«Мой внутренний мир – это дом с множеством комнат и окон»

Василий Костиков – выпускник мехмата НГУ, преподаватель на экономическом факультете, младший научный сотрудник Института гидродинамики им. М. А. Лаврентьева СО РАН, виолончелист-любитель.

– На протяжении всего жизненного пути мне чрезвычайно везёт с учителями и наставниками, которые дают мне колоссальную поддержку в моём становлении. В своей школе в Краснообске я попал в класс физики к Александру Васильевичу Катанскому, преподавателю от Бога. Я до сих пор с теплотой вспоминаю его уроки. А Тамара Тимофеевна Новосёлова и Галина Артуровна Черемисина поддерживали меня в моём увлечении математикой. Во многом благодаря их стараниям и поддержке я поступил в ФМШ. Наталья Александровна Бунеева в физматшколе, переняв эстафету, подготовила меня к поступлению в университет.

Если бы не мой научный руководитель Николай Иванович Макаренко, не знаю, занимался бы я сейчас наукой или нет. Мы очень много времени проводим за обсуждением задач, подготовкой статей перед публикацией. Были вместе в экспедиции в Атлантике. Для меня Николай Иванович стал тем самым образцом профессионализма, на который я равняюсь. Музыканты Татьяна Николаевна Сахно и Мария Александровна Тимофеева, которых я встретил благодаря НГУ, помогли мне раскрыть мои способности в музыке на совершенно новом уровне. Я думаю, что своими успехами я обязан своим учителям, – отмечает Василий Константинович.

Ученик

– Ещё в школе в Краснообске у меня были определённые успехи в точных науках, но я был не из тех детей, которым всё легко даётся. Я не щёлкал задачки, как орешки, но мечтал о поступлении в физматшколу при НГУ...

Поначалу ничего не получалось, но затем, когда я прочитал достаточное количество книжек и решил достаточное количество задач, у меня вдруг появились заметные успехи в школе и на олимпиадах. Сейчас я понимаю, что талант здесь ни при чём. Если бы я так интенсивно не занимался, никому и в голову не пришло, что главным делом моей жизни станет наука. Поэтому каждый раз, сталкиваясь с проблемой, я уже знаю, как к ней подступиться. Разобраться можно в чём угодно, если есть интерес и мотивация к этому.

– А в ФМШ Вы всё-таки попали?

– Да, и это многое мне дало и очень сильно повлияло на мой характер. В школе я был очень замкнутым ребёнком, а здесь оказался в своей среде и встретил огромное количество единомышленников. Для меня физматшкола была как Хогвартс для Гарри Поттера.

– Когда Вы учились в ФМШ, знали, что окажетесь на мехмате?

– До поступления в физматшколу я хотел, на самом деле, заниматься физикой и поступать на физфак. Но благодаря замечательным семинарам по математике, которые вела Наталья Александровна Бунеева, я выбрал мехмат.

Правда, если в физматшколе никаких сильных проблем с учёбой у меня не было, то в университете произошёл очень резкий скачок, к которому я не был готов. Я привык решать определённые задачки, а тут столкнулся с не похожими на те, что нам давали в ФМШ. Были совершенно другие ребята – гораздо сильнее, чем в физматшколе. Только где-то на четвёртом-пятом курсе я поднялся до их уровня.

Учитель

– Как Вы стали преподавать на экономическом факультете?

– Это произошло сразу после того, как я выпустился из НГУ. Я закончил университет и поступил в аспирантуру, когда мне предложили вести семинары в группе социологов на экономическом факультете. С каждым новым годом количество групп росло, и к концу аспирантуры у меня на попечении было 4 группы (я преподавал у социологов, менеджеров и кибернетиков), прибавился новый предмет – дифференциальные уравнения.

– Математика на мехмате и математика на экономе чем-то отличаются?

– Естественно, у экономистов предмет гораздо проще: каждая тема и задача многократно объясняется во множестве учебников и пособий. В то время как на мехмате по некоторым темам не всегда можно найти соответствующую литературу. Будучи студентом, я чувствовал, что нахожусь на острие науки и получаю самые свежие знания. Порой единственным источником информации для нас являлись лекции или ещё не опубликованные материалы.

Математический анализ для экономистов в большей степени направлен на прикладные вычислительные задачи: правильно посчитать интеграл или решить дифференциальное уравнение. А математикам нужно отвечать на более глубокие вопросы – к примеру, «Зачем нам считать интеграл и решать дифференциальное уравнение? Можно ли это сделать?».

– Сложно ли было принимать первый экзамен у своих студентов?

