Другие публикации проф.Н.С.Розова
Розов Н.С. ВЕКТОР
РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
МОДЕРНИЗАЦИЯ ИЛИ КОНТРМОДЕРНИЗАЦИЯ? // Полис
(Политические исследования), 2017, №2. С.
8-25.
Аннотация. Русская
революция в широком смысле (с предысторией 1905-1907 гг. и до становления
сталинского режима в конце 1920-х годов) рассматривается в контексте пяти
автономных процессов модернизации обществ: секуляризации, роста творческой
свободы в культуре, бюрократизации, капиталистической индустриализации и
демократизации. Сформулированы общие связи между этими процессами и характером
революций в таких аспектах как уровень насилия, успех (смена власти,
существенные уступки) или провал (победа реакции), а также тип и тенденции
развития постреволюционного режима. Показано, как проявляются эти связи в
случае Русской революции, чем обусловлена специфика ее траектории. Революция
привела к однобокой «модернизации»: благодаря социалистической индустриализации
и бюрократизации (становлению «номенклатуры») советское государство усилилось,
что стало фактором последующего достижения статуса сверхдержавы. Однако в
аспектах секуляризации, творческой свободы и демократии произошла
контрмодернизация, с чем и связаны непрочность успехов, турбулентность
последующего развития страны, «незавершенность революции».
Ключевые
слова: Русская революция, модернизация,
контрмодернизация, секуляризация, воинствующий атеизм, творческая свобода,
бюрократизация, индустриализация, демократизация, Гражданская война,
революционное насилие, коллективизация, сталинизм.
Содержанием и целью Русской Революции была эмансипация общества и
индивида. К весне 1917 года эта цель была достигнута. После этой победы
движение повернулось вспять, в сторону восстановления рабства.
Юрий
Пивоваров
Революция в
России еще не завершилась.
Чарльз Тилли
Определение и двойное
значение Революции
Под
Русской революцией
При
этом исход Революции – тип относительно стабильного постреволюционного режима –
не был предопределен ни в Гражданскую, ни с учреждением СССР, ни в период НЭП,
поскольку внутри правящей группы и правящей партии сохранялись влиятельные силы
(Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев, Киров и их приверженцы), которые, вообще
говоря, могли повернуть политику по иному пути. Настоящим итогом Революции стал
Великий перелом – коллективизация 1929-1930 гг. после победы Сталина во
внутрипартийной борьбе, тогда траектория дальнейшего развития режима была
задана на многие годы вперед. Поэтому Русскую революцию (в широком смысле)
правомерно датировать периодом 1917-1930 гг., учитывая также ее предысторию
– революционные события 1905-1907 гг.[1]
В
данной работе также ограничим анализ Революции процессами и событиями в столице
и российском хартленде Империи, поскольку революционная динамика в этнических
провинциях всегда имеет свою специфику и требует отдельного разговора.
Четыре
составляющих модернизации и их связь с революциями
Под
модернизацией здесь будем понимать совокупность относительно автономных
процессов секуляризации (смещения
церкви и религии с центральных позиций в сфере культуры, морали, легитимации
власти, образования и проч.), бюрократизации
(роста и разветвления государственных структур, берущих на себя функции прежних
традиционных институтов), капиталистической
индустриализации (распространения машинного производства при использовании
открывающихся рынков капитала, земли и рабочей силы) и демократизации (развития коллегиального разделения власти,
конституционализма и расширения избирательного права) [Коллинз 2015:
гл. 4-5]. В дополнение к теме секуляризации добавим еще один момент: рост творческой свободы в культурном
производстве, ведущий к беспрестанному обновлению стилей и жанров
(авангардизму в широком смысле), когда возможны частичные возвраты к прежним
традициям, их синтез, рефлексия над ними, ирония, но не ригидное окостенение
канонов.
Модернизация,
с одной стороны, «пробивала себе дорогу» через революции, с другой стороны,
вела к международным и внутриполитическим кризисам, к превращению европейской
войны в Мировую, к соответствующему ослаблению и делегитимации государств, что
способствовало революциям, в том числе, Русской революции.
Обозначим
общие связи между указанными выше компонентами модернизации и такими
характеристиками революций как уровень насилия, успех (смена власти,
существенные уступки) или провал (победа реакции), а также тип, тенденции
развития постреволюционного режима. Выясним, как проявляются эти связи в случае
Русской революции, чем обусловлена специфика ее траектории.
Закономерности
динамики секуляризации и авангардизма
Секуляризация,
и возникающий рано или поздно контрпроцесс десекуляризации, прямо зависят от
устройства доминирующей церкви, ее наднационального или национального
характера, основного способа получения экономического дохода, характера
отношений с властью, элитами, широкими массами и протестными группами.
