Оглавление книги Другие публикации

1.2. ПРЕДПОСЫЛКИ ТЕОРИИ ЦЕННОСТЕЙ
В ЭТИКЕ ИММАНУИЛА КАНТА

Ценности в этике Канта

Взгляды Канта и его последователей заслуживают самого пристального внимания хотя бы потому, что практически все последующие теории ценности либо восходят к идеям Канта, либо отталкиваются от них. Кроме того, в рамках своей философской системы и в своем языке Кант как истинный великий мыслитель добирается до самой сердцевины проблемы, поэтому проникновение в его мысли позволяет нам раскрыть и развернуть собственные принципиальные позиции.

В этике Канта проблематика ценностей была не центральной, а периферийной и вспомогательной. С этой точки зрения наибольший интерес представляет не “Критика практического разума”, а раннее произведение “Основы метафизики нравственности” ¹, в котором наиболее явно и смело развернуты главные этические идеи Канта, кроме того, выдержана логика восхождения “от обыденного нравственного познания” к “популярной нравственной философии”, от нее — к “метафизике нравственности” и, наконец, — к “критике чистого практического разума”.

В основе этики Канта, как и всей его философии, лежит различение между миром чувственным (эмпирическим) и миром умопостигаемым. На уровне эмпирического мира действуют чувственность и рассудок, обобщающий данные чувственности. В умопостигаемом мире действует разум в соответствии со всеобщими объективными законами разума, независимыми от чувственного эмпирического мира. В этическом и практическом аспектах эта независимость предстает как свобода и автономия разума от чувственных склонностей, потребностей и страстей. Объективные законы разума здесь выражены в форме объективных законов воления или императивов.

Императивы

“...Императивы суть только формулы для выражения отношения объективных законов воления вообще к субъективному несовершенству воли того или иного разумного существа, например, воли человека. Все императивы, далее, повелевают или гипотетически, или категорически. Первые представляют практическую необходимость возможного поступка как средство к чему-то другому, чего желают (или же, возможно, что желают) достигнуть. Категорическим императивом был бы такой, который представлял бы какой-нибудь поступок как объективно необходимый сам по себе, безотносительно к какой-нибудь другой цели” (с. 252) *.

Центральным понятием этики Канта являются императивы и соответствующие им практические формулировки, предписания — максимы, но для выявления основополагающих императивов и максим Кант вводит вспомогательное понятие “царство целей”, сыгравшее исключительную роль в последующей аксиологии.

Царство целей и ценности

“Понятие каждого разумного существа, обязанного смотреть на себя как на устанавливающее через все максимы своей воли всеобщие законы, чтобы с этой точки зрения судить о самом себе и своих поступках, приводит к другому, связанному с ним очень плодотворному понятию, а именно к понятию царства целей.

Под царством же я понимаю систематическую связь между различными разумными существами через общие им законы. А так как законы определяют цели согласно своей общезначимости, то, если отвлечься от индивидуальных различий между разумными существами, равно как и от всего содержания их частных целей, можно мыслить целое всех целей (и разумных существ как целей самих по себе, и собственных целей, которые каждое из них ставит самому себе) в систематической связи, т.е. царство целей, которое возможно согласно вышеуказанным принципам.

В самом деле, все разумные существа подчинены закону, по которому каждое из них должно обращаться с самим собой и со всеми другими не только как со средством, но также как с целью самой по себе. Но отсюда и возникает систематическая связь разумных существ через общие им объективные законы, т.е. царство, которое, благодаря тому, что эти законы имеют в виду как раз отношение этих существ друг к другу как целей и средств, может быть названо царством целей, которое, конечно, есть лишь идеал” (с. 269).

Кант неустанно проводит различие между целями, имеющими источник в чувственном мире склонностей и потребностей, и целями, которые значимы “сами по себе”, в силу своего соответствия объективным законам разума и воления. Именно эти цели имеют собственное достоинство, значимость, ценность. Тут мы подходим, наконец, к понятию ценности, также вспомогательному для Канта, но центральному для нас.

“Все предметы склонности имеют лишь обусловленную ценность, так как если бы не было склонностей и основанных на них потребностей, то и предмет их не имел бы никакой ценности. Сами же склонности как источник потребностей имеют столь мало абсолютной ценности, ради которой следовало бы желать их самих, что общее желание, какое должно иметь каждое разумное существо, — это быть совершенно свободным от них. Таким образом, ценность всех приобретаемых благодаря нашим поступкам предметов всегда обусловлена.

