­стайна и Т. Хопкинса, касающиеся связи трендов и циклов в капиталистической миросистеме Европы Нового времени, относятся Чейз-Данном именно к этому уровню. В иерархии общности причинных репрезентаций Стинчкомба места для таких моделей нет, поскольку они, по-видимому, просто отражают начальный этап осмысления материала. Пожалуй, можно соотнести дескриптивные модели по Чейз-Данну с познавательной целью выявления общих структур и отношений по Рэгину (см. 5.4.3). В методологической лестнице для описательных моделей Чейз-Данна есть концепции на ступени теорий (2.6.3). Кроме того, к концепциям могут приближаться обобщения в эмпирических описаниях (напри­мер, в историографии, см. 2.6.7).

2.10. Форма исследовательской программы теоретической истории

Правильное научное построение допускает поправки и дополнения; неправильное построение – плотно забитая скважина.

Д. Лихачев

Фундаментальные исследования – примерно то же самое, что пускать стрелу в воздух и там, где она упадет, рисовать мишень.

Хоумер Аткинз

Форма программы означает явную систему требований к основным компонентам исследования. Теоретическая история строится как дисциплина, то есть поле действия и конкуренции многих исследовательских программ. Задать сразу компоненты конкретной программы (твердое ядро, защитный пояс, положительные эвристики по Лакатосу), значит, изначально редуцировать всю дисциплину к частной программе, которая, во-первых, может провалиться, во-вторых, даже в случае успеха рано или поздно будет заменена более прогрессивной (в терминах Лакатоса) исследовательской программой. Чтобы не ставить теоретическую историю как дисциплину под удар в зависимости от успеха-неуспеха частной программы, здесь при изложении метода дисциплины формулируются только требования к основным компонентам исследования, т. е. форма программы.

2.10.1. Твердое ядро и отрицательные эвристики по Лакатосу являются такими базовыми суждениями исследовательской программы, к которым нельзя применять логическое правило modus tollens (А®B, не-В; следовательно,  не-А).  Положения ядра в рамках данной исследовательской программы суть неопровержимые постулаты. В терминах нашей методологии такими постулатами являются аксиомы теорий, входящих в исследовательскую программу (см. 2.1), не все, а лишь те, что не под­ле­жат сомнению и проверкам  в  рамках  данной  программы.  Отметим также, что постулаты твердого ядра могут иметь статус как философских, научных оснований, так и собственно теоретических положений, иначе говоря, располагаться на любой из трех верхних ступеней методологической лестницы (см. 2.6.1‑3).

Итак, какие же положения, касающиеся структуры, динамики и хода истории, могут войти в твердое ядро той или иной исследовательской программы?

Во-первых, это должны быть тезисы о мире, логическая форма которых в принципе допускает их опровержение. Общие рассуждения без ясной логической структуры, а также методологические, эпистемологические, ценностные суждения (например, с предикатами "важ­ности", "значи­мости", "сложности", "(не)предсказуемости" и т. д.) не могут составлять ядро программы.

Во-вторых, поскольку постулаты твердого ядра дол­жны служить в роли аксиом для логических выводов, обязательным атрибутом их строгой формулировки является наличие переменных, связанных логическими кванторами ("все", "найдется хотя бы один", "один и только один").

В-третьих, общность постулатов ядра должна прямо соответствовать общности претензий исследовательской программы на охват предметной области. Если исследовательская программа касается периода средневековья, то постулаты должны распространяться как минимум на весь период средневековья ("все средневековые общества ...").

Поскольку, согласно Лакатосу, выигрывает конкуренцию та исследовательская программа, которая при прочих равных условиях (например, объяснительной и предсказательной силы) имеет более широкое эмпирическое содержание (как программа Эйнштейна в сравнении с Ньютоновой), следует стремиться по возможности к максимальной общности постулатов.

Поскольку, как было сказано в предисловии к "Началам" [Розов, 1997б], единственно адекватным масштабом для философии истории является Всемирная история, такой же масштаб оптимален для больших теоретико-исто­ри­ческих программ, результаты которых могут прямо служить для историософского осмысления.

Масштаб Всемирной истории – это история всех человеческих сообществ (от мелких поселений до цивилизаций и мировых регионов, ойкумен) со времени Неолитической революции (или с момента образования прото-горо­дов) по наши дни.

Есть и более радикальные взгляды, охва­тывающие антропогенез (Б. Пор­шнев), эволюцию биосферы (Г. Снукс), историю Земли (В. Вер­надский, Тейяр де Шарден) и даже историю космоса с момента "Большого Взрыва" (Ф. Спир).  Как  же  быть с тезисом "что объясняет все, то не объясняет ничего"?