Если
церковь тесно связана с властью и элитами, участвует явно или неявно в поддержке
эксплуатации, подавлении низших классов и сословий, то следует ожидать
антиклерикальной направленности революционной идеологии, радикальной
секуляризации при победе революции, либо жесткой клерикализации режима при
победе реакции. Яркими примерами здесь служат Великая Французская революция и
Реставрация.
Если
же церковь или религиозные общины отделены от государства, встроены в
повседневную жизнь широких слоев населения, оказывают помощь беднейшим,
особенно, если правящая группа и элиты принадлежат к разным вероисповеданиям,
подчеркивают отделенность власти от религии и церкви, или вовсе атеистичны,
тогда протестные и революционные движения включают религиозные настроения, идеи
и лозунги и могут обретать форму сект, религиозного обновленчества или борьбы
за освобождение гонимой и подавляемой веры. Свидетельством этого тезиса служат
множество исторических явлений: от роли хилиазма в крестьянских войнах в
Германии, в Английской революции, от антипапской Реформации XVI-XVII вв.
до католического компонента в освободительной борьбе Ирландии, в бархатных
революциях в Венгрии и Польше 1989 гг. и до участия «Братьев мусульман» в
Египетской революции
Уровень
насилия в революционный и постреволюционный периоды зависит (кроме прочего) от
общности или разделенности конфликтующих сторон в конфессиональном аспекте, от
остроты борьбы между атеизмом и религией. Внутри общей веры насилие, как
правило, более или менее ограничено. Тогда как разделенность и наличие застарелых
религиозных конфликтов провоцируют эскалацию насилия, достигающего максимума в
форме террора или геноцида.
Новые
национальные государства неуклонно расширяли бюрократическое проникновение в соответствующие
общества, где сталкивались с локальными традиционными устоями и церковью.
Отношения бюрократии и церкви могли быть более конфликтными (как во Франции и
Германии) или менее конфликтными (как в Англии и США), но везде церковь,
укорененная в старых режимах и элитах, по понятным соображениям была склонна
поддерживать имущие классы, поэтому при обострении классового конфликта низовые
движения нередко обретали антиклерикальный характер.
Авангардизм
понимается здесь как преобладающая направленность на новизну, небывалое и
необычное в культурном творчестве. Авангардизм появляется и растет, когда
разрушаются прежние традиционалистские рамки, ограничения, поддерживающие их
институты, когда появляются новые социальные группы и слои, которые самоутверждаются,
обретают свою идентичность не через подражание прежним канонам культурного
потребления, а через их отрицание и следование новым образцам.
Традиционализм
преобладает, когда легитимные и доминирующие в культурной сфере правящий класс
и элиты утверждают свое достоинство через следование канонам, поощрение их в производстве
и потреблении культуры, ограничивают,
подавляют авангардные течения как угрозу нарушения порядка и «поругания
святынь», как знамена опасных мятежных движений.
Если
при старом режиме ограничивались или подавлялись авангардные течения, если в
этом режиму способствовала государственная традиционалистская церковь, то после
победы революции следует ожидать период роста религиозной эмансипации и разнообразного
авангардизма. Когда же при консолидации нового режима правящие элиты получают
монопольный контроль над культурным производством, то вероятны либо
установление новых канонов, либо возврат к тем дореволюционным образцам,
приверженность которым считается элитами в наибольшей мере легитимирующей их
власть и привилегии.
Путь к
воинствующему атеизму и «социалистическому реализму»
В
Русской революции православная церковь, бывшая одним из государственных
учреждений, вполне правомерно ассоциировалась революционными вождями и массами с
царской властью и старым режимом. Временное правительство, хоть и продолжало
управлять церковью, даже финансировало Всероссийский собор (август
Противостоявшие
Временному правительству Советы, а затем победившие в Революции большевики были
настроены гораздо более радикально. Такое расхождение в отношении к церкви и
православию углубило мировоззренческий разрыв и агрессивное отчуждение между
«белыми» и «красными» в Гражданскую войну.
После
создания СССР нацеленность правящей группы большевиков на создание «нового
советского человека» предполагала очищение от прежних традиционных устоев, где
православие, особенно за пределами крупных городов, еще сохраняло свои позиции.
Демонстративная борьба с религией в форме разрушения церквей и репрессий против
священнослужителей проходила под флагом идеологии воинствующего атеизма.
Если
секуляризация ограничивается вытеснением вопросов веры на периферию
общественной жизни или вовсе переводит их в приватную область, то воинствующий
атеизм как идеология государства с тоталитарным вектором развития является
принудительным и всеохватным. Таким образом, секуляризация, начавшаяся в
Феврале в качестве важной части культурной модернизации, вследствие конфликтной
динамики Революции и Гражданской войны и победы большевиков как радикальных
противников религии и церкви, становится принудительным атеизмом, который
навязывается репрессивным государством.