Предметы (die Wesen), существование которых хотя зависит не от нашей воли, а от природы, имеют тем не менее, если они не наделены разумом, только относительную ценность, как средства, и называются поэтому  вещами, тогда как разумные существа называются лицами, так как их природа уже выделяет их как цели сами по себе, то есть как нечто, что не следует применять только как средство, стало быть, постольку ограничивает всякий произвол (и составляет предмет уважения). Они, значит, не только субъективные цели, существование которых как результат нашего поступка имеет ценность для нас; они объективные цели, т.е. предметы, существование которых само по себе есть цель (! — Н.Р.), и эта цель не может быть заменена никакой другой целью, для которой они должны были бы служить только средством; без этого вообще нельзя было бы найти ничего, что обладало бы абсолютной ценностью; но если бы всякая ценность была обусловлена, стало быть случайна, то для разума вообще не могло быть никакого высшего практического принципа”(с. 269).

Априоризм Канта

Обратим внимание на две последние сослагательные конструкции: они ясно показывают априористскую логику Канта. Высший практический принцип (разум) необходимо существует, иначе вообще об этике и практике нельзя было бы мыслить. Но если этот принцип существует, значит что-то обладает абсолютной ценностью, ведь в мире только обусловленных (случайных, по Канту) ценностей для высших принципов не было бы места. Но если есть абсолютная ценность, то есть и объективные цели, значимые сами по себе. Конечно, для Канта такими целями являются прежде всего сами носители разума — разумные существа (например, люди). Главное свойство этих разумных существ — действовать согласно всеобщим моральным законам. Отсюда и следуют две хрестоматийные формулировки категорического императива, десятки раз с некоторыми синтаксическими вариациями повторяемые Кантом во всех его этических сочинениях:

— всегда относиться к человеку в лице других и самого себя как к цели, а не только как к средству;

— поступать так, чтобы максима поступка могла бы стать всеобщим законом для всех.

Два ряда понятий

Схематично основы этики Канта могут быть представлены в виде двух рядов понятий, один из которых связан с чувственным, обусловленным, случайным, другой — с разумным, моральным, абсолютным, необходимым:

— чувственный (эмпирический)
мир

— чувственность, рассудок

— зависимость от склонностей
и потребностей

— гипотетические императивы

— субъективные желания

— субъективные цели, соответ-
ствующие склонностям

— относительные ценности, обла-
дающие ценой, допускающие
эквивалентную замену

— умопостигаемый мир

— разум

— свобода, автономия

— категорические императивы

— объективные законы разума
и воления

— объективные цели, соответствующие всеобщим законам воления

— абсолютные ценности, обладаю-
щие достоинством, не могущие
быть замененными ничем

Счастье и долг

С неугасающим пафосом Кант противопоставляет элементы правого ряда элементам левого и утверждает безусловное главенство первых над вторыми. Столь же разделенными оказываются и верховные принципы, к которым восходят эти сферы этического: долг (мораль, нравственность) и счастье. Кант отдает себе отчет, что люди реально стремятся прежде всего к счастью, но и здесь устанавливает главенство долга. Принцип состоит в следующем: прежде всего человеку нужно стать достойным счастья, а этого можно достичь лишь выполнением долга (с. 441).

Как видим, Кант здесь по-своему и весьма остроумно решает задачу перехода от эмпирически данных эвдемонических стремлений людей к нормативным моралистическим установкам. В свое время эту задачу решали и Платон, искавший наилучшую пропорцию стремлений к удовольствию и истине (диалог “Филеб” и др.); и Аристотель, который представил высшее благо — счастье как деятельность в соответствии с добродетелями (“Никомахова этика”); и Гоббс, который без лишних умствований переходил от релятивизма индивидуальных благ к необходимости служения всеобщему благу государства (“Основы философии”); и Локк, элегантно связавший естественные стремления индивида к пользе с необходимостью выполнять установленные правила, чтобы не ущемлять свободу и стремление к пользе других равных индивидов (“Разумность христианства”).

