УНИВЕРСАЛЬНЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ И РОССИЙСКАЯ СПЕЦИФИКА —

ЭСКИЗНАЯ МОДЕЛЬ МЕХАНИЗМА ЦИКЛИЧЕСКОЙ ДИНАМИКИ

Alma Mater, №11, 2010. С.61-66.

Представлены понятийный аппарат и система принципов (постулатов) относительно устройства и динамики социальных и ментальных структур: габитусы, включающие фреймы, символы, идентичности и поведенческие стереотипы, интерактивные ритуалы, социальные институты и сообщества, принципы выбора стратегий акторами. Эти теоретические конструкции используются для объяснения исторических паттернов российских циклов. В этих терминах намечается «повестка дня» — направленность на существенные сдвиги в этих паттернах, на перевал как преодоление колеи болезненной цикличности российской истории.

Структура габитусов

Социальная динамика и исторические закономерности (паттерны) — это результат, в первую очередь, человеческого поведения. Чем же определяется поведение индивидов и групп? В психологии и социологии накоплено огромное разнообразие разноречивых ответов на этот вопрос. Общее согласие достигнуто относительно значимости установок как ранее сформированных, осознаваемых или неосознаваемых, управляющих психических образований. В современной социологии есть категория, позволяющая комплексировать установки разного рода.

Габитусы (термин П.Бурдье), характерные для разных индивидов, социальных групп и слоев, понимаются здесь как устойчивые комплексы следующих типов установок:

· познавательные установки – фреймы, когнитивные структуры для схематизации опыта, для «определения ситуации», т.е. для осмысления явлений социального окружения через подведение происходящего под знакомое и привычное;

· ценностные установки – символы, принимаемые индивидом или группой религиозные, морально-политические и/или идеологические святыни, идеи, идеалы, принципы, ценности;

· установки самовосприятия — идентичности, представления человека, группы, сообщества о своем месте в социальном окружении, понятом через тот или иной комплекс фреймов, принимаемые роли в основных жизненных сферах и характер отнесения себя к принимаемым символам;

· поведенческие установки — стереотипы практик, принимаемые стратегии (подробнее см.: [Розов 2010; Розов б/г]).

Какова же природа изменения этих ментальных структур? Оказывается, в социологии и психологии есть подходы, позволяющие вполне конструктивно, убедительно ответить и на этот вопрос.

Интерактивные ритуалы —
механизм формирования и подкрепления габитусов

В многочисленных концепциях социализации и аккультурации есть непреложная общая истина. В психике человека интериоризуются образцы охватывающего сообщества, его кругов и элементов повседневной жизнедеятельности (семьи, школы, друзей, соседей, коллег, содержания прочитанных книг, просмотренных кинофильмов и т. д.). А что же играет формообразующую роль? В этом пункте мы берем на вооружение две, казалось бы, разномастные и несовместные концепции: теорию интерактивных ритуалов (традиция Э.Дюркгейма, И.Гофмана, В.Уарнера и Р.Коллинза [Гофман 2004; Коллинз 2002, гл.1; Collins 2004]) и теорию оперантного обусловливания (подкрепления) в классической версии Б.Ф.Скиннера [Скиннер 1986].

Речь далее пойдет не о ритуалах как пустых, формальных церемониях, в которых люди участвуют поневоле, и которые их никак эмоционально не затрагивают, разве что раздражают. Речь пойдет только о значимых для участников интерактивных ритуалах — всех эмоционально внушительных взаимодействиях между индивидами в ситуациях «здесь и сейчас», в результате которых как раз меняются или подкрепляются элементы габитусов участников — их установки сознания, идентичности и поведенческие стереотипы.

В каждый такой ритуал человек вступает с накопленным багажом ментальных компонентов: фреймов, символов и установок. Либо реально, либо в воображении он опробует себя, приняв ту или иную идентичность, реализовав ту или иную поведенческую модель. Кроме того, вступая в ситуацию ритуала, человек вовсе не обязательно сразу четко осмысляет ее, особенно в новых, непривычных ритуалах. Обычно у него есть наготове несколько латентных фреймов, ролей и способов поведения, так что их он тоже опробует.

