«УЖ», агитбригады и концерты в военных частях: 1984-85 годы

Елена Николаевна Брыкова, выпускница гуманитарного факультета НГУ, доцент кафедры русской словесности СУНЦ и ГФ НГУ, помимо того, что была ведущей Маёвок в 80-х годах, руководила агитбригадами, которые посещали военные части, где служили студенты НГУ, в то время, когда отменили отсрочки от армии. В преддверии Конгресса выпускников НГУ Елена Николаевна рассказала о том, как в середине 80-х годов НГУ «боролся» за своих студентов, которых забрали в армию.

История вопроса.

В 1984 году произошла катастрофическая ситуация для всего студенчества Советского Союза – были отменены отсрочки от армии для студентов во время их обучения. Что это означало на практике? Студентам с неоконченным высшим образованием (то есть после зимней сессии третьего курса) позволили закончить обучение, а первый и второй курсы попали под призыв.

Из нашего университета в летний и осенний призывы 1984 года было в один момент отправлено в армию почти 800 человек. На физфаке НГУ на втором курсе оставалось около двух десятков человек – это были девочки, несколько ребят с так называемым белым билетом (разговорное обозначение военного билета для тех, кто не годен к военной службе – прим.) и несколько тех, кто поступил учиться после армии, кому уже не грозил призыв.

Было совершенно понятно, что наши мальчишки – умницы, и армия будет рада оставить их у себя любыми способами, агитируя после первого года прохождения службы (тогда ещё служили два года) поступать в высшее военное учебное заведение.

Правда, наших ребят не очень любили непосредственные начальники, потому что наши умные мальчики всё время задавали вопросы: «Зачем?» и «Почему?». «Если вы мне объясните, почему я это должен буду делать, я это сделаю. Зачем я это делаю? Объясните. Я не понимаю смысла», – вот что они говорили. Это безумно раздражало всё начальство, потому что армия ставила себе целью воспитать в человеке подчинение, беспрекословное подчинение, без выяснения того, зачем и почему ты это делаешь. Если ты начнёшь что-то выяснять в боевой ситуации, тебя и твой взвод десять раз успеют расстрелять...

Для университета призыв действительно стал катастрофой! Начали искать пути, которыми можно было воспрепятствовать тому, чтобы наших ребят оставляли в армии, пути, которыми их можно было вернуть обратно.

Евгения Васильевна Ульянова и «Университетская жизнь».

31 августа 1982 года вышел в свет первый номер газеты НГУ «Университетская жизнь» тиражом 500 экземпляров, и на 1984 год «УЖ» существовал уже второй год.

Было принято решение увеличить тираж газеты на 800 номеров с уходом ребят в армию. Нашли специального человека, позвали Евгению Васильевну Ульянову, которая много лет работала начальником Отдела кадров университета, а в тот момент уже была на пенсии.

Евгения Васильевна откликнулась и стала выяснять номера войсковых частей, куда отправили наших ребят. Это было сложное мероприятие, потому что объяснить армейскому начальству, что мы делаем и зачем, было чрезвычайно тяжело. Приходилось действовать через так называемый Первый отдел, отдел, курирующий безопасность. На уровне ректора этот вопрос решался с руководством военного округа. В итоге, по прошествии нескольких месяцев у нас были адреса практически всех наших ребят, мы знали, куда их отправили, где они служат.

Как только номера частей стали известны, стали отправлять туда газеты «Университетская жизнь», которые выходили раз в две недели. Каждый номер – каждому нашему солдату. Сворачивали газету, запечатывали в конверт, подписывали. Понятно, что одна Евгения Васильевна 800 конвертов подписать не могла, поэтому от факультетов просили назначить людей, кто помогал бы ей в этом. В основном, это были девочки: они приходили, помогали складывать газеты, заклеивать конверты, запаковывать всё и раскладывать по факультетам. Каждые две недели газета уходила в часть.

Кроме этого, когда выясняли адреса службы, мы поняли, что у нас есть очень большие, как мы их тут называли, десанты (большие компактные группы, где служат наши ребята): около 130 человек – Мурманск и Мурманская область, около 100 человек – под Читой, порядка 20 человек – в Омске.