Растущий
на освободившемся от прежних святынь месте культ вождя со своей священной
книгой («Кратким курсом») претендовал стать, как было многократно отмечено, некой
псевдорелигией. Широкое распространение светского образования, культивируемое
уважение к науке и технике лежали в русле модернизации и с полным правом могут
быть отнесены к заслугам Революции и Советской власти. Но принудительный
государственный атеизм, с репрессиями против клира и верующих, с последующим
негласным контролем спецслужб над церковью являет собой яркий пример
контрмодернизации – отдаленного и парадоксального следствия Февраля как символа
и надежды политического и духовного модерна.
Вполне
закономерен был рост авангардных течений в живописи, архитектуре, музыке,
театре в 1920-х годах – после победы революционных сил, низвержения
церкви, разрушения, кардинального обновления прежних культурных институтов,
поддерживавших прежние каноны (академий, учебных заведений, профессиональных сообществ,
журналов и т.д.).
С начала
1930-х годов консолидация режима из политической и экономической сферы
распространяется и на сферу культуры. Вместо разноцветья творческих групп со
своими манифестами, новыми формами и стилями появляются контролируемые правящей
партией профессиональные союзы со своими иерархиями, фактически близкие к
статусу государственных ведомств. Этой трансформации соответствует становление
нового общеобязательного канона, названного «социалистическим реализмом», в
рамках которого темы «строительства
коммунизма», «борьбы с врагами социалистического
Отечества», «формирования нового человека» сопрягались с заимствованными
из «буржуазной» эпохи образцами «высокого стиля» – классицизма («сталинский
ампир» в архитектуре) и популярного массового искусства (доступные массам
кинокомедии по образцу голливудских).
Таким
образом, в сфере культурного творчества, как и в сфере религии, начальный
революционный порыв к модернизации сменился закономерной контрмодернизацией.
Бюрократия и
революция:
общие закономерности конфликтных взаимодействий
Бюрократизация
как проникновение государственных структур и порядков в недра общества обычно
замещает прежние традиционные институты патримониального
(формирующегося вокруг «больших домов», поместий) или общинного (внутри «крестьянских миров») характера.
Революции возникают при слабости и провалах государственной бюрократии,
а побеждают при падении легитимности власти, при недостаточной лояльности, мощи
ее силовых структур, их решимости защищать
режим. Чем сильнее революционные лидеры и массы отчуждены от
бюрократических структур и их представителей, тем выше уровень взаимного насилия следует ожидать при обострении конфликта.
Характер
постреволюционного режима в значительной мере зависит от установок захватившей
власть группы. Революционные идеалы больше связываются с низовым
самоуправлением, защитой от государственного вмешательства, если есть сильные
традиции и успешные образцы соответствующих локальных и автономных
экономических институтов. Если же таких традиций и институтов нет, либо они
считаются новой революционной властью враждебными задуманным социальным
преобразованиям, тогда следует ожидать усилий по их разрушению и роста новой – уже
постреволюционной – бюрократии, а также попыток распространить желаемые порядки
на всю толщу жизни общества, вплоть до тотального контроля сознания и поведения
каждого.
Бюрократия всегда имеет свои интересы, но более или
менее налаженный
бюрократический аппарат также является орудием правящей группы, лучше или хуже,
но выполняет поставленные ею цели. Существенно, каким образом осуществляется контроль над поведением бюрократии,
насколько эффективно решаются задачи, каким образом ограничивается или
пресекается коррупция. Грубо говоря, это делается тремя основными способами:
1) изнутри, самой бюрократией – через
внутренний и взаимный контроль, когда честное выполнение правил и обязанностей
становится внутренней необходимостью большинства чиновников;
2) извне – политической оппозицией и
обществом через прессу, публичную критику, судебные иски;
3) сверху – правящей группой через
устрашающее принуждение, показательные «порки», «разоблачения» и т.п.
В постреволюционных
режимах при полном или существенном обновлении бюрократии, когда пресловутые
«сто тысяч вакансий» заполняются «людьми с улицы» без должного образования и
индоктринации, редко когда можно надеяться на способ (1). Способ (2)
работает только при достаточно высоком уровне демократии, разделения властей,
при наличии реальной оппозиции, сильных и влиятельных СМИ.