Допустим, он «попал в точку», верно определил ситуацию, показал свою приверженность значимым для остальных участников символам, принял нужный образ-идентичность, взял верный тон речи, реализовал одобряемую окружением поведенческую стратегию. Тогда он попадает в центр внимания, его эмоциональная энергия, моральное чувство и самооценка резко повышаются, он преисполняется гордости и энтузиазма. Смело можно утверждать, что все положительно подкрепленные таким образом и поведенческие стереотипы, и элементы менталитета утвердятся в его душе (психике, личности, кому как нравится) в качестве установок — основ формирующегося габитуса.

В обратном случае, когда человека игнорируют, высмеивают, либо даже изгоняют, ему обидно отказывают, что-то важное запрещают и т.д., происходит шок, фрустрация и отрицательное подкрепление, особенно болезненное для его идентичности, для связи с данной социальной группой и ее символами. В зависимости от собственных ресурсов и наличных внешних обстоятельств он либо будет искать другие группы и другие ритуалы, либо существенно переменит свои установки и поведенческие стереотипы, чтобы взять реванш в той же группе.

Понятно, что основная масса ритуалов и их эффектов располагается между этими «идеальными» полюсами, но принципы подкрепления и формирования габитусов действуют примерно указанным выше образом.

Итак, поведение людей объясняется их габитусами, точнее, преломлением воспринимаемых ситуаций через «линзы» фреймов и символов, через принятие соответствующих идентичностей, обычно жестко ассоциируемых с определенными стратегиями и практиками. Сами же габитусы складываются и подкрепляются в интерактивных ритуалах. Почему же происходят именно такие, а не другие ритуалы?

Социальные институты и обеспечивающие сообщества

Сами ритуалы отчасти складываются из стереотипных практик, поведенческих актов и реакций участников, отчасти организуются ими как важная сфера социальных практик и стратегий. Главную роль в формировании габитусов играют не разовые случайные, а повторяющиеся ритуалы, за которыми всегда стоит некоторое сообщество и/или институт: семья, школа, армия, родственники, друзья, сослуживцы, соседи, начальство, представители государственных учреждений и т. д.

Обеспечивающее сообщество для индивида — та социальная группа, благодаря которой он обретает и сохраняет безопасность, социальное положение, эмоциональный комфорт и основной доход [Collins 1975, p.368-370]. В социологических терминах обеспечивающее сообщество является одновременно группой членства (с регулярными ритуалами – встречами, взаимодействиями, собраниями) и референтной группой (носителем эталонных норм) [Мертон 1991].

Социальный институт (institution) — это регулирующий какую-либо из сторон человеческой жизнедеятельности устойчивый комплекс позиций (институциональных ролей в отношении к другим ролям), связанных с ними статусов в престиже, причастности к (институциональным) символам и доступе к ресурсам разного рода, а также предписывающих и ограничивающих правил поведения и взаимодействия между людьми, занимающими эти позиции. По сути дела, институт — это ни что иное, как закрепление (формальное или неформальное) определенной структуры позиций в ряде ритуалов на протяжении относительно долгого периода времени.

Стать мужем в институте брака, священником в институте церкви, руководителем отдела в институтах фирмы или государственного учреждения, командиром батальона в институте армии и т. д. — значит, обусловить вполне определенные роли в длинных сериях последующих ритуальных действах, сопряженные с поведенческими стереотипами и подконтрольные ожиданиям окружающих, владеющих обычно тем же институциональным фреймом (схемой позиций, ожидаемого взаимодействия).

Общие закономерности переключения
индивидуальных и групповых стратегий

Как правило, акторы стремятся сохранить и улучшить свои институциональные позиции (всегда связанные с доступом к тем или иным ресурсам), либо сохранить, умножить ресурсы в той же позиции. При этом, они обычно остаются в рамках довольно узкого «меню» линий поведения (долговременных стратегий и повседневных практик), ограниченного «изнутри» приемлемостью для принимаемых символов, идентичностей, интериоризованных групповых норм и ограниченного «извне» возможностями и ресурсами занимаемой институциональной позиции.