Несмотря на мостик, перекинутый от счастья к долгу (т.е. к сфере морали), Кант видит оставшуюся глубокую пропасть между этими двумя принципами и для преодоления ее считает необходимым признать две трансцендентальные идеи: о бессмертии души (для надежды о будущем вознаграждении счастьем за нравственную жизнь) и о существовании Бога (как единого источника, дарующего и счастье, и законы нравственности). Эти центральные идеи “Критики практического разума” стоят в стороне от ценностной проблематики, но их нельзя не упомянуть даже в самом кратком изложении этики Канта. Кроме того, Кант здесь силой и авторитетом своей априористской логики узаконил традицию, идущую от Декарта и Лейбница, прикрывать наиболее глубокие разрывы мышления ссылкой на непознаваемую божественную тайну. Впоследствии этим приемом пользовался В. Виндельбанд, один из основателей теории ценностей, и другие авторы.

Социокультурный контекст этики Канта

Значение этического учения Канта раскрывается только в контексте духовной и мыслительной эволюции Нового времени. Дискредитация традиционного панрелигиозного мировоззрения шла рука об руку с усилением индивидуалистического, гедонистического и утилитаристского направлений в этике. Успехам естественных наук соответствовало “снижение” источников и оснований нравственности: определение их в естественных потребностях и склонностях человека. Благодаря многолетним усилиям вольнодумцев и просветителей божественный авторитет стал слишком слабым для поддержки социально-нормативного, ригористического направления в этике. Кант же выступил в роли главного реставратора этого направления, но в качестве основания ригористических принципов своей этики он, оставаясь в русле движения Просвещения, использует разум, объективные всеобщие законы разума.

Кант — Сократ Нового времени

Все исторические параллели хромают, тем не менее, выявление структурных инвариантов обычно проясняет ситуацию и служит лучшему пониманию различия сравниваемых эпох. Индивидуалистическую и утилитаристскую этику Нового времени можно сопоставить с индивидуализмом и утилитаризмом софистов, подорвавших в свое время традиционное мифологическое мировоззрение (см.раздел 1.1).

В таком случае Кант выступает в роли Сократа: оба они осуществили реставрацию холистического, социально-нормативного, ригористического начала, причем оба — на новых принципах интеллектуализма: если будешь мыслить строго, правильно и познаешь истинное благо (или всеобщий объективный моральный закон), то и поступать будешь верно.

На этом пути Сократ и Кант получили результаты, имеющие фундаментальное значение для последующего развития философии. Во многом именно с Сократа начинается строгое определение общих понятий, диалектика и философская дедукция. С Канта начинается априористская техника философствования; своими идеями законов разума и воления, царства целей, достоинства (объективной значимости) Кант установил и узаконил философское пространство, в котором последующие мыслители будут размещать “значимости”, “ценности”, “символы”, “экзистенциалы”, “парадигмы” и проч.

Сократ и Кант ставили границы своему мышлению и мышлению вообще. Сократ воздерживался от постулирования философских догматов и систем, от вольной спекуляции категориями, стремясь лишь к “майевтике” (помощи в рождении) забытых душою истин. Знаменитый критицизм Канта состоит именно в установлении границ человеческому мышлению.

Сходным является и беспардонное разрушение этих границ последователями и наследниками обоих философов. Платон, и в особенности Аристотель, строят догматические метафизические системы. Фихте, Шеллинг и Гегель также, невзирая на кантовские запреты, вольно оперируют с “вещами в себе” и возводят собственные философские здания.

Кант и последующая история мышления

Попробуем в гипотетическом ключе развить нашу аналогию. Пользуясь идеями и способами сократовского мышления, Платон и Аристотель заложили основы развития философии на два последующих тысячелетия. Правда, через несколько столетий после них основу мировоззрения стала составлять не философия, а религия, но мыслительный аспект христианства прочно основывался на достижениях античной философии, вначале неоплатонизма (Ориген, Августин, Псевдо-Дионисий Ареопагит), затем — аристотелизма (Фома Аквинский).

В истории ничто не повторяется механически-принудительно, но мы обязаны, по крайней мере, иметь в виду вероятность подобной судьбы для кантовской философии.

По-разному можно относиться к философской ветви Фихте, Шеллинга, Гегеля (и несколько особняком стоящих Шопенгауэра и Фейербаха). Остается фактом, что многократные попытки возродить и обновить их учения впечатляющего и долговременного успеха не принесли. С моей точки зрения, это объясняется изначально ошибочной направленностью построения их философских систем. Наследники Канта были вдохновлены открывшимися возможностями философствования, но, презрев кантовский критицизм, устремились не вперед, а вспять — к созданию новых метафизических систем (как бы ни открещивались они от метафизики). Однако то, что было возможно и чрезвычайно плодотворно во времена Платона и Аристотеля, стало невозможно в ХIХ и тем более в ХХ веке.