Когда
оба способа недоступны или неприемлемы для авторитарно правящей группы, ей
приходится применять для дисциплинирования бюрократии способ (3). Однако
он чреват напряжениями, расколами, заговорами внутри самого аппарата, для
пресечения которых приходится использовать
устрашение или даже систематическое насилие («чистки»), а для этого нужно выстраивать отдельную иерархию силовых
структур. Разрастаясь, последняя неизбежно бюрократизируется, требует
уже контроля над собой и сама становится большой угрозой. Именно поэтому
авторитарные правители умудряются долго сохранять власть, если успешно
выстраивают несколько параллельных силовых иерархий, ревностно следящих друг за
другом.
Выбор
правителем (правящей группой) задач и способов действия бюрократии (в том
числе, силовой) подчиняется общему закону: она расширяется при успехе
(положительном подкреплении) и сокращается, пытается найти альтернативные
способы действия при неудачах (отрицательном подкреплении). В области политического
насилия, когда отсутствуют сдерживающие факторы (независимый суд, сопротивление
оппозиции, влиятельных социальных групп и проч.) данный закон действует
особенно надежно. Так, если тайные операции, политические убийства, массовые
репрессии и казни в какой-то сфере показали руководству «успешность», то те же
способы действия вполне закономерно будут расширяться и переноситься на другие
сферы.
Русская
революция
как конфликтный переход между двумя бюрократиями
После
Реформы
С
революционных событий
Параллельно Временному правительству на откровенно
«антибуржуазных»
основах создавался Петросовет, олицетворяющий полное неприятие
«министров-капиталистов» и всей остаточной имперской государственной машины – бюрократии [Пайпс 2005]. Конфликт между
ними вылился в июльский кризис, радикально изменивший ход революционных
событий. За июльскими протестами последовали аресты большевиков, Корниловский
мятеж, Октябрьский переворот и жестокие бои
в Москве, разгон Думы, учреждение ЧК, так наз. «триумфальное шествие
Советской власти» весной
Патримониальная
поместная система была подорвана еще Реформой
Большевики
весьма осторожно использовали услуги царских чиновников, они не доверяли даже
«спецам», остававшимся объектом репрессивной политики («дело Промпартии» и
др.). Не было даже речи о политической оппозиции, самостоятельной влиятельной
прессе и независимом суде. Таким образом, единственным способом эффективного
дисциплинирования собственной бюрократии по-прежнему было устрашающее
принуждение «сверху», способ контроля (3) (см. выше). Готовность к насилию
и умение его применять, сформировавшееся в ходе Гражданской войны, первоначально
адресовались «контрреволюционерам» и «классово чуждым», но затем стали
использоваться и в отношении «своих».
Судя
по всему, важную роль в выборе приоритетов государственного строительства,
задач и способов действия бюрократии сыграла серия тайных операций Советской России за рубежом, направленная
на раскол эмиграции, на уничтожение лидеров ее политической и военной
организации [Голдин 2006]. Насилие показало себя исключительно эффективным
средством[2]. Тем человеком, который быстрее
и лучше других почувствовал, какие огромные возможности предоставляет умелое
использование насилия в политической конкуренции и аппаратной борьбе при
отсутствии уничтоженных революцией противовесов, стал Иосиф Сталин. Ловко
сколачивая коалиции против очередных «козлов
отпущения», Сталин последовательно одерживал победы над всеми
влиятельными лидерами и группами. Вскоре огромный заново созданный аппарат насилия стал использоваться им для
целого спектра целей: от полного
подчинения и удержания в постоянном страхе партийной, советской,
промышленной, военной бюрократии и бюрократизированных «творческих союзов» до
систематической массовой поставки рабской рабочей силы для рытья каналов, лесозаготовок, добычи ископаемых, «великих
строек» советской индустрии и даже кадров для научных и конструкторских
«шарашек».
Бюрократизация
является неотъемлемой частью модернизации. Модернизация шла и в постреволюционной
России (в масштабе и формах СССР), но, основанная на насилии и страхе, и большевистская,
и выросшая из нее коммунистическая бюрократизация вполне закономерно имели ярко
выраженный тоталитарный характер.
Сдвиги в мировой экономике как факторы революций
Индустриализация
обычно сопровождается урбанизацией – массовым перетоком сельского населения в
города. Новый класс рабочих оказывается изъятым из прежнего жизненного уклада,
контролируемого союзом церкви и землевладельческой знати. Концентрация рабочих
в городах, рост эксплуатации, социальные напряжения, а также сохранение
актуальности, популярности революционного дискурса, привели к распространению протестных
идеологий, волнам революций 1830-го и 1848-1849-х , 1870-го гг.,
существенным уступкам со стороны «старых режимов» и развитию парламентской
демократии в ведущих западных государствах.
Развитие
международных рынков сельскохозяйственной продукции ударило и по крестьянам,
причем не столько из-за флуктуации цен, сколько из-за заинтересованности
авторитарных правительств в экспорте, выигрыше за счет разницы во внутренних и
внешних ценах благодаря разным формам принуждения, эксплуатации сельского
населения.