Типы стратегий немногочисленны и воспроизводятся при смене поколений вместе с типами институтов, сообществ и разнообразием габитусов. С точки зрения объяснения исторических паттернов (в том числе, циклической динамики) главный интерес представляют условия переключения между стратегиями для каждого актора и эффект сочетания стратегий, выбранных несколькими акторами.

В качестве универсальных социологических законов сформулируем следующие постулаты.

Принцип 1. Каждый актор выбирает из имеющегося «меню» стратегий ту, которая:

а) сулит более высокие институциональные позиции, рост доступа к значимым для него ресурсам, контроля над ними;

б) не ведет к угрозам относительно имеющихся позиций и ресурсов;

в) не противоречит (слишком явно) принимаемым символам и идентичностям.

Другие постулаты сформулируем весьма абстрактно.

Принцип 2. Сочетание выбранных основными акторами стратегий ведет в общем случае к изменению условий их выбора, поскольку изменяются как институциональные, ресурсные возможности каждого актора, так и угрозы, связанные с каждой стратегией.

Принцип 3. Изменение этих возможностей и угроз проявляется в систематических неудачах, провалах прежней стратегии, сериях фрустрирующих ритуалов, что ведет к рефреймингу: новому сочетанию символов и фреймов, видоизменению идентичности, смене стратегий и практик.

Особый интерес для нас представляют условия появления новых габитусов.

Принцип 4. При рефрейминге человек совершает переход не к латентному, а к новому для данного менталитета габитусу, только при наличии всех ниже перечисленных условий:

· а) новые символы и фреймы уже присутствуют в дискурсе, циркулируют в общественном сознании (в публицистике, речах лидеров, бытовых обсуждениях);

· б) появляются группы с регулярными ритуалами, актуализирующими данные фреймы и символы, предлагающие новые идентичности и поведенческие стереотипы, обещающие более привлекательные статус, гарантии безопасности и способы получения дохода;

· в) индивид получает членство в такой группе, получает надежные статус, безопасность и доход, регулярно и активно участвует в ритуалах.

Габитусы, ритуалы и институты —

российская специфика и объяснение циклов

Опускаем все детали, нюансы и обертоны. Для краткости представим только те характеристики ментальных и социальных структур, проявления динамических принципов, характерные для России, которые послужат стержнем объяснения болезненной колеи циклов, о которой шла речь в предыдущей статье.

Для российского менталитета характерна склейка следующих символов и фреймов: ПОРЯДОК - СИЛЬНАЯ ВЛАСТЬ - ГОСУДАРСТВО - «ТВЕРДАЯ РУКА» - ХОЗЯИН-ПРИНУЖДЕНИЕ-НАСИЛИЕ. Второй полюс того же составного фрейма включает склейку СВОБОДА ОТ ПРИНУЖДЕНИЯ И НАСИЛИЯ – ВОЛЯ – БЕЗВЛАСТИЕ - СМУТА. Этот «диполь» по-разному может сочетаться с другим «диполем» СПРАВЕДЛИВОСТЬ (ПРАВДА, ДОБРО) – НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ (КРИВДА, ЗЛО), связанным с оценкой и легитимацией власти, режима, положения вещей.

Далее начинается расхождение в идентичностях, поведенческих стереотипах и, соответственно, габитусах разных индивидов и социальных групп. Укажем только на главные разделительные линии между основными акторами в нашей эскизной модели: правителями, элитой (инсайдерами как представителями государственной власти и причастными к ней) и народом (аутсайдерами в отношении контроля над государственными ресурсами, привилегированного доступа к ним, т.е. основной массой населения, испытывающей принуждение со стороны государства), причем две последние позиции могут совмещаться в одной группе, в одном индивиде, но в разных ситуациях.

Для правителей характерно переключение стратегий с устрашающего принуждения (мобилизации, экспроприации ресурсов, строгого контроля как над инсайдерской элитой, так и над аутсайдерами — народом) к охранительству, включающему жесткое подавление любых протестов и попустительство в отношении к эгоистическому, коррупционному поведению набравшей силу элиты. Здесь действуют принципы 1-3 (см. выше). Вследствие длительного применения стратегии устрашающего принуждения нарастает напряженность и недовольство элиты, стремящейся к безопасности и воспроизводству своих привилегий в поколениях. Правители либо сами чувствуют необходимость ослабления устрашения и контроля, либо посредством переворотов сама элита ставит приемлемых для себя правителей. Стратегия правителей с устрашающего принуждения (жесткого дисциплинирования элиты) меняется на охранительство.