Общность исследовательской программы (напри­мер, Ньютоновой, где три закона Ньютона и закон гравитации имели максимальную общность для взаимодействия тел в физическом мире) не запрещает создание частных теорий внутри исследовательской программы, объясняющих конкретные фрагменты действительности (напри­мер, теорию движения Солнечной системы). Таким же образом постулаты теоретико-истори­чес­кой программы, касающиеся всей толщи Всемирной истории (скажем, с начала Неолита), вовсе не препятствуют со­зда­нию внутри этой программы "теорий среднего уровня", касающихся древности, средневековья, истории Нового времени или современности.

В-чет­­вер­­тых, вся совокупность постулатов твердого ядра должна позволять делать выводы о самых разных аспектах исторической действительности (экология, технология, хозяйство, социальные отно­ше­ния, культура, психика, поведение). Это достигается либо высокой степенью абстрактности тезисов (с необходимыми средствами конкре­ти­зации), либо полнотой "сферной номенклатуры" постулатов.

В-пятых, должен быть соблюден баланс продуктивности и неуязвимости постулатов. Чем сильнее постулат, чем более содержательно задаваемое им суждение о мире, тем больше нетривиальных выводов можно из него вывести, т. е. тем постулат продуктивнее. Но эти выводы могут быть опровергнуты опытом, что по правилу modus tollens ставит под сомнение сам постулат твердого ядра, т. е. делает его более уязвимым. По определению это правило не ведет к отвержению постулата внутри исследовательской программы: проблема аномалий решается через введение дополнительных гипотез. Эти гипотезы могут вести к регрессивному сдвигу проблем (2.5) и росту уязвимости всей исследовательской программы.

Итак, на одном полюсе тривиальные, тавтологические постулаты, максимально неуязвимые, но с минимальной продуктивностью – из них ничего или почти ничего нельзя вывести. На другом полюсе  смелые, сильные, продуктивные постулаты, из которых следует множество нетривиальных суждений о мире, но они же делают всю программу крайне уязвимой, поскольку эти выведенные суждения могут быть опровергнуты эмпирической проверкой (например, сопоставлением с историографическими данными).

Тяга к неуязвимости характеризует догматическое мышление: неважно, что из догмы не следует ничего нетривиального, важно, чтобы в течение веков, а то и тысячелетий нельзя было бы усомниться в ней.

Тяга к продуктивности характеризует научное мышление: важны прежде всего нетривиальные выводы, пусть рано или поздно они будут опровергнуты и даже сама программа будет заменена лучшей.

Помимо понятных социально-психологических мотивов защиты своей программы есть и рациональные основания заботы о минимуме неуязвимости: смена программ не должна превращаться в чехарду. Это забота о реализации эвристических возможностей пусть несовершенных (в мас­штабе тысячелетий, вечности и абсолютной истины), но достаточно содержательных и плодотворных (в масштабе считанных десятилетий реализации программы) постулатов. Как же найти "золотую середину" баланса? Попробуем расставить "красные флажки" по обе стороны допустимого отрезка на линии "продук­тив­ность – неуязвимость". При стремлении к большей продуктивности, содержательности и конкретности постулатов следует остановиться там, где начинается область, чреватая неустранимыми в рамках данной программы опровержениями. Как определить место этого "красного флажка" (см. # 1 на рис. 2.10.1-1) более операционально?

 

 

 

 

 

 


Рис. 2.10.1-1. Схема условного континуума "продуктивность – неуязвимость"
постулатов твердого ядра исследовательской программы

 

Допустимы такие постулаты, выводы из которых имеют подтверждения, как минимум пунктирно, на всем протяжении избранной предметной области (в нашем случае – на всей толще Всемирной истории). Допустимы также постулаты, выводы из которых имеют реальные или вероятные опровержения, но эти опровержения, в принципе, известно как отвести в рамках программы, а именно путем введения дополнительных гипотез, не уменьшающих эмпирического содержания теорий. Зато не допустимы в твердом ядре программы те постулаты, вероятные опровержения выводов из которых либо не отводятся в рамках программы, либо требуют введения гипотез ad hoc, ведущих к регрессивному сдвигу проблем (4.1). Это вовсе не значит, что от данных положений нужно вовсе отказываться: они прекрасно послужат в ином статусе, например, как элементы теорий защитного пояса той же исследовательской программы.

Где же поставить второй "красный флажок" (см. # 2 на рис. 2.10.1-1), означающий нижнюю границу допустимой продуктивности постулатов твердого ядра? Это граница, ниже которой нельзя опускаться в заботе о неуязвимости реализуемой исследовательской программы, поскольку малопродуктивные постулаты ведут не к прогрессивному развертыванию программы (приращению научного знания), а лишь к научному застою, сходному с "незыблемостью" догматических истин. В эту зону застоя попадают такие постулаты, относительно любых выводов из которых вообще нет никаких сомнений в невозможности их опровержения. Зона научного застоя там, где аномалий нет, не ожидается или вообще быть не может.

Иначе говоря, каждый постулат, чтобы быть содержательным и продуктивным, должен быть не только в принципе уязвимым (фальсифи­ци­руе­мым), но хотя бы минимально "опасным" с точки зрения появления возможных аномалий.