Политические
и экономические элиты в обществах, находящихся в ядре мир-экономики (по И. Валлерстайну)
и уже имеющие парламентскую систему, сталкиваясь с сильным рабочим движением, с
крестьянскими бунтами, обрели эффективные инструменты их «замирения» как через
повышение заработной платы и закупочных цен, так и через расширение
избирательного права. Традиционные монархии, находящиеся в полупериферийной
части мир-экономики, продолжали делать ставку, скорее, на силовое подавление.
Буржуазия в таких обществах оставалась не консолидированной, не выработавшей
солидарного чувства ответственности за политическую стабильность и не склонной
поступаться прибылью для умиротворения недовольного рабочего класса и крестьянства.
Важную роль играла также интенсивность проникновения в низы общества революционных
идеологий.
Экономическая сторона Русской революции –
слом и перерождение индустриализации
Индустриализация
в царскую эпоху имела только отчасти капиталистический характер, поскольку
настоящего открытия рынков земли, капитала и рабочей силы не произошло. Причина
состояла не только в остатках прежних политико-экономических отношений в
пореформенной России, но и в громадном государственном участии в экономике,
прежде всего, в финансовой сфере, в железнодорожном строительстве (Транссиб и
др.), военной промышленности, металлургии, горном деле, производстве и продаже
алкоголя [Давидович 1975; Шацилло 1992][3].
В
1890-х годах в России началась особенно бурная индустриализация и
урбанизация [Аврех 1989; Пайпс 2005].
Города росли, наполнялись «рабочими слободками», оставшиеся в сельской
местности крестьяне страдали от малоземелья и экономических тягот как следствий
Реформы. Уязвимость режима в Российской империи была особенно высока. Совместное
действие факторов быстрой урбанизации, импортных революционных идеологий, невыгодного
для большинства населения характера включенности в международные рынки было
наиболее сильным в России. Из «мальтузианской ловушки» (быстрый рост населения
и малоземелье) страна попала в «марксову ловушку» (углубление социального
неравенства, которое уже стало нетерпимым) [Гринин 2010].
В
результате, неполноценная в плане своей «капиталистичности» индустриализация была
сломлена Революцией и Гражданской войной. Вектор постреволюционного развития
экономики зависел от доминировавших идеологий, планов и действий победившей
группы, ее ответов на вызовы (трудности, конфликты, кризисы).
Постреволюционная власть национализировала крупные
сферы экономики,
удерживала главные рычаги управления «народным хозяйством». НЭП был введен как вынужденный ответ большевиков на провал
«военного коммунизма», на шок Кронштадского мятежа и реальные опасности
повтора подобных событий. При НЭПе стали быстро восстанавливаться мелкий и даже
средний бизнес, появилось множество трестов,
синдикатов, коопераций, относительно самостоятельных банков, росли
иностранные концессии, бурно развивалась рыночная
торговля, преодолев начальные запреты и ограничения. Фактически,
возрождался капитализм, что хорошо понимали Ленин, Троцкий и другие лидеры
большевиков. Государство, борясь с пугающим ростом капитализма, прямо вмешивалось в установление цен, в банковскую
сферу, что закономерно приводило к дисбалансам, тромбам в экономических
потоках, кризисам.
После
особенно глубокого кризиса
С
одной стороны, были запущены широкие государственные образовательные программы,
имела место большая государственная поддержка науки и инженерии, строились
современные предприятия, в основном, благодаря участию американских технологий,
специалистов и высококвалифицированных рабочих. С другой стороны, отечественные
рабочие фактически становились крепостными при заводах, а крестьяне – при
колхозах. Начиная со строительства Беломорканала (1931-1933 гг.) стало все
масштабней использоваться государственное рабство – принудительный труд узников
ГУЛАГа.
Как видим, оборотная сторона «недокапиталистической»
индустриализации
в дореволюционный период, запоздалого и невыгодного включения Российской
империи в европейскую мир-экономику стала значимым (наряду с другими) фактором
Революции – крушения Империи. «Социалистическую» индустриализацию следует
отнести к модернизации лишь в моментах образования, науки и заимствованных
технологий, в социальных же отношениях эти
процессы имели отчетливо контрмодернизационный
характер. Полугосударственная и полукапиталистическая экономика
царизма в результате бурных революционных событий стала тотально
государственной.
Трагический
парадокс:
от демократической революции – к тоталитаризму
В
демократизации как части мировых процессов модернизации будем различать два
процесса: общеизвестное расширение избирательного права и малоизвестное
коллегиальное разделение власти [Коллинз 2015: гл. 4; Розов 2008; Розов
2011: гл. 14].