Согласно принципу 1 смена стратегии правителя меняет условия и для выбора стратегий элитой: резко снижаются угрозы наказания и расширяются возможности обогащения за счет конвертации властных и административных ресурсов в материальные. Поэтому закономерно происходит переключение элиты со стратегии служения (честного выполнения обязанностей) на стратегию присвоения (теневого отщепления ресурсов из общего «государственного пирога», поборов, взяток и т.п.).

Аутсайдеры в большей мере практикуют стратегии приспособления, ухода (отходничество, переселение на дальние окраины, эмиграция, бегство от налогов, уход «в тень», «подполье» и т.п.), а в периоды назревания и развертывания кризисов — протеста (бунты, мятежи, грабежи, антигосударственное насилие и т.п.).

Итак, каждое сочетание стратегий акторов ведет к своим последствиям, которые обусловливают переключение стратегий, новое переключение, новые последствия и т.д. (см. логические и математические модели в работах [Розов 2006, 2010, Розов и Цирель 2010, Розов б/г]). Здесь представим только ряд упрощенных соответствий:

· в такте «Успешная мобилизация» новая правящая группа с точки зрения большинства представляет ПОРЯДОК – СИЛЬНУЮ ВЛАСТЬ, причем, СПРАВЕДЛИВУЮ (обычно, насилие и принуждение оправдываются необходимостью ответа на внешние военные угрозы), здесь сочетаются устрашающее принуждение правителей, служение элиты и приспособление народа;

· в такте «Стагнация» происходит неуклонная делегитимация власти и режима, т.е. воплощаемый ими ПОРЯДОК все больше ассоциируется с НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬЮ, ЗЛОМ, при этом, правители переходят к охранительству, элита — к присвоению, а народ наряду с приспособлением начинает все больше практиковать уход и протест;

· в такте «Кризис» максимально делегитимируются власть и режим, этот старый ПОРЯДОК большинством, даже в среде элиты, трактуется как ЗЛО (тирания, тоталитаризм и т.п.), стратегия охранительства становится все более неэффективной (в крайних случаях ее провала происходит распад государства и смена власти, режима), элита разделяется на носителей разных габитусов: охранителей-реакционеров, реформаторов и радикалов с соответствующими стратегиями репрессий, пошаговых изменений и попыток свержения власти; в поведении народа начинает преобладать протест, в том числе, поддержка реформаторов и радикалов; в зависимости от расстановки сил конфликт в «Кризисе» ведет к бифуркации; при победе охранителей-реакционеров происходит «Авторитарный откат» (с разной степенью успешности и продолжительности), при победе радикалов — смена власти и режима, либо даже государственный распад с краткой «Либерализацией», часто с возобновлением и углублением «Кризиса», при победе реформаторов — более мягкая, обычно более успешная «Либерализация сверху» («дарованные свободы»), не избавляющая, однако, от новых волн «кризисов» и «авторитарных откатов»;

· в такте «Либерализация» вначале обычно широко распространяется эйфория, когда полюс СВОБОДА ОТ ПРИНУЖДЕНИЯ И НАСИЛИЯ – ВОЛЯ ассоциируется с долгожданной ПРАВДОЙ и ДОБРОМ (победой над тиранией, тоталитаризмом), при этом, устраняются, разрушаются многие практики и институты принуждения, на которых во многом держалось нормальное функционирование общества; все шире распространяются практики и стратегии присвоения (коррупция среди инсайдеров, погромы, грабежи, вымогательство, расширение повседневного насилия среди аутсайдеров); в конце данного такта положение вещей начинает все больше трактоваться как БЕЗВЛАСТИЕ – СМУТА – НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ – ЗЛО; соответственно, растет общая тяга к ПОРЯДКУ и СИЛЬНОЙ ВЛАСТИ;