– К первому экзамену в качестве преподавателя я готовился, наверное, даже больше, чем сами студенты. Когда я зашёл в экзаменационную аудиторию и стал слушать первого студента, я боялся, что меня «раскусят» и быстро выведут на чистую воду. В тот момент я не обладал уверенностью в истинности собственных знаний и соответственно в моём праве оценивать кого-либо. Но в экзаменационном процессе есть своя прелесть – не в возможности постращать и наказать, а в том, что в день экзамена для студента нет ничего важнее твоего предмета. Даже самый ленивый студент может порой проявить небывалую усидчивость и рвение в решении задачи. Приятно наблюдать, как от одной маленькой подсказки возникает идея, которая приводит к решению и победной улыбке на лице студента. Мне кажется, мы и оцениваем это умение соображать здесь и сейчас. Поэтому для преподавателя экзамен – это всегда праздник.

Наука: Институт

– Вы работаете младшим научным сотрудником в Институте гидродинамики им. М. А. Лаврентьева СО РАН. Чем Вы там занимаетесь?

– Последние три года я работал над своей кандидатской диссертацией.

– На какую тему?

– Работа связана с нелинейными волнами, возникающими вследствие движения подводных тел. Дело в том, что теорию волн условно можно разделить на две части – линейную и нелинейную. Линейная теория к настоящему времени очень хорошо развита: даны ответы на многие вопросы, существует множество точных решений. А вот аналитическому исследованию нелинейных волн на воде посвящено очень мало работ, потому что описать нелинейные волны математически чрезвычайно трудно. Решение нелинейных уравнений Эйлера, описывающих движения жидкости, до сих пор не было найдено. Может, это и не так жизненно необходимо. Как правило, исследователи ограничиваются экспериментами или численными расчётами, но приоткрыть завесу тайны, найти ответ хоть в каком-то приближении чрезвычайно интересно. Моя работа рассматривает начальную по времени асимптотику. Мой результат позволяет «на коленке» без привлечения сложных вычислительных мощностей взять и посчитать форму свободной поверхности и основные гидродинамические параметры задачи. Возможное применение – оффшорная гидродинамика (она изучает движение жидкости около нефтяных платформ в море) и кораблестроение.

– Какой совет Вы бы дали тем, кто сейчас пишет кандидатскую диссертацию или готовится к написанию исследовательской работы?

– Важно показать, что автор представляет место своей работы среди других исследований. Люди ведь не вчера с деревьев спустились и уже много времени над этой темой поработали, поэтому каждому учёному нужно отдать должное.

– Кто это был у Вас?

– В Академгородке обосновалась очень сильная школа гидродинамики. Сотрудники, работающие в нашем институте, получили признание за рубежом. Как сказал Ньютон, «Я видел дальше других только потому, что стоял на плечах гигантов». Перечислять этих гигантов можно долго. Первым директором Института гидродинамики был сам Михаил Алексеевич Лаврентьев. Здесь же работал известный учёный академик Лев Васильевич Овсянников, под началом которого начинал свою научную карьеру и мой руководитель, Николай Иванович Макаренко. Многие нерешённые вопросы, которыми занимается молодое поколение института, перешли по наследству от них. Из зарубежных коллег мы ссылаемся на исследователей из Англии, Норвегии. В основном, это страны, которые так или иначе связаны с кораблестроением, интересуются волновой тематикой. Горжусь тем, что с некоторыми из них уже успел познакомиться лично.

– Что будет дальше с Вашей работой?

– Моя диссертация является полным законченным исследованием, но, тем не менее, в ней есть вопросы, на которые по-прежнему нужно ответить. «Камни», которые я разбросал, нужно собрать. Есть и другие задачи, которые мне интересны. Но главное – хотелось бы научиться самому ставить задачи. Это гораздо более высокий уровень научной зрелости, который открывает совершенно новые возможности, – быть не только «решателем» науки, но и её организатором.

Наука: экспедиция в Атлантику

– Как Вас пригласили поучаствовать в экспедиции в Атлантику осенью 2013 года?

– В прошлом году к участию в исследованиях привлекли большое количество молодёжи из Москвы, Ростова-на-Дону, Калининграда. Мой руководитель Николай Иванович Макаренко, который регулярно ездит в эти экспедиции на протяжении многих лет, подумал, почему бы и мне тоже не поучаствовать в этом (тем более, я проявлял к этому большой интерес!), и пригласил меня с собой.

– Кто был вместе с Вами в команде в океане?

– Сам экипаж судна под названием «Академик Сергей Вавилов» (водоизмещение – 7000 тонн!) состоял из 40 человек. Научные сотрудники (нас было 13) под руководством Евгения Георгиевича Морозова, в основном, были из Института океанологии им. П. П. Ширшова. Из молодых, помимо меня, было ещё четверо ребят. Мы «разделились» на две команды: гидрологическая исследовала потоки придонной антарктической воды в глубоководных каналах, а биологическая изучала фауну этих мест. Сотрудники Института гидродинамики интерпретируют данные, которые собираются в экспедициях. Это важно, потому что построить математическую модель и написать формулу – значит, понять суть явления или процесса.