Коллегиально разделенная власть
понимается как разделение властей (парламент
и суд реально независимы от главы государства, правительства и его структур), дополненное существенной ролью
представителей провинций и преимущественно
горизонтальным характером политических взаимодействий.
В отличие от этого в
СССР (располагаясь на нижнем полюсе воображаемого властного континуума) мы
наблюдаем централизованную иерархию подчинения во главе с автократом или
несменяемой, никем не избираемой правящей группой («политбюро»). По мере увеличения
коллегиального разделения власти (демократизации в данном аспекте) возрастает
число коллегиальных структур и растет их доля власти в сравнении с властью
центральной иерархии. Р. Коллинз приводит убедительные аргументы в пользу
первостепенной значимости именно данной стороны демократии. При низкой степени коллегиального
разделения и широком избирательном праве вполне комфортно себя чувствуют режимы
типа «электорального авторитаризма». По контрасту – важнейшие признаки
либеральной демократии – надежная защита прав и свобод граждан, собственности,
соблюдение интересов меньшинств, экономическая свобода – с необходимостью
предполагают независимые от центральной иерархии властные институты, прежде
всего, судебную систему, свободные СМИ, местную ответственную перед гражданами
полицию, влиятельные гражданские организации.
Эволюция
избирательного права с первых Государственных Дум и до становления сталинского
режима хорошо изучена [Демин 1996; Государственная Дума России… 2006].
Грубо говоря, от элитистской дискриминации первых Дум через антиэлитистскую
дискриминацию выборов в Советы в
Самодержавие и по своему имени (формально, прямому
аналогу «автократии»), и по существу отрицает коллегиальное разделение власти,
то есть появление отдельных от него политических центров, с которыми самодержец
вынужден был бы делиться своим могуществом. Делегирование множества властных функций Сенату,
Государственному Совету, Канцелярии Его Императорского Величества,
Синоду, министерствам и другим органам, в том числе, коллегиальным, не разделяет, а только осуществляет самодержавную власть [Аврех 1989; Пайпс 2005]. Учреждение выборных земских собраний
как часть Реформы
Настоящей победой революции
На короткое время из двух центров остался правящим
один, но вскоре появились автономные Советы, что и составило эпоху «двоевластия»,
продолжавшуюся до Октябрьского переворота. Общепринятым является весьма
негативное отношение к «двоевластию», причем обычно ему противопоставляется единоначалие
(по образцу военного) с полной централизацией
власти и ресурсов. С негативной оценкой того «двоевластия» следует
согласиться, поскольку отношения между двумя центрами власти в России
Закономерная динамика отказа от сотрудничества и роста
антагонизма проанализирована автором в другой работе [Розов 2016]. Провалы
переговоров и компромиссов, успехи стратегий подавления подкрепляют агрессивные
стратегии сторон. Главная причина провалов компромиссных стратегий состоит в том, что именно
бескомпромиссность обеспечивает получение поддержки (силовой, популярной
или международной) непримиримым антагонистам власти, которыми любые уступки со
стороны последней воспринимаются как симптомы ее слабости и близящегося политического
поражения (зачастую таковыми и являясь). Наличие же такой поддержки обеспечивается
соответствием прокламируемых этими непримиримыми
целей и лозунгов массовым экономическим и политическим установкам, а также стремлениям
влиятельных групп, значимых в их борьбе за власть и ее легитимацию. Так,
ленинские лозунги прекращения войны и раздачи земли крестьянами получили
широкий отклик в солдатских массах в 1917-1918 гг., а конфликт с Временным
Правительством, его низложение и разгон
Учредительного собрания привели большевиков и левых эсеров на высшие государственные посты [Пивоваров
2009; Колоницкий 2010].
«Двоевластие» действительно не стало, а в той ситуации
и не могло стать, коллегиальным разделением власти, которое предполагает базовый
уровень солидарности, правила и процедуры взаимодействия, партнерство на основе
разделения функций и полномочий, блокирование стремлений подавить и уничтожить
конкурента. Беда в том, что в советском, антисоветском эмигрантском, да и в современном
российском политическом сознании антиподом негодного «двоевластия» до сих пор
остается единоначалие (в форме всевластия Партии и «культа личности» Вождя, или
Государя Императора, или Политбюро и Генерального секретаря КПСС, или всенародного
Президента). Однако антагонистическое
двоевластие вместе с единоначалием противостоят
коллегиальному разделению власти как
основе демократии.