· такт «Авторитарный откат» является адекватным ответом на этот запрос, здесь новые (возобновленные старые) институты и практики принуждения и насилия получают легитимацию среди элиты и немалой части народа (склейка ПОРЯДОК-ПРИНУЖДЕНИЕ-СПРАВЕДЛИВОСТЬ); если правителям удается найти и распространить такие эффективные символы и институты, что новая элита начинает честно служить, а народ — приспосабливаться, то имеет место переход к такту «Успешная мобилизация»; если же такие попытки проваливаются, элита наращивает стратегии умеренного или хищнического присвоения, а народ — стратегии ухода или протеста, то более вероятен переход к такту «Стагнация», либо к такту «Кризис», соответственно.

Характерные для такта «Стагнация» разрушительные контуры деградации, в частности, деградации человеческого и социального капиталов, представленные в предыдущей статье, без труда вписываются в эту модель, поскольку развертывают принцип 2: смену условий, возможностей, угроз при определенном сочетании стратегий акторов.

Итак, колея циклов порождается сложным динамичным комплексом, в котором участвуют и социальные структуры (институты, сообщества), и распределенные по ним ресурсы разного рода, и акторы со своими габитусами, и их стратегии, отчасти встроенные в институциональные рамки, отчасти размывающие и меняющие их, и драматические ритуальные действа, в которых происходят рефрейминги и переключения стратегий.

Как видим, вполне универсальные социологические законы (можно убедиться, что в формулировках принципов 1-4 нет ничего специфически российского), вкупе со сложившейся в российском обществе и государстве спецификой основных ментальных, поведенческих и социальных структур, дают устойчивые паттерны исторической динамики — колею циклов.

Трудность перевала — вязкость колеи

Образ перевала, как и образ колеи, является метафорой и требует концептуализации. Посмотрим вначале, что дает сама метафора.

В горной местности перевал отделяет одну большую долину и речную сеть от другой. Соответственно, перевал всегда лежит на линии водораздела. Пока не преодолен перевал, вода будет скатываться в прежнюю долину, соответственно, и людям всегда легче в нее обратно спуститься («скатиться», «соскользнуть»). А вот уже после преодоления перевала легче будет оставаться в новой долине.

Если по равнине или вниз по долине можно прогуливаться, то подъем на перевал требует больших усилий и предварительной подготовки, а для преодоления самых трудных, высоких, и уж, тем более, ранее недоступных, перевалов необходимо специальное снаряжение.

Соответствия с нашей темой исторической динамики России вполне прозрачны. Колея циклов с подъемами редких «Мобилизаций» и «Либерализаций» (по условным склонам государственного успеха и свободы), последующим непременным соскальзыванием к «Стагнациям», «Кризисам» и «Откатам» — это и есть болезненное коловращение страны в одной и той же «долине», т.е. типе-аттракторе с мощной притягивающей силой (о типах-аттракторах см.: [Розов 2002, гл.3]).

Надежды времен Перестройки в рамках данной метафоры — это широко распространенная тогда наивная уверенность в том, что страна, освободившись от коммунистических балластов — плановой экономики, однопартийной системы, моноидеологии, — введя рынок, валютное обращение и парламентаризм, без особых усилий совершит переход («транзит») в «долину цивилизованности», населенную развитыми, свободными и богатыми демократическими странами.

Досадная неудача 1990-х гг. на этом направлении для многих дискредитировала сам ориентир. Кто-то ставит в образец вполне авторитарный, но удивительно успешно развивающийся Китай. Кто-то уповает на «особый» российский путь, обычно явно или неявно сочетающий мечты о полном превосходстве над вечным предметом зависти-ненависти — Западом и утверждение незыблемости «русской власти» с ее безусловным правом принуждать население к «служению во имя» — тяжелому малооплачиваемому труду и жертвам (см. об этом: [Пивоваров и Фурсов 1999; Дубовцев и Розов 2007]). Кто-то надеется на очередную либерализацию («Оттепель-3» и «Перестройку-2») со сменой верховной власти, распространением свобод, разгоном коррумпированной бюрократии и т.п. Как это ни странно, такие разнонаправленные упования, будучи в той или иной мере реализованы, оставляют страну все в той же колее циклов, с новыми колебаниями между зоной репрессивного авторитаризма, принудительных мобилизаций и зоной социальной нестабильности, всеобщей безответственности и хаоса.