– Чем ещё вы там занимались?

– Сначала мы собирали розетту (это сложный аппарат с высокотехнологичным оборудованием!), а затем опускали её на глубину 5000 метров. Она идёт очень медленно, поэтому путь туда и обратно занимает три часа. Такие замеры проводятся в разных точках, а переход между ними занимает время, в течение которого нужно при помощи эхолота восстановить рельеф дна. Каждый день эксплуатации судна стоит очень дорого, поэтому мы стараемся использовать его по максимуму. Если мы приходим к точке ночью, то работаем всю ночь и следующее утро. Прежде всего, нас интересовала придонная антарктическая вода, образующаяся при таянии льдов Антарктиды. Она отличается от остальной воды и по температуре, и по солёности и протекает тонким слоем по дну через подводные горные хребты. Точное место, где она протекает, бывает заранее неизвестно, и мы строим гипотезы, а затем подтверждаем или опровергаем это на практике. Мы опускаем аппарат к самому дну океана практически вслепую и останавливаем, когда до столкновения с дном остаются считанные метры.

– А зачем всё это нужно?

– Дно океана имеет ячеистую структуру, представляя собой множество котловин, разделённых горными цепями. Да, под водой есть свои горы, реки и даже водопады, только гораздо крупнее, чем на земле. Скажем, некоторые подводные реки по расходу превышают расход всех пресноводных рек Земли. В горных хребтах есть разломы и каньоны, через которые может протекать та самая антарктическая вода. Наша задача – установить её маршрут и понять механизмы, которые ей управляют.

Всё-таки, несмотря на то, что подводный мир очень интересен, знаем мы о нём гораздо меньше, чем о самых дальних слоях космоса. У нас есть сведения о том, как устроены чёрные дыры, дальние галактики, звёзды, а о том, что творится у нас под ногами, всего в 5 километрах от нас, мы понятия не имеем. А ведь все эти течения и движение придонной воды влияют на климат Земли – это своеобразная отопительная система земного шара. Важно знать, по каким законам она живёт, что на неё влияет. Если температура донной воды вдруг изменится хоть на долю градуса, можно будет наблюдать глобальные изменения в климате.

– Вы провели больше пяти недель (полтора месяца) в море. Что Вам больше всего запомнилось из экспедиции в Атлантику?

– Океан – большой, огромный. Это производит впечатление. Он даже снится! Когда заходишь на верхнюю палубу судна, с которой можешь обозревать всё вокруг, ты вообще не видишь земли, – перед тобой только океан. Радиус, который ты охватываешь, – максимум 40 километров. Дальше из-за кривизны ты ничего увидеть не можешь. Но что такое сорок километров по сравнению с огромным океаном?

Кроме того, кругом невероятные цвета и краски! Я каждый закат боялся пропустить, выходил смотреть его как кино, потому что всегда было что-то новое и невообразимое. Одно из главных впечатлений – Южная Америка: будто оказываешься на совершенно другой планете. В Новосибирске – осень, снег лежит, а там только весна наступает. И свой чуть потёртый, своеобразный латиноамериканский колорит: танго, аргентинская и уругвайская музыка. Туда тянет, и хочется вернуться.

В сентябре я снова собираюсь в экспедицию. И это, как может кому-то показаться, не туристическая поездка. Бывают шторма и сильная качка, приходится работать по многу часов, напрягать не только мозг, но и мышцы, сталкиваясь с нестандартными проблемами. Это тяжело и трудно. Но именно здесь происходит что-то настоящее, поэтому мне хочется сюда возвращаться. Новые ощущения обогащают мой опыт. Моряки, работающие на корабле, говорят, что океан не для всех – кому-то хватает и одного раза, а кто-то приходит и остаётся на всю жизнь...

Музыка

– Для меня занятия музыкой сродни преподаванию. Здесь тоже уходишь от основных забот и переключаешься на что-то другое, также приходишь за вдохновением. Таким образом, ты остаёшься всё время занятым, но при этом очень хорошо отдыхаешь. Сейчас я совмещаю занятие наукой с игрой на виолончели.

– Когда произошло Ваше первое «профессиональное» знакомство с музыкой?

– Я закончил музыкальную школу по специализации «виолончель», потом переучивался на гитару. Прошло несколько лет, в течение которых я вообще не брал в руки виолончель. Но меня что-то позвало обратно, захотелось вернуться к забытому инструменту. У меня возникло ощущение, что виолончель, стоя на складе в музыкальной школе, пылясь в старом чехле, тихонько плачет и зовёт меня. Я этот голос услышал, прибежал за ней... Сейчас она у меня.

– Как дальше складывались Ваши отношения с музыкой?