Когда я говорю «мы» – это много людей: ректор университета Владимир Елиферьевич Накоряков, партийный комитет во главе с Владимиром Александровичем Миндолиным, комитет комсомола... Много оказалось заинтересованных, принявших ситуацию с призывом близко к сердцу.

Было решено организовать поездки агитбригад в места десантов, в те части, где служат наши студенты. Когда я возила эти агитбригады и разговаривала с ребятишками, они говорили: «То, что вы приехали, – это здорово. Но газета!.. Первый раз она пришла – мы удивились, второй раз, третий, четвёртый... И все видят эти коричневые, из обёрточной бумаги конверты... Все видят, что тебе приходит что-то регулярно из твоего вуза!.. Ни одному другому студенту – никто нигде, а тут...». Это придавало не только уверенность в себе, а ощущение, что тебя ждут, что ты нужен!

Наши (да и не только наши) студенты были не готовы к тому, чтобы их призвали во время учёбы! Все знали, что у студентов есть отсрочка от службы, а тут их вытащили, вырвали из вузов – и человек не уверен в том, что будет с ним после армии. Если он вернётся, сможет ли он продолжить обучение? А тут ему пишут в газете, что ректорат обсуждает вопрос об организации восстановительных курсов для студентов, отслуживших в армии. Ещё год солдату служить, а ректорат о нём уже думает!

Представляете, что чувствует этот парень восемнадцати–девятнадцати лет?

А ещё в какой-то момент мы, кроме газеты, вкладывали письма, в которых спрашивали: «Есть ли нужда в книгах по предмету?». Понятно было, что не до этого им. Но кто-то действительно отвечал, что хотелось бы порешать что-то. Мы отпечатали не очень большими тиражами сборники задач по физике, по математике, в виде небольших брошюрок вкладывали их в конверты с газетой.

Лето 1986 года, крыльцо НГУ (в центре – Евгения Васильевна Ульянова)

800 открыток.

Более того, на Новый год всех наших солдат поздравляли открыткой с подписью ректора. Тогда ректором был Владимир Елиферьевич Накоряков, а после него – Юрий Леонидович Ершов. Они все эти открытки подписывали вручную.

Кто-то удивлялся: «Вы зачем это делаете? Есть же факсимиле, печать... Дайте секретарю открытки, она их все проштампует». А Владимир Елиферьевич и позднее Юрий Леонидович говорили: «Все вопросы в сторону. Если я поздравляю человека, студента, хочу, чтобы он вернулся, у меня должна быть ручка, с нажимом, чтобы он увидел, что не печать поставили и отмахнулись, а написал ему живой человек, реальный ректор подписал открытку...». И они действительно подписывали все 800 открыток, все поздравления с Новым годом. «Дорогой студент, Новосибирский государственный университет поздравляет тебя... ждёт тебя!..» и подпись ректора.

Ленинград и самый большой комсомольский начальник.

Я была на два–три года старше тех, кто ушёл служить: в тот момент я училась на пятом курсе, а они должны были учиться на втором или третьем. Меня назначили руководителем агитбригады.

Вообще поездка агитбригады – дело, требующее подготовки и «отрыва» от занятий, поэтому было решено, что первая агитбригада поедет в Мурманскую область на студенческих зимних каникулах, в конце января.

Я поехала раньше на несколько дней в Ленинград, в штаб Ленинградского военного округа, к человеку, который занимался комсомольской работой, то есть к самому большому комсомольскому начальнику округа.

Мне казалось, что мы поговорим и сразу всё выясним. Однако я предусмотрительно вылетела в Ленинград на 5 дней раньше того срока, когда вся агитбригада должна была прилететь в Мурманск. Меня ожидал очень долгий переговорный процесс, потому что именно то, что мы уже предполагали, продумывали и просчитывали, он мне объяснил «по-русски». Никакие агитбригады в военных частях ему оказались не нужны, даже несмотря на то, что и он мог бы поставить «галочку» в отчётах о проделанной работе: «Проведено 3 концерта и много лекций!». Планы на умных людей у армии были свои. Одним из последних аргументов этого начальника было то, что в Печенгу и Луостари (посёлки в Мурманской области – прим.) нас не пустят – это была пограничная зона, меньше чем 50 километров до границы, а туда без пропусков нельзя. Я объяснила, что с этим всё в порядке: пропуски я всем членам агитационной бригады в погранзону выписала через райотдел милиции ещё в Новосибирске.