После победы в Гражданской войне большевистский режим
сразу стал претендовать на всевластие, подавлял остатки и ростки политической
оппозиции. В 1920-е годы большевикам еще не хватало аппаратной мощи для полного
могущества, сохранялась «внутрипартийная демократия». Затем последовали изгнание
Троцкого, подавление правой (Бухарин) и левой (Зиновьев
и Каменев) «антипартийных групп». Становление сталинизма являло собой последовательное и жесткое продвижение к
автократии через массовое насилие и устрашение. В результате, сталинская
автократия во многом превзошла царское
самодержавие. Достаточно сказать, что как бы автономные от партийной
власти «выборные» советские и профсоюзные органы, профессиональные сообщества
не имели и сотой доли самостоятельности, полномочий и ресурсов, которые были у
земств, дворянских и купеческих собраний и профессиональных организаций в
дореволюционный период.
Итак, важнейшая линия становления демократии как
компонента модернизации – развитие коллегиального разделения власти – стала
самой провальной в истории России первой трети XX в. Установка на захват
всей полноты власти любыми средствами (читай: насилием и устрашением) была
характерна для наиболее успешных акторов во всех конфликтах этой эпохи. Немногие
участники политического взаимодействия были настроены на выборные процедуры,
разделение и ограничение власти, разрешение конфликтов через переговоры. Такие люди
имелись среди кадетов, меньшевиков, членов Учредительного собрания, лидеров
Белой армии с идеями «непредрешенчества». Сюда относятся даже некоторые большевики
типа Федора Раскольникова, Николая Бухарина и Сергея Кирова, но все они
неслучайно проигрывали конфликты, изгонялись из политики, бежали из страны или вовсе
уничтожались.
Склонность к полному властному контролю, идеал
«вертикали власти» характеризует и современных лидеров российской политики.
Кажется, в «несистемной» оппозиции от этих стереотипов стали отказываться.
Однако сам отказ не означает автоматического появления умений вести
горизонтальные переговоры и составлять широкие эффективные коалиции. Судя по
плачевному состоянию, разрозненности, возобновляющихся скандалов и расколов в оппозиционной
среде, такие умения российским политикам еще предстоит осваивать.
Революция в контексте российских циклов
Российские циклы сложней, чем их обычно представляют (регулярные
смены заморозков и оттепелей, реформ и контрреформ). Циклы включают
закономерную динамику в пространстве государственный успех / провал и
свобода / несвобода [Розов 2011: гл. 7-10], переходы между
фазами (рис. 1).
Рисунок
1 (Figure 1)
Основные такты и межтактовые
переходы в циклической динамике
истории России. Контур заштрихованных блоков и стрелок – кольцевая динамика наиболее частых переходов. Контур между «Успешной
мобилизацией», «Либерализацией» и «Распадом государства» –
размашистая маятниковая динамика
[Розов 2011: гл. 7]
Basic rhythms and inter-rhythmic transitions in the
cyclic dynamics of Russian history.
The contour of the shaded blocks and arrows - ring dynamics of the most
frequent transitions. The circuit between the “successful mobilization”, “liberalization”
and “disintegration of the state” – outlines a flourish pendulum dynamics
[Rozov 2011:
Перечислим эти фазы и сопоставим им события и
периоды Революции (в самом широком смысле – с 1905 по 1930-е гг.):
· «Авторитарный откат»
(восстановление государства, порядка за счет подавления
свободы); подавление мятежей, карательные акции 1908-1910 гг.,
провальные попытки Временного Правительства, Корниловского мятежа подавить
склоняющиеся к большевизму Советы, разгон Учредительного собрания, Военный
коммунизм и Красный террор 1918-1921 гг., Коллективизация 1929-1930 гг.,
«чистки» и Большой Террор 1930-х годов;
· «Успешная мобилизация» (государственный успех, обычно через военное
расширение территории при низких уровнях свободы); победа большевиков в
Гражданской войне; восстановление почти всей прежней Империи при создании СССР
в
· «Стагнация» (умеренные колебания в экономике, назревание социальной и
политической нестабильности при росте свободы, эмансипации от государственного
принуждения);
· «Социально-политический кризис» (делегитимация власти и режима, массовые
протесты); революционные события 1905-1907 гг., продовольственный кризис и
беспорядки в Петрограде зимой 1916-1917 гг., Тамбовское восстание и
Кронштадтский мятеж 1920-1921 гг.; кризис хлебозаготовок для городов 1927-1928 гг.;
·
«Либерализация» (устранение репрессивных и
ограничивающих институтов, рост свободы, как правило, в тяжелой ситуации для
власти и режима); начальные действия Временного Правительства весной
· «Распад государства» (крайняя форма «Кризиса» – свержение власти,
разрушение государственных институтов, отпадение провинций, обычно после
провальной попытки «Авторитарного отката»). Низвержение монархии весной
Ущербность однобокой модернизации
Модернизация в своих главных процессах является
одновременно продвижением к свободе и государственному успеху.