– Со временем я познакомился с Татьяной Николаевной Сахно, моим педагогом по виолончели. Она была учеником известного виолончелиста Давида Григоряна, который в свою очередь учился у самого Ростроповича. Вот такая преемственность.

Наша совместная работа с Татьяной Николаевной очень вдохновляет меня, потому что я вижу, как для неё это важно. Она болеет за каждое моё выступление и в каждом исполнении видит возможность сыграть лучше.

Правда, называть себя виолончелистом я не хочу, потому что это звание нужно ещё заслужить. Виолончелисты учатся в консерватории и посвящают этому всю свою жизнь, живут в условиях диктатуры таланта, каждодневно совершенствуют своё исполнительское искусство. Мне выпало право лишь слегка прикоснуться к этому музыкальному миру. Игрой на виолончели я занимаюсь для своего удовольствия.

– А что было всё это время с гитарой?

– Я попал в известную в Академгородке группу «Все эти самые», где недолго играл на гитаре. Руководителем этого интересного ансамбля была Катя Гольдина, дочь академика Гольдина. А виолончелист группы посоветовал мне прийти в оркестр Бориса Павловича Тростянского в ДК «Академия». Сейчас я регулярно репетирую и выступаю в составе этого оркестра.

– Что это был за опыт?

– Играть в оркестре, в ансамбле – не то же самое, что играть сольно. Игра в ансамбле помимо личных исполнительных качеств требует ещё умение слушать остальных, в нужное время вставлять свой голос в звучащее многоголосье. В оркестре ты всё-таки вынужден играть определённые вещи. Музыка прекрасная, но каждая партия в отдельности достаточно проста. Со временем, поиграв в оркестре и набрав внушительный сольный репертуар, мне стало не хватать возможности реализовать себя в качестве исполнителя. Мне хотелось получить вызов, взяться за какое-нибудь трудное произведение, которое бы представляло собой ценность с точки зрения виртуозности исполнения и эмоционального воздействия на слушателя. Однако слушателя нужно было ещё найти.

– Где Вы его обнаружили?

– Мария Александровна Тимофеева, руководитель Клуба любителей классической музыки в НГУ, пригласила меня сыграть на одном из своих семинаров в рамках спецкурса для студентов. Ко всему прочему ещё оказалось, что она опытный музыкант, потрясающий пианист. У нас с ней сложился замечательный дуэт. Мы стали играть на семинарах, а потом давать концерты в Музыкальном салоне, в малом зале Дома учёных.

Мария Александровна – удивительный человек, энтузиаст своего дела. Чтобы сыграть дуэт, трио или квартет, нужно вдохновить на это других участников ансамбля. Мария Александровна в этом отношении очень легка на подъём – она поддержит любой проект, любую авантюру.

– Теперь Вы играете на виолончели в Клубе любителей классической музыки?

– Да, практически каждый месяц у нас проходят концерты. Студенты, играющие на музыкальных инструментах, приходят с разных факультетов – и физики, и химики, и биологи, и гуманитарии. Клуб становится той площадкой, на которой студенты разных специальностей начинают друг с другом общаться и находить общий язык! Университет напоминает слоёный пирог – прослойки экономистов, физиков, математиков – с чёткими границами. А здесь мы всё это взбалтываем. Начинается взаимодействие, возникает сотрудничество – не только на музыкальном, но и порой на научном уровне.

Языки

– Вы сдавали международные экзамены по английскому и немецкому языкам, учите французский язык. Какие ещё языки Вы хотели бы освоить? – Мне казалось, что английского, немецкого и французского языков вполне хватит. Мне нравится изучать язык не поверхностно, а глубоко: я очень люблю разбираться в языковых конструкциях. Жизнь становится интереснее и насыщеннее, когда ты владеешь многими языками. Со временем я хотел взяться за четвёртый язык, но сама жизнь меня подгоняет. Когда экспедиция закончилась, нас высадили в Уругвае, где говорят на испанском языке и даже в официальных учреждениях редкий человек говорит по-английски. К тому же Уругвай и Аргентина настолько меня впечатлили и заинтересовали, что искушение взяться за испанский очень велико.

Философский подход

Друзья меня часто спрашивают, как я столько всего успеваю. На самом деле всё обстоит как раз наоборот: я вообще ничего не успеваю. Я постоянно недоволен тем, как у меня обстоят дела. Но я смотрю на это философски. Мой внутренний мир – это дом с множеством комнат и окон. Каждая комната обозначает какую-то часть твоей жизни, твоей индивидуальности: будь это наука, музыка или даже отношения. В каждой из них ты проводишь определённое количество своего времени, переходишь из одной в другую и смотришь на мир через окошки в этих комнатах под своим определённым углом.

Беседовала Анастасия Грасмик