2.10.2. Защитный пояс исследовательской программы

Лишь та – ошибка, что не исправляется.

Конфуций

По Лакатосу защитный пояс составляют вспомогательные гипотезы, которые призваны защищать постулаты твердого ядра; они могут быть опровергнуты и заменены новыми гипотезами в рамках той же программы. Устойчивые комплексы постулатов ядра и гипотез, прошедших проверку, составляют теории – главный продукт, ценность и оружие исследовательской программы.

В терминах нашей методологии вспомогательные гипотезы защитного пояса являются либо новыми аксиомами теории, либо теоремами, которые выводятся как из старых (иногда преобразованных) аксиом, так и из новых уточняющих предпосылок. Предназначение этого приращения теории состоит в объяснении возникающих аномалий. Эти аксиомы и теоремы могут быть подвержены сомнениям и проверке, к ним применимо правило modus tollens. В отличие от "ядерных" аксиом их можно назвать вспомогательными или защитными аксиомами.

Аномалии суть факты, противоречащие эмпирическим гипотезам, являющимся следствиями теоретических гипотез, т. е. аксиом и теорем теории, интерпретированных для конкретного пространственно-временного сегмента реальности (см. 2.6.6-8).

Например, в период становления теории происхождения государства по Р. Кар­нейро (см. 4.2) тезисы о том, что социальная стесненность и ресурсный градиент ускоряют политическую эволюцию в центре ойкумены, следует считать вспомогательными гипотезами. В самой теории стесненности они играли роль теорем. При этом первоначальное понятие стесненности (изо­би­лие ресурсов внутри зоны с непреодолимыми географическими границами) стало пониматься только как экологическая стесненность. Соответственно, появилась более общая аксиома о положительном влиянии стесненности вообще (включая и экологическую, и социальную, и градиент ресурсов) на скорость политической эволюции в центре ойкумены. Таким образом, при наличии дополнительной предпосылки о присутствии социальной стесненности выводится теорема о большей скорости эволюции в центре ойкумены по сравнению с периферией; при полном отсутствии социальной стесненности скорость эволюции в центре ойкумены также больше, чем на периферии. Эта теорема имела и статус вспомогательной гипотезы, поскольку она служила для объяснения высокого уровня политической эволюции в Венесуэльской аномалии (4.2.7.2). Таким же образом дополнительная гипотеза о градиенте ресурсов потребовалась для объяснения Амазонской аномалии (4.2.7.1). Обе были не гипотезами ad hoc (что привело бы к регрессу исследовательской программы), но настоящими универсальными гипотезами по Гемпелю [Гемпель, 1942/1998], поскольку были подтверждены на материале многих других регионов мира, например, долины р. Хуаньхэ на заре истории Китая.

На начальном этапе программы проблему составляют не столько аномалии, сколько "белые пятна". Какие положения в принципе следует взять в качестве элементов защитного пояса? Прежде всего, это те известные в науке гипотезы, тезисы моделей и концепций, которые помогают конкретизировать постулаты твердого ядра в целях теоретического прояснения "белых пятен", нового объяснения известных феноменов, а также преодоления имеющихся или ожидаемых аномалий. Согласно Лакатосу, в прогрессивной исследовательской программе вспомогательные гипотезы защитного пояса должны не уменьшать, а увеличивать эмпирическое содержание. Это достигается только при высоком уровне общности таких гипотез. В то же время, обобщение любых гипотез за пределами их первоначальной области практически всегда ведет к аномалиям. Борьба с аномалиями предполагает переформулировку имеющихся гипотез, добавление новых гипотез или замену старых новыми (без нарушения целостности твердого ядра).

2.10.3. Метафизические принципы и положительные эвристики. По Лакатосу это доводы и предположения, модели, направленные на развитие "опровержимых вариантов" исследовательской программы, т. е. идеи, как модифицировать и уточнять "защитный пояс". Например, в Ньютоновой программе небесной механики такой положительной эвристикой был тезис о том, что планеты – это вращающиеся волчки приблизительно сферической формы, притягивающиеся друг к другу. Было известно, что это ошибочно (есть еще электромагнитные характеристики и т. д.), но эта эвристика все же помогала продвигаться в построении теоретического описания небесной механики.

В терминах нашей методологии положительные эвристики – это прежде всего концептуальные схемы и модели (2.6.5), позволяющие, пусть упрощенно и искаженно, но все же как-то представлять себе идеализированные объекты, соответственно, строить гипотезы об их "поведении". При введении новых гипотез задачей-минимум является преодоление аномалии, а задачей-максимум – получение добавочного эмпирического содержания программы, что означает, по Лакатосу, предсказание новых, ранее не ожидавшихся фактов (2.5).

 

 

·         К началу главы     Следующая глава

 

Другие публикации   Оглавление книги