Павел Алексеевич Билута: из Львова в Новосибирский Академгородок

5 августа 2014

Старые новости

Павел Алексеевич Билута, кандидат физико-математических наук, доцент и секретарь кафедры теории функций ММФ НГУ, поделился историями из своей жизни – рассказал, как родился не в тот год, что указан в паспорте, как ждал «вызова» в Академгородок и как поставил «тройку» любимице курса.

«Дату рождения мне поставили правильно, а год...»

Я родился на украинском хуторе в шести километрах от польской границы. Мои родители, как и большинство хуторян, не принадлежали к греко-католической церкви, поэтому меня не крестили, а для регистрации рождения ребёнка надо было специально ехать в район километров за двадцать пять, подавать заявление о рождении сына или дочери. А мой отец не торопился.

Где-то через год к нему пришёл неграмотный хуторянин, у которого тоже родился ребёнок, и попросил: «Напиши для меня заявление о рождении ребёнка». Отец тогда и вспомнил, что ещё для своего сына не написал!

Так, дату рождения мне поставили правильно, а год указали: 1936.

С Вашим складом ума – только в университет!

Во время моей юности меня увлекала романтическая идея «строить будущее». Я думал стать архитектором – это ведь строительство в прямом смысле!

При Львовском политехническом институте были специальные бесплатные курсы рисования (при поступлении на специальность «архитектура» этот предмет нужно было сдавать), на которые я целый год ходил. Но на дне открытых дверей узнал, что в 1953 году, когда я собирался поступать, набора на специальность «архитектура» не было. Вместо этого набирали на «строительство предприятий нефтяной и газовой промышленности», а мне это не понравилось, и я пошёл в университет на мехмат.

Причём не по совету учителя математики, а учительницы немецкого языка, которая, узнав о моих планах, сказала: «Вы хотите в политехнический? Что Вы! “Политехники”, я их знаю, – это такие ограниченные люди! С Вашим складом ума надо идти только в университет!». А я был круглым отличником, первым медалистом в своей школе...

Аттестат получил поздно, так как директор школы не торопился узнавать решение комиссии ОблОНО, видимо, ждал, что комиссия сама сообщит ему о присуждении мне медали. В итоге, когда пошёл подавать заявление во Львовский университет (медалистов тогда принимали без экзаменов), меня отправили сразу к ректору. Секретарь не хотела пускать меня к ректору, но, к счастью, в этот момент он сам вышел и спросил:

– Пойдёте на географический факультет?

– Нет, я хочу только на механико-математический факультет.

Так я попал на мехмат.

Ждать «вызова»...

До войны во Львовском государственном университете имени Ивана Франко работал Стефан Банах, польский математик, один из создателей функционального анализа, поэтому и уровень математического образования там был очень высоким. Во время войны университет не работал, часть профессоров была расстреляна, а после войны, когда факультет открылся, Банах был там деканом.

Чтобы восстановить математический уровень во Львовском университете, к нам были направлены профессора из Москвы и других городов – например, блестящий лектор профессор Александр Сергеевич Кованько, который читал нам курс математического анализа, из знаменитой московской математической школы Н. Н. Лузина, специалист по теории вероятностей Борис Владимирович Гнеденко, автор соответствующего учебника, по теоретической механике – Гурий Николаевич Савин.

Специалистом по теории функций комплексного переменного был профессор Лев Израилевич Волковысский, ученик Михаила Алексеевича Лаврентьева. У Волковысского во Львове появились свои ученики – Павел Петрович Белинский, который читал у нас курс «Теория функций комплексного переменного», и Иван Николаевич Песин.

И когда в 1957 году было принято решение о создании Сибирского отделения Академии наук СССР (СО АН СССР), Михаил Алексеевич пригласил П. П. Белинского сюда, в Новосибирск. Когда я заканчивал университет, Павел Петрович приехал во Львов, чтобы завершить некоторые дела и набрать молодых специалистов для Сибирского отделения. Я и ещё три человека имели рекомендации в аспирантуру, но мест в аспирантуру во Львовском университете не было. Этим выпускникам Павел Петрович предложил поступать в аспирантуру Сибирского отделения или, как он выразился, сделать «Дранг нах Остэн» (нем. Drang nach Osten, буквально означает «Натиск на Восток»). Мы дали согласие, но поскольку в Новосибирском Академгородке мало чего к 1958 году было построено, то нам сказали ждать вызова...