Инвариантом практически всех главных мыслительных течений становится отказ от метафизики: позитивизм, неопозитивизм, философия культуры, персонализм, экзистенциализм, марксизм, аналитическая философия, герменевтика. Хайдеггеровские и некоторые современные попытки возродить метафизику, во-первых, не дают и не обещают убедительных результатов, во-вторых, настолько проникнуты изощренным априоризмом, феноменологизмом, аналитизмом и герменевтикой, что только подтверждают безнадежность всех попыток построения ясной и последовательной, удовлетворяющей современным познавательным критериям метафизической системы.

Итак, глобальный исторический эффект философии Канта следует искать в других ветвях мышления. Результаты анализа исторической смены ведущих форм мировоззрения (см. раздел 1.1) говорят, что этой ветвью является ценностная философия (теория ценностей, аксиология). Сократ открыл философское пространство для метафизики, а Кант — для мира (или миров) ценностей.

Прошедшие двести лет — довольно малый исторический срок. В этот период закономерно преобладала инерция восторга перед научно-техническим прогрессом и экономическим ростом. Тревожные социальные, культурные, военно-политические последствия этих процессов осмысливались в новых философских направлениях.

Теперь мы стоим у предела эпохи роста (или уже “за пределами”, как утверждают более информированные алармисты). Значит последующее развитие человеческой цивилизации уже не может направляться инерцией захвата и роста, нужны новые действенные мировоззренческие и моральные ориентиры, причем эти ориентиры должны быть скорее холистичны и ригористичны, противоположны индивидуалистическим и гедонистическим основам экономики роста. Нужна новая реставрация ригоризма, прежде всего экологического и связанного с необходимостью помощи бедствующим, голодающим регионам мира. При этом нельзя отказаться и от достижений в сфере прав и свобод индивида. Нужна реставрация с развитием мировоззренческих и моральных основ, а не догматическая реакционность.

Такую роль может выполнить подъем ценностного сознания. Тогда ценностное сознание, способное к преодолению межкультурного и социального противостояния, может стать мировоззренческой основой на весьма длительный период (вспомним исторический масштаб действенности результатов философской работы Сократа, Платона и Аристотеля).

Никогда не было недостатка в признании значения кантовского учения для развития последующей философии. Я же хочу подчеркнуть потенциальное его значение и значение ставшей возможной благодаря Канту философии ценностей, ценностного сознания для всего последующего развития человеческой цивилизации.

“Правила игры” в философии Канта

Теперь, когда масштаб разговора определен, можно поразмыслить о возможностях критики кантовской философии. Вообще говоря, критика философии Канта — занятие малоперспективное. Столько уже копий поломано, столько пуль отлетело рикошетом в самих стреляющих, а кантовское учение стоит себе, как старый, выстроенный на века храм, и его с благодарностью изучают все новые поколения.

На мой взгляд, секрет состоит в правилах игры. В кантовской философии всегда действуют строгие и четкие правила, как в шахматах. И Кант как создатель своих философских шахмат является в них безусловным и вечным чемпионом мира. Наиболее дотошные и вдумчивые его исследователи и критики в лучшем случае добираются до уровня перворазрядников, а значит результат противоборства всегда предопределен. Более ленивые (и сообразительные) понимают, что в игре по кантовским правилам выиграть невозможно, поэтому они нарушают тот или иной запрет, отвергают те или иные, очевидные для Канта предпосылки мышления, и с этих позиций ведут критическую атаку. Но это уже другая игра, другие шахматы, причем всегда менее строгие, четкие и изящные, чем кантовские. Поэтому дискуссия ведется в непересекающихся плоскостях, критические стрелы летят мимо цели. Критиков Канта забывают, а к Канту возвращаются вновь и вновь.

Что же делать в такой ситуации? Пожалуй, лучше со вздохом смирения отказаться от критических попыток как заведомо безнадежных. Посмотрим на дело со стороны и зададимся вопросом: насколько приемлема сама “игра” с однозначными предпосылками и правилами мышления, предлагаемыми Кантом или другими авторами, в современной мировой ситуации и с учетом достижений мышления за прошедшие две сотни лет?