В общем, несколько дней переговоров: приходилось согласовывать всё с одним начальником, потом с другим, уже в Мурманске. Ими делалось всё, чтобы затянуть процесс, а ещё лучше, вообще не пустить никакие агитбригады во вверенные им подразделения.

Мне нужна была всего лишь виза на бумаге, с которой я пришла, чтобы дальше не было проблем. Билеты на агитбригаду у меня уже были куплены – и не в Ленинград, а в Мурманск. Пропуска на всех уже были оформлены... Нужно было согласовать нашу поездку, чтобы всё это было решено на высоком уровне. На уговоры и переговоры было потрачено четыре дня...

Мурманская область: Мурманск, Луостари, Печенга.

В Мурманске в январе 1985 года было холодно: тридцать с лишним градусов... Когда мы поехали уже в Печенгу и Луостари, было под сорок.

Сначала мы провели концерт в Мурманске. В нашей агитбригаде были люди из «Кванта», из КБрД, из ансамбля политической песни «Амиго».

В состав группы также входили Андрей Владимирович Соболевский, журналист газеты «Университетская жизнь», для которой он готовил материалы и делал фотографии, был ещё фотограф Алексей Могилевский (сейчас он работает в той самой Силиконовой долине (США), в компании «Microsoft»). Предполагался также человек, который должен был читать лекции на политические темы. У нас это был Александр Чурсин, тогда студент 5 курса гумфака, историк, один из тех, с кем я 4 года работала в сценарной группе Маёвки, я и позвала его в агитбригаду. Он читал лекции о политическом положении в СССР и мире.

Ещё мы, конечно, встречались с ребятишками, устраивали чай с самыми простыми радостями – с конфетами, печеньем. Не столько чаепитие привлекало ребят, сколько общение...

Потом мы посетили Луостари, где, например, служил Игорь Владимирович Ким, сейчас крупный российский предприниматель и банкир, а тогда студент экономфака.

После того, как мы выступили в Луостари, поехали в Печенгу, там ещё дали концерт. Посёлок стоит практически на границе с Норвегией! Ребята, когда выходили в наряд, видели с другой стороны пограничников, норвежцев. Те стояли буквально на расстоянии ста метров.

Три концерта за три дня – плюс просто общение с ребятами. Насколько ещё это повысило их рейтинг в глазах тех, с кем они вместе служили!

Спектр эмоций был от восхищения до зависти, а где-то, возможно, и до ненависти: «К этим приезжают! А у нас...». Наши выступления проходили на «ура». К тому же каких-либо концертов в частях было немного, тем более, в приграничных посёлках.

Подготовка в аэропорту: «Выступать завтра – а не с чем!».

Вторая поездка была в апреле 1985 года, мы ездили в Читу. Вообще туда должен был ехать совершенно другой человек, но в последний момент у него что-то случилось, и меня попросили его заменить. Срочно нужно было собираться...

Мне буквально утром говорят: «Едешь?» – «Когда?» – Отвечают: «Завтра». Едешь в аэропорт, в дороге знакомишься.

Агитбригаду составили люди, которым предложили поехать к своим однокурсникам. Это были несколько девушек с третьего курса матфака, которые пели, и два мальчика, которые играли на гитарах. Кто-то из них до этого летом ездил в студенческий путинный отряд «Анива» (аналог студенческого строительного отряда – только работали на рыбозаводах, на разделке и обработке рыбы во время путины – прим.), кто-то пел в хоре, поэтому репертуар был «туристическо-классический».