...и дождаться

Вызов пришёл... где-то под Новый год. Мы собрались и поехали.

Приезжаем в Москву, нам говорят: «Завтра к девяти утра – в Математический институт имени Стеклова». Там должен был проходить вступительный экзамен по математике.

Комиссия была солидная – академик Сергей Львович Соболев, академик Илья Несторович Векуа, член-корреспондент Андрей Васильевич Бицадзе и ещё какой-то москвич. Вызывают нас по алфавиту, поэтому я иду первым. Для меня это был не экзамен, потому что никаких доказательств с меня никто не требовал. В основном попросили рассказать о дипломной работе.

Когда всё закончилось, к нам вышли и сказали, что я и Любовь Фёдоровна Чайковская получили оценки «отлично», и после сдачи экзаменов по философии и иностранному языку мы были приняты в аспирантуру. Но, поскольку в Новосибирск всё ещё ехать было особо некуда, нас оставили в Москве – устроили в течение полугода лекции по философии и занятия по иностранному языку, чтобы к июню мы сдали кандидатский минимум.

«Математик должен уметь переводить математические тексты с любого европейского языка!»

В аспирантуру я должен был пойти к Павлу Петровичу Белинскому по теории функций, но он не приезжал в Москву, а Бицадзе, заведующий отделом теории функций Института математики СО АН и научный руководитель моего однокурсника Виктора Павловича Диденко, время от времени приезжал в Москву и встречался с ним по его диссертации, а, чтобы я не бил баклуши, дал мне работу над статьями французского академика Жана Лере.

Французский язык ни в школе, ни в университете я не изучал, только немецкий. Для курсовой и дипломной работ Иван Николаевич Песин, мой научный руководитель, дал мне статьи французских математиков, а когда я сказал, что не знаю французского языка, ответил: «Математик должен уметь переводить математические тексты с любого европейского языка!». Я пошёл в библиотеку, взял словарь, грамматику и начал переводить, по ходу осваивая основы построения французского языка.

В Москве, когда мне снова дали серию французских статей, для меня это уже не было сверхзадачей. Я пошёл в библиотеку имени Ленина, взял словарь и принялся переводить. Причём, я стал делать это в таком темпе, как требуется от письменного перевода при сдаче кандидатского минимума.

Но я занимался не своим делом – статьи были по дифференциальным уравнениям...

В декабре 1959 года мы с В. П. Диденко решили, что раз наши научные руководители в Новосибирске, то в Москве мы просто теряем время. И без какого-либо приглашения мы поехали в Академгородок.

Два часа лекции – два рубля

Когда мы приехали, то без особых проблем нас поселили в общежитии, даже в одну комнату. Единственный мост через Иню тогда был ещё деревянным, в одну колею, раз в день, утром, из Академгородка ходил маленький, как бы сейчас сказали, микроавтобус («Nysa», водители называли его «Нюська»), а вечером этот автобус возвращался в городок. Тогда в теперешней Верхней зоне был только микрорайон «А», состоявший из Института гидродинамики и пяти домов. Морского проспекта ещё в помине не было. А университет уже работал, в здании школы, учебный год начался, поэтому мы с Виктором Диденко начали преподавать только с 1 сентября следующего года. Нам дали по группе химиков 2 курса, чтобы мы вели у них практические занятия по высшей математике.

Тогда деканом единственного факультета естественных наук был Борис Осипович Солоноуц. Его ещё называли «БОС», по инициалам. Он приехал сюда из Московского физико-технического института и ввёл физтеховскую систему.

Например, чтобы мы хорошо усвоили курс, который он читает, Борис Осипович рекомендовал, чтобы мы посещали его лекции. Для того чтобы мы захотели это делать, он поручал нам проводить консультации перед экзаменами. А как это сделать, если не знаешь курса? Он не просто отправлял нас на консультации вместо себя, а оплачивал посещение лекций как работу: два часа лекции – два рубля.