Преодолеть эту историческую инерцию циклических колебаний можно только через трудный «перевал» к новой логике национального развития.

Как вмешаться в циклическую динамику?

Для того, чтобы вырваться из колеи циклической динамики, необходимо каким-то образом «вмешаться» в механизм, порождающий эти исторические циклы.

Внутри каждого такта действуют свои тренды, образованные стратегиями основных участвующих акторов, а также констелляцией следствий из этих стратегий, зачастую непреднамеренных. Попробуем определить, где же ниточка, за которую нужно потянуть, чтобы направить внутритактовые тренды в иную — «непривычную» для истории России сторону? Задача осложняется тем, что движение в сторону перевала вовсе не нужно и даже опасно для правящей группы и для большей части бюрократии, поскольку грозит утерей власти и соответствующей ренты.

Тем более, не может идти речь о насильственном, принудительном «перевоспитании» и «формировании нового человека». А это означает, между прочим, что все усвоенные нынешними российскими актуальными и потенциальными акторами социально-политических процессов габитусы с идентичностями, фреймами, мировоззренческими и поведенческими установками «остаются на месте». Они же являются и продуктом российских циклов, и одной из важнейших частей порождающего эти циклы механизма. Каков же тогда должен быть принцип изменений?

Следует оставить надежды на быстрое и чудесное преобразование всего и вся (так в России обычно проводились и жестокие «Авторитарные откаты», и благостные, хотя в своем большинстве провальные «Либерализации»). Если выход из колеи циклов совершится, то это будет достаточно долгий ступенчатый процесс.

Спрогнозировать всю его траекторию невозможно, но можно хотя бы представить требуемую последовательность этапов, чтобы знать, к чему, прежде всего, следует стремиться, оказавшись в ситуации того или иного типа. Об этом и пойдет речь в следующей, заключительной статье.

Заключительная статья:

Преодоление колеи циклов — использование социологических законов для разработки стратегий гражданской самоорганизации.

Литература

Гофман И. Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН, Институт Фонда «Общественное мнение», 2004.

Гудков Л. Д. Социология Юрия Левады. Опыт систематизации // Вестник общественного мнения, 2007. № 4.

Дубовцев В.А., Розов Н.С. Природа “русской власти”: от метафор – к концепции // Полис, 2007. 3, с.8-23. Электронный ресурс: http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/ruspower.htm.

Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск. 2002.

Левада Ю.А. Ищем человека. Социологические очерки 2000-2005. М. . 2006.

Мертон Р.К. Референтная группа и социальная структура. М., 1991.

Розов Н.С. Философия и теория истории. Кн. 1. Пролегомены.- М., 2002. Электронный ресурс: http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/fti/.

Розов Н.С. Цикличность российской политической истории как болезнь: возможно ли выздоровление? // Полис. 2006. № 3. С.74-89. Электронный ресурс: http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/cycles1.htm.

Розов Н. С. Императив изменения национального менталитета // Полис, 2010, №4. С.7-21. Электронный ресурс: http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/imperativ.htm.

Розов б/г: Розов Н. С. Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке. РОССПЭН (в печати). Информация о книге: http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/kol-per.htm.

Розов Н.С., Цирель С.В. Моделирование циклической динамики российской истории: стратегии акторов и взаимодействие переменных / Математическое моделирование социальной и экономической динамики. Труды Третьей междунар. конф. MMSED-2010. Москва 23-25 июня 2010. М.: URSS, 2010. С.276-281.

Скиннер Б. Ф. Оперантное поведение // История зарубежной психологии. Тексты. — М.: Изд-во МГУ, 1986. — С. 60–95.

Collins R. Conflict Sociology. N.-Y., Academic Press, 1975.

Collins R. Interaction Ritual Chains. Princeton & Oxford. Princeton University Press. 2004.

Stinchcombe A. Constructing Social Theories. The University of Chicago Press. Chicago and London. 1987.