Когда я попросила ребят показать программу, с которой они собираются выступать, они сказали, что быстренько её сейчас накидают, сядут и придумают что-то. Кроме песен, у них ничего не было! Но ведь нужно было что-то ещё, если это мероприятие на большой зал, на пятьсот–шестьсот человек (как выяснилось позже, зал вмещал больше), должны быть какие-то ещё номера, чтобы это был полноценный концерт. Мы не настолько профессиональные исполнители и едем не с концертом классических произведений, чтобы держать зал своими песнями минимум полтора часа, сколько идёт концерт. Нужны какие-то связки, какие-то миниатюры, какие-то сценки...

К счастью, когда я собиралась в Читу, сработало «шестое чувство», и я взяла с собой листки с фрагментами из выступлений КБрД, «Кванта», с какими-то текстами с наших Маёвок и фестивалей политпесни.

Это был кошмар: выступать завтра – а не с чем! Когда готовишься к капустнику, концерту у себя в университете, можешь в общежитии походить по соседям, найти людей, а тут мы сидели в аэропорту... Я понимала, что можно работать только с этими людьми, которых я даже тогда не знала...

Подготовка к концерту началась именно в аэропорту: читали тексты, распределяли роли. Ведущими были один из молодых людей и я – пришлось участвовать самой, потому что выступление человека, который первый раз выходит на сцену, может обернуться просто катастрофой, если рядом нет опытного напарника.

Так мы лихорадочно вспоминали какие-то сценки из репертуара КБрД, «Кванта» (тогда это были мужские клубы), которые можно было бы поставить практически при полном отсутствии мужчин в нашей агитбригаде, какие-то шутки, то есть то, с чем можно было бы выступить перед большим солдатским коллективом.

Военный городок в Чите.

Мы приехали в военный городок, где офицеры жили с семьями, где была школа для офицерских детей. Там было около сотни наших ребят. Это была часть РВСН (ракетные войска стратегического назначения – прим.) с так называемой «учебкой», в которой люди сменялись с периодичностью в полгода: кто-то оставался там же служить, а кто-то проходил «учебку» и направлялся в другие места.

Начальству мы свалились практически как снег на голову. Концерт у нас, слава Богу, был не в день прилёта, и нам дали возможность отдохнуть, которую мы превратили в возможность подготовиться. На следующий день у нас был один концерт (где в зале сидело 80 наших ребят), затем с утра нас свозили на точку, где было около 30 человек, мы дали второй концерт и вечером уже улетели обратно в Новосибирск.

Наши концерты прошли с бешеным успехом. Девочки пели хорошо, все сценки и весёлые (не только лирические) песни мы успели отрепетировать. Никто, кроме комсомольского начальника, и не догадывался о том, что мы приготовили программу за сутки. А он «ходил на разведку», несколько раз прогуливался как бы между прочим под окнами квартиры, в которую нас поселили, один раз зашёл и сказал: «Почему вы так много репетируете? У вас программа не готова?» – тут наши девушки спели лично для него песню, которую исполнили потом трижды (!!!) на бис в концерте. Песня на украинском языке, поётся а капелла. «Села птаха сизокрыла на тополи...» – а это такая лирическая песня, с замечательной мелодией! «Вот, – говорим, – слышите хоть одну фальшивую ноту? Нет! У нас всё готово, но надо распеться перед концертом!».

Степень секретности.

У нас были ребята, которые попали в центральную часть России: несколько человек были направлены в десантные войска. Там в учебной части они отслужили полгода, и их перевели в Бердск. Четверо наших ребят служило под Бердском в десанте.

Бердской части у нас «официально» не существовало, поэтому в газете можно было поместить фотографию человека, но написать, что он проходит службу в Бердске, запрещалось.

Вообще место службы указывать было нельзя! Интервью можно было взять у человека, можно было даже назвать его звание, но место службы – нельзя, тем более – номер части.

Совершенно замечательная история была у нас связана с Мурманском.

Мурманск – это Заполярье. Чем гордятся те, кто там служил?

За Полярным кругом у ушанок другая форма – «в полтора уха»!