Действительно, каковы главные характеристики законов разума и воления, которые ищет и находит Кант в своей этике? Во-первых, это всеобщность: законы имеют силу для всех людей и народов. Во‑вторых, вневременность: законы, будучи вечными и идеальными, наподобие математических истин, верны во все времена и эпохи. В-третьих, автономность: законы не зависят от каких-либо индивидуальных или социальных потребностей, вообще от жизни общества и культуры.

Социокультурная специфика
вместо всеобщности

В состав современного социального и философского мышления прочно вошли идеи, имеющие самое прямое отношение к данным характеристикам.

Такова идея культурной (цивилизационной)  специфики всего образа жизни разных народов, понятийный, категориальный состав мышления которых также специфичен. Странно утверждать необходимость морального закона о связи разумных существ, целей и средств для таких, например, народов, которые всегда прекрасно обходились без понятий “разумные существа”, “цели”, “средства” и без соответствующих схем мышления.

Можно предложить сформулировать закон на некоем универсальном общечеловеческом языке, но это будет еще более абстрактная и невнятная для большинства неевропейских культур формулировка, не говоря уже об известных сомнениях в самой возможности такого универсального языка.

Другой выход из затруднения — пожалеть о недостаточной развитости этих культур и соответствующих типов мышления. “Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушения. Эти народы и культуры нужно только просветить, и тогда все встанет на свои места.” Кант имел полное право на такое мнение, будучи сыном эпохи Просвещения. История и плоды романтизма, философии культуры, культурно-исторических исследований, цивилизационного подхода, социальных наук лишают нас такого права.

Историзм вместо вневременности

С идеей культурной специфики тесно связана идея историзма, восходящая к “Новой науке” Джамбаттисты Вико ², получающая все большую силу и влияние, начиная с романтиков и кончая новейшими исследованиями специфики менталитета различных исторических эпох.

Античный разум не лучший и не худший, он другой. Если у него есть законы, то это другие законы. Соответственно, другими законами и принципами руководствовался разум средневекового человека, человека Возрождения, человека Нового времени. Трезвый взгляд принуждает признать, что какие бы мудрые принципы, законы, ценности ни были открыты в конце ХХ века, исторический период их значимости также будет ограничен (хотя что-то и может войти в воспроизводящийся и обновляющийся арсенал культуры, как, например, античные идеи свободы и равенства). Согласиться же с тем, что во все прошлые времена люди должны были и во все будущие времена должны будут руководствоваться моральными законами, предложенными пусть даже великим философом в 1785 году, никак невозможно. Грянувшая уже через четыре года Французская революция внесла определенные коррективы в этическую позицию Канта.

Функционализм культуры
вместо автономности разума

Наконец, есть идея системной функциональности  всех элементов человеческой культуры, в том числе схем, принципов и законов разума. Эта идея не столь широко распространена и принята, как специфичность культур и историцизм, но не менее непреложна. Ее проводниками были М. Вебер, Э. Дюркгейм, Б. Малиновский, Т. Парсонс ³.

Основные структурные составляющие культуры (в том числе законы морали и разума) не просто цивилизационно специфичны и изменчивы в истории, но находятся в тесной органической, функциональной связи с имеющимся типом социальных отношений и институтов, действующими экономическими укладами, способами взаимодействия внутри общества, с окружающими обществами и с природой.

Здесь идет речь не о подчиненности разума или морали событиям чувственного мира (с такой идеей Кант не устает расправляться). Речь идет о том, что разум и мораль при всей своей автономии остаются функциональными элементами жизни человеческого сообщества. Если же необходимые функции не выполняются, то кризис может привести к социальным катаклизмам, в ходе которых рушатся социальная структура, право, хозяйственный уклад, а также сами разум и мораль. Конечно, изящные формальные законы, предложенные Кантом, позволяют все без исключения исторические сломы и бедствия подвести под нарушение этих вечных автономных законов. Но при этом каждый раз их нужно будет по-разному конкретизировать, а в этих конкретизациях и будет содержаться скрытая уступка функционализму.