Действительно, секуляризация
продвигает общество к свободе совести; демократизация
– к росту политического участия, защите прав и свобод через коллегиальное
разделение власти; разнообразие и смена
стилей – к свободе в культурном творчестве и потреблении.
Бюрократизация является усилением
государства, расширением его функций, ее растущая роль в жизни общества
соответствует концентрации финансовых, силовых, административных, символических
ресурсов. Капиталистическая
индустриализация обеспечивает это модерное бюрократизированное государство
мощными экономическими институтами и технологиями, позволяет наполнять бюджет
благодаря налогам с растущего богатства частных лиц и компаний.
Таким образом, успешная модернизация надежно переводит
общество в оптимальный квадрант: высокий уровень свободы + высокий государственный
успех, до сих пор остающийся для России недостижимым (отмечен на рис. 1
знаком «?»).
Как видно на примере нашей истории (и не только нашей),
модернизация не всегда бывает успешной, она также ведет в ловушку, к провалам,
революциям, гражданским войнам и даже государственным распадам. Подведем итоги
проведенного анализа.
Секуляризация, предполагавшаяся после Февраля,
обернулась принудительным государственным атеизмом, послереволюционный расцвет
культурного авангарда – жесткой цензурой под эгидой обязательного
«социалистического реализма», потерей свободы.
Начальные подвижки Февраля к
демократии, коллегиальному разделению власти после бурных событий привели к сталинизму – одной
из наиболее жестоких форм тоталитаризма. Проигрыш в свободе уже предельный.
Разрушенные Революцией «недокапиталистическая»
индустриализация и старорежимная бюрократия затем возродились уже в форме
«социалистической» индустриализации и сталинской «номенклатуры». Оба процесса
усилили тоталитарное и агрессивное государство (с амбициями «всемирной победы
коммунизма»), сыграли большую роль в победе
Дальнейшая история СССР и Российской Федерации
продолжается в колее
описанных выше циклов. Страна прошла через еще
один революционный период, сопряженный с государственным распадом
Как
верно отметил Чарльз Тилли, «революция в России еще
не завершилась» » [Тилли 2006: 210].. Удастся ли удержать неизбежные будущие
кризисы в мирном русле, направить протесты, политические
изменения и реформы к полноценной модернизации, коллегиальному
разделению власти и через «Перевал», преодолевая инерцию колеи порочных циклов,
перейти тем самым к новой логике исторического развития, – это зависит от
множества объективных и субъективных факторов. В том числе, от адекватности
общественного осмысления сущности и следствий Русской Революции.
______________________________
Аврех А. Я. 1989. Царизм накануне свержения. М.: Наука.
256 с.
Голдин В. И. 2006.
Солдаты на чужбине. Русский Обще-Воинский
Союз, Россия и Русское Зарубежье в XX—XXI веках. Архангельск: Солти.
796 с.
Государственная
Дума России. 2006. Энциклопедия. В 2-х т. 1906-2006 гг. Т. 1.
1906-1917 гг. М.:
РОССПЭН. 768 с.
Гринин Л. Е.
2010.
Мальтузианско-Марксова «ловушка» и русские революции. В кн. Причины
Русской революции.
М.: ЛКИ. С.198-224.
Давидович А. М. 1975. Самодержавие в эпоху империализма. М.:
Наука. 351 с.
Демин В. А.
1996. Государственная дума России.
М.: РОССПЭН. 214 с.
Катков Г. 1997. Февральская революция. М.: Русский путь. 419 с.
Коллинз Р.
2015. Макроистория: очерки социологии
большой длительности. М.: УРСС. 499 с.
Колоницкий Б. 2010. Красные против красных // Нева.
№ 11. С. 144–164.
Красный
террор в годы Гражданской войны. 2004. (Под ред
Ю.Фельштинского). М.: ТЕРРА-Книжный клуб. 512 с.
Нефедов С. Н. 2005. Февраль 1917 года:
власть, общество, хлеб и революция // Уральский
исторический вестник. №
Пайпс Р. 2005. Русская
революция. М.: «Захаров».
Пивоваров Ю. С. Непреодоленная революция // Прогнозы и стратегии, 2009, №1.
С.216-223.
Розов Н. С. 2016. 
Динамика расцветов и распадов обществ:
на пути к охватывающей парадигме // Общественные науки и современность , № 4. С. 146-158.
Соколов А. В. 2014. Государство и Православная церковь в России,
февраль 1917 – январь 1918 гг. Дис. на соиск. уч. ст. д. ист. н.
СПб.
Солженицын А. И. 2007. Размышления над
Февральской революцией // Российская
газета. 05.03.2007.
Шацилло К. Ф. 1992. Государство и монополии в военной
промышленности России (конец Х1Х в. –
Другие публикации проф.Н.С.Розова