У классической шапки-ушанки отложные «уши» завязывают сверху. Когда в мороз «уши» спускают, в зависимости от размера головы они могут кончаться в разных местах, но подбородок практически у всех солдатиков всё равно промерзает, продувается.

А у ушанки «в полтора уха» эти «уши» длиннее обычных, и верёвочку завязывают не на конце «уха», поэтому бантик оказывается сбоку, а не сверху. Когда «уши» опускают, подбородок закрыт, и шея тоже.

Сделанные в Мурманске фотографии принесли военному цензору: ни одно фото не могло пойти куда-либо без его штампа о разрешении публикации. Цензор смотрит и говорит: «Это что такое? Вы мне сейчас тут всю часть рассекретите!». Мы заверяем, что не станем писать, что это Мурманск. «Никого не интересует, что именно вы пишете, но враги сразу поймут – раз бантик смещён, то это Заполярье». Цензор берёт бритвочку, подчищает на фотографии этот бантик, «срезает» его, берёт чёрную тушь и рисует бантик сверху на шапке, как в любой другой части Советской Армии.

Возвращение ребят.

Заканчивается май 1986 года, начинают приходить ребята – проездные документы им выписывались до места призыва, то есть в Новосибирск.

Мальчики приходили к Евгении Васильевне, встречались с нею: «Покажите нам человека, того, кто обеспечивал нам газету каждые две недели!». И Евгения Васильевна с удовольствием со всеми разговаривала и даже фотографировалась.

Кстати, в самом начале работы, когда сама Евгения Васильевна писала первые письма ребятам в армию, она несколько раз получала вот такие ответы: «Дорогая Женя! Спасибо за письмо! А давай с тобой переписываться! Пришли мне, пожалуйста, свою фотографию!».

До конца июня вернулся первый летний призыв.

А университет действительно организовал обещанные восстановительные курсы – с начала августа ребят уже поселили в общежития, уже работали трёхнедельные интенсивы по физике, математике, для студентов ФЕН – по химии и биологии, то есть по тем предметам, что нужны были в первую очередь. Всё было очень хорошо организовано.

Более того, университет сделал некий «завершающий аккорд», объявив конкурс на эскиз значка отслужившего в армии студента. Это сейчас всего-всего вокруг полно и можно сделать любую вещь буквально за пару дней, а в те времена это было довольно хлопотное и затратное дело. Но эскиз разработали, где сделать значки, нашли. И значки с именными удостоверениями были вручены всем, кто вернулся после службы учиться в НГУ.

«Вы приезжали к нам в Читу с агитбригадой!».

Был, наверное, конец 1986 года. Я тогда работала секретарём по учащейся молодёжи в райкоме комсомола. Захожу в комитет комсомола университета, надо было поговорить с его секретарём, Валерием Чуваковым (Валерий Петрович Чуваков, к.ф.-м.н., сейчас возглавляет Югорский физико-математический лицей в Ханты-Мансийске), а мне говорят, что у него там человек из Красноярска и они там что-то обсуждают. Я жду.

Открывается дверь, появляется Валерий, здоровается. И я вижу, что с человеком, который с ним выходит, происходит что-то странное: он замер, смотрит на меня огромными глазами: «Это Вы?!» Я понимаю, что я человека знать не знаю, видеть его не видела: что такое, что происходит? Я спрашиваю, знакомы ли мы. Он говорит: «Это Вы! Вы приезжали к нам в Читу с агитбригадой! Вы вели концерт! Ой, я помню, какие Вы там шутки читали!». Такая вот была реакция у зрителей на те наши поездки.

Одно дело – наши ребята... Иногда я сталкивалась с ними в университете, а они восклицали: «Ой, это же Вы к нам приезжали с агитбригадой?». Кто-то до этого меня знал, со многими людьми мы как-то где-то и до их службы в армии пересекались, а тут человек приехал из Красноярска и узнал меня... Это было Событием с большой буквы для всех солдат.

А самое главное для университета: после службы вернулись в Академгородок и продолжили учёбу в НГУ более 90 процентов ребят! Не очень люблю высокие слова, но я горжусь, что в этом есть и моя заслуга!..

Подготовила Анастасия Грасмик