К примеру, объясняя какие-либо социальные разрушения насилием как преступлением против закона отношения к любому человеку как к цели, придется умалчивать о многих стабильных, благополучных обществах, сотнями лет живших без кризисов и разрушений, но основанных на насилии и использующих насилие ежедневно и ежечасно. Если последовательно придерживаться полной автономии морали, то нужно обвинять в нарушении норм ненасилия практически всех представителей традиционных обществ (упомянем только древнее рабство или пытки при обряде инициации). Но кто поручится, что введение этих норм не приведет к полному краху социальной системы, распаду культуры, невиданному всплеску насилия и последующей гибели сообщества в дикости, голоде и эпидемиях?

Мораль не сводится к функции социальной регуляции, но отсечение этой функции может превратить самую возвышенную мораль в антимораль.

Выводы: смысловые возможности
кантовской этики

Итак, основополагающие “правила игры” кантовской этики невозможно принять, не отказываясь от опыта и достижений прошедшего двухсотлетнего развития социального мышления. Как же тогда быть с гипотезой о кардинальном значении учения Канта для будущего развития мировоззрений и вообще человеческой цивилизации? Общий ответ уже был дан: учение Канта, прежде всего его этика, послужили источником для появления теории ценностей. Теперь необходим внутренний содержательный анализ значения идей Канта для дальнейшего развития теории ценностей и этики. При этом можно уже освободиться от обязанности непременно соблюдать его “правила игры”: ведь мы стремимся выявить идеи, сохраняющие смысловое богатство и возможности вне правил, в рамках которых они были порождены.

Если кантовские идеи действительно имеют перспективную значимость, то они должны помогать в решении фундаментальных проблем современного понимания ценностей. Проблема обоснования ценностей является аспектом более общей и широко обсуждающейся сейчас проблемы обоснования морали ⁴.

Отказавшись от каких-либо догматов и “объективных всеобщих законов разума”, мы оказываемся в таком пространстве свободы, от которого захватывает дух. Но эта свобода без точки опоры всегда грозит обернуться пустотой (Экзюпери). Состояние духа, когда “все дозволено”, веселило и пьянило Ницше, но более чуткому к движению истории и человеческим страданиям Достоевскому внушало справедливые опасения.

Искомую точку опоры должны составлять такие принципы, которые по крайней мере не давали бы моральной санкции явному злу. Но как определить это зло и требуемые принципы, ценности, если признана культурная специфика и историчность морали, в том числе всех ее принципов и всех ценностей?

Здесь на помощь приходит кантовское различение обусловленных и абсолютных ценностей, его знаменитый априоризм. Большинство ценностей обусловлено наличием соответствующих склонностей и потребностей человека, но есть такие, для которых наличие или отсутствие склонностей не имеет значения. Это ценности, осуществление (ненарушение) которых объективно необходимо для того, чтобы человек мог обдумывать, выбирать и осуществлять  любые ценности.

Hо каков должен быть масштаб рассмотрения: народ, страна, сообщество цивилизованных стран? В данном случае твердая философская позиция Канта представляется безупречной: речь может идти только о всех разумных существах, а нам пока известны только люди. Значит масштабом должен быть человеческий род. На этом уровне также есть ценности, связанные с выживанием, жизнеобеспечением, культурой, политико-правовым обеспечением прав и свобод личности (подробнее см. раздел 2.1).

Универсальный философский масштаб мышления Канта, говорящего о всех разумных существах и развитии человеческого рода в целом, получает особую значимость в современную эпоху действительной мировой интеграции, настоятельно требующую новых глобальных ценностных ориентиров.

Учтем также, что огромная часть мирового населения ежедневно голодает, гибнет от скученности и антисанитарии, неграмотна, не имеет реальной гражданской и экономической свободы (см. раздел 2.2). Относиться к каждому из этих людей “как к цели, а не только как к средству”, — пожалуй, верная, но уж очень отвлеченная и ни к чему не обязывающая задача. Зато применение в этой ситуации системы общезначимых ценностей, которые могут быть установлены с помощью кантовской априорной логики, может дать ясные и ответственные практические ориентиры.

Кантовское учение всегда будет одной из важнейших вех в развитии этики. Но его априорная логика, смысловое пространство целей (значимостей, ценностей) и общечеловеческий универсализм выходят за пределы конкретного историко-философского значения. Они составляют мыслительный фундамент и нравственную перспективу дальнейшего развития человеческой цивилизации.

Следующий раздел книги

Оглавление книги Другие публикации