«К преподавателю в сером костюме, который улыбается, ни за что не ходи!»

Борис Осипович заботился и о том, чтобы молодые преподаватели не могли случайно допустить ошибку в выставлении оценки – сильно завысить её или занизить. Он сказал нам перед первым принимаемым нами экзаменом: «“Тройку” и “четвёрку” ставите самостоятельно, а “двойку” и “пятёрку” согласовываете со мной». Это очень правильно.

Например, на нашем первом экзамене одна студентка отбарабанила ответ, и преподавательница, молодой ассистент, хотела поставить ей «пятёрку». Она обратилась к Борису Осиповичу, а он удивился: «Как? Это самая слабая студентка!».

А у меня произошёл противоположный случай. Если студент на экзамене скажет всего несколько фраз, преподаватель уже может оценить уровень отвечающего. Я вижу, что мне отвечает хорошая студентка, но я спросил её о равномерной сходимости степенного ряда, а она не ответила. Я поставил «тройку». А в это время Солоноуц куда-то вышел. Студентка после экзамена встретила Бориса Осиповича и то ли пожаловалась ему на меня, то ли он сам спросил её...

Одним словом, Борис Осипович заходит и спрашивает уже меня: «В чём дело? Это хорошая студентка!». Я говорю: «Хорошая, только не выучила вопрос». Тогда Борис Осипович, в высшей степени корректный человек, говорит: «Вы не против, если мы зададим ей дополнительный вопрос, которого нет в программе, и, если она ответит правильно, поставим ей даже “пятёрку”?». Естественно, я не возражал. Борис Осипович предлагает мне задать вопрос и через пару секунд сам спрашивает студентку о рядах Фурье.

Студентка подготовила ответ, и Борис Осипович отправляет её отвечать опять мне! В выкладках студентка сделала ошибку – пусть не принципиальную, но всё-таки ошибку. Борис Осипович был абсолютно убеждён в том, что она всё сделает верно, поэтому, увидев ошибку, очень рассердился и сказал: «Правильно Вам поставили “тройку”!».

Таким образом, в его глазах я был реабилитирован.

Вечером прихожу на консультацию к своей группе, все такие перепуганные (Билута поставил «тройку» Наташе, любимице курса!). Я ребятам всё объяснил, но после этого за мной установилась слава очень строгого экзаменатора. Позже одна студентка сказала, что долго не хотела идти сдавать мне экзамен, говорила, что ещё не готова, хотя просто сидела над билетом, потому что её предупредили: «К преподавателю в сером костюме, который улыбается, ни за что не ходи!».

Зачем мне чужие подсказки?

Когда я учился во Львове (это было время хрущёвской оттепели), нам на четвёртом курсе ввели ещё один семестр иностранного языка и дали нового преподавателя, который на экзамене никогда не смотрел в зачётку раньше, чем поставит оценку в ведомость. Некоторые студенты от этого пострадали, а мне это очень понравилось.

Наша дисциплина «Теория функций комплексного переменного» преподаётся на втором и третьем курсах, в четвёртом и пятом семестре, поэтому некоторые студенты уже уверены в себе, кто-то расслабился, люди привыкли, что многие преподаватели смотрят в зачётку перед выставлением оценки. Говорят даже, что сначала студент работает на зачётку, а потом – зачётка на студента. А я не хочу, чтобы на меня влияло что-то, кроме знаний студента. Мне даже интересно самому узнать, что человек собой представляет. Зачем мне чужие подсказки?

Было такое и не раз, когда отличник получал у меня первую «тройку». Один физик, уже после окончания университета, признался: «Вы – первый, кто заметил, что я сбавил темп. После вашего экзамена у меня и по другим предметам пошли “тройки”».

Был и другой случай. На встрече выпускников после одной круглой даты в Доме учёных одна очень успешная выпускница подошла ко мне и сказала: «Я очень благодарна Вам, потому что Вы – первый, кто показал мне, что нельзя халтурить!».

А однажды студент на лекции поинтересовался: «Это правда, что Вы – любитель ставить “тройки” отличникам?». Неправда! Мне приятнее ставить «пятёрки».

Подготовила Анастасия Грасмик